В феврале 1826 года Ольга Ланская познакомилась в Москве с князем Владимиром Одоевским. А уже в конце марта они объяснились, и князь попросил руки у своей избранницы. Ольга Степановна, будучи фрейлиной, ждала разрешение на брак от императрицы Елизаветы Алексеевны. Таковое было получено в августе, а в сентябре они поженились. При этом, как фрейлине, из средств Министерства Императорского двора ей выплатили "приданное" — 12 тысяч рублей ассигнациями. После выхода замуж она лишилась фрейлинского шифра — золотого с бриллиантами вензеля императрицы на банте. Фрейлины носили его на левой стороне груди. Но она сохранила право быть представленными императрице и ее приглашали на торжественные балы в Зимний дворец вместе с мужем.
У модного магазина Циклера княгиня увидела карету Придворной конюшенной конторы.
— Интересно, кто это приехал? — задумчиво произнесла Ольга Степановна, разглядывая императорский вензель на дверце кареты.
Впрочем, гадать ей пришлось недолго. Дверь магазина открыл сам его хозяин, и на улицу вышла императрица Александра Федоровна, урожденная принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская. Это была женщина средних лет, стройная, с несколько бледным лицом. Она улыбнулась княгине, и, сделав жест в сторону кареты лакею, который вышел следом за ней, держа в руках коробки с покупками, подошла к двум Ольгам.
Княгиня и ее гостья приветствовали Александру Федоровну низким реверансом. — Я очень рада видеть вас, княгиня, — мелодичным голосом с легким немецким акцентом, сказала Государыня Одоевской. — Вижу, что и вы собираетесь посетить магазин уважаемого господина Циклера, чтобы купить себе что‑то для бала, который мой любезный супруг скоро устроит в честь моего дня рождения?
— Ваше Величество, — ответила княгиня Одоевская, — я надеюсь быть на этом балу, и не только с князем Владимиром, но и с моими новыми друзьями, которые недавно приехали в Россию из Нового Света. Они привезли с собой множество интересных и познавательных вещей. Вот, к примеру, эти замечательные часики, — княгиня показала на руке подарок Ольги, — они сделаны как раз в их стране. Ничего подобного вы не найдете ни в Лондоне ни в Париже.
Императрица с любопытством посмотрела на часы марки "Чайка", с браслетом из финифти. Ее поразил не только размер часиков, но и оригинальное их оформление. Они показывали время, одновременно оставаясь украшением, хоть и не дорогим, но оригинальным.
— Это замечательно, — сказала она, — княгиня, не познакомите ли вы меня с этими людьми? Ну, хотя бы на балу. Ведь, как я поняла, вы собираетесь их туда пригласить?
— Нет ничего проще, Ваше Величество, — ответила княгиня. — Хочу представить вам мою спутницу, Ольгу Валерьевну Румянцеву, — Одоевская повернулась в сторону своей спутницы, — она как раз одна из моих гостей из Нового света.
Ольга снова сделала реверанс перед императрицей. Та во все глаза уставилась на даму, которая прибыла из страны, о которой рассказывают разные были и небылицы, и где, делают такие чудесные и забавные вещи.
— Я очень рада была с вами познакомиться, сударыня, — обратилась она к Ольге, — К сожалению, я не могу пригласить вас во Дворец. Но мне часто приходится бывать в Аничковом дворце. Мой старший сын, как вы, наверное, слышали, собирается жениться на Максимилиане Вильгельмине Гессенской, — при этих словах улыбка на лице императрице исчезла, голова ее едва заметно дернулась, и Ольга вспомнила, что Государыня не была в восторге от выбора сына.
Впрочем, Александра Федоровна быстро успокоилась, и продолжила, — Нам необходимо подготовить жилье для сына и его будущей супруги. Государь решил, что жить они будут в Аничковом дворце. Я лично наблюдаю за наведением порядка во дворце, и обустройстве его всем необходимым для жизни наследника и его семьи. Вот там я могла бы принять вас без особых церемоний, неофициально. Тем более, как я поняла, — Александра Федоровна посмотрела на княгиню, — что остановились вы у любезной Ольги Степановны. А это всего в нескольких шагах от Аничкова дворца. Я буду там завтра днем, и пришлю к княгине слугу, который передаст вам мое приглашение.
Княгиня и Ольга раскланялись с императрицей, которая села в карету, и, помахав им на прощание рукой, отправилась в Зимний дворец.
А княгиня повернулась к Ольге, и с улыбкой сказала, — Итак, первое и очень важное знакомство состоялось. Теперь дело за вами. Я думаю, что если вы сумеете произвести впечатление на Государыню, то перед вами откроется прямая дорога и к Государю. Так что, ловите миг удачи!
Глава 5. "Визит чародеев"
Хочешь мира — готовься к войне!
Вот так, под песни "Любэ" они и доехали до квартиры Антона. Полковник все больше молчал, переваривая полученные в ходе сегодняшнего дня впечатления. Николай вел машину, а Шумилин размышлял о том, о чем он собирался говорить сегодня вечером с Ланским.
А разговор предстоял сложный. Александр понимал, что всего за сутки в голове и полковника все перемешалось. То, чему он учился всю жизнь, что он требовал от своих подчиненных, что, в свою очередь, требовал от них Государь — все это теперь выглядело ненужным, игрушечным. Ланской видел воинов будущего, которых учили не красиво и браво маршировать, а убивать. То есть, делать то, что положено солдату на войне.
А что происходит в России во времена царствия Николая Павловича? А вот что — Шумилин вспомнил отчет Николая Кутузова, который был послан с сенатской ревизией в гарнизоны, чтобы увидеть состояние дислоцируемых там войск. Он писал буквально следующее: "…Принята метода обучения, гибельная для жизни человеческой. Солдаты тянут вверх и вниз в одно время: вверх для какой‑то фигурной стойки, вниз для вытяжки ног и носков. Солдат должен медленно, с напряжением всех мускулов и нервов вытянуть ногу вполовину человеческого роста и потом быстро опустить ее, подавшись на нее всем телом; от этого вся внутренность, растянутая и беспрестанно потрясаемая, производит чахотки и воспалительные болезни, так что часто по — видимому ничтожная болезнь превращается в смертельную.
К этому, можно сказать, гибельному обучению присоединилась мысль пересоздать человека: требуют, чтобы солдат шагал в 1/2 аршина, когда Бог создал ему ноги шагать в аршин! Следовательно, к растяжению внутренностей присоединилось растяжение связок ножных. От этого войско не в состоянии будет делать тех изумительных переходов, которые делали солдаты времен Суворовских, никогда не имея отставших. Суворов говорил: "Солдата шаг аршин, при захождении 1,5 аршина". Следствие ныне принятой методы обучения можно видеть весной на площадях: солдат после всех вытяжек и растяжек, повторяемых несколько раз в день, по 2 часа на прием, идет в казармы, как разбитая на ноги лошадь! Присоединяя к этому дурное лечение и содержание солдат в госпиталях (из отчета армии за 1837 г. видно, что в госпиталях умирает 15–й человек, а в лазаретах — 28–й), надо удивляться, что не половина войска ежегодно уничтожается. Люди тысячами гибнут без ропота, но и без славы, а народ беспрестанно истощается рекрутскими наборами, повинностью самой тягостной и разорительной: она, выбирая из семейств лучших людей, приводит в бедность и семейства, и государство, теряющее производительные силы без пользы и славы для себя".
Да, вот так, вместо создания боеспособного войска, превосходный людской материал калечат, губят. А ради чего? Ради бравого прохождения на параде? А случись война?
А как учат? Шумилин вспомнил еще одного современника Ланского, который, правда, остался анонимом. В своем сборнике воспоминаний "За много лет" он писал: "Учить и бить, бить и учить были тогда синонимами, а для "ученья" пускали в ход кулаки, ножны, барабанные палки и все, что подвернулось под руки. Сечение розгами практиковалось сравнительно реже. Для этого требовалось больше времени и церемоний. Солдата било его ближайшее начальство: унтеры и фельдфебели, но били также и офицеры, потому что их самих были в школе, а потому они были убеждены, что того требует дисциплина".
Сидевший рядом с Шумилиным Ланской, заметив, что его спутник тоже о чем‑то задумался, спросил Александра. — Скажите, уважаемый Александр Павлович, какие мысли мучают вас? Я же вижу по вашему лицу, что вы чем‑то озабочены.
— Петр Петрович, — ответил Шумилин, — я думаю о том испытании, которое ждет Россию через тринадцать лет. А именно, о войне с коалицией европейских государств, в которой Империя окажется без союзников, и потерпит поражение. Война, называемая в нашей истории Крымской, покажет, что "не все благополучно в Датском королевстве".
— А что именно послужило причиной этого поражения? — спросил Ланской, — ведь армия была любимым детищем Государя, он не жалел для нее ничего, ни людей, ни денег. Да и к тому же войска неплохо показали себя во время войны с Персией и Турцией, при подавлении Польского мятежа.
— А что именно послужило причиной этого поражения? — спросил Ланской, — ведь армия была любимым детищем Государя, он не жалел для нее ничего, ни людей, ни денег. Да и к тому же войска неплохо показали себя во время войны с Персией и Турцией, при подавлении Польского мятежа.
— Персия и Турция — не тот противник, с которым было бы трудно воевать. А уж про поляков и говорить нечего. Но, если вы помните, при большом численном превосходстве и огромном перевесе в артиллерии, русские войска потратили целый год на то, чтобы справится с мятежной шляхтой.
Кстати, будет в истории России еще одна перед Крымской. Это так называемый Венгерский поход 1849 года. Тогда Государь пришел на помощь императору Австрии Франц — Иосифу, и спас его империю от распада. Этот Венгерский поход обошелся России 708 человек убитыми, 10885 — умершими от ран и болезней и 47,5 миллионов рублей. А что взамен? В Крымскую войну спасенный Государем Франц — Иосиф пригрозил России ударом в спину. И всю войну мы были вынуждены держать на границе с Австрией стотысячную группировку, чтобы "благодарные" австрияки не напали на нас.
Что толку в том, что Государь потом ругал себя за то, что он помог неблагодарному юнцу, которого он почитал пятым сыном, а Государыня перед смертью заявила, что умирая, она прощает "всех, кроме Австрии"…
— Александр Павлович, — с болью в голосе спросил Ланской, — так в чем наша ошибка, что мы делали не так, из‑за чего Россия познала позор потери Севастополя?
— Петр Петрович, — ответил Шумилин, — первая ошибка — это авантюрная внешняя политика, которая стала причиной этой войны. Виновник — канцлер Нессельроде. Для него интересы России были вторичны, а сам он больше ориентировался на Вену, и в особенности, на венских банкиров Ротшильдов.
Именно его стараниями пустяковый, в принципе, спор о "святых местах" в Палестине был раздут до размеров всеевропейской проблемы. Именно он сумел довести отношения России и Турции до полного их разрыва. А ведь султан не был сторонником войны с Россией. И даже был готов пойти навстречу требованиям Государя насчет "святых мест". Но Нессельроде нужна была война. По его совету в июне 1853 года русские войска были введены в Дунайские княжества, что, собственно, и стало тем самым "казусом белли".
Во — вторых, в неблагоприятном развитии событий виноват фельдмаршал Паскевич. Ведь именно он поддержал предложение Нессельроде о занятии этих проклятых Дунайских княжеств. Между прочим, Генеральный штаб рассматривал и другой вариант войны с Турцией. По нему Россия высаживала морской десант прямо на Босфоре. Всего 16 тысяч пехоты, две сотни казаков и 32 орудия. Это в первом броске. Потом десант должен был быть усилен. Учитывая, что в самом Стамбуле практически не было войск, захват столицы Турции был вполне реальным делом. Ну, а потом, выдвижение к Дарданеллам, и после устройства там батарей, вход союзного флота в Черное море стал бы просто невозможен.
В — третьих, бездарный, если не сказать более, командный состав. Это и главнокомандующий князь Горчаков, разбросавший войска на Дунайском фронте так, что в любой точке они были слабее турок, и командующий нашими войсками в Крыму князь Меншиков, которого позднее за его дела в обществе прозвали "Изменьщиковым", и такие генералы, как Кирьяков, который во время сражения при Альме бежал с поля боя, и при этом увлек в бегство подчиненные ему полки. В результате французы заняли высоты, мимо которых отходили русские войска, и с них безнаказанно расстреливали нашу пехоту. Кстати, в этом проигранном нашими войсками сражении Меншиков бросил в своем походном шатре секретные бумаги, в которых подробно описывалось состояние русских войск в Крыму и планы действий против союзников.
Ланской, внимательно слушавший Шумилина, при его последних словах не выдержал, и выругался. Лицо его пошло пятнами. Александр вопросительно посмотрел на него, — Петр Петрович, может быть не надо дальше, может, хватит на сегодня?
— Нет, Александр Павлович, продолжайте, — сказал Ланской, скрипнув зубами. — Мне трудно все это слушать, но ведь это правда?
— Да, Петр Петрович, — правда, ответил Шумилин. — Тогда я, с вашего позволения, продолжу.
В — четвертых, абсолютная неподготовленность наших войск в Крыму к ведению боевых действий. Пример — когда возникла нужда в возведении оборонительных сооружений в Севастополе, выяснилось, что нет шанцевого инструмента. Ни лопат, ни кирок. Деньги, выделенные на его закупку, таинственным образом исчезли. Пришлось посылать гонцов в Одессу, и там за вновь выделенные деньги купить четыре с лишним тысячи лопат (кирок в Одессе не нашли).
Многие военачальники вели себя откровенно предательски. Простите меня, Петр Петрович, но другого слова я найти в своем лексиконе не могу. Во время сражения при Инкермане, поначалу складывающемуся удачно для нас, союзники перешли в отчаянную контратаку. Нужно было подкрепление, чтобы отразить их натиск и развить успех. Но генерал Данненберг так и не сдвинул с места 12–тысячный резерв, а генерал Горчаков, находясь в полутора верстах от места сражения, слыша гром пушек, так и не пришел на помощь русским войскам, до последнего отбивавшимся от французов. А ведь у него было 22 тысячи войска! И мы потерпели под Инкерманом поражение, тогда, когда победа была так близка. Мы упустили единственный шанс снять осаду Севастополя, и потеряли 11 тысяч человек.
— Их, наверное, за это отдали под суд? — спросил Ланской, — это же просто преступление, что они сделали!
— Нет, Петр Петрович, — с горечью сказал Шумилин, — их просто уволили. И они отправились на заслуженный отдых с пенсией и с правом ношения мундира, который они опозорили.
— Боже мой, это же просто ужасно! — схватился за голову Ланской. А потом тихо сказал, — Александр Павлович, но ведь это не должно повториться?
— Надеюсь, Петр Петрович, — ответил Шумилин. — И мы с вами должны сделать все, чтобы не было ни той войны, ни того позора, ни унизительного Парижского мира.
— Я готов на все, — воскликнул Ланской, — чтобы все было так, как вы сказали! Скажите, что надо сделать, и я сделаю это!
В это время машина подъехала к дому Антона. Уже смеркалось. Но начинались знаменитые питерские белые ночи, и, несмотря на позднее время, было еще достаточно светло. Путешественники выбрались из салона и стали подниматься по лестнице.
— Александр Павлович, — неожиданно сказал Ланской, — если вы снова отправитесь в наше время, то я постараюсь свести вас с Государем, чтобы вы рассказали ему то, что я услышал от вас. Я понимаю, что это непросто, но и приложу все свои силы для того, чтобы организовать такую встречу.
— Эх, Петр Петрович, если бы все было бы так просто, — с горечью сказал Шумилин. — В отличие от вас, Государь считает, что лишь он один во всем бывает прав. В нашей истории он все же перед смертью понял, что это не совсем так, но было уже поздно. Исправлять все пришлось его сыну, императору Александру II.
В квартире их встретил Антон. Он был в нетерпении. До ранее оговоренного времени нового контакта с прошлым оставалось совсем ничего. Ланской отправился в спальню, и стал там переодеваться в свой белый кавалергардский мундир. А Антон сел за пульт управления машиной времени, и начал готовить ее к работе.
Как там Хива?
А чем занимался оставшийся в прошлом Виктор Сергеев? Отдыхал, бил баклуши, смотрел из окна на жизнь Петербурга XIX века? Нет, такой трудоголик, как он, не мог сидеть без дела.
Сперва, он прошелся хозяйским взглядом по квартире, и отремонтировал все, что нуждалось в ремонте. Благо инструмента он с собой прихватил изрядно, ну а руки у него росли не из седалища. Одоевский и княгиня только удивлялись — их гость из будущего сумел отремонтировать даже старые напольные часы, которые стояли в качестве украшения у них в гостиной.
— Виктор Иванович, — воскликнула княгиня, — да вы просто чародей, как это у вас все получается? В ответ Сергеев лишь хитро улыбался, и приглаживал седые усы. Ну, а Одоевский, полушутя, полусерьезно сказал, что господин майор даже в их времени не умрет с голода.
— Владимир Федорович, — ответил Сергеев, — в России много таких мастеров, как косой тульский оружейник Левша, сумевший аглицкую стальную блоху подковать.
Заметив, что Одоевский с недоумением смотрит на него, Виктор вспомнил, что Лесков напишет свой бессмертный "Сказ" лишь в 1881 году. Он сходил за электронной книгой, нашел там это бессмертное произведение, и дал его почитать, сначала князю, потом его супруге.
Результат был ошеломляющий. Княгиня залилась слезами, когда прочитала о том, как русский умелец умер "в простонародной Обухвинской больнице, где неведомого сословия всех умирать принимают". А князь задумался, и был неразговорчив весь вечер.