Я пристально смотрел на бармена. Мускулы на его шее, казалось, набухли, но я не был уверен. Скиннер медленно стекал по табурету, неспособный делать что-либо быстро. Лестница в фойе была всего в шести метрах от меня, и я знал, что смогу до нее добраться, прежде чем скотина по ту сторону стойки распустит руки.
Но он оставался спокоен. Скиннер заказал еще пару маргарит и попросил счет, который оплатил золотой "Американ Экспресс".
Внезапно телефон у стойки разразился канонадой пронзительных звонков. То была моя невеста, набравшая из номера. Звонили спортивные комментаторы, сообщила она. Сказали, что Ральф и я приняты к участию в Марафоне.
– Не разговаривай с подонками, – предостерег я ее, – все, что ты им скажешь, будет использовано против нас.
– С одним я уже пообщалась, – сказала она, – он постучал в дверь и сказал, что это Боб Арум.
– Хорошо, – одобрил я, – Боб – наш человек.
– Это был не Арум, – сказала она, – а тот кретин, которого мы встретили в Вегасе, из "Нью-Йорк Пост".
– Запрись, – велел я, – это Марли. Скажи ему, мне нездоровится. Меня, типа, сняли с самолета в Хило. Имени врача ты не знаешь.
– А как быть с гонкой? – спросила она, – что мне сказать?
– Это вопрос десятый. Мы оба больны. Попроси оставить нас в покое. Мы – жертвы рекламного трюка.
– Ты, баран, – рявкнула невеста, – что ты им наобещал?
– Ничего, – отмазался я, – это все Уилбур. У него язык без костей.
– Он тоже звонил. Он заедет за нами в девять на лимузине, чтобы отвезти на вечеринку.
– Какую вечеринку? – спросил я, взмахнув рукой, чтобы завладеть вниманием Скиннера. – Сегодня, что, вечеринка в честь Марафона? – полюбопытствовал я у него.
Он извлек клочок бумаги из одного из многочисленных карманов куртки.
– Вот план мероприятия. – Сказал он. – Ага, это закрытая тема в доме доктора Скаффа. Коктейли и ужин для бегунов. Мы приглашены.
Я вновь обратился к телефону:
– Какой у нас номер? Я поднимусь через минуту. Вечеринка действительно намечается. Жди лимузин.
– Тебе стоит побеседовать с Ральфом, – сказала невеста, – он крайне подавлен.
– И что с того? Ральф – художник, он так видит.
– Ну ты, скотина! Начинай уже лучше обходиться с Ральфом. Он приперся за тридевять земель из Англии и привез жену с дочерью только потому, что ты так сказал.
– Не парься, – сказал я, – он получит то, ради чего он здесь.
– Что? – Закричала невеста. – Ты, синяк обожратый! Избавься от своего друга-маньяка и проведай Ральфа – он глубоко задет.
– Это ненадолго. – Заверил я. – Он будет в хлам еще до окончания мероприятия, вот увидишь.
Она повесила трубку, и я повернулся к бармену.
– Сколько вам лет? – спросил я его.
Он напрягся, но промолчал. Я улыбнулся ему.
– Ты, наверное, меня не помнишь, – не отставал я, – когда-то я был губернатором.
Я предложил ему сигарету, которую он отверг.
– Губернатор чего? – спросил он, разводя руками и поворачиваясь к нам.
Скиннер быстро встал.
– Давай выпьем за былое, – сказал он бармену, – этот джентльмен был губернатором Американского Самоа десять лет, а может, и все двадцать.
– Я его не помню, – откликнулся бармен, – здесь много людей бывает.
Скиннер засмеялся и шлепнул двадцатидолларовым счетом по стойке:
– Как бы там ни было, это лажа, – сказал он, – мы врем, чтобы выжить, но ребята мы хорошие.
Он перегнулся через бар и пожал бармену руку, а тот был счастлив лицезреть, что мы проваливаем.
По дороге в фойе Скиннер вручил мне копию плана Марафона и заявил, что встретится с нами на вечеринке. Он бодро помахал рукой и вызвал коридорного, чтобы подали карету.
Спустя пять минут, все еще стоя в ожидании лифта, я услышал отвратительный металлический визг понтиака на подъездной дорожке, после чего шум растворился в дожде. Пришел лифт, и я нажал на кнопку верхнего этажа.
Он не с нами
Когда жена Ральфа впустила меня в номер, его самого массировала пожилая японка. Восьмилетняя дочь остервенело пялилась в телевизор.
– Ты хоть сейчас его не расстраивай, – предупредила Анна, – он думает, у него хребет сломан.
Ральф лежал в спальне, растянувшись на резиновом полотнище и жалобно охая, пока карга колошматила его по спине. На буфете стояла бутылка виски, и я заставил себя глотнуть.
Ральф спросил:
– Что за дефективного бандюгу ты представил мне в баре?
– Это Скиннер, – ответил я, – он – наше контактное лицо в гонке.
– Что? – проорал он, – ты рехнулся? Он – наркоман! Ты слышал, что он мне сказал?
– О чем?
– Ты слышал! – завизжал Ральф. – "Белая смерть"!
– Мог бы и угостить его, – заметил я, – ты был груб.
– Это твоих рук дело, – зашипел он на меня, – это ты его на меня натравил.
Он опрокинулся на полотнище, закатывая глаза и обнажая зубы, сраженный болевым спазмом.
– Будь ты проклят, – простонал Ральф, – все твои дружки ненормальные, а теперь ты завел знакомство еще и с поганым наркоманом!
– Успокойся, Ральф. Здесь все – наркоманы. Нам повезло встретить порядочного. Скиннер – мой закадыка. Он – официальный фотограф гонки.
– О, Боже, – ахнул он, – я ведь знал, что так и будет.
Я глянул через плечо, не смотрит ли жена, а потом вмазал ему в висок, чтобы привести в чувство. Он повалился на кровать… в этот самый момент вошла Анна с чайником и несколькими чашками на плетеном подносе, которые они заказали в обслуживании номеров.
Чай Ральфа угомонил, и вскоре он говорил уже сносно. Поездка за 20 тысяч километров от Лондона оказалась суровым испытанием. Жена Ральфа пыталась сойти с самолета в Анкорэдже, а дочь прорыдала всю дорогу. В самолет дважды при снижении к Гонолулу угодила молния, и у массивной чернокожей женщины с Фиджи, сидевшей рядом с ними, случился эпилептический припадок.
Когда они наконец сошли на землю, багаж Ральфа потерялся, а таксист заломил двадцать пять фунтов за то, что довез до отеля, где регистратор конфисковал их паспорта потому, что у Ральфа не было американских денег. Менеджер положил его фунты в гостиничный сейф, для безопасности, но позволил расписаться за плавание в маске с дыхательной трубкой в серферской будке на пляже за "Ресторацией Хо-Хо".
На этой стадии Ральф ощущал полную безнадежность, желая просто побыть один и расслабиться в море… поэтому он напялил ласты и погреб к рифу, но был подхвачен волной и брошен на щербатую скалу, проделавшую дыру в его спине и выкинувшую на берег как утопленника.
– Кто-то притащил меня в хижину, – сказал он, – а потом ширнул адреналином. К моменту, когда я доковылял до фойе, я истекал пОтом и кричал. Им пришлось дать мне успокоительное и погрузить в грузовой лифт.
Только отчаянный звонок Уилбуру воспрепятствовал менеджеру отправить Ральфа в тюремную камеру государственной больницы где-то в другой части острова.
Скверная история. Его первая поездка в тропики, о которой он мечтал всю жизнь… и вот ему каюк или, по меньшей мере, пожизненное увечье. Семья деморализована, добавил Ральф. Возможно, никто из них уже не увидит Англию и даже не будет достойно похоронен. Они помрут как псы, бессмысленно, на обломке скалы посреди совершенно чужого моря.
Пока он все это пережевывал, дождь бил по окнам. Отпустить шторм на перерыв было некому, и он неистовствовал много дней. Погода хуже, чем в Уэльсе, сказал Ральф, а боль в спине вынуждает его горько пить. Анна плакала каждый раз, как он просил налить еще виски.
– Это ужасно, – сказал он, – вчера я выдул целый литр.
Ральф всегда был пасмурен в загранкомандировках. Я бегло оценил его рану и заказал в гостиничном магазине подарков зрелое алоэ.
– Пришлите его сюда, – сказал я операторше, – еще нам понадобиться чем его накрошить – у вас есть большие ножи? Или тесак для мяса?
Несколько секунд ответа не было, потом донеслись вскрики и шарканье ног, и в трубке зазвучал мужской голос:
– Да, сэр. Вы, кажется, просили оружие?
Я мигом смекнул, что имею дело с бизнесменом. Самоанский говор, утробно каркающий, но инстинкт подсказывал, что он – швейцарец.
– Что у вас есть? – спросил я, – мне нужно размельчить алоэ.
Он взял тайм-аут, но вскоре вновь был на проводе.
– Есть отличный набор столовых ножей – 77 лезвий, включая превосходный мясницкий секач.
– Это я могу и в обслуживании номеров заказать, – сказал я, – что еще есть?
На сей раз пауза протянулась дольше. На заднем плане я слышал женщину, кричащую что-то о «сумасшедшем», который "отрубит нам головы".
– Ты уволена, – заорал он, – я устал от этого нытья. Не твоего ума дело, что у нас покупают. Вон отсюда! Нужно было уволить тебя еще раньше!
Послышались звуки потасовки и журчание злых голосов, после чего он вернулся.
– Думаю, у меня есть то, что вам нужно, – мягко произнес он, – заостренная самоанская булава. Ею вы и пальму раздробите.
Послышались звуки потасовки и журчание злых голосов, после чего он вернулся.
– Думаю, у меня есть то, что вам нужно, – мягко произнес он, – заостренная самоанская булава. Ею вы и пальму раздробите.
– Сколько она весит?
– Ну… э-э… да, конечно… не могли бы вы подождать минутку? У меня есть почтовые весы.
Еще больше шума на том конце, сильное дребезжание и, наконец, голос:
– Она очень тяжелая, сэр. Мои весы не выдерживают. – Он крякнул. – Да, сэр, эта штуковина тяжеленная. Предположу, что килограмма четыре с половиной. Ею машут как кузнечным молотом. Нет такого существа в природе, которое с ее помощью нельзя было бы прикончить.
– Сколько стоит?
– Полторы.
– Полторы? За палку?
Секунду ответа не было.
– Нет, сэр, – сказал он по истечении, – то, что я держу в руке – не палка. Это боевая самоанская булава, которой порядка трехсот лет. А еще это великолепнейшее оружие, – добавил он. – Я бы мог с ее помощью вашу дверь вынести.
– Не стоит. Пришлите мне эту штукенцию в номер немедленно, вместе с алоэ.
– Да, сэр. А как будете расплачиваться?
– Как угодно. Мы богаты до неприличия. Деньги для нас – мусор.
– Без проблем, – сказал он, – буду через пять минут.
Я повесил трубку и повернулся к Ральфу, который беззвучно корчился в очередном спазме на грязном резиновом полотнище.
– Все улажено, – заявил я, – считай, ты уже на ногах. Мой знакомый из магазина подарков уже поднимается с алоэ и убойной полинезийской булавой.
– О, Боже! – прокряхтел Ральф, – еще один!
– Ага. – Сказал я, накатывая себе новый стакан виски. – В его голосе было что-то не то. Вероятно, церемониться с ним не стоит.
Я отсутствующе улыбнулся и продолжил:
– Мы все равно примемся за твое добро, Ральф, рано или поздно. Так почему не сейчас?
– Какое добро? – вскрикнул он, – ты прекрасно знаешь, я не употребляю наркотики.
– Хорош, Ральф, я уже устал от твоего заплесневелого вранья. Где оно?
Прежде чем он успел что-либо ответить, в дверь постучали, и в комнату с воплями "Алоха! Алоха!" скакнул гигантский самоанец, размахивавший здоровенной черной берцовой костью.
– Добро пожаловать на острова, – проревел он, – меня зовут Морис. Вот ваше оружие.
То была устрашающая хрень, которая без затруднений разнесла бы вдребезги мраморный унитаз.
– А вот подарок, – улыбнулся Морис, извлекая увесистый бокс спелой марихуаны из кармана, – там такой еще навалом.
– Анна! – завизжал Ральф, – Анна! Вызови менеджера!
Я хлопнул Мориса по плечу и вывел в коридор.
– Мистер Стедман сегодня не в себе, – объяснил я, – он пошел понырять и повредил спину о коралловый риф.
Морис кивнул:
– Дайте знать, если понадобится помощь. У меня куча родственников в Гонолулу. Я знаю многих врачей.
– Я тоже. Я сам врач.
Мы пожали руки, и он вприпрыжку направился к лифту. Я вернулся в спальню и размельчил алоэ, игнорируя старческие причитания Ральфа. Его жена нервно смотрела, как я аккуратно накладываю на рану зеленую кашицу.
– С его спиной все порядке, – уведомил я ее, – только раздулась. Он подцепил какой-то яд с огненного коралла, но алоэ его вытянет.
После лечения алоэ Ральф отключился, но через двадцать минут бесновался вновь, и я убедил его съесть кулек корня валерианы, который его моментально успокоил. Спазмы стали легче, и он смог сесть на кровати и упереться в вечерние теленовости, чтобы расстроиться от сцены, в которой громила пинал куски туристской плоти по общественному пляжу рядом с Пирл Харбор. Глаза Ральфа потускнели, а лицо стало болезненно бледным. Капли слюны стекали с подбородка. Несмотря на замедленную речь, он просветлел, когда я сообщил ему, что через три часа за нами заедет лимузин, чтобы откантовать на вечеринку.
– Мы сможем завести знакомства, – сказал он, – я хочу заключить сделку с "Бадвайзером".
Я пропустил это мимо ушей. Это говорит корень валерианы, подумал я. Видимо, я многовато ему скормил.
Ральф опять распустил слюни, зрачки – в кучу. Он хотел-было свернуть сигарету, но рассыпал табак по всей постели, и мне пришлось отобрать у него машинку для скручивания.
По-моему, он даже не заметил.
– Дождь еще не прекратился? – пробормотал он, – я не выдержу этой мерзкой погоды, она меня убивает.
– Не беспокойся. Это всего лишь сраный шторм. Все, что от нас требуется – это пробыть здесь гонку. Потом скипнем в Кону и расслабимся. Там погода хорошая.
Ральф кивнул, пялясь сквозь ливень на красный гольф-кар, медленно ехавший по дорожке "Загородного клуба Уайлили".
– Кона? – спросил он, в конце концов, – я полагал, мы поедем на Гуам, к политикам.
– Что?
– Гуам.
– Мне набрал какой-то обсос из Орегона…
– Это Перри, – пояснил я, – из "Бега".
– Точно. Редактор. Он велел нам ехать на Гуам, чтобы взглянуть на долбанные выборы.
– Что?!
– В следующее воскресенье.
– Нет, Ральф, – сказал я, поразмыслив, – на этот день назначен Марафон в Гонолулу. То, ради чего мы здесь.
– Марафон?
Я пристально на него посмотрел. Рот не закрывался, а глаза превратились в красные щелки. Корень валерианы скоро отпустит, но, возможно, не так скоро, как хотелось бы. Между тем, совсем без стимуляторов Ральф может околеть.
Я протянул ему бутыль виски, которую он охотно ухватил обеими руками, тихо захныкав, поднеся ее к губам. Он сделал глоток, издал животный клич и заблевал всю кровать.
Я поймал его, когда он скатился на пол, и отволок в ванную. Последнюю треть метра он проковылял на своих двоих и рухнул на колени в душевой кабинке. Я пустил воду, оба крана до отказа, и прикрыл дверь, чтобы ни жена, ни дочь не слышали его дегенеративных воплей.
Вечеринка выдалась бестолковая. Мы прибыли, опоздав на ужин, и везде висели таблички "НЕ КУРИТЬ". Ральф попытался общаться, но выглядел настолько больным, что никто из гостей не желал с ним контактировать. Многие были бегунами мирового класса, фанатиками своего здоровья, поэтому от вида Ральфа они поеживались. Алоэ подлечило его спину, но он все еще выглядел, как жертва разбоя, физический облик которого астрономически далек от идеального. Он хромал из комнаты в комнату со своим альбомом, в прострации от корня валерианы, пока мужчина в серебряном найковском спортивном костюме не вывел его наружу и не посоветовал пройти обследование в лепрозории Молокая.
Я нашел его за подпиранием ствола лецитиса на крыше, когда он вел ожесточенные дебаты о вреде марихуаны с каким-то незнакомцем.
– Чертовски скверная привычка. – говорил Ральф. – Меня тошнит от этого дыма. Надеюсь, тебя посадят.
– Ты – галимый алконавт, – отвечал незнакомец, – из-за таких, как ты, у марихуаны плохая репутация.
Я быстро встал между ними, бросив полную кружку пива на пол. Незнакомец отпрыгнул назад, как ящер, и встал в стойку карате.
– Ты едешь в тюрьму, – сказал я, – тебя предупреждали не продавать наркоту этому человеку. Разве не видишь, он болен? – Что? – закричал дилер и бросился в свирепой попытке пнуть меня по ногам кедом с тяжелыми набойками.
Он промазал и повалился на меня, потеряв равновесие. Я затушил о его лицо сигарету, и он зашатался между нами, бешено сбивая с подбородка угли.
– Проваливай! – Крикнул я. – Нам не нужны наркотики! Оставь их себе!
Его схватили, когда он торопился к выходу. Лимузин ждал нас на подъездной дорожке. Водитель завел двигатель, увидев нас, и вывез с продолжительным визгом резины.
По дороге в отель у Ральфа случилось два спазма. Водитель истерил и предпринимал потуги просигнализировать шоферу скорой на бульваре Вайкики, но я пригрозил кинуть ему за шиворот сигарету, если он не привезет нас прямо в гостиницу.
Когда мы добрались, я отправил водилу обратно на вечеринку забрать остальных. Клерк-самоанец помог мне дотащить Ральфа до номера, после чего я съел два пакета корня валерианы и отпал.
Следующие несколько дней мы провели, погрузившись в исследования. Ни один из нас не имел ни малейшего представления о том, как проходят марафоны и зачем люди в них участвуют. Я решил пообщаться с бегунами.
Это дало плоды, как только до Ральфа дошло, что мы не собираемся на Гуам, а «Бег» – не политический журнал… К концу недели наши уши настолько вяли от растерянной тарабарщины об "отрыве от соперников", "углеводной ценности", "втором дыхании" и "теории «пятка-носок»", подкрепляемой килограммами непостижимой пропаганды Бегового Бизнеса, что мне пришлось купить новый вещмешок от Пьера Кардена, чтобы все это вместить.
Мы побывали на всех мероприятиях, предварявших гонку, но, казалось, наше присутствие нервирует людей, и мы закруглились, проводя исследование в "Ресторации Хо-Хо". Мы убили столько времени, опрашивая бегунов, что я, в конечном счете, потерял нить и будоражил людей попусту.
Лило как из ведра, но мы научились с этим уживаться… и в полночь накануне гонки поняли, что готовы.