– Прекрасно! – выдохнул Роман и потянул пребывающего в каком-то странном, сонно-зачарованном состоянии Илью к выходу. – Нам пора, к сожалению.
Оксана опечалилась:
– Очень жаль. У нас ведь еще экспозиция, посвященная замечательному русскому писателю Алексею Феофилактовичу Писемскому, начинаем собирать материалы, связанные с блистательным русским артистом Михаилом Пуговкиным. У нас уже есть, – она пошла вслед за Романом и Ильей, – несколько предметов. Также собираем экспозицию о нашем земляке, выдающемся философе Александре Зиновьеве… Да, вы не знаете! Ведь недавно было установлено, что корни первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина – тоже с чухломской земли! Его прадед жил в деревне Конышево…
– Фуф! – Роман скорей натянул шапочку на вспотевшую голову. – Надо посидеть, пивка, может, выпить. А?
– Можно посидеть, – бесцветно отозвался Илья, – а можно пойти.
– Куда?
– Куда-нибудь. Какая разница…
Роман огляделся.
– Церковь осматривать не будем, все про нее нам уже известно… Так, рядом с гостиницей я закусочную видел. Пообедаем горяченьким заодно.
Закусочная отличалась от большинства городских построек: классическая стекляшка семидесятых годов, окна от крыши до земли.
Открыли тоже стеклянную (из оргстекла, видимо) дверь, вошли. Потоптались, сбивая с обуви снег.
То ли от топота, то ли от самого факта появления людей из-за единственного занятого стола вскочили двое парней. Молодых, лет двадцати пяти. Уставились на Романа с Ильей ошалело и выжидающе. Третий, седой и грузный, оставшись сидеть, тоже смотрел на вошедших, но спокойно. Посмотрел, оценил, сказал:
– Туристы, сука.
Молодые облегченно упали на стулья. Один из них, схватившись за пустую пивную кружку, вяло удивился:
– На хрена в такую погоду по лесу лазить?
Немного оправившись от испуга (испугались, конечно, подобной встрече), Роман с Ильей прошли к стойке. Точнее, к раздаче, как в старых столовых. Изучили висевшее на стене меню.
– Поджарка, бефстроганов, котлеты по-полтавски, карась жареный…
– Давай карасей попробуем, – предложил Илья. – Я читал, что уникальные какие-то.
Роман усмехнулся:
– Ты, вижу, подготовился к поездке. И про Зиновьева знаешь, про монастырь.
– Я еще про терема знаю. Тут в лесу стоят брошенные терема. Судя по фотографиям – уникальное что-то.
– Мда…
Заказали по карасю с картофельным пюре, хлеба и по кружке «владимирского пива». Так было указано в меню.
Уселись. Илья долго устраивал у ножки стола то и дело валящийся рюкзак. В конце концов аккуратно положил набок.
– Симпатичная стекляшечка, – оглядел зал. – И цены смешные. Вот тут, Ром, и будешь обедать после утреннего писанья. Потом прогулка, и – снова за стол.
– Спасибо, прекрасная перспектива. Особенно завсегдатаи приятные. – Роман покосился на замершую над пустыми кружками троицу.
Симпатичная, нет, скорее, свежая и соблазнительная этой свежестью официантка принесла пиво. Пенное, ярко-желтое. Сказала улыбающимся, звонковатым голосом:
– Караси жарятся.
– Прекрасно, прекрасно.
Она пошла к двери возле раздачи, за которой, видимо, была кухня, и Илья с Романом проводили ее взглядом.
– Классная девушка, – вздохнул Роман. – Лет двадцать.
– М-м… – Илья отхлебнул пива. – И что ждет ее? Я всегда в таких случаях вспоминаю официантку из «Адама и Евы». Помнишь?
– Это из казаковского рассказа, что ли?
– Да… Помнишь, там главный герой, художник, в начале сидит в привокзальном ресторане или вообще каком-то пристанционном, и его обслуживает красивая официантка. И он, пьяный, ей золотые горы обещает, что приедет, что будет ее рисовать, а она усмехается, кивает, и обоим понятно, что ничего этого не будет. И он знает, что ей это говорили сотни подобных ему, пьяных и тоскующих по чему-то такому. – Илья крутанул в воздухе кистью руки.
– Угу, – произнес Роман, – трагично.
– Скорее безысходно.
Пиво было вкусным, хотя и непривычно горьковатым, с сильным привкусом солода.
– Как из цистерны.
– Во! А помнишь эти желтые цистерны? – неожиданно оживился Илья. – Какие к ним очереди стояли? Мне тогда казалось, а мне лет десять было, что вкуснее пива ничего нет, а попробовал – гадость. Теплое, противное… Бр-р! Потом, уже подрос когда, вино пил, а на пиво не мог даже смотреть.
– Я тоже пиво не любил. Но теперь, когда домой, ну, – Роман поправился, – на родину приезжаю, пью литрами. Разливное именно, местное. В Москве бутылку выпил – и растекся, потом после еще двух-трех вроде приходишь в себя, но давит, грузит. А от того – просто хорошо.
– М-м, да-а…
Официантка принесла поднос с карасями и гарниром. Илья неожиданно для Романа с ней заговорил:
– Девушка, не могли бы нам подсказать. Если знаете… Мы сами не местные.
– Я вижу, – улыбнулась девушка и тут же как-то тревожно глянула в сторону столика, где сидела троица.
– Вы не знаете, здесь где-нибудь домик не продается? Хотим вот…
– Да ладно, Илюх. – Роман слегка пихнул его. – Шутки это всё.
– Даже не знаю, – сказала девушка. – У меня сестра в том году купила квартиру…
– И за сколько?
– Двадцать пять тысяч.
– Долларов?
– Да нет, – официантка хохотнула и снова глянула в направлении того столика, – рублей.
– Мгу! Это же копейки. – Илья даже поежился. – А больше не знаете?
Девушка подумала.
– В Носово, кажется, дом продают. Видела объявление.
– И далеко это Носово? А?
– Да нет. На трассу на Солигалич выйдете, и – справа. Там свороток. Километров пять от трассы.
Илья взглянул на Романа:
– Сбегаем?
– Ну ты что?! Куда, неизвестно, зачем…
– Там хорошая дорога, – вдруг стала уговаривать официантка, – летом мы часто гуляем… Объявление вот тут, у магазина висит. Вчера видела.
– Спасибо, конечно, – усмехнулся Роман, – но, понимаете, это мы так. Мы писатели, из Москвы. И у нас разные фантазии…
– Сбегаем, сбегаем, – перебил Илья. – Может, я куплю. Получу гонорар или что-нибудь, и будет дача.
– Да какая дача?! Если даже купишь, ездить замучаешься…
Пока Роман с Ильей спорили, девушка ушла. Но осталась у двери на кухню, поглядывала на них.
Только принялись за карасей, подошел один из парней из-за того столика.
– Что, – нагло уселся на свободный стул, – проблемы какие?
– В смысле? – На всякий случай Роман покрепче сжал вилку.
– Чо к девушке пристаете? Чо такое?
– Мы не пристаем. Просто спросили.
– А чо ее спрашивать? Меню висит, все понятно написано.
Илья улыбнулся примирительно:
– Да мы о другом. Спросили, до скольки музей работает. Мы приезжие.
– Да вот в том-то и дело, что приезжие, – голос парня слегка потеплел. – А музей дальше по улице. Дошли и узнали. К девушке только не надо лезть. Это моя девушка. Взяли, покушали спокойно и пошли. Добро?
– Угу.
– Ну вот, – парень поднялся, – приятного аппетита.
Ели молча, сосредоточенно глядя в тарелки. Пюре было вкусным – с молоком и маслом, картошка тщательно размята, – а карась…
– Карась и карась, – заворчал Роман, – кости сплошные, тиной пахнет. А говоришь – уникальный. Хм… Каждому городишке надо что-нибудь уникальное о себе придумать, чтоб отличаться. У нас вот, где я родился, – самые лучшие помидоры в мире. Прям нигде лучше нет. Даже праздник помидора ввели, в конце августа все с ума сходят – конкурсы, карнавал, машину за самый большой помидор… Как-то в Армавире побывал, на Кожиновских чтениях, так в Армавире этом – лучшее в мире растительное масло…
Илья кивал, тщательно выбирая кости, пытаясь наскрести на вилку рыбьего мяса.
– Ну вот видишь, Илюха, а ты говоришь – безысходность. Тоже жизнь, страсти.
– Да-а, – Илья закурил, выпустил дым в морозный воздух, – жи-ызнь. В этом и есть безысходность. Что ждет эту девушку? Такой кавалер ей шага сделать не даст. Видишь, пасет как.
– Ну, выйдет замуж за него. Или куда-нибудь в Кострому сбежит, устроится на фабрику.
– Вряд ли. И замуж – тоже. Это может всю жизнь тянуться.
– Вот, кстати, – обрадовался Роман, – напиши об этом. Повестишку страниц на сорок. В своем стиле: мечты, стремления, а в реальности – вязкая провинциальная ежедневность.
– Об этом столько понаписано. И мной в том числе. Помнишь «Потенциального покупателя»? О том же самом, в сущности… Ладно, – Илья бросил окурок, – пойдем объявление посмотрим.
Как Роман ни упирался, Илья настоял пойти в деревню Носово посмотреть дом. Тем более что, по расчетам Ильи, это должно было занять в общей сложности всего часа три.
Без особого труда нашли трассу на Солигалич. Нужно было пройти по ней, как узнали от местных, с километр, а затем свернуть направо. «Свороток не пропу́стите, он там один». И действительно, свороток оказался на месте. Свернули, пошли по узкой дороге. Было холодно, снег громко и резко хрустел по ногами – хрум-хрум-хрум.
– В детстве очень взрослым завидовал, что под ними снег хрустит, – со сладковатой грустью сказал Илья. – Специально топал ногами изо всех сил, а он не хрустел. А когда стал хрустеть, мне уже все равно было – ходил и не замечал.
– А что, под детьми он не хрустит, что ли?
– До какого-то возраста не хрустит… Лет в пять не хрустит.
Дорога тянулась через большую поляну. Слегка холмистую. Поднялись на очередной холмик и увидели впереди темные пятна – судя по всему, избушки.
– Гляди, – остановился Илья, – тут лиса была недавно.
И, наклонившись к следу, точно охотничья собака, запетлял по еле заметным ямкам в снегу. Следы свернули с дороги, и Илья сразу провалился по колено.
Выбрался, сообщил восторженно:
– Оказывается, и лисы есть! Эх-х, поохотиться бы!
– Поселишься, будешь охотиться. Здесь, кажется, и охотничьи сезоны соблюдать не надо – ни одного мента, кстати, не встретили. Пали не хочу.
Илья шутку не поддержал, пошел дальше.
Деревня Носово представляла собой два ряда домов. Никаких других построек вокруг них почти не было. Даже будок сортирных. Ограды окружали участки чисто символические – низенькие, из штакетника… Роман вспомнил, как огорожены усадебки на его родине: глухие заборы в полтора человеческих роста, часто с набитыми поверху досок гвоздями.
Дома были странные – очень длинные и состоящие из двух половин. Одна половина: нормальный сруб на фундаменте, с резными узорами вокруг окон, под кровлей; вторая же – ниже, без окон, построенная словно бы из остатков того, из чего строили первую половину. Напоминали эти дома расшитую варежку с вытащенной наружу подкладкой со швами, торчащими нитями, следами грязных пальцев. Нечто такое.
Роман не выдержал:
– Почему так построено? Илюх, почему одна половина такая, а вторая как изнанка какая-то, а? Ты же готовился…
– В одной люди живут, а во второй корова, сеновал, инструменты лежат.
– И уборная там?
– Наверно.
– Хм, интересный подход.
– Удобно. Не надо по двору туда-сюда бегать, особенно в метель. Перешел из одной половины в другую – и все.
– Ясно. – Роман поднял лицо и оглядел небо; почему-то показалось, что сейчас налетит ветер, закружит снег, и придется стучаться в первую попавшуюся избушку, проситься переждать непогоду. Их впускают, поят чаем. Пожилые хозяева и их молодая дочь. Метель все не кончается, у него завязываются отношения с дочерью. Обоюдная симпатия. Он рассказывает ей о Москве. Много времени они проводят вдвоем во второй половине избы. Конфликты со стариками; как только метель утихает, их с Ильей выпроваживают. Дочь плачет… Очень в традициях русской литературы.
В одном из дворов увидели мужичка – то ли лучину щипал, то ли что-то мастерил из полена маленьким топориком.
– Здра-авствуйте! – как-то по-северному нараспев заговорил Илья. – Вы нам не подскажете, где тут Центральная улица, дом восемь? Нам в Чухломе, – ударение сделал на первый слог, – сказали, что дом продается.
Мужичок выпрямился, посмотрел на Илью и Романа удивленно, потом оглянулся на избу и крикнул:
– Ма-ам!
Дверь открылась, во двор выскочила кругленькая, в серой одежде, сером платке, с поразительно большим лицом старушка.
– А? Чо?
Роману она напомнила какой-то известный персонаж из русской классики, и он копался в памяти, пытаясь найти, какой именно. Поэтому много важного, происходящего в данный момент, упускал.
– Да вот, – приподнял топорик мужичок, – насчет дома пришли. Кудрявцевых.
– Ой, пойдемте, пойдемте! – Старушка покатилась за ограду, поглядывая на Романа и Илью с любопытством и надеждой. – Дом-то давно хозяев ждет! Рядышком тут.
Прошли несколько домов, похожих друг на друга. Перед одним старушка резко остановилась:
– Вот он.
Как и остальные, дом был одноэтажный, но с симпатичным окошечком под крышей. Сохранились остатки резных кружев. Вокруг дома – ровный снежный покров: никаких человеческих следов, лишь цепочки кругловатых вмятин – или собаки пробегали, или кошки, а может, лисы.
Роман смотрел на фасад дома с двумя темными окнами, и что-то внутри сжалось, больно и хорошо, но ненадолго – он заметил, что верхние венцы с правой стороны сруба гнилые. Шифер на крыше был там обломан, и, видимо, вода источила бревна.
– Внутрь-то зайти желаете? – спросила старушка.
– Что заходить, – досадуя на недавнюю сжатость в груди, рассердился Роман, – дом гнилой ведь. Вон, – указал пальцем на трухлявые венцы.
– Да тут работы на два дня! – голос старушки стал умоляющим. – Заплату из бревешек поставить да два листа шиферу положить…
«Родственничков ее каких-нибудь дом, – решил Роман, слушая, как она расхваливает товар. – Процентов двадцать от продажи пообещали, вот и старается».
– …Дому хозяин нужен. Еще год-два, и повалится. Жалко ведь!.. Давайте-ка внутрь войдем, там и мебель есть. И кровати, и комод стоит, и стол добрый еще, обеденный. Буфет…
– Ну что, Ром? – спросил Илья таким тоном, будто Роман действительно присматривался к этому дому, всерьез решив купить здесь жилье.
– Да не хочу я ничего! – Роман фыркнул и, вытягивая из кармана пальто сигареты, пошел в сторону Чухломы.
Метров через пятьдесят остановился. Закурил. Искоса поглядел на Илью и старуху. Те о чем-то разговаривали; Илья достал блокнот, стал записывать. Кивал словам старухи, улыбался.
«Неужели хочет сам гнилушку эту брать? – подумал Роман, но тут же догадался: – Материал собирает».
Обратно шли молча, порознь. Роман впереди, Илья чуть сзади.
Прикрытое в течение всего дня дымкой солнце сползло на край неба, и стало совсем тоскливо. Мороз усилился. Роман трясся под своим тонким свитером и пальто. Ноги замерзли. «На хрен я вообще поехал? – с какой-то детской обидой неизвестно на кого думал он. – Что хотел увидеть? Творческая командировка, блин!»
И в который раз за этот длинный день вспомнился родной городишко, побольше, конечно, Чухломы, но тоже райцентр, тоже вдалеке от железной дороги. В нем Роман жил до призыва в армию безвыездно, томясь и мечтая вырваться, посмотреть страну, на самолете полетать, проехать на поезде сначала до западного края, потом до восточного. Но не получалось – денег все время не хватало, считали, как говорится, каждую копейку.
В шестнадцать-семнадцать лет он уже ненавидел свой городок. Ненавидел, но и изучил до последнего переулка; из тридцати тысяч жителей, казалось, всех перевидал на улицах, сотни характеров невольно узнал. Ну, может, не характеров, но уж типажей – точно. И потом этот запас он использовал, когда занялся литературой. Хватило лет на пятнадцать. О Москве писать не получалось – Роман ее не понимал, да и не стремился понять. Скорее боялся. Знал несколько мест – общежитие Литературного института и его окрестности, сам институт, Коломенское, где сейчас жил, Цветной бульвар, где работал, – а остальная территория опасна, враждебна… Нет, были у него несколько вещей о Москве, но написанных за неимением другого материала. А поездки в Германию, Париж, в Сергиев Посад, Верею, Можайск, даже на родину (иногда проводил там отпуск) почти ничего в душе не оставляли. В лучшем случае – статью удавалось написать в газету. Нет, про поездку в Можайск нафантазировал яркую повесть, но это оказалось исключением…
«Что хотел увидеть-то?» – все пытал теперь себя Роман, хрустя и хрустя снегом, глядя влажными от слез (ветерок ледяной потягивал с озера) глазами на жидкие огоньки Чухломы. Очень быстро, как-то неправдоподобно быстро темнело.
«Да просто дома надоело, вот и рванул. И нечего за литературу прятаться. Новые пейзажи, видите ли, новые люди. Чухломчаночку потрогать, хм!»
Дохрустели наконец до трассы.
– Ром, погоди, – стал нагонять Илья. – Давай вон под елочками посидим.
Справа от трассы был маленький лесок – две высокие ели, десяток пониже. Как семья: мать с отцом и дети…
Роман взбеленился:
– Ты с ума сошел! Я окочурюсь сейчас… До гостиницы…
– А мы выпьем – и согреемся. У меня с собой. Выпьем, посидим пять минут буквально.
Спорить сил не было. Свернули, по глубокому снегу вошли в лесок. Илья достал из бокового кармашка рюкзака фонарик, включил.
Лапы елей опускались почти до земли. У высоких, правда, оставался зазор с полметра. Туда Илья и нырнул, через несколько секунд позвал таинственно:
– Забирайся, Ром. Кла-ассно!
Роман забрался. Стоять под лапами было невозможно, только сидеть на корточках. Хорошо, что снег под кроной отсутствовал – лишь сухая хвоя, как коврик.
Илья приставил фонарик к толстому стволу – «это у нас будет костер», – стал расстегивать рюкзак. Вынул бутылку водки, пакет с какой-то закуской, спальные коврики.
– Сверни и подложи под себя, – подал один Роману. – Эх-х! – обнаружил в рюкзаке фотоаппарат. – А фотать-то забыл совсем!
– И хорошо. Когда снимаешь, живые впечатления стираются.
– Да?