И что теперь? Выбираться из особняка, идти искать компьютерное кафе? Рискуя, что кто-то ее опознает, донесет, а полиция – схватит?.. Нет, пока она на такие подвиги не готова… А может, защищенный паролем компьютер – знак, и боженька его ей посылает: подумай, дескать, Таня, над своей спонтанно возникшей идеей хорошенько. Не слишком ли ты стремительно принялась ее осуществлять? Может, в ней изъян какой имеется, невидимый на первых порах?
И вот тут-то на Татьяну накатило подлинное опустошение. Не хотелось больше ни думать, ни действовать. Свернуться бы сейчас калачиком, забиться, угнездиться… Ох, как много вместил в себя сегодняшний день! Утро она встретила на катере на рейде в тихой бухте под сенью древнего храма Посейдона… А потом понеслось: дорога в Афины, аукцион, подстава, стрельба, слезоточивый газ… Зет на алой машине, голова горгоны, письмо… Нет, все, она больше не может!
– Пошли назад, Нгуен. Заберешь из комнаты тарелки. А бутылку вина оставишь.
Ей надо пропустить еще один, а лучше пару стаканчиков на ночь – лучшее средство, чтобы снять напряжение и наконец забыться!..
* * *… Утром ее разбудил Зет. Одетый в роскошный бархатный халат с кистями – ни дать ни взять персонаж французского романа девятнадцатого века, – свежевыбритый, надушенный – он явился к Татьяне в комнату с ворохом полиэтиленовых пакетов. Молвил:
– Я купил тебе одежонки на первое время.
И, небрежно положив пакеты на комод, удалился, бросив:
– Через час жду тебя к завтраку.
Разумеется, Таня немедленно после его ухода вскочила. Стала рассматривать презенты – и кровь прихлынула к ее лицу. Зет смеется над ней, что ли?! Вещички, которые находились в пакетах, были сродни тем, что соотечественники Нгуена продают на столичном Черкизовском рынке. Поддельные блузки от «Дольче – Габбаны» с кривыми строчками и рукавами разной длины, наперекосяк пошитые джинсы и шорты… Видно, обновки Зет приобрел на стихийных базарах, Таня видела в Афинах такой: худые индусы и бангладешцы с торбами и баулами стоят вдоль тротуаров и кричат, зазывая прохожих: «Эна евро! Ван евро! Одна евро!..» Да он издевается над нею, лощеный козел!
В итоге к завтраку Таня вышла в своем вчерашнем платье – оно оказалось еще не грязным и не слишком мятым. Что ж, после утренних даров стало понятней, чего ради с нею возится господин Зет, – он Татьяну, похоже, считает легкой добычей. Особенно теперь, когда она гонима властями. Он играет с ней, как кошка с мышкой, и даже не старается создать видимость настоящей охоты. Ну, что ж, посмотрим, посмотрим…
Завтрак был накрыт в гостиной. Зет не потрудился сменить свой барский халат на что-то более цивильное. Сидел на хозяйском месте, попивал апельсиновый фрэш, косил глазом в газету. И не привстал, когда вошла Татьяна. Она уселась напротив него. Зет на секунду оторвался от газеты, заметил:
– Ты не примерила мои обновки.
– Можешь, – усмехнулась она, – отдать их Нгуену. Пусть использует как половые тряпки.
Хозяин что-то буркнул по-гречески.
– Что-что? – машинально переспросила девушка.
– Я произнес эллинский аналог широко распространенной во всем мире поговорки: нищие не выбирают, – лучезарно улыбнулся Зет.
– Меня имеешь в виду? – ощетинилась Татьяна.
– Кого ж еще? В тюрьме тебе и такого выбора не предложат.
– Почему ты так уверен, что я попаду в тюрьму?
– Ты б давно в ней оказалась, когда б не мое участие. О тебе все газеты кричат. Да и телевидение, наверно, тоже.
Он небрежно взял пульт, включил телевизор, выбрал канал местных новостей на английском языке. Телевизор заговорил как раз на словах похищенный пятимиллионный раритет… Далее прозвучало: дерзкий, тщательно продуманный план… А потом… Потом на экране появилась Танино лицо. Изображение очень яркое, очень четкое. Сразу узнаешь. По счастливой случайности, место одной из налетчиц оказалось ровно под видеокамерой наблюдения…
А затем возникла фотография другого человека, и он тоже был Тане знаком. Не кто иной, как давешний аукционист. По имени Константин Каламанидис.
Как удалось выяснить следствию, у бандитов был сообщник. Им оказался распорядитель аукциона Константин Каламанидис. Он уже задержан и активно сотрудничает со следствием. По словам арестованного, на преступление его толкнули огромные долги, сделанные в игорных домах… Как сообщили нам полицейские, ведущие дело, задачей Каламанидиса было: по сигналу одного из участников ограбления незаметно разблокировать замок сейфа, в котором хранилось ожерелье. За это ему посулили пятьсот тысяч евро. Сигналом должна была стать неправильно названная сумма за один из предыдущих малоценных лотов…
Новое изображение – лицо Жиля. Он, убитый, распластан на полу.
…Один из участников налета был застрелен. Кто конкретно произвел роковой выстрел, сейчас выясняется. Уже известно имя погибшего. Его зовут Жиль Буаре, он гражданин Франции. Имена остальных налетчиков пока не выяснены. Сейчас устанавливаются все присутствовавшие на аукционе. Однако ситуация осложняется тем, что аукцион был открытым, и его могли посетить не только официально зарегистрированные участники, но и посторонние лица. К тому же видеозапись велась только с двух камер и не охватывает всех находившихся в зале.
И снова – фотография Татьяны.
Пока что это единственная, кроме убитого, достоверно известная участница ограбления. Во время торгов эта женщина предъявила карточку участника на имя Хелен Хантер. Если вы видели ее – немедленно сообщайте, вознаграждение гарантируется.
Зет одобрительно кивнул:
– А ты фотогенична. Прямо хоть сейчас на подиум или на обложку журнала.
Таня упрямо молчала. Она заставляла себя прихлебывать кофе, однако рука дрожала, и чашка звенела о блюдце.
А телевизор все сообщал свои безжалостные вести:
Интересно, что участники налета подозреваются как минимум еще в одном преступлении. Мы уже сообщали о дерзком убийстве, произошедшем неделю назад на острове Фолихандрос. Тогда в своем доме был застрелен пенсионер, гражданин Германии Гюнтер Вейсс.
На экране появилась фотография Чехова-Костенко. Мертвого Костенко.
Он был распростерт на полу своего особнячка. Рядом с ним Татьяна заметила кресло – то самое кресло, в котором Чехов держал ее, угрожая убийством.
Мотивы убийства Гюнтера Вейсса по-прежнему остаются неясными. Однако теперь есть основание полагать, что застрелили его те же лица, что совершили налет на аукционный зал. Во всяком случае, двоих опознанных участников разбойного нападения…
Снова – фото Тани, потом – мертвого Жиля.
…видели в тот вечер, когда было совершено убийство, на острове Фолихандрос, неподалеку от дома, где проживал убитый… Интересен также – и даже парадоксален – другой факт: как стало известно из анонимных источников в правоохранительных органах, оружие, из которого были застрелены Гюнтер Вейсс и Жиль Буаре, идентично.
Татьяна охнула и закрыла лицо руками.
– Ладно, ладно, будет тебе, – величаво проговорил Зет. – Я понимаю: неприятно, конечно, оказаться вне закона… Но с кем не бывает? Я постараюсь что-нибудь придумать, чтобы помочь тебе… Ты пей кофе, ешь булочки, силы тебе еще понадобятся… Я, конечно, никогда и ничего в своей жизни не делаю бескорыстно, но… Будем считать, что моя помощь тебе – просто инвестиция. Очень рискованная. Велики, конечно, шансы, что тебя схватят, но если вдруг нет? Ты ведь не откажешься половину суммы, причитающейся тебе за ожерелье, подарить мне, а? Скажем, м-м, пятьсот тысяч евро – неплохая плата за мое участие, а?.. Как ты думаешь?
Зет сделал паузу, дожидаясь ответа. Таня убито пробормотала:
– Даже не знаю, что и сказать…
Ей как-то никто миллиона – за участие в ограблении – не предлагал, но она предпочла об этом умолчать.
– Ну, если ты откажешься вознаградить меня материально, у меня остается другой вариант – сдать тебя в полицию. Надеюсь, что там я могу рассчитывать тыщонок хотя бы на пять, которые власти, наверно, дадут за твою голову.
– Для того чтобы договориться о выкупе, – попыталась начать игру Таня (никакого азарта она не испытывала и говорила убитым голосом, через силу), – мне надо связаться с моими подельниками.
– Не надо! – отрывисто скомандовал Зет. – Правило номер один: никаких телефонных звонков. Правило номер два: никакого компьютера, никакого Интернета. Если возражаешь – можешь убираться на улицу.
– Слушай, хватит! – простонала Татьяна. – Что ты надо мной глумишься? Чего ты хочешь?..
– Как чего? – простодушно усмехнулся Зет. – Того же, чего хотят все мужчины. Сначала – секса. А потом – денег. Именно в таком порядке.
– Да пошел ты!
– И еще я хочу – подлить тебе кофе. Может быть, сахару? Молока? Сливок?
Она в гневе смотрела на Зета, борясь с искушением вцепиться в это насмешливое, жутко противное лицо. Но все же взяла себя в руки и буркнула:
– Слушай, хватит! – простонала Татьяна. – Что ты надо мной глумишься? Чего ты хочешь?..
– Как чего? – простодушно усмехнулся Зет. – Того же, чего хотят все мужчины. Сначала – секса. А потом – денег. Именно в таком порядке.
– Да пошел ты!
– И еще я хочу – подлить тебе кофе. Может быть, сахару? Молока? Сливок?
Она в гневе смотрела на Зета, борясь с искушением вцепиться в это насмешливое, жутко противное лицо. Но все же взяла себя в руки и буркнула:
– Лучше плесни туда коньяку.
Зет, конечно, непрост.
Однако она – у него дома. Он ее скрывает и защищает. И он, слава богу, не похож на маньяка. Значит, надо попробовать с ним договориться.
* * *А в то же самое время катер «Примавера», на борту которого из некогда дружной команды остались лишь двое, уже огибал Пелопоннесский полуостров. Назавтра Жан-Пьер и Мадлен планировали прибыть в Италию. Там они оставят катер в порту Бриндиси и пересядут на поезд до Неаполя. А ближе к вечеру они предстанут перед своим приятелем – антикваром, который отвалит им за ожерелье с подвесками пусть не пять миллионов (за сколько оно выставлялось на аукционе), но три или, на худой конец, миллиона два евро. Мадлен разбиралась в драгоценностях и не сомневалась: бриллиантовые подвески такой величины и красоты, пусть даже криминального происхождения, того стоят.
Погода благоприятствовала беглецам: стоял нехарактерный для Средиземного моря в октябре штиль. Солнце светило жарко, и можно было загорать и нежиться на палубе.
Жан-Пьер включил автопилот, лег и лишь изредка поднимал голову, обозревая сквозь солнечные очки морские дали: не сближается ли с ними какая-нибудь яхта, шхуна или торговый теплоход?
– Слава богу, мы наконец-то вдвоем, – промурлыкала Мадлен, поглаживая обнаженную сильную руку друга.
– Ты уверена, что Жиль мертв? – пробормотал, не отрывая глаз от моря, Жан-Пьер.
– Я лично всадила ему пулю в голову. Его черепушка разлетелась на кусочки. Я видела это собственными глазами.
– А ты кровожадна, – хмыкнул Жан-Пьер. – Как самка богомола.
– Богомолиха сжирает своего партнера, – улыбнулась девушка, – из-за инстинкта, а совсем не ради другого парня.
– Может, остановим мотор, ляжем в дрейф? – Жан-Пьер провел рукой по бедру Мадлен.
– Зачем, милый?
– Сначала искупаемся, а потом…
– Разве нам не надо спешить?
Его губы щекотали ей живот.
– Надо, но…
Мадлен рывком встала и сказала – как отрезала:
– Раз надо спешить – значит, будем спешить.
Жан-Пьеру ничего не оставалось делать, как смириться.
– Ступай, проверь курс, – скомандовала Мадлен, – по-моему, нам надо забирать севернее.
– Да, сейчас посмотрю… – молодой человек поднял голову, снял очки и, по-прежнему лежа, уставился на девушку снизу вверх. – Только сначала скажи… – Он помедлил.
– Сказать – что? – отрывисто поторопила она его.
– Тебе не жалко Жиля?
– А как мы еще могли от него избавиться?
– Просто рассказать ему все.
– Рассказать – что? Конкретно? – недобро прищурилась Мадлен.
– Ну, что у тебя с ним все кончено, ты теперь любишь меня, и чтобы он проваливал куда подальше… И вообще: что нам надоели его вечное недовольство, вечные команды… Что мы теперь хотим работать самостоятельно.
– Ты думаешь, Жиль послушался бы? – горько усмехнулась Мадлен. – Покорно отошел бы в сторонку?
– А что он мог возразить?
– Возразить?! Да он бы превратил нашу жизнь в ад: и твою, и мою! Он бы нас просто изжарил на медленном огне. И хорошо еще, если в переносном, а не в буквальном смысле! От таких мужчин, как он, не уходят. Ты его просто плохо знаешь…
– Плохо знал.
– Что?
– В прошедшем времени: плохо знал. Он мертв, Мадлен.
– Да, он мертв, – равнодушно подтвердила она.
* * *Жан-Пьер исчез в рубке, потом спустился в трюм и наконец показался на палубе с двумя банками ледяного пива в руках. Протянул одну Мадлен. Она покачала головой:
– Я не буду.
Парень открыл свою, глотнул пенящегося напитка.
– На самом деле меня больше заботит другое… – начала Мадлен, оглядывая горизонт. Справа по борту виднелись греческие берега. А слева, со стороны открытого моря, появилась черная точка: то ли катер, то ли сторожевик.
– Что именно тебя волнует? – переспросил Жан-Пьер.
– Наш заказчик. Мы не доставили ему ни того мужика с Фолихандроса, ни голову горгоны.
– Забей. Мы его никогда больше не увидим.
– Ты уверен?
– Он не станет нас искать. А даже если станет – вряд ли найдет. У него, я думаю, просто нет исполнителей.
– Зато у него хватает денег.
– Его задания – просто блажь.
– Зато он хорошо платил. А мы, получается, его заказы не отработали. Мы кинули его, Жан-Пьер.
– Еще раз говорю тебе: забей. Мне вот интересно другое: что поделывает наша русская подруга?
– С чего это вдруг она стала тебе интересна?
– Ну, мы ее, по-моему, классно подставили. А если ее схватила полиция – девчонка уже наверняка все про нас рассказала.
– А что она могла рассказать про нас?
– Хотя бы сообщить название нашего катера.
– По-моему, эта русская тебя, Жан-Пьер, волнует совсем по другому поводу: ты хотел ее трахнуть, а она не дала. Мужики гораздо лучше помнят женщин, которые им не дали, чем тех, с которыми у них все получилось.
– Ты хочешь сказать: я тебя очень скоро забуду?
– Нет уж! Я не дам тебе забыть о себе, красавчик.
Мадлен погладила Жан-Пьера по мускулистому животу и еще раз оглядела горизонт. В ее глазах заплескалась тревога, потому что она увидела: та точка, которую она пятью минутами раньше приметила вдали, неуклонно растет в размерах. И движется тем же, что и они, курсом. Теперь она уже превратилась в спортивный катер стального цвета, который стремительно их нагонял.
* * *– Давай ходу! – азартно крикнула Мадлен своему спутнику.
Жан-Пьер бросился в рубку и прибавил оборотов двигателю.
Однако мощности моторов оказались явно не равны. Катер преследователей несся гораздо быстрее. С каждой минутой он приближался.
В рубке захрипело радио:
– Эй, на «Примавере», заглушить моторы и лечь в дрейф!
Говорили по-английски с сильным акцентом – с каким именно, Жан-Пьер не мог понять. В ответ он только выругался в микрофон.
Сдаваться молодой человек не собирался. Он схватил пистолет-автомат и выскочил на палубу.
– Мадлен, иди к рулю! – выкрикнул он. – Следи за обстановкой и чаще маневрируй!
Чужой катер приближался. На его палубе возникла фигура в черном. В руках человек держал оружие.
Жан-Пьер прицелился в него, однако катер, на котором удирала парочка, подпрыгивал на волнах, автомат в руках ходил ходуном. Француз решил поберечь патроны.
А его враг в черном не экономил. Он дал в сторону «Примаверы» длинную очередь – практически не целясь, от бедра.
Пули ударили в борт, в фонарь рубки. Треснуло пластиковое стекло, фонтанчиком ударили крошки дерева. Жан-Пьер инстинктивно бросился на теплые доски палубы.
– Заглушите двигатель и остановитесь! – раздался в воздухе усиленный мегафоном голос. – Мы не сделаем вам ничего плохого. В противном случае вы будете уничтожены.
Если бы Жан-Пьер знал, с кем имеет дело, он бы ни за что не остановился. Он предпочел бы погибнуть в бою.
Но он представления не имел, кто их нагоняет – полиция? Береговая охрана? Может быть, морские пираты? Поэтому он крикнул в рубку:
– Мадлен, глуши мотор!
У него еще будет время, чтобы пожалеть о том, что они не сражались до последнего.
Совсем немного времени.
* * *В тот же самый момент примерно на двести километров северо-восточнее того места, где произошел захват катера, – на материке, в самом центре Афин, в разговоре двух собеседников тоже помянули Татьяну Садовникову. Однако от беседы Мадлен и Жан-Пьера это толковище отличалось тем, что говорили, во-первых, двое строго одетых мужчин в галстуках, а во-вторых, изъяснялись они по-русски.
– По-моему, самым лучшим выходом и для нас, и для нее, – молвил первый, – будет, если ее возьмет греческая полиция. Пусть посидит в местной каталажке, пускай ее даже осудят, дадут срок… А тогда уже можно ходатайствовать о ее передаче нам для дальнейшего отбытия наказания. По-моему, пара лет тюрьмы этой авантюристке пойдет на пользу – научит уму-разуму и охладит ее пыл. Будет знать в другой раз, с кем можно водить дружбу, а с кем – нет.
– Да, хорошенькая трепка ей, конечно, не помешает, – покачал головой второй, – но мы же тут не воспитывать девиц поставлены, правда? А отдавать ее грекам ни в коем случае нельзя, ни на день.
– Почему? – остро глянул первый. – Потому что Ходасевич – твой любимый учитель? И ты не хочешь его расстраивать?
– Нет. Девчонка слишком много пережила в последнее время. Само по себе это меня не волнует, мы ей не мамочки. Но, главное, она слишком много знает. Как бы не начала болтать в тюрьме.