И – что оставалось делать! – она согласно кивнула.
Зет остался внизу, а Татьяна вместе с вьетнамцем поднялась на лифте на второй этаж. Она успела заметить, что гараж рассчитан на три машины и, кроме спортивного «БМВ», в нем помещались «Рейнджровер» и представительский «Мерседес». И еще в углу было что-то вроде мастерской: верстак, развешанные по стенам инструменты.
Второй этаж производил впечатление нежилого. Несколько дверей в комнаты, которые, как показалось Тане, открывались нечасто. Вьетнамец распахнул одну из них.
– Располагайтесь, – проговорил он на корявом английском. – Меня зовут Нгуен. Если я вам нужен, можете звонить эта кнопка.
Нгуен поклонился и ушел. Татьяна устало поставила голову горгоны, по-прежнему завернутую в газету, на комод. Не было сил ни разбираться с ней, ни даже о ней думать. Обследовать комнату и обозревать вид из окна тоже не хотелось. Как не хотелось размышлять о том, что будет дальше и как ей выбираться из очередной передряги.
Девушка присела на кровать, потом прилегла, а затем неожиданно задремала. А пробудилась от осторожного стука в дверь.
– Войдите! – крикнула она спросонок почему-то по-французски.
На пороге возник Нгуен.
– Дорогая госпожа… – пролепетал он. – Вы задерживать… Хозяин ждать…
Таня выпрыгнула из постели.
– Пусть подождет еще пять минут, ладно?
Вьетнамец поклонился и вышел.
«Раз косметолога под рукою нет, придется довольствоваться малым…» – весело подумала Татьяна. Она расчесалась и смыла к черту поплывший утренний макияж. Впрочем, даже совсем не накрашенной, она все равно была хороша – и отлично сознавала это. Ей всегда были к лицу приключения.
Зет ждал ее в большом патио. Стол был накрыт на двоих. Крахмальная скатерть чуть подрагивала от ветра. С террасы открывался захватывающий дух вид на Афины: переплетенье улиц и серых домов, а над ними – царящий на высоком холме Парфенон.
– Прошу, – Зет помог Тане усесться, приземлился сам и подал знак Нгуену. Когда вьетнамец исчез, он доверительно наклонился к девушке: – Если б вы знали, скольких трудов мне стоило научить его готовить европейскую пищу, не говоря о традиционной греческой…
– Ну так сменили бы его, – легкомысленно сказала Таня.
– О, нет, надежная прислуга нынче редкость. Что выпьете на аперитив? Узы? Коньяку? Джина?
– Давайте узы.
После сегодняшних событий ей требовалось снять стресс.
Явился вьетнамец с блюдом, накрытым крышкой. Разложил по тарелкам традиционный греческий салат: помидоры, оливки, брынза, лук.
– Ваше здоровье, – они подняли бокалы.
Нгуен ушел. Татьяна отведала салат. Похоже, вьетнамец так и не научился готовить европейскую пищу. Во всяком случае, у нее самой, когда она хозяйничала на французской яхте, греческий салат получался вкуснее.
Зет вдруг задумчиво протянул:
– Интересно, стоило оно того? Нет, я думаю, в любом случае не стоило…
– О чем вы?
– Я об ожерелье с бриллиантовыми подвесками, которое похитили сегодня на аукционе.
Салат, и без того невкусный, вмиг показался ей горьким.
– Все-таки трое погибших, – словно повествуя о чем-то совсем постороннем, размеренно продолжал Зет. – Один охранник, один налетчик, француз, и еще бабулька, которая совсем ни при чем и просто подвернулась под руку. Еще трое раненых. Плюс одиннадцать человек, отравившихся газом… Об этом кричат все радиостанции… И все телеканалы…
Губы у Татьяны запрыгали.
– Поверь мне… – пробормотала она. – Я никого не убивала… И не стреляла… Меня просто подставили…
– Хорошая отмазка, – почти одобрительно молвил Зет. В его голосе слышалась издевка. – Особенно когда ты будешь рассказывать это в нашей полиции.
– Я… – пролепетала Таня, – я просто должна была подать сигнал…
– Сигнал – к чему? – ярко-зеленые глаза Зета вперились в нее.
– К… к ограблению… – пробормотала Таня. – Но они не должны были стрелять! – выкрикнула она. – И не должны были красть никакое ожерелье! Только мелкие раритеты!
– Н-да, – с долей высокомерия заметил хозяин дома, – не исключено, что тебя действительно подставили, только вот чрезвычайно трудно будет это кому-нибудь доказать.
– Послушай, Зет, – устало молвила Таня, – что ты от меня хочешь?
– Хочу помочь. И уже помогаю: укрываю тебя от полиции. Тем самым, между прочим, становлюсь соучастником.
– И что дальше? – их взгляды скрестились, и он не отвел глаза.
– Пока ничего. Но, я думаю, ты должна преисполниться чувством благодарности к своему спасителю, – на лице Зета блистала кривая ухмылка. – По крайней мере, я этого с нетерпением жду.
– Черта с два! – вдруг выпалила она. – Не дождешься! И если хочешь – можешь сдать меня полиции, мне все равно!
Она сбросила с колен салфетку и резко встала. Она не знала, что делать. Куда бежать? Опять на улицу? Туда, где ее ждет неминуемый арест?
Но Зет, похоже, играл с ней в кошки-мышки. Он встал, подошел к Тане, ласково погладил по плечу и проговорил заботливо, словно добрый папочка:
– Пойди в свою комнату, отдохни. Ужин тебе Нгуен подаст прямо туда.
– Да засунь ты свой ужин знаешь куда! – непонятно зачем нагрубила Татьяна.
Но в комнату пошла.
По пути вдруг вспомнила: «Голова Медузы! Может, в ней и вправду содержится какая-то важная информация? Как там сказал про нее (про нее ли?) Костенко? В ней – все зло мира? Но что это может быть – ядовитый газ?..»
Поднимаясь по мраморным ступеням, Таня продолжала размышлять: «А если умирающий предатель говорил о другом? Если он – как и положено шпиону со стажем, двойному, а то и тройному агенту – шифровался до конца? Подумал: а вдруг кто-то из французов знает русский, вот и применил эвфемизм. Ведь всем известно, что деньги – зло… И богатство – зло… Может, Костенко имел в виду именно богатство? – И размечталась: – А в голове Медузы, допустим, карта с указанием, где затоплен теплоход с золотом партии… Или номер секретного счета в швейцарском банке… Я возьму Зета в долю – и тем самым расплачусь за его помощь…»
Версия была явно слабенькой, однако, войдя в свою комнату, Таня первым делом развернула газету и задумчиво осмотрела голову горгоны.
«Но с какой стати Чехову чем-то со мной делиться?.. Ведь он хотел меня убить – и тут вдруг выдал суперважную информацию о кладе?.. Что-то не складывается… Но и не похоже, чтобы он бредил, произнося свои последние слова… И если Медуза и вправду несет в себе какую-то важную информацию – где она может быть скрыта?
Может, дело в количестве щупалец-волос чудовища? Может, их число означает ключ к какому-то сейфу? Но к какому? И где он находится? Нет, из этого каши не сваришь. Потом, та ли это Медуза?
Остается предположить, что та, иного и не остается. Чехов-Костенко прошептал: «В ней…» В ней – это значит, внутри…»
Неясная мысль забрезжила в сознании, и Садовникова перевернула голову горгоны, если можно так выразиться, вверх дном. Осмотрела ее со стороны шеи. Перед ее глазами предстала не вполне ровная гипсовая поверхность.
Девушка присмотрелась. А ведь центральная часть шеи, кругляш размером в двухъевровую монету, немного другого цвета, чем вся остальная гипсовая поверхность. Она более светлая, более новая.
Татьяна поднесла голову ближе к окну – к свету. Да, и впрямь: центральная часть действительно отличалась по цвету и по фактуре. Значит, не исключено, что в сердцевине шеи, внутри головы Горгоны – то есть в ней, в Медузе, – может быть тайник.
Тайник – с чем? И как до него добраться?
За окном заурчал мотор автомобиля. Таня выглянула. Из гаража медленно выплыл представительский «мерс». Отворились, пропуская его, а затем захлопнулись въездные ворота.
Значит, Зет куда-то отбыл. Она осталась в доме одна. Одна, если не считать Нгуена. Но его, раболепного слугу, можно не считать.
Девушка подхватила голову и на лифте спустилась вниз, в цокольный этаж – в гараж. Здесь она еще раньше заметила нечто вроде мастерской.
Таня миновала «БМВ» с «Рейнджровером» и подошла к верстаку. По стенам висели самые разнообразные инструменты. Кто знает, что конкретно ей понадобится, чтобы вскрыть гипсовую голову? И как ее вскрыть?
Садовникова никогда не была сильна в ручном труде. Старалась не лезть в мужскую епархию. Не пыталась самостоятельно забивать гвозди или починять электрические розетки. Для этого, считала она, существует сильный пол. И если ей не удавалось припахать к общественно-полезным поручениям кого-то из многочисленных поклонников, Татьяна, на худой конец, вызывала мастера из ДЭЗа. Но сейчас не Нгуена же просить разрубить гипсовую голову! Придется справляться самой. В конце концов, писать диссертацию было явно куда сложнее.
Поразмыслив минут пяток, Таня решила действовать. Для начала она закрепила голову горгоны в тисках – темечком вниз, шеей кверху. Затем обвела маркером обнаруженный ею сердцевинный, более светлый кружок. Наконец взяла дрель, выбрала самое маленькое сверло. С грехом пополам – вспоминая, как это делал отчим, – закрепила сверло в гнезде дрели. Включила инструмент и немного потренировалась на валявшемся в углу обломке керамической плитки. Раза с пятого, когда она догадалась плотно прижать плитку ногой, у нее получилось: в черепке осталось аккуратненькое отверстие.
Наконец, немного поупражнявшись с плиткой и добившись определенной твердости руки, Татьяна решила проделать небольшие отверстия в шее горгоны – по тому периметру, что обвела маркером.
«А вдруг внутри ядовитый газ? – ее вдруг пронизал приступ паники. – Да нет, – успокоила она себя, – глупо и никому не нужно его туда закачивать…»
И все равно: рука дрожала, а дыхание перехватило. Татьяна даже зажмурилась, однако сверло легко прошло сквозь гипс, а потом провалилось в пустоту. Девушка судорожно втянула воздух носом: ничего.
«Надо продолжать, раз уж взялась…»
Татьяна принялась сверлить второе отверстие, рядом. И снова: сверло в облаке пыли быстро прошло сквозь гипс, а после попало в пазуху. То же самое повторилось, и когда она делала третье отверстие, а потом четвертое… В какой-то момент девушке показалось, что чем-то воняет, и она с ужасом прекратила работу, а потом вдруг сообразила: пахнет окалиной, пригоревшим гипсом, сверло слишком раскалилось. Она попыталась успокоить затрепетавшее сердце и продолжила работу.
И вот наконец вся обведенная маркером окружность замкнулась кольцом небольших отверстий.
Предвкушая нечто – победу? пустышку? отраву? кто знает! – Таня освободила голову горгоны из тисков, повернула ее горлом вниз и изо всех сил встряхнула.
Ура! Высверленная гипсовая пробка вывалилась и, ударившись о бетонный пол, развалилась на несколько частей. И еще: по полу легко зазвякало нечто металлическое.
Татьяна немедленно подняла находку.
То был всего лишь тубус из-под сигары «Ромео и Джульетта».
И в этот момент в гараж неслышно вошел Нгуен.
– Могу я помогать вам, госпожа? – прошелестел он. Его узенькие глазки меж тем словно сфотографировали мизансцену: девушка с головой горгоны в одной руке, у ее ног – гипсовые осколки, в другой руке – сигарный тубус.
– Нет-нет, – торопливо сказала Таня, – ступай.
Когда вьетнамец удалился, у нее хватило терпения, чтобы подмести с пола гипсовые осколки и швырнуть их в мусор, а потом вынуть из гнезда сверло и положить дрель на место.
Сигарный тубус Татьяна засунула в карман брючек. Голову завернула в ту же газету. Прошла к лифту и поднялась в свою комнату.
Уже не задумываясь о том, что в жестяном футлярчике может быть нечто ядовитое, Таня его открыла. В первый момент она испытала страшное разочарование, оттого что ей показалось: внутри ровным счетом ничего нет!
Но потом… Она залезла указательным пальцем в тубус и нащупала внутри нечто вроде шпона, что обычно кладут в футляры сигар. Но это оказался не шпон, а несколько тонких листков бумаги.
Таня нетерпеливо вытащила их и развернула. Листы оказались исписаны текстом.
Исписаны – от руки. Исписаны – по-русски!
Девушка жадно углубилась в чтение.
…Она и предположить не могла, что вьетнамец-слуга в ту же самую минуту наблюдает за ней на экране монитора.
И при этом увеличивает до максимально возможного масштаб изображения, чтобы разглядеть написанные строки…
Послание, которое читала Таня, начиналось так:
«То, о чем я, Владимир Костенко, собираюсь поведать, является одним из самых охраняемых военных секретов Советского Союза и, значит, нынешней России».
Таня испытала жгучее разочарование. «Господи, опять Костенко! – едва не простонала она. – Он и после смерти не оставляет меня в покое! Что мне за дело до него и его страшных тайн! Разве они – даже все секреты мира, вместе взятые, – могут сейчас мне помочь?!»
Однако она взяла себя в руки и продолжила чтение:
«…Впервые, сам того не подозревая, я столкнулся с этой тайной давно – в октябре 1985 года. В ту пору я по окончании Дипакадемии был командирован в советское посольство в Гаване. Не буду подробно распространяться о моей тогдашней работе – тем более что к дальнейшим событиям она ни малейшего отношения не имеет. Отмечу лишь – не из бахвальства, а только для более правильного понимания того, что произошло позже, – у своих командиров я был тогда, невзирая на относительную молодость, на хорошем счету.
И, видимо, поэтому в один прекрасный день меня вызвал к себе сам посол. Естественно, я был взволнован, так как до тех пор беседовал с ним с глазу на глаз всего один раз, при вступлении в должность. Мысленно я перебирал все возможные оплошности в моей работе и репетировал слова оправдания. Однако посол встретил меня приветливо и даже предложил выпивку и сигару. От сигары я отказался, нам принесли ром с колой. После нескольких ничего не значащих вступительных слов глава диппредставительства заявил, что хочет поручить мне одно, как он выразился, деликатное дельце, и без промедления приступил к его изложению.
Оно представлялось обыденным и заключалось в следующем: к нам, на Остров свободы, из Центра прибывают двое сотрудников одной, как выразился посол, смежной организации. Оба – большие любители подводного плавания и подводной охоты. Поэтому мне поручается организовать их досуг. «Зафрахтуйте в порту какую-нибудь лодку – у вас ведь с местными рыболовами связь, насколько я знаю, налажена – да и вывезите гостей, куда они пожелают. Ну, и, конечно, встретьте их как полагается и все их просьбы, в разумных пределах, выполняйте. Я распоряжусь в бухгалтерии, чтобы вам выдали представительские. Да, и, пожалуйста, молчок – даже жене и непосредственному начальнику – о том, чем вы с нашими гостями занимались и особенно в каких местах побывали».
В том, что молодому сотруднику посольства поручают встречать и развлекать важных гостей из Центра, не было ничего необычного. Странным показалось только, что это указание выдает лично сам посол, а также то, что он просит не болтать – словно речь идет об операции особой важности. Впрочем, я списал столь высокий уровень, на котором мне дали задание, на важность прибывающих гостей. Я, грешным делом, подумал, что они – партийные шишки лет под семьдесят, вдруг решившие под видом загранкомандировки заняться рыбалкой, а также гораздо более молодежным увлечением – аквалангами и подводной охотой. Я даже внутренне подготовился оказывать московским старцам неотложную помощь и захватил с собой аптечку с корвалолом и нитроглицерином – на случай, если гости не рассчитают собственные силы.
Каково же было мое удивление, когда в гаванском аэропорту (а я, разумеется, встречал высоких гостей) передо мной предстали два парня, кровь с молоком, оба лет на пять старше меня тогдашнего, то есть около тридцати. Каждый из них был на голову меня выше (а я не отличаюсь низкорослостью), каждый мог похвастаться горой мышц, выпирающих из-под рубашек с коротким рукавом. Они без видимого труда несли огромные, тяжеленные сумки и решительно отвергли все мои поползновения помочь им. В общем, гости произвели на меня неплохое впечатление. Можно сказать, хорошие отношения между нами завязались еще в тот момент, когда я вез их на своем «жигуленке» в посольские апартаменты.
На следующий день – солнце еще не взошло – на шаланде, которой управлял мой приятель старик Рамирес, мы вышли в открытое море. Рамирес отличался веселым нравом, словоохотливостью и недюжинной (несмотря на свои семьдесят) силушкой. Разумеется, он – как и еще пара десятков кубинских «кэпов» – был на короткой ноге с Хемингуэем и утверждал, что именно его старина Хэм (которого все на Кубе просто боготворили) вывел в качестве главного персонажа в «Старике и море»… Но это лирика, не имеющая отношения к делу…
Второй странностью в гостях из Центра (первой я посчитал их недюжинную физическую подготовку) явилось их желание рыбачить и погружаться с аквалангом в строго определенном квадрате моря – ни одной географической минутой не южнее или севернее, восточнее или западнее. Рамирес начал, правда, вслух ворчать, что сроду на той банке, куда хотят идти сеньоры, рыбы не водилось и, если гостям нужен хороший улов, им следует идти в совершенно другое место. Однако я живо его утихомирил, отозвав в сторонку и напомнив, что мы с ним (при всем уважении к его сединам) находимся на лодке для того, чтобы выполнять пожелания комрадов из Москвы, а никак не наоборот.
Третье, что меня поразило в первое же утро на лодке, – конструкция аквалангов наших гостей. У меня ранее была практика, связанная с подводными погружениями, но нигде я не видывал столь современных и совершенных дыхательных аппаратов, как у них (естественно, акваланги ребята привезли с собой – этим и объяснялась тяжесть их сумок в аэропорту).
Итак, в заданном нашими гостями квадрате они совершили несколько погружений – при том (что опять-таки меня поразило) даже не прихватив с собой ружей для подводной охоты. Вместо них у одного была сумка с инструментами, в которой лежали (мне удалось заглянуть в нее) гаечные ключи, отвертки и баллончики с какой-то жидкостью.
И назавтра, и в третий день наша экспедиция в точности повторилась. Опять мы пришли в ту же самую точку в море, опять гости совершили несколько погружений, при этом полностью пренебрегая подводной охотой. Помимо сундучка с инструментами, каждый из них брал с собой, погружаясь, по прибору, притороченному к поясу. Мне удалось рассмотреть эти устройства – и они стали еще одной загадкой, свидетельствующей, что визитеры из Союза вряд ли тянут на простых ныряльщиков. Зачем, спрашивается, им тогда вооружаться счетчиками Гейгера?