— Спали долго — молодожены, — прокомментировал кто-то из сыщиков.
— Дневной их маршрут неизвестен, однако ближе к вечеру, судя по всему, они заехали в торговый центр «МКАД Плаза», — подытожил Гущин. — Покупки у них в багажнике — это французская краска для стен и несколько светильников в коробках. Видимо, по дороге из торгового центра они и заехали в Котельники в свою новостройку, где собирались все это оставить.
Гущин уселся на место. А Катя подумала — какая огромная работа проделана за то время, когда она вчера долбила свои статейки на ноутбуке для интернет-изданий! Старина Гущин и уголовный розыск выложились вчера по максимуму.
— Все сказанное лишь подтверждает выводы, с которыми я хочу вас ознакомить, — объявил Семенов.
Он включил интерактивный экран.
— Обратимся сначала к жертвам. Нас интересует вопрос: случаен или не случаен подобный выбор жертв убийцей. Итак, прошу внимания: первая жертва — София Калараш, 33 года, уроженка Молдовы — работала дворником ДЭЗ, здесь, в столице, она представитель класса так называемых гастарбайтеров.
На экране возникла фотография — прижизненная — первой жертвы.
Катя вспомнила, как она впервые смотрела снимки погибших из материалов ОРД, нечеткие, расплывчатые снимки-ксерокопии. А тут хорошие качественные фотографии. София Калараш — пышнотелая брюнетка из категории «знойных женщин», дворничиха…
София беззаботно улыбалась всему залу. Мертвая, истерзанная, уже истлевшая за два года в своем дешевом гробу на окраине Люберецкого кладбища… И такая живая на фото…
— Вторая жертва Елена Павлова, тридцать лет, уроженка Павловского-Посада, работала в Москве продавщицей супермаркета.
Возник снимок светловолосой полной молодой женщины в соломенной шляпке и открытом сарафане — видимо, фото делалось где-то на юге, во время отдыха, явно «отпускной» снимок и выражение смеющегося лица женщины такое счастливое.
— Третья жертва — сотрудница Единого расчетного центра Ася Раух, москвичка, возраст 28 лет.
На экране появился снимок худенькой большеглазой брюнетки… Снова брюнетка, — отметила Катя. Девушка была в деловом сером костюме и белой блузке.
— Четвертая жертва — сотрудник правоохранительных органов лейтенант Марина Терентьева.
Снимок лейтенанта Терентьевой, как отметила Катя, не тот, что в ксерокопиях из ОРД, и не тот, что несли на ее похоронах — другой, взятый, видимо, из личного дела. Терентьева в полицейской форме, очень серьезная. Волосы гладко причесаны и собраны, как того требует устав. Никакой косметики на лице.
— Итак, есть основания полагать, что супруги Гриневы могут быть рассмотрены в качестве пятой жертвы. Я не разделяю их, а, наоборот, объединяю — они оба пятая жертва. И я не касаюсь сейчас пока фактов, по которым мы вносим это новое убийство в список двухгодичной давности. — Семенов очень осторожно подбирал слова. — Итак, супруги Гриневы: Виктория — 31 год и ее муж Кирилл — 29 лет, она дочь богатого бизнесмена, обеспечена по жизни и не нуждается ни в профессии, ни в работе, он в прошлом хорошо зарабатывал, а сейчас чрезвычайно выгодно женился.
На экране возникла прижизненная фотография Виктории Гриневой. Она стояла рядом с мужем. Свадебная фотография, другой, видно, в спешке не нашли. Жених и невеста улыбались миру.
Снова брюнетка— отметила Катя. И вспомнила, какой она увидела Викторию там, в этом жутком доме ночью. И тут же отогнала эти мысли. Да, да, я это видела, я уже никогда это не забуду.
— По какому принципу выбирались все эти женщины? По типу внешности, по красоте, по национальному признаку? Как видим, все убитые примерно одного возраста, около тридцати лет, нельзя сказать, что это красавицы, внешность у всех самая обычная.
— Цвет волос, трое из пяти — брюнетки, — заявил с места полковник Гущин.
Катя подумала — вот что всем, как и мне, сразу бросилось в глаза, цвет волос. Раз они не красавицы, то…
— Я бы хотел обратить ваше внимание на другое. На место их работы и социальный статус каждой из погибших, — Семенов подошел к доске и начал писать мелом. — Что мы видим — дворник, работник торговли, сотрудник ЕРЦ — расчетной-контрольной организации, сотрудник полиции и пятая двойная жертва — фактически не работающие, однако принадлежащие к богатому классу, люди весьма и весьма обеспеченные.
— Что вы хотите нам всем этим сказать? — спросил Гущин.
— Налицо подъем по социальной лестнице с каждым новым убийством, — сказал профайлер Семенов.
В зале слушали внимательно, но потом по стройным рядам оперов, экспертов, сотрудников прокуратуры и следователей точно по воде рябь пошла, начали переговариваться шепотом.
— Я не стану читать вам нудных и контрпродуктивных нотаций о профилировании и портретировании личности убийцы, — повысил голос Семенов. — Все это в кино набило оскомину и, мягко говоря, все это неправда. Профилирование не помогает выйти на след. Вычислить вот так по психологическому портрету и поймать убийцу еще нигде никому не удавалось в реальности, все это детективные бредни. Для поимки есть иные способы, и вы, профессионалы, их отлично знаете. Однако, когда у вас уже будет круг подозреваемых, вы вспомните мои слова и, возможно, это поможет вам выбрать из этого круга того, кто вам нужен, и понять тайный смысл его деяний.
— Какой там смысл — он женщин на куски режет! — послышалось из зала.
— Убийцу нашли два года назад. Родион Шадрин в психбольнице!
— Я сказал, когда у вас появится новый круг подозреваемых, — повторил профайлер Семенов невозмутимо. — Итак, список жертв свидетельствует о желании подъема по социальной лестнице. От маргинала, от дворника-гастарбайтера к работнику торговли, затем к сотруднику административных городских органов, далее к представителю органов власти, полиции и к представителям богатой буржуазии, так называемым хозяевам жизни. — Семенов быстро писал мелом на доске фамилии жертв и рисовал кривую подъема, точно решал математическое уравнение. — Это очень быстрый подъем — нет промежуточных вариантов, промежуточных или случайных жертв, особенно это видно на примере третьего и четвертого убийства. Все это говорит о том, что выбор не случаен, а хорошо обдуман. Однако есть вероятность и того, что это чисто инстинктивный выбор, инспирируемый неконтролируемым, глубоко внутренним импульсом желания, жажды власти. И все это сопряжено с ранами и увечьями жертв в области половых органов при отсутствии признаков изнасилования. По данным судебно-медицинской экспертизы характер нанесения ранений фрикционный. Можно сделать вывод, что нападение на жертву и расправа над ней является неким вербальным символом, неким замещением полового акта.
— Он власть, что ли, так утверждает свою, таким вот способом? Над кем? — снова послышались голоса.
— В каждом конкретном случае убийства — над жертвой, над женщиной. Но если рассматривать все это в более широком аспекте — над жизнью, над обстоятельствами, возможно, над кем-то, кого он всеми силами стремится себе подчинить в реальности. В семье или на работе или в личных отношениях.
— В семье? — переспросил Гущин. — По-вашему, он может быть женат, семейный?
— Я не исключаю такого факта. Но возможно и нет.
— Ну ладно, власти он жаждет, а что нам все это конкретно дает?
Катя отметила про себя, какой именно вопросзадал профайлеру полковник Гущин.
— Что все это дает? — Семенов повернулся от доски лицом к залу. — Пять жертв, последняя двойная — супруги, подъем по социальной лестнице, учитывая их социальный статус, фактически завершен. Но это не значит, что убийца остановится. Такие не останавливаются, вы это знаете сами. Я могу сделать предположение о том, кто станет следующей возможной жертвой.
Зал настороженно затих.
— Просветите нас, — сказал Гущин хрипло.
— Следующая возможная жертва будет либо очень молода и привлекательна…
— Фотомодель, что ли?
— Я уже не говорю о профессии, тут вопрос возраста — очень юный — и красоты, внешних данных, — Семенов начал снова писать что-то на доске, — либо это будет женщина иного сорта — некий недосягаемый для убийцы идеал, к которому он так пока и не посмел приблизиться, но он стремится это сделать. Жажда власти, жажда подчинения, жажда обладания, все это приведет его к следующей жертве — к женщине мечты.
Это возникло на черной классной доске, начертанное мелом:
Женщина мечты…
Катя посмотрела на полковника Гущина, а он что-то записал в своем пухлом блокноте!
— Теперь по предметам, которые убийца оставляет на телах и возле своих жертв, — Семенов снова включил интерактивный экран. — Что мы видим здесь? Вроде как спонтанный хаотичный набор предметов… Мусор, как это проходит в материалах оперативно-розыскного дела. И правда эти предметы похожи на мусор. Что мы видим? Что нам оставлено в пяти случаях? Я читаю заключения экспертизы — спица от детской коляски, это на трупе Софии Калараш. Часть нижней доски детской игрушки лошадь-качалка и часы-будильник на трупе Елены Павловой. Обломок — фрагмент бамбуковой ложки-рожка для обуви и клок ткани, вырванной из чехла диванной подушки — это обнаружено возле третьей жертвы Аси Раух.
— Следующая возможная жертва будет либо очень молода и привлекательна…
— Фотомодель, что ли?
— Я уже не говорю о профессии, тут вопрос возраста — очень юный — и красоты, внешних данных, — Семенов начал снова писать что-то на доске, — либо это будет женщина иного сорта — некий недосягаемый для убийцы идеал, к которому он так пока и не посмел приблизиться, но он стремится это сделать. Жажда власти, жажда подчинения, жажда обладания, все это приведет его к следующей жертве — к женщине мечты.
Это возникло на черной классной доске, начертанное мелом:
Женщина мечты…
Катя посмотрела на полковника Гущина, а он что-то записал в своем пухлом блокноте!
— Теперь по предметам, которые убийца оставляет на телах и возле своих жертв, — Семенов снова включил интерактивный экран. — Что мы видим здесь? Вроде как спонтанный хаотичный набор предметов… Мусор, как это проходит в материалах оперативно-розыскного дела. И правда эти предметы похожи на мусор. Что мы видим? Что нам оставлено в пяти случаях? Я читаю заключения экспертизы — спица от детской коляски, это на трупе Софии Калараш. Часть нижней доски детской игрушки лошадь-качалка и часы-будильник на трупе Елены Павловой. Обломок — фрагмент бамбуковой ложки-рожка для обуви и клок ткани, вырванной из чехла диванной подушки — это обнаружено возле третьей жертвы Аси Раух.
На экране поочередно возникали фотографии предметов, как их исследовали в экспертной лаборатории.
— Хлыст — эротический аксессуар и пистон на трупе Марины Терентьевой, — продолжал перечислять Семенов. — И последнее, свежее, так сказать, послание — плевательница и детская кукла — это на трупе Виктории Гриневой. Предметы явно оставлены и расположены так, чтобы сразу бросились в глаза тем, кто найдет тело и кто приедет на место происшествия — то есть нам, полиции. Я прошу вас обратить внимание, что в трех случаях из пяти оставлялись предметы, наводящие на мысль о детской ассоциации — спица от коляски, часть игрушки лошадь-качалка и кукла. Возможно, это свидетельствует о том, что убийца таким способом выражает чувство недовольства, осуждая свои жертвы за то, что ни одна из убитых им женщин не имела детей, не являлась матерью, то есть не исполнила свой прямой женский долг. Хлыст и пистон — это вещи, которые несут в себе скрытое сексуальное послание. Заметьте, все это оставлено на трупе представителя власти, женщины-полицейского.
— Что может быть скрыто-сексуального в пистоне? — спросили с задних рядов.
— Вам знакомо грубое выражение «пистон вставить»? — Семенов снова повернулся к экрану. — Однако у нас имеются и вроде как нейтральные, не связанные друг с другом предметы — будильник, фрагмент бамбуковой ложки — рожка, клок ткани и плевательница. Будильник явно символизирует время… точнее, недостаток времени, это опять же предупреждение нам, полиции — торопитесь, времени у вас мало. Убийца провоцирует нас. Кстати, какое время было выставлено на будильнике?
— Когда тело продавщицы Елены Павловой обнаружили, часы ходили, там батарейка, — сообщил полковник Гущин, демонстрируя поразительную память в событиях двухлетней давности.
— Часы ходили? Странно, — Семенов впервые за всю свою речь казался обескураженным. — Мне казалась, там должно было быть выставлено определенное время… мы могли бы оттолкнуться от часа и…
— Я говорю вам, будильник работал, на батарейке. Тогда дождь шел, когда тело Павловой нашли на заднем дворе у стоянки торгового центра. Так дождь будильник не повредил, — возразил Гущин.
— Ну ладно… в сочетании с предупреждением о времени, которого у нас, полиции, мало, такой предмет как плевательница, — профайлер Семенов снова оживился, — дает очень интересный расклад. Это прямой вызов, который убийца бросает опять же нам. Я, мол, плюю на вас всех. Я буду и дальше делать то, что хочу. И как видите, продолжение серии последовало, и мы не можем не видеть теперь…
— Там на всех телах в ранах осколки были внедрены, глиняные черепки, — снова с места заявил полковник Гущин. — Это как можно толковать?
— Глиняные черепки, — профайлер Семенов снова как-то замялся. Видно, как раз эта деталь выпадала из схемы, которую он пытался создать. — Глиняные черепки… глина, это что-то земное… связанное с землей… этот аспект еще надо разрабатывать… думать, обсуждать…
— Ладно, понятно, что с глиной пока ничего не понятно, — из задних рядов послышался громкий голос эксперта Сивакова. — На телах Марины Терентьевой и Виктории Гриневой вырезаны ножом идентичные по своей форме знаки. И такая же татуировка была нами обнаружена на теле Родиона Шадрина. Что вы можете сказать нам про знаки?
Семенов вывел на экран снимок… Затем рядом — второй.
Катя на секунду закрыла глаза. Их мертвые лица… лейтенант Терентьева… Виктория Гринева… У каждой длинный продольный порез на лбу в форме линии с обломанными загнутыми концами. Даже при беглом взгляде на снимки видно абсолютное тождество. Сделано одной рукой — тогда, два года назад, и сейчас.
— По порезам я могу сказать только, что это похоже на какой-то готический символ, готический… типа германской или скандинавской руны, — сказал Семенов. — Вам надо обратиться к специалисту по готике. То же самое касается и татуировки Родиона Шадрина.
Глава 23 Новые вопросы
Когда профайлер Семенов закончил, его сразу обступили сотрудники полиции и начали буквально засыпать вопросами. Полковник Гущин стоял в проходе и разговаривал с экспертом Сиваковым. Катя подошла к ним.
— Готический символ, подобие руны, — донеслось до Кати. — Федя, как там эта музыкальная банда называлась, где Родион Шадрин играл?
— «Туле», — ответил Сивакову Гущин. — Не путай с нашей оружейной Тулой, это…
— Вот об этом я тебя и спрашиваю как раз, — Сиваков кивнул. — У немцев, у фашистов, что-то было с этим тайным обществом «Туле» с мистикой связано.
— Федор Матвеевич, о «Туле» говорила нам Мальвина Масляненко, помните? — спросила Катя.
— Когда? — Гущин глянул на Катю. — Как тебе наш лекторий?
— Очень интересно, хотя пока все очень запутано. Профайлер пытался объяснить, а получилось, что запуталось все еще больше, — ответила Катя. — А про «Туле» упоминала Мальвина, когда читала нам стихи Михаила Кузмина — поэму «Форель разбивает лед». Зеленый край за паром голубым, Исландия, Гренландия и «Туле»… В поэме имеется в виду не тайное общество, а остров блаженных на Крайнем Севере — это по скандинавской мифологии и у греков. Так вот я подумала, может, есть какая-то связь между всем этим? Я могла бы съездить к этой рок-группе «Туле» под видом журналиста и поговорить с ними. А что они показывали на допросах?
— Мы их не допрашивали, — сказал Гущин.
— То есть как?
— А что ты хочешь, сразу было ясно, что Шадрин психически больной, стали проводить экспертизы, допросили родственников, собрали улики — улик-то там хоть отбавляй. Посчитали остальные допросы-беседы тратой времени — мартышкин труд. Для суда и принудительного лечения этого вообще не требовалось. Я этих типов не допрашивал. Группой «Туле» прокуратура тогда заинтересовалась как раз из-за их названия и текстов песен. Шили им там что-то по поводу экстремизма, но так и не сумели пришить. Обрезали им все доступы к сцене, к клубам, к молодежи — и только.
— Теперь придется допрашивать, — констатировал эксперт Сиваков.
— Я могу сначала к ним съездить под видом журналиста, посмотреть что они собой представляют, — повторила Катя настойчиво. Ей хотелось участвовать в расследовании!
— Прокуратура их тогда обработать не сумела. — Гущин поискал кого-то среди сотрудников в зале, которые не торопились уходить, а разговаривали с профайлером Семеновым. — Андрей Михайлович, можно вас на минуту?
К ним подошел помощник прокурора Илларионов, знакомый Кате по прошлым делам.
— Помните, два года назад в связи с делом Родиона Шадрина прокуратура делом группы «Туле» занималась? Музыкантов-рокеров? — спросил Гущин.
— Помню отлично, рокеры они только для вида, для популярности, молодежь привлекать. Сейчас они уже не выступают, — ответил помощник прокурора. — С таким названием выступать перед молодежью неприемлемо. Мы их деятельность проверяли, тексты песен. Мне особенно одна песня не понравилась: «Рейнские романтики» — вроде как рэп, а вроде как и новый «Хорст Вессель». Музыку и тексты писал у них некто Дмитрий Момзен, мы его вызывали на допрос. Но фактически группа содержалась на деньги Олега Шашкина, он молодой наследник большого бизнеса, превращает деньги таким образом в дым. Остальных — тех, кто фактически музыку исполнял — гитаристов, аранжировщика и этого Шадрина-ударника они нанимали, потому что сам Момзен играть на музыкальных инструментах не умеет. Он только пел тогда, если можно пением назвать весь этот ор под хард-рок и сумасшедший ритм.