Глава 32
Отходы
Роман Ильич Шадрин-Веселовский в это утро по дороге из дома на кондитерскую фабрику остановил машину возле мусорных контейнеров у шоссе на въезде в поселок Черное озеро.
Он открыл багажник и вытащил два больших аккуратно завязанных мусорных мешка, плотно набитых, и, оглянувшись по сторонам, бросил их в контейнер.
— Нет, совсем не так я представлял себе нашу работу по розыску маньяка, — со вздохом сказал один из сидевших в машине, припаркованной возле бензозаправки на противоположной стороне шоссе. — Вообще девяносто семь процентов оперативной работы — это вот такое дерьмо разгребать.
— Сейчас разгребешь, — пообещал второй, сидевший за рулем, постарше. — Мужик чего-то оглядывается, по сторонам глазами шарит.
Оперативники терпеливо ждали, когда машина Романа Ильича скроется из вида. Тот, что постарше достал список предметов, которые они должны не пропустить в домашних отходах, если таковые там окажутся. В списке значились: колеса или какие-то другие части детской коляски, фрагменты бамбуковой ложки-рожка, рваный чехол от диванной подушки, любые деревянные щепки или доски, любая посуда из глины или осколки от посуды, любые предметы женской одежды, особенно женского белья.
Выждав еще минут десять — а то вдруг фигурант вернется, оперативники перешли шоссе и открыли мусорный контейнер. Черные мешки лежали сверху. Они не стали утруждать себя перетряхиванием содержимого на месте, а забрали оба мешка с собой.
Отходы дома Шадриных-Веселовских теперь проверялись регулярно, хотя мусор там любили копить и выбрасывали не часто — всего два раза в неделю.
Отходы особняка в Пыжевском старались проверить тоже. Однако там оказалось все гораздо сложнее. Мусорные баки для мусоровоза, навещавшего этот тихий уголок Замоскворечья по ночам, оказались на углу в непосредственной видимости камер особняка. Достать сразу что-то из контейнеров, как только мешки с мусором туда бросались, не представлялось возможным — это могли заметить. Приходилось ждать позднего часа. А к тому времени мусор в баках накапливался до предела, и определить, что из какого дома в Пыжевском или из окрестных переулков выброшено, было невероятно сложно.
Уже через час мешки с отходами из контейнера на шоссе лежали на столе в экспертном отделе местного УВД. Эксперт-криминалист уложил на стол большой железный лоток, надел резиновые перчатки, вооружился пинцетом и высыпал содержимое.
Гора дряни. Все слипшееся, осклизлое, сопревшее, туго утрамбованное в мешке.
Картофельные очистки, пластиковые коробки, почерневшая кожура от бананов, рваный полиэтилен, чайные пакетики, кофейная гуща из кофемашины, сгнившие объедки…
Эксперт-криминалист сосредоточенно ковырял пинцетом всю эту вонючую кучу. Тот же самый список, который имели оперативники, он уже успел выучить наизусть.
Затем достал второй железный лоток и опустошил туда второй мусорный мешок.
Все то же самое, плюс использованные гигиенические пакеты, плюс пять непарных рваных носков — двое детских и трое мужских, плюс выдавленные тюбики зубной пасты, банка с пожелтевшим кремом, пластиковые корытца из-под фасованных полуфабрикатов и слипшийся ком оберточной бумаги.
Эксперт очистил его пинцетом, раскрыл. Затем вытащил руками из мусора, уложил на специальную подставку и начал аккуратно расправлять. Он искал этикетку или товарный чек, если тот еще не распался от влаги и гнили.
Мокрая бумага ползла под пальцами. Однако то, что он хотел найти, оказалось в самой середине скомканной массы и не слишком пострадало. Эксперт отогнул край бумаги пинцетом.
Товарный чек. Все реквизиты до сих пор читались довольно четко. Эксперт-криминалист сверился с другим списком.
И сразу же схватился за мобильный — звонить в Экспертно-криминалистическое управление Сивакову.
Глава 33 Гипноз
— То, что вы мне рассказали, крайне любопытно. Если, конечно, вы правильно интерпретировали то, чему стали свидетелями. Это очень редкое заболевание, и ввиду его редкости долгое время само существование этого явления ставилось под сомнение. Хотя в медицинской литературе и описаны некоторые достоверные случаи, однако в большей степени факты оказывались неподтвержденными.
Старичок в синем костюме поднял руку, украшенную обручальным кольцом, и мягко с укором погрозил — нет, не притихшему полковнику Гущину и не затаившейся на дальнем конце стола для совещаний Кате, а словно этим самым «неподтвержденным фактам».
Сухонький, как мумия, нудный, как зубная боль, в старомодных золотых очках профессор психиатрии Давид Гогиадзе — еще один профессор в этом запутанном уголовном деле — ведущий консультант по вопросам судебной психиатрии Института имени Сербского.
Несмотря на свой почтенный восьмидесятилетний возраст, он до сих пор считался лучшим специалистом по самым спорным случаям и приехал в ГУВД в Никитский переулок по первому звонку полковника Гущина лично.
— Ее мать сама назвала вам диагноз? — спросил он.
— Да, раздвоение личности. Только она назвала это по-ученому как-то, — ответил Гущин.
— Диссоциативное расстройство идентичности?
— Во-во, это самое, что это такое, Давид Георгиевич? Психоз?
— Нет, это не психоз и не шизофрения. И не синдром. Это психический феномен — диссоциативное расстройство. Очень редкое явление. Принято считать, что в какой-то момент у больного происходит разделение личности, расщепление на две половины, так что складывается впечатление, что в теле обитают сразу двое. Два «Я», которые сменяют друг друга.
— Так все и было. Сначала она разговаривала с нами нормально. А потом вдруг, я не знаю как, но в ней появился ребенок. Девочка совсем маленькая.
— Интересно. И тому есть какие-то доказательства? — спросил профессор Гогиадзе подозрительно.
— Я это своими ушами слышал и видел своими глазами. И моя коллега из Пресс-службы капитан Петровская тоже.
Катя закивала с дальнего конца совещательного стола.
— Но это же все произошло в производственном цеху. Там ведь так шумно. Вам могло показаться. Девушка решила пошутить, изменила голос на детский. А вы неправильно все интерпретировали.
— Да не шутила она с нами. Она сама изменилась — опять же не знаю как, но все в ней стало другим. Мимика, жесты, походка, как она вела себя с нами, ее голос! И слышал и видел ребенка.
Профессор психиатрии благожелательно кивал, с интересом (весьма профессиональным интересом, надо сказать!) наблюдая за начинавшим горячиться полковником Гущиным.
— Так, так, все правильно. Вторая личность абсолютно не похожа на первую. Считается, что в момент расщепления и после «переключения» активная, в данный момент, личность не может вспомнить, что происходило, пока была активна вторая личность. Хотя это весьма спорно и никем не доказано. Фактор памяти… это и проверить-то невозможно.
— Вы сейчас сами убедитесь, — сказал полковник Гущин, который не очень понял сказанное. — У нас есть запись на диктофоне. Екатерина, продемонстрируй Давиду Георгиевичу.
— Запись? Документальное подтверждение? Это интересно! — профессор оживился. Золотые очки блеснули в сторону совсем сникшей Кати.
— Федор Матвеевич, а я не записала.
— Как это не записала? У тебя с собой твой диктофон постоянно, ты вечно все записываешь.
— Я не успела тогда включить. Все произошло так неожиданно. Когда эта Ласточка появилась вдруг… я так испугалась, — Катя говорила чистую правду, — Федор Матвеевич, я в тот момент обо всем забыла. Про диктофон тоже.
Полковник Гущин только крякнул с великой досады.
Профессор же совсем повеселел, словно услышал что-то весьма приятное.
— А, значит, нет документального подтверждения! Ну что ж, дорогие мои коллеги, вынужден заявить вам, что…
— Вы сейчас сами убедитесь, — горячо возразил Гущин, — эта девушка, Мальвина Масляненко — она тут с матерью по нашей просьбе. Они в соседнем кабинете, я их специально вызвал. Поговорите с ней сами. Вы сами все увидите. Эту Ласточку.
— Как же я ее увижу, уважаемый Федор Матвеевич?
— Но вы же умеете, разные там приемы — гипноз, внушение, о вас такая слава по всему институту, профессор. Вы загипнотизируйте ее! Как в фильмах показывают — такой диск блестящий на цепочке крутится, и вы применяете гипноз: спи, усни! — Гущин загудел, изображая.
— И часто вы смотрите подобные фильмы, коллега? — уже с неприкрытым профессиональным интересом осведомился Гогиадзе. — И что, это помогает вам в вашей работе?
Катя не поняла: профессор в свои восемьдесят лет издевается или у него такой вот метод, специальный прием для общения с собеседником.
Полковник Гущин встал и вышел из кабинета позвать Мальвину и Веру Сергеевну, которые приехали ровно к четырем часам и ждали в приемной.
— Никогда не использовал никаких блестящих дисков. Блестит — это сорока летит, — усмехнулся профессор. — Сорока-воровка. А все должно быть вот тут, — он постучал высохшим пальцем по своему лысому черепу и стал еще больше похож на мумию.
Вошли Мальвина, Вера Сергеевна и Гущин. Катя смотрела на Мальвину — вроде все как обычно. И одета она обычно — в белые летние джинсы и синий топ в горошек. Ее мать — вот она, кажется, волнуется гораздо сильнее.
Интересно, а где Феликс? Он в курсе, что сестру его вызвали в ГУВД?
— Вот, доктор, профессор, о котором я вам говорил, Мальвина, — сказал Гущин.
— Здравствуйте. Только я никак в толк не возьму, для чего мне доктор?
— Это по поводу твоей головной боли. Ты вчера жаловалась, — сказала Вера Сергеевна.
— И для этого надо приезжать в полицию? — спросила Мальвина с раздражением, с недоумением, с вызовом. — Слушайте, я взрослый образованный человек. Что это за комедия, что происходит?
— Девушка милая… ах, какая вы красавица, и мама у вас какая красивая, — восьмидесятилетний профессор Гогиадзе так и расцвел, заулыбался, демонстрируя великолепные вставные зубы. — Уж простите меня, старика великодушно. Это я заинтересовался вашим недомоганием. Попросил полковника о встрече с вами. Уж не откажите в любезности старику.
— Да я совсем не против, только я не понимаю…
— Давайте присядем вот тут на диван, — Гогиадзе указал на кожаный диван и кресла в углу просторного кабинета Гущина. — Здесь гораздо удобнее. Меня зовут Давид Георгиевич, а вас Мальвина? Какое прелестное имя!
— Глупое, но существую с ним, — Мальвина села на диван, профессор встал и заковылял к ней.
Гущин усадил Веру Сергеевну в кресло. Сам остался стоять.
— Сядьте, не маячьте, — приказал ему Гогиадзе. — Мальвина, а кто такая Ласточка?
— Я не знаю. Птица?
— Птица, конечно, я так и думал. Вы знаете, что такое гипноз?
— Знаю. По телевизору видела. Но я в это не верю.
— Считаете, что вы не подвержены внушению и гипнозу?
— Не знаю, я как-то об этом совсем не думала. Это все чушь.
— Гипноз иногда хорошо помогает от головных болей, гораздо лучше таблеток. Вы принимаете какие-то лекарства?
— Нет, ненавижу таблетки.
— И не принимайте никогда, — торжественно заявил Гогиадзе. — Мне восемьдесят два, а я даже вкус аспирина не знаю и чувствую себя великолепно. Так вы не против попробовать сеанс гипноза?
— Здесь? — опешила Мальвина. — В полиции?!
Катя поняла: с ней так нельзя, она права — она взрослый образованный человек, преподаватель. Надо объяснить.
— Мальвина, дело в том, что вчера вам стало плохо в кондитерском цеху. Не припадок, нет, не пугайтесь, но вы словно в обморок провалились, — сказала она быстро, чтобы Гущин не успел заткнуть ей рот. — И вы кое-что нам рассказали в этот момент беспамятства.
— Я? Что я рассказала?
— О ком-то, кто может быть убийцей. Мы расследуем убийства. Помогите нам, пожалуйста!
— Но я не знаю ничего ни о каких убийцах. Вы же сами Родиошу в психушку запрятали, обвинили, что это он убивал, — Мальвина оглянулась на мать. — При чем тут я?
— Я вас очень прошу, помогите нам, — повторила Катя.
— Ну хорошо, хорошо… Если для этого надо меня загипнотизировать, — Мальвина усмехнулась. — А что, гипноз похож на смерть? Это вообще как — противно или приятно? Что я буду чувствовать?
— А вы нам потом расскажете, — сказал профессор Гогиадзе.
— Хорошо, гипнотизируйте, это даже интересно, — Мальвина откинулась на спинку дивана, сложила руки на груди. — Из Элизия выводит потаенною тропой… И счастливец отпирает осторожною рукой дверь, откуда вылетает сновидений ложный рой.
— Вы замечательно читаете Пушкина, — профессор смотрел на нее пристально. — Закройте глаза. Почитайте нам еще.
— Ада гордая царица взором юношу зовет, обняла, и колесница уж к Аиду их несет… мчатся, облаком одеты, видят вечные луга, Элизей и томной Леты усыпленные брега…
— Усыпленные брега… ваши глаза закрыты, Мальвина, вы погружаетесь в спокойный сон. Лета — река течет, течет, как прохладный горный ручей, вы слышите плеск воды, шум водопада…
— И толпою наши тени к тихой Лете убегут… смертный миг наш будет светел и подруги…
— Это не смерть, это новая жизнь, — сказал профессор Гогиадзе. — Это сон во сне.
— И подруги шалунов соберут наш легкий пепел в урны праздные… пиров…
Мальвина глубоко дышала. Она спала.
Не потребовалось ни сияющего вертящегося диска. Ни дурацких команд «на счет раз, два, три вы заснете»…
Катя судорожно нащупала диктофон в кармане пиджака своего брючного костюма. Включила. Вот это гипноз! Ай да старичок-мумия!
— Я хочу поговорить с Ласточкой, — сказал Гогиадзе.
Тишина.
— Ласточка, пожалуйста, поговори с нами.
Тишина. Мальвина ровно дышала. И вдруг она спросила во сне своим обычным голосом:
— Это что, игра?
— Да, а Ласточка хочет поиграть с нами?
Тишина. Молчание. Затем Мальвина произнесла:
— Давайте играть в людей, это всегда интересно.
Профессор Гогиадзе молча ждал. Потом он посмотрел на наручные часы.
Они все ждали. Но ничего не происходило.
Катя тоже глянула на часы в углу гущинского кабинета. Секундная стрелка медленно описывала круг. Второй круг. Третий.
— Мальвина, сколько будет пять умножить на шесть? — спросил профессор после долгой паузы.
— Тридцать.
— Все верно. Вы проснулись.
Мальвина открыла глаза.
— Вы просто умница, — профессор мягко потрепал ее по руке, словно одобряя. — Все прошло прекрасно.
— Я, кажется, и правда заснула.
— Да, сон всегда на пользу. Очень рад был с вами познакомиться, Мальвина, и прошу меня извинить, если что-то показалось вам излишне вольным и неуместным. Подождите в приемной, пожалуйста, я только переговорю с вашей мамой.
Когда Мальвина вышла, он обратился к Вере Сергеевне:
— Это вы заявили моим коллегам, что ваша дочь страдает диссоциативным расстройством идентичности?
— Я. Но я… нам так с мужем врачи сказали.
— Какие врачи?
— В швейцарской клинике.
— Я вам советую как можно реже посещать швейцарских психиатров, это дорого, знаете ли, — заявил Гогиадзе таким тоном, что опять же не поймешь — серьезно он говорит или шутит. — И поменьше смотреть по телевизору всякой ерунды про разные там переселения душ и полтергейсты.
— Но я никогда не смотрю это.
— Вот я выпишу вам рецепт. Безобидный, проверенный состав, очень помогает… по три капли на ночь… Это для вас, не для вашей дочери. По три капли на ночь, очень успокаивает нервы.
— Но профессор! — попробовал возникнуть полковник Гущин.
— И вам такой же рецепт, пять капель на ночь, — светло улыбнулся старичок, — о-о-о-очень успокаивает нервы. И ни слова мне больше о диссоциативном расстройстве идентичности, пожалуйста.
Катя вызвалась проводить профессора Гогиадзе, во дворе Главка его ждала машина с шофером. По дороге она попросила у профессора визитную карточку и позволения позвонить самой, если понадобится снова консультация.
Когда она вернулась в управление розыска, приемная уже пустовала — Мальвина и Вера Сергеевна уехали. Кабинет Гущина пустовал тоже, однако из дальних кабинетов как раскаты грома слышался его гневный бас: «Почему до сих пор не сделано??? Сколько можно повторять, что это срочно!»
Катя не стала входить в кабинет, а скромно притулилась в приемной на диване. Шеф криминальной полиции после «отлупа» консультанта срывал злость и досаду на бедных подчиненных — все как обычно.
Катя сидела тихонько, как мышка, щелкая кнопкой диктофона и поднося его к уху — сеанс гипноза не удался. Но что это значило?
— Почему ты здесь? — рявкнул полковник Гущин, материализовавшись в приемной. — Для чего я кабинет открытым оставил?
Катя пошла за ним в кабинет.
— Не волнуйтесь, — сказала она.
Гущин упал в кожаное кресло. Закурил.
— Дураки — это наш профиль. Мы же еще и дураками оказались, — сказал он.
— Это я виновата, Федор Матвеевич, что профессор нам не поверил. Я не записала тогда в цеху все на диктофон. Я испугалась. Все случилось так внезапно.
— Я сам труса спраздновал. Сначала-то не понял, — Гущин курил, — не поверил нам с тобой эксперт. И гипноз ничего не дал. Девчонка эта, Ласточка, так и не появилась в ней. Видно, по заказу-то это нельзя… Но факт остается фактом, я это своими ушами слышал и видел своими глазами. И ты.
— Да, мы этому с вами свидетели. И такое не забудешь! Я вот что сейчас вспомнила. Перед тем как появиться Ласточке, Мальвина… она кого-то увидела в глубине цеха. Мне так показалось. Там двери раздвижные. Она кого-то увидела и испугалась. И потом возникла Ласточка. Я вот все думаю, кто это мог быть там, на кондитерской фабрике? Феликс? А может, отчим Роман Шадрин, он ведь вчера работал там. Или кто-то другой?