Все это Меркулову и его сотрудникам удалось установить в предельно сжатые сроки, потому что при обыске дачи Зорина было изъято большое количество нарезного и гладкоствольного оружия, а также, самое главное, обнаружена «черная» бухгалтерия этой группы, в которой уже все двенадцать фигур оказались связаны. На Зорина же вышли вообще случайно. Его дачу обыскивали просто по ошибке, поскольку ордер вообще-то был выписан на обыск в соседнем доме — там жил некий бизнесмен, делом которого (о незаконном расширении площади земельного участка — именно поэтому опергруппа и ошиблась с адресом обыска!) занималась областная прокуратура. Будь Зорин дома, он бы обыска, скорей всего, не допустил, но — не повезло, отдыхал, бедняга, на Канарских островах. Дома у Зорина не оказалось вообще никого! Следователь Мособлпрокуратуры, увидев, что попало ему в руки, оторопел, испугался и немедленно отвез найденные документы на Большую Дмитровку, где добился приема у заместителя генерального прокурора.
Меркулов сдержанно поблагодарил и снял копии со всех бумаг, после чего папку вернули в сейф Зорина, который о незаконном обыске в его особняке так никогда и не узнал, даже и после своего ареста, с которым, впрочем, Меркулов не спешил. Игра была сделана.
Меркулов допустил намеренную утечку информации в прессу о «двенадцати апостолах», о том, что они арестованы и следствие идет своим ходом. Тогда-то 15 апреля и появилось сообщение «Интерфакса», что «…оперативно-следственные действия, которые проводит следственная группа, доказывают, что „нити этого дела ведут на самый верх“. На самом деле эти слова не значили ровным счетом ничего. Самыми крупными чинами в деле „двенадцати“ так и остались два упомянутых генерала. Остальные-то были поскромнее и особых званий не жаждали, но являлись более активными фигурами.
При этом Феклистов, Ляшенко, Зорин и Игнатьев оставались на свободе, занимались своими делами и тихонько посмеивались, потому что были уверены, что в очередной раз пронесло. Не пронесло. Меркулов лишь ждал удобного случая, с ФСБ приходилось вести себя осторожно… А дальше случилась история с Турецким. По иронии судьбы следователем по его делу стал майор Игнатьев. Но это было уже делом прошлым.
С Таганки они поехали на Большую Дмитровку — в Генпрокуратуру.
Поехали на служебной машине Меркулова. По дороге, разумеется, встряли в нормальную московскую пробку и с четверть часа тащились с черепашьей скоростью. Рядом параллельным курсом (а каким еще?!) полз милицейский «Москвич». Гордеев все смотрел на него несколько отупело и смотрел. Что-то же привлекало его подсознание, раз он так таращился на эту ментовскую тачку? Наконец он увидел. На боку машины написано: ЗАО УВД. Ну вот, дожили, подумал Гордеев. Это как же понимать прикажете? Закрытое акционерное общество?! Ну что ж, с другой стороны… После всего, что адвокат услышал от Меркулова, он уже мог бы ничему и не удивляться. Оно, конечно, давно пора, что скрывать-то? Теперь хоть никаких вопросов уже возникнуть не может — ЗАО оно ЗАО и есть…
— Что ты там увидел, Юра? — спросил Меркулов, заметив пристальный интерес Гордеева к милицейскому «Москвичу».
Адвокат молча ткнул пальцем.
— Что? Я не понимаю.
— Да вот же, Константин Дмитриевич! Прочитайте, что написано. «ЗАО УВД». Закрытое акционерное общество, а?! Это что же такое делается?!
Меркулов несколько секунд смотрел на адвоката, как показалось последнему, с некоторой даже жалостью. Потом вздохнул, снял свои профессорские очки, машинально протер стекла и грустно сказал:
— Отдохнуть тебе не помешает, конечно. А с другой стороны, нам всем нужно больше работать. ЗАО, Юрочка, — это не закрытое акционерное общество, а всего лишь Западный административный округ.
Приехав на Большую Дмитровку, Меркулов отвел Гордеева на второй этаж Генпрокуратуры, в тесный кабинетик, где, заваленный горой папок, сидел маленький пожилой человек в очечках. Это и был Чеботарев. Меркулов ушел по своим делам, а следователь с адвокатом пожали друг другу руки и по обоюдному согласию пошли выпить по чашке кофе. В буфете Гордееву дозвонился Грязнов-старший.
— Юра, а где эта машина сейчас? — в своей обычной безапелляционной манере выпалил начальник МУРа.
— Какая еще машина? — слегка опешил Гордеев.
— Ну «Волга» же служебная, тугодум несчастный! — рассердился Вячеслав Иванович. — Та самая, в которой Турецкого нашли.
— А… так откуда я знаю? — рассердился и Гордеев. — Куда в таких случаях транспорт девается? Наверно, фээсбэшники после проведения экспертизы вернули ее в гараж Генпрокуратуры.
— Так я тебе вот что скажу! Мотай в гараж Генпрокуратуры, или куда там еще, и найди мне эту тачку.
— Зачем? — машинально спросил Гордеев.
— Зачем?! Я хочу ее купить. Как раритет. Для коллекции. А через несколько лет продам на аукционе, сделаю большие бабки, понял? Не твое дело — зачем. Надо — и все.
— Вячеслав Иванович, имейте совесть, я, между прочим, у вас не работаю!
— Это верно, а то бы я из тебя живо человека сделал! Юра, найди мне эту «Волгу», слышишь?!
— Знаете что… вот поговорите лучше с новым следователем по делу Турецкого…
— А ты где это находишься, что следаков из рукава как заначенную карту вытягиваешь? — удивился начальник МУРа.
— Неважно. Вот, прошу любить и жаловать, Чеботарев Андрей Павлович.
Чеботарев, хитро поблескивая стеклышками круглых, а-ля Джон Леннон, очков, взял протянутый ему телефон и сказал:
— Приветствую вас, Вячеслав Иванович. Да, разумеется, она у нас. Нет, ее забирали эвакуатором, и она стоит опечатанная. — Потом он помолчал несколько минут и в конце добавил: — Думаю, это можно организовать. Я распоряжусь. — И он снова принялся за свой кофе.
Так они знакомы, оказывается, подумал Гордеев. Впрочем, как говорится в одном анекдоте, кто ж не знает старика Крупского? В смысле, кто в московских юридических кругах не слышал о начальнике МУРа? Риторический вопрос. Гордеев ждал, когда же следователь откроет рот, но наконец терпение у него иссякло:
— Может, просветите и меня заодно, что происходит? О чем это вы с Грязновым? Что там с этой машиной?
— Что, простите? С какой машиной? — повернулся к нему, как ни в чем не бывало Чеботарев, даже вроде несколько удивленный. — Ах да… Извините, коллега, не могу вас посвящать в оперативный ход следствия. Но все необходимые данные для защиты вашего клиента, уверяю, получите.
Гордеев даже дара речи лишился. И тут только сообразил, что не спросил у Грязнова, есть ли какие новости по поводу пропавших официанта и менеджера «Распутина». Попытался было дозвониться, но безуспешно, у начальника МУРа теперь было хронически занято.
И поехал в Лефортово. Самое время было пообщаться с дражайшим Александром Борисовичем, вокруг которого развилась такая невероятная суета.
По дороге в СИЗО Гордеев размышлял, зачем Грязнову понадобилась «Волга», в которой нашли Турецкого. Судебно-криминалистическую экспертизу уже провели, и сомневаться в качественности оснований не было. Чеботарев показал адвокату отчет криминалистов. К сожалению, он был малоутешительным. Кроме следов двух человек — Турецкого и мертвой девушки — ничего другого обнаружено не было. Что же хотел предпринять Вячеслав Иванович?
Гордеев сделал очередную попытку дозвониться до него, и снова неудачно.
Турецкий выглядел, как это уже стало привычным за последнее время, чуть меланхоличным.
— Александр Борисович, вы по-прежнему один в камере? — осведомился Гордеев.
— А должен быть не один?
— Чем черт не шутит. Я думал, может, к вам соседа подселили? — прищурился Гордеев.
— Что ты имеешь в виду, Юра, не темни? — сразу же уловил наличие подтекста Турецкий.
— Ваш следователь, он же доблестный работник ФСБ, загремел по полной программе.
— Ага, — безо всяких эмоций констатировал Турецкий. — Двенадцать апостолов?
— Да. Как вы догадались?
— Просто предположил. У него явно много дел было последнее время, все не торопился мной заняться.
— Да? А у меня другое мнение сложилось. Когда мы с Денисом в «Распутин» наведались, он там активно в компьютере ковырялся. Причем это ведь было отнюдь не на следующий день после вашего ареста.
— Ну и что, — пожал плечами Турецкий. — Какую-нибудь пакость про себя вычищал. Паленым запахло, вот и засуетился.
Действительно, подумал Гордеев, как это мне самому в голову не пришло? Очень может быть. Совсем не обязательно то, что Игнатьев рылся в компьютерах ночного клуба, должно было быть связано с пропавшим официантом Богомоловым. Ведь и Меркулов же говорил, что Игнатьев с компанией контролировали какие-то злачные заведения. Хотя, может быть, это даже как-то и связано. Надо Меркулову срочно об этом сообщить, может, Игнатьева продавят, и он расколется, как на самом деле обстоят дела?
— Знаете что?
— Беги, беги, — посоветовал Турецкий. — Следующий раз свежие газеты не забудь прихватить.
— Сейчас побегу. Только вот… Александр Борисович, я знаю, с кем вы встречались в «Распутине». Но я не понимаю, при чем тут Локтев.
— А кто говорит, что тут есть связь? — невинным тоном поинтересовался Турецкий.
Гордеев в замешательстве посмотрел на него. Мыслимое ли дело, чтобы подзащитный издевался над своим адвокатом? Знакома ли юриспруденция с этим феноменом? Вот хорошая тема для диссертации…
— Я полагал, вы мне всячески на это намекали.
— Правильно полагал.
У Гордеева отлегло от сердца.
— Так, значит, все же есть связь?
— Выходит, что так. — Турецкий потушил сигарету. — Человек, с которым я встречался в клубе, передавал мне информацию от Локтева. Это же так просто, Ватсон.
— Но почему такая секретность? Почему вы не можете встречаться с ним напрямую?
— Это пока мне и самому непонятно, — вздохнул Турецкий. — Но возможно, у Локтева есть чего опасаться. Ты посмотри, что со мной случилось. А что было бы с ним, вообще неизвестно. Ну вот, теперь ты, пожалуй, знаешь не меньше меня.
— Как бы не так! Я, например, не знаю, что вам передавал официант и какие у вас дела с Локтевым.
— Ну это уже слишком, — заметил Турецкий. — Это тебе и не положено.
Меркулову адвокат позвонил, едва забрал назад свой телефон, который необходимо было сдавать, прежде чем его пропускали к клиенту.
— Мне это приходило в голову, Юра, — сказал зам генерального прокурора, выслушав новую идею про Игнатьева, вычищающего компромат на себя, любимого, из клубного компьютера. — Прокомментировать никак не могу, поскольку это же следственный процесс, ты сам понимаешь. Будут неопровержимые улики и конкретные факты — немедленно дам тебе знать.
…Делать теперь ровным счетом было нечего, и Гордеев решил принять приглашение Ирины Турецкой, позвавшей его в гости на чашку чая, причем не на рюмку, а именно на чашку. Впрочем, он догадывался, что это будут за «гости». Ирина по-прежнему хотела познакомить его с какой-то своей «умопомрачительно красивой подругой». Как она сама утверждала, когда упомянутую подругу увидел Турецкий, у него просто отнялся язык. А также конечности, так что, слава богу, никаких глупостей он натворить не успел. Подругу звали Евгения, она была новой приятельницей Турецких, не так давно поселилась в соседнем подъезде, причем, по словам Ирины, первым с ней познакомился именно Александр Борисович, выскочив из дому «буквально на пять минут за сигаретами», да так и окаменев уже без контроля времени. На его беду, вышло, что, когда он увидел Евгению второй раз, она стояла и мило болтала с его собственной законной женой, то есть с Ириной же.
Гордеев не очень понимал, зачем ему нужно это приглашение на ужин, хотя допускал банальную мысль, что Ирина Генриховна хочет таким вот незамысловатым образом немного развлечься. Вернее, отвлечься. Ну что ж, никто не кинет в нее камень. Почему бы не помочь человеку, ну окажется соседка страшненькой, ничего, один вечер можно и перетерпеть, всякое в жизни бывает.
Подъезжая к Фрунзенской, Гордеев подумал, не купить ли цветов, но кому их тогда вручать? Купить два букета? Как-то пошловато. И он ограничился коробкой шоколадных конфет «Коркунов» и бутылкой «Шардоне». А еще захватил последнюю версию стрелялки «Квэйк», которой его недавно снабдил компьютерный гений «Глории» Макс. Гордеев помнил, что дочь Турецких увлекается такими штучками. Однажды папа, наблюдая из-за спины дочери, как она любыми видами оружия расправляется со всякой нечистью, пробормотал: «Подрастешь — в телохранители возьму». Нежнейшее и очаровательнейшее создание, Ниночка обожала сериал «Никита» и стрелковые виды спорта и ненавидела классическую музыку, к которой ее тщетно пыталась прислонить мама, первоклассный, между прочим, педагог. Такая вот была семья.
Всех их Гордеев знал уже много лет, но сейчас ему предстояло познакомиться с новым человеком, как видно, тоже с некоторых пор вхожим в этот дом. Казалось бы, ну что тут такого — одним знакомым больше, одним меньше, но отчего-то у Гордеева было неспокойно на душе. И едва он появился в квартире и увидел Евгению, он узнал почему. Гордеев посмотрел на нее и понял, что такая женщина снилась ему всю жизнь. У нее были темные миндалевидные глаза, которые, казалось, излучали тепло, лебединая шея и коротко стриженные огненно-рыжие волосы. Все по отдельности — не такая уж редкость, но все вместе рождало исключительной эффект. При этом она относилась к тому редкому типу женщин, которые, казалось, совершенно не имеют представления, какое впечатление производят на окружающих. А он, идиот, еще вяло сопротивлялся этому знакомству, даже вспомнить теперь было страшно!
Вечер получился замечательный. Гордеев потом даже не мог вспомнить толком, о чем они говорили и сколько времени провели дома у Турецких… Наконец сама Ирина Генриховна посмотрела на часы и заявила, что пора и честь знать. Между прочим, конфеты были давно съедены (не без участия, разумеется, Турецкой-джуниор), вино выпито, не говоря уж об ужине, предшествующем десерту.
Уже в прихожей новая знакомая посмотрела сперва на Ирину, потом на Гордеева с каким-то иным выражением лица. Что бы это значило, подумал Гордеев.
— Вот мы веселимся, это приятно, конечно. А… как там сейчас Александр Борисович? — сказала Евгения, грустно блестя темными глазами.
— Наверно, не хуже других, — буркнула Турецкая, сердитая непонятно на кого и непонятно за что. Впрочем, она нашла в себе силы смягчиться, вечер ведь и в самом деле удался: — Вся надежда вот на Юрия Петровича.
Гордеев подтвердил:
— Вытащим Александр Борисыча, не сумлевайтесь, граждане. Как говорил один известный телевизионный сыщик, в самых тайных делишках всегда отыщется человечек, который или что-то видел, или слышал, или знает, или помнит, или догадывается. Мы его откопаем и заставим свидетельствовать в пользу Александр Борисыча.
— И вы сможете его отыскать? — с ноткой восхищения спросила Евгения.
— Непременно, — без тени сомнения заявил Гордеев.
Они вышли во двор. Оказалось, эта потрясающая женщина, совсем не знойная, но — мечта поэта, была филологом, она работала на филфаке МГУ, писала диссертацию по Серебряному веку русской поэзии.
В беседке неподалеку лениво протекал диалог, который был слышен на весь пустынный двор.
— Ну чего мы тут сидим? Чего скучаем, спрашивается?! — говорил бодрый голос.
— А чего делать-то? — отвечал ленивый.
— Как чего делать, как чего делать?! Давай поедем к девчонкам в пединститут!
Евгения придержала Гордеева за руку:
— Подождите, давайте послушаем. Весна все-таки.
— К девчонкам в пединститут? — включился третий голос, нечто среднее между бодрым и ленивым. — Это можно, конечно, но ведь это же нужно в ночной идти, водки брать…
— Давай возьмем бутылку и поедем к девчонкам в пединститут!!! — немедленно соглашался бодрый.
— Их там трое, нас трое… — поддерживал уже второй голос.
— Вот, а я о чем? Давайте возьмем две бутылки и поедем к девчонкам в пединститут!!!
— Да маловато будет — две-то…
— Ну так давайте же возьмем три! Три бутылки возьмем! И поедем!!!
— Три? И нас трое? Так на фига нам куда-то ехать?!
Евгения прыснула, потом посмотрела на свой подъезд и сказала:
— Что-то не хочу домой. Давайте погуляем? Только не к девчонкам в пединститут.
Он был не против. Всего-то было около двенадцати. Весна в разгаре. Уже почти теплые ночи. Красота. Они медленно шли рядом и просто дышали ночным воздухом. Говорить ничего не хотелось, было хорошо. Евгения закурила какую-то узкую коричневую сигаретку, и буквально спустя минуту им навстречу попалась еще одна одинокая парочка. У девушки в руке была незажженная сигарета, и она сделала соответствующий жест: мол, вы позволите? Ее молодой человек, по-видимому, как и Гордеев, не курил. Евгения достала зажигалку и щелкнула, производя на свет маленькое голубое пламя. Девушка приблизилась со своей сигаретой, наклонилась… и в ту же секунду что-то произошло. Она вдруг обхватила горло Евгении, угрожая ей невесть откуда взявшимся ножом, а парень был уже позади Гордеева, весьма искусно вывернув ему руки.
— Выворачивай карманы, урод! — зашипел он.
— Сейчас, сейчас, — согласился Гордеев, — только руки отпусти, а то как же я их выверну?
Девица тем временем сняла с Евгении нитку жемчуга и пыталась содрать кольцо с мизинца, но при этом держала лезвие ножа под самым подбородком, и Гордеев понимал, что наибольшую опасность сейчас представляет именно она. Если, конечно, этот сукин сын сзади не выкинет чего-нибудь еще похлеще. Нож он не доставал, под ребро ничего острого не совал, просто держал мертвой хваткой и все. Ни газового пистолета, ни баллончика.