Потом он хитро посмотрел на Ольгу, подмигнул ей, и сказал, — Кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево. Починить чего — это я запросто. А в таких тонких делах я не помощник.
Минут через пять из комнаты вышла раскрасневшаяся княгиня и взволнованный князь. — Ольга Валерьевна, — обратился он к Румянцевой, — скажите, то, что вы сегодня сказали моей жене — это правда?
Ольга кивнула, — Да, Владимир Федорович, наша медицина может многое. Если все в порядке у вас и у княгини — а я думаю, что это так — то ваши надежды сбудутся. Виктор Иванович уже позвонил доктору Кузнецову, и он должен подъехать с минуты на минуту.
Но раньше Алексея приехали Антон и Александр. Они притащили две битком набитые сумки — "приданое" Виктору на первое время его жизни в прошлом. Друзья распаковали их и стали выкладывать на стол "гостинцы". Тут был и ноутбук с зарядным устройством на солнечных батареях, пара портативных радиостанций, броник, два карабина "Сайга" и несколько пачек патронов к ним, пара газовых баллончиков, нож охотничий, несколько мультитулов, набор инструментов, ну и еще много других полезных вещей. Короче, набор профессионального Робинзона на каждый день и на все случаи жизни.
Виктор перебирал их, внимательно осматривал, некоторые отложил в сторону, буркнув: "Вот это мне без надобности…". Князь с интересом смотрел на все происходящее, изредка интересуясь назначением того или иного предмета.
Вскоре подъехал Алексей. Супружескую чету Одоевских и его отправили в комнату, чтобы они там обсудить вопросы сугубо личные, а Антон, Александр и Виктор принялись укладывать вещи снова в сумки.
Минут через пять Алексей вышел из комнаты и сказал, что ему надо съездить с князем, княгиней и Ольгой Румянцевой (без нее ехать Ольга Степановна категорически отказывалась) в одну частную клинику, занимающуюся лечением от бесплодия. В ней работает однокашник Алексея по Первому Меду. Вернуться они обещали через несколько часов. Воспользовавшись их отсутствием, друзья решили еще раз уточнить диспозицию.
— Запомни, Иваныч, — сказал Шумилин, — сейчас для тебя главное — не суетиться. Через княгиню выйди на полковника Ланского. Нам нужно место, куда можно было бы без помех перебрасывать грузы с помощью нашего Агрегата. А то мы с этим Летним садом когда‑нибудь спалимся. Тебе князь рассказывал о том, как он, возвращаясь от нас, напоролся на самого императора Николая Палыча?
Сергеев утвердительно кивнул головой, и Александр продолжил, — к царю и его наследнику надо подходить исподволь. Помнишь, что писалось в нашем детстве над окнами в общественном транспорте? — Там была табличка — "Не высовываться". Вот и ты не высовывайся. Надо сделать так, чтобы инициатива встречи с тобой исходила от самих фигурантов.
Тут тебе может помочь как сама княгиня, так и ее кузен. Ольга Степановна, как бывшая фрейлина, имеет право на свободное посещение всех балов в Зимнем дворце. Да и во внеурочное время она может побывать там, встретиться с нужными людьми. Ну, а Петр Петрович Левашов помимо того, что он является флигель — адъютантом, один из командиров Конного полка. А это уже выход на царя и цесаревича. К другим пока не лезь.
— Я понимаю, Витя, что у тебя будет руки чесаться, что‑либо там сварганить или усовершенствовать, — сказал Антон. — Желание похвальное, поэтому я назову тебе имя человека, с кем тебе было бы интересно пообщаться. Это Мориц Герман фон Якоби, он же, Борис Семенович Якоби. Фамилия сия тебе ничего не говорит?
— Говорит, — ответил Виктор, — это тот, кто изобрел электродвигатель и гальванопластику. Светлая голова. Именно с его подачи электричество из научного курьеза стало употребляться для повседневных нужд.
— И не только это, — сказал Антон, — именно он изобрел первый в мире буквопечатающий телеграфный аппарат, и гальваноударную мину. Благодаря Борису Семеновичу англичане с французами во время Крымской войны так и не сунулись дальше Кронштадта. Несколько их кораблей подорвалось на минах системы Якоби, после чего на союзников напал такой страх, что они больше не рискнули подойти к фортам, чтобы устроить с ними перестрелку.
Человек был умнейший… Когда и я переберусь к вам в прошлое, буду рад с ним познакомиться, и, может быть, подброшу ему парочку идей.
— Иваныч, — сказал Шумилин, ты там прощупай почву насчет налаживания взаимовыгодных контактов с предками. Я тебе подготовил справочку, ты потом побеседуй аккуратненько с князем. А еще лучше, попроси его свести тебя с каким‑нибудь коммерсантом, за порядочность которого наш друг тебе поручится. Тогдашние аристократы были людьми на удивление непрактичными.
— Хорошо, — сказал Сергеев, — на месте все увидим и оценим. Сказать честно — и интересно, и немного страшновато. А, впрочем, где наша не пропадала. За Колькой присматривайте. Парень он хоть и толковый, но все же, молодо — зелено, может его без моего пригляда потянет на приключения.
Поговорив еще немного, друзья решили отдохнуть перед дальней дорогой. Антон сходил на кухню и принес оттуда початую бутылку с коньяком, три рюмки и тарелочку с нарезанным кружками лимоном. За разговором время пролетело быстро. В дверь позвонили, и через минуту в квартиру ввалились Алексей, Ольга и чета Одоевских. Судя по их довольным лицам, врачи обнадежили их. Это подтвердил и Алексей, шепнувший на ухо Антону, что случай не из безнадежных, и что, с вероятностью восьмидесяти процентов, медики помогут Одоевским обзавестись потомством. Правда, лечение будет стоить недешево. Но князь сказал, что не пожалеет ничего, чтобы род его, идущий от Рюрика, не прервался на нем.
Женщины тут же ушли в комнату. Предстояла нелегкая задача — одеть княгиню в ее наряды XIX века. На это уходило час, а то и больше. Нужно было одеть корсет, несколько юбок, застегнув при этом больше сотни крючков и пуговиц. Сделать это без помощи горничной (в данном случае ее заменяла Ольга Румянцева, которая, к счастью, разбиралась в тонкостях старинной одежды) было просто невозможно.
Пока женщины одевались, друзья переговорили с Одоевским насчет переправки в прошлое Виктора. Было решено, что сначала туда отправятся князь с княгиней. Они придут домой, княгиня останется, а князь, взяв собой слугу и наняв экипаж, снова вернется в Летний сад. Сергеев уже будет ждать их с вещами в гроте. К тому времени Николай I уже закончит свою прогулку с собачкой, и опасность опять встретиться с ним минует.
Слуга отнесет вещи к экипажу, Виктор и князь сядут в него, и без помех доедут до дома на Фонтанке.
Такой вариант все сочли вполне здравым, и стали готовится к переходу. Князь переоделся в свою одежду и помог Виктору надеть на себя то, что подобрала для него Ольга Румянцева. Заодно он дал Сергееву пару советов, как себя вести, как снимать и надевать цилиндр, как держать в руках трость, словом, как не выделяться из окружающих его жителей Петербурга XIX века.
Вскоре из комнаты вышла княгиня и Ольга. Женщины, похоже, совсем сдружились. Они обнялись на прощание, и Ольга Степановна даже всплакнула от избытка чувств, прощаясь со своей новой знакомой из будущего.
Антон включил свою чудо — машину. Процедура перехода из будущего в прошлое была уже привычная. Жужжание, гудение, Светящийся изумрудно — голубоватый круг, в котором видна была полумгла грота. Еще раз попрощавшись, князь и княгиня шагнули в свое время. Гудение стало затихать, и круг снова сузился до яркой изумрудной точки.
— Первый пошел, — пошутил Александр, — второй на старт!
Переход Сергеева должен был состояться через два часа…
Глава 4. "Захват плацдармов"
Здесь вам не там…
Время ожидания пролетело незаметно. За четверть часа до назначенного срока Антон снова включил Агрегат, а Виктор еще раз проверил свои сумки и то, что он приготовил на тот случай, если встреча с прошлым будет не совсем гостеприимной. А именно — баллончик с перцовым газом и травматик "Макарыч". Для того чтобы отбиться от негостеприимных обитателей XIX века этого вполне должно было хватить.
Шумилин выпил с путешественником по рюмочке коньяка "на посошок", и когда в комнате снова появился сияющий круг, отставной майор, перекрестившись, взял в руки сумки, шагнул в прошлое. Последнее, что он услышал, когда дверь (или окно?) в его мир захлопнулась, были напутственные слова Антона: "Вперед, Иваныч, тебя ждут великие дела…"
Не успел Виктор перевести дух, как у входа в грот раздался тревожный голос князя Одоевского, — Виктор Иванович, как вы? С вами все в порядке?
— Все в порядке, Владимир Федорович, — ответил Сергеев, — как говорят, явился — не запылился. А вы с княгиней без приключения добрались?
Коренастая фигура Одоевского появилась в полумраке грота. Вслед за ним, испуганно озираясь, шел высокий парень лет двадцати пяти, одетый в длинный кафтан, шаровары, заправленные в сапоги, и кепку, очень похожую на ту, в которой обычно щеголял Жириновский.
— Виктор Иванович, не беспокойтесь — это Тришка, наш слуга, — сказал Одоевский, — он отнесет домой ваши сумки. Я нанял извозчика, и он ждет нас у ворот сада. Пойдемте. — И дождавшись, когда Тришка, подхватив сумки, выйдет из грота, сделал галантный жест, предлагая Виктору последовать за ним.
На открытом экипаже, запряженном парой лошадей, они поехали по Фонтанке. Проезжая мимо знаменитого здания "у Цепного моста", в котором два года назад обосновался штаб Корпуса жандармов, Одоевский кивком показал на него Сергееву, сказав с кривой усмешкой, — Виктор Иванович, бойтесь "лазоревых гостей" из этой богадельни. Пока вы не обзаведетесь документами, вам лучше от здания сего держаться подальше.
Пока они ехали на извозчике, Виктор, в пол уха слушая князя, с изумлением крутил головой, не узнавая свой родной город. Уж очень он был не похож на Петербург начала XXI века. Аничков мост выглядел непривычно без бронзовых коней барона Клодта, но зато с каменными башенками и цепями. Он был очень похож на Старо — Калинкин мост и мост Ломоносова.
А вот и дом купца Евсевьева на Фонтанке. В нем жил князь Одоевский с супругой. Виктор и князь вылезли из экипажа. — Милости прошу, Виктор Иванович, — сказал князь, приглашая Сергеева войти в парадную, дверь в которую услужливо распахнул швейцар. — Не беспокойтесь, Тришка доставит все ваши вещи в целости и сохранности. Парень он хоть и простоватый, но зато верный.
По мраморным ступеням широкой лестнице они поднялись до квартиры князя. В дверях князя и его гостя встречал лакей, мужчина средних лет с плутоватой рожей, которые чаще всего встречаются у политических деятелей областного и районного масштаба.
В прихожей мужчин встретила сама княгиня Ольга Степановна. Она радушно поприветствовала Виктора, хотя рассталась с ним всего несколько часов назад. Но видно воспоминания о пребывании в будущем доставили ей такую радость, что она не смогла сдержать свои эмоции.
Вскоре появился и запыхавшийся Тришка с сумками. Князь лично проводил своего гостя из будущего в отведенную ему комнату, и предложил ему располагаться там, и чувствовать себя как дома.
Минут через двадцать пришла горничная и пригласила его в столовую. Князь и княгиня уже сидели за столом, ожидая его прихода. На первое у Одоевских подали уху из осетра (как ни странно, но в то время полутораметровую рыбину запросто можно было поймать в Неве, экология однако). На второе был ростбиф с картофелем — сей продукт тогда не был так широко распространен в России, как в наше время, и считался своего рода "барским лакомством", а так же румяные пироги и кулебяку на "заедку". Запивалось все это клюквенным морсом.
За обедом княгиня сказала Виктору, что она послала человека к своему кузену с запиской, в которой просила полковника Ланского зайти к ней в самое ближайшее время. И он уже прислал ей ответ, обещав быть у них сегодня вечером. Сергеев был рад, что в первый же день пребывания в прошлом он приступит к выполнению намеченного им плана действий.
После обеда мужчины вышли из столовой, и Виктор решил переговорить с князем относительно дальнейших действий. В ответ Одоевский предложил ему прогуляться по Невскому. Надо было привыкать к неторопливой и размеренной жизни в XIX веке.
Нет слов, чтобы описать Невский. Наверное, лучше всего это сделал Николай Васильевич Гоголь. Поэтому, мы просто процитируем классика:
"Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы!.. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург…
Всемогущий Невский проспект!.. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих…
В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках… Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами… К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, мамы в розовых, белых и бледно — голубых атласных рединготах и шляпках.
Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, — предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорта помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков, — пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола.
Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как‑нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как‑нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства.
А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений.
В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим добром, другой — греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая — пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый — перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая — ножку в очаровательном башмачке, седьмой — галстук, возбуждающий удивление, осьмой- усы, повергающие в изумление.
Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет… В три часа — новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтись по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих.
С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хотя одного чиновника. Какая‑нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в руках, какая‑нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой‑нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая‑нибудь длинная высокая англичанка с ридикюлем и книжкою в руках, какой‑нибудь артельщик, русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою… больше никого не встретите вы на Невском проспекте.