– Сверни и подложи под себя, – подал один Роману. – Эх-х! – обнаружил в рюкзаке фотоаппарат. – А фотать-то забыл совсем!
– И хорошо. Когда снимаешь, живые впечатления стираются.
– Да?
– Да, я замечал. Или фотографируешь, или на камеру снимаешь – как бы им доверяешься. И потом начинаешь вспоминать, а все блеклое – все как бы в фотки, в записи ушло. И с прозой так же…
– А, с этим я согласен, – перебил Илья. – В прозу жизнь перетекает мощно. Иногда жалко даже.
– Значит, – сам не понял, пошутил или нет Роман, – проза хорошая.
Илья налил в помятые стаканчики водки, развязал пакетик с закуской.
– Ну, – выдохнул, – за все хорошее.
Выпили. Водка была холодная, упала в желудок и стала там медленно согреваться; даже закусывать не хотелось.
– Уютно здесь, да? – огляделся Илья. – Как в шалаше. И теплее.
– Дерево греет, – поддался его умиротворенному тону Роман. – Я раньше все удивлялся, в детстве, что вокруг деревьев снег раньше вытаивает. С елками понятно, соснами – возле стволов всегда снега мало, но даже вокруг тополей и берез. Идешь по лесу в начале марта, снега навалом, а вокруг деревьев – уже ямки.
– Я тоже замечал. – Илья еще налил в стаканчики, но пить не предлагал, закурил. – Тянет побродить по тайге. На недельку забраться… Я же с юности с дедом…
– Ты рассказывал. Я тоже хочу… Не побродить, а бруснику пособирать. Гребком так ее – ших, ших, и ягоды в лоток ссыпаются, постукивают…
– У вас тоже гребком гребли? – удивился Илья.
– Ну да. А как ее иначе? Руками целый день над ведром будешь мучиться, а гребком – за пару часов по хорошей начешешь… Грибы тоже хочется… В Москве ни разу за грибами не ездил. И не тянет даже. Даже не знаю, какие тут грибы съедобные, какие нет. Иногда у бабок белые, лисички покупаем. А дома все грибы знал… Уедем в бор дня на два, – Роман говорил тихо, вяло, прикрыв глаза, и куда-то словно бы уплывал, – набьем машину груздями, маслятами, волнушками, белянками… Рыжиков мало у нас, но бывают… Во дворе в кадку сгрузим, водой зальем и начинаем чистить, мыть, сортировать. И запах такой… На всю улицу. Вкусно. Бабушка еще с огорода укропа принесет, чеснока. Варить маслята начинает, обабки жарить.
И Роман увидел себя лет двенадцати во дворе двухэтажного кирпичного дома на восемь квартир, где жил тогда с родителями и бабушкой, и саму бабушку в окне их квартиры на первом этаже. Рамы раскрыты, и бабушка хорошо видна – стоит у плиты, помешивает варящиеся маслята. Почувствовала взгляд, обернулась, лицо помолодело от улыбки. И Роман заулыбался и вдыхал, вдыхал поглубже вкусный, сытный запах грибов, чеснока, укропа, лаврового листа, перца горошком… Бабушка приподняла руку, махнула…
– Э, Ром, Ро-ом, – затормошили.
Роман распахнул глаза, выпрямился.
– Ты чего? – Илья с удивлением смотрел на него. – Бормотал, бормотал и затих… Вот так и замерзают в лесу.
– Мда-а… Устал просто. Давненько не… не бывал на природе. Пойдем в гостиницу.
– Выпьем вот налитое и пойдем.
Выпили. Илья стал собирать вещи. Роман понаблюдал, не выдержал, вылез из-под елки и стал оглядываться, стараясь понять, в какой стороне город.
– А я, наоборот, таким бодрым себя чувствую, – появился Илья, – так и побежал бы вокруг озера. Завтра, наверно, смотаюсь до монастыря, а то узнают, что был в Чухломе, а до монастыря не добрался – засмеют.
– Проводи меня до гостиницы и беги куда угодно.
Илья вздохнул, пошел сквозь ели.
– Мы туда идем? – встревожился Роман.
– Вроде бы…
Может, действительно от усталости или от количества выпитого в течение этих суток крепкого алкоголя (давно так не пил, вообще предпочитал в последние годы пиво) Роман еле держался на ногах. Каждый шаг по снегу давался с трудом, вдобавок снег попал в туфли и теперь жег ноги холодом. «Заблудиться, блин, еще не хватало. Для полного удовольствия».
Но Илья вывел из лесочка правильно – впереди засветились фонари и окна, а еще через пятнадцать минут они были в центре города.
– Половина восьмого, – сказал Илья, – а ни людей, никакого движения. Суббота ведь все-таки.
– Что ж, глушь.
Но словно изо всех сил стараясь поспорить с этим утверждением, Чухлома продемонстрировала оживление: возле одного из каменных зданий толпилась молодежь – курили, переговаривались, посмеивались, – а из-за двери, окон прорывалась танцевальная музыка.
– Ух ты! – шутливо, но тихо, чтоб не привлекать внимания, изумился Роман. – Дискач.
Илья поддержал шуткой:
– Забуримся, отожжем?
– Мо-ожно, слушай.
Музыка, группка ребят и девушек моментом оживили Романа, и захотелось посмотреть, как тут танцуют, как одеваются, как вообще выглядит чухломская молодежь. Тем более что он уже лет пять не бывал на дискотеках – последний раз на Форуме молодых писателей в подмосковном пансионате «Липки». Но это тоже нельзя назвать нормальной дискотекой – танцевали все свои: прозаики, поэтессы, критики. А вот на такой, школьной или домкультуровской, не бывал вообще лет… Да чуть ли не со школьных времен.
Внушая себе, что побывать на дискотеке необходимо, Роман вслед за Ильей вошел в гостиницу.
– Наконец-то! – обрадовалась та же женщина, которая их прописывала утром. – Я уж избеспокоилась!
– А что?
– Да как же, ночь, а вас нет и нет.
– Гуляли.
– И не мы одни, – добавил Роман, – там у вас дискотека…
– В школе? Там каждую субботу прыгают, да. Но дети, им надо порезвиться.
– А клубы есть у вас? – стал ввязываться в беседу Илья. – Дворец культуры?
– Есть Дом культуры. А толку? В основном всё в школе проходит – и спектакли, и танцы.
Илья еще хотел что-то спросить, но Роман потащил его на второй этаж, в номер.
Полежали на кроватях, потом выпили понемножку. Сходили в находящийся в торце коридора туалет.
– Что, чайку, может? – предложил Илья.
– Да ну его, давай лучше водки. И – на дискач.
– Ты серьезно? – Илья вроде как слегка обиделся. – Полчаса назад умирал, а теперь – как огурчик.
– Ну так – попал в более-менее человеческую обстановку и ожил. – Роман налил в стаканчики граммов по тридцать; из боковинки одного посочилось. – Черт, треснул! – Перелил в чашку, которую дала женщина из окошечка. – Ладно, Илюх, за поездку. Пока все нормально. – И когда выпили, закусили подвядшими уже пирожками, заговорил другим, грустным и проникновенным голосом: – Знаешь, я там, под елкой, когда задремал, увидел дом, где жил в детстве, бабушку свою… Она в окне стояла, варила маслята… И на меня посмотрела, улыбнулась так, знаешь… по-доброму. Даже не столько по-доброму, а как-то… ну, зовуще, что ли. И вроде бы рукой поманила. А она умерла лет двадцать назад. – Роман передернулся от побежавшего по телу озноба; и только сейчас, когда сказал об этом, ему стало жутко.
Илья сидел напротив за столом, склонив голову, глаз его Роман не видел, говорить дальше было трудно. Но, разжигая в себе эту приятную жуть, он продолжал:
– А я ведь об этом писал не так давно. В повести «Прикаянный» у меня…
– Да, я читал, – как-то автоматически отреагировал Илья.
– Там тоже главный герой видит во сне бабушку, она просит его остаться у нее. Он сначала отказывается, в начале повести, а в конце – соглашается. И умирает. И, понимаешь, тогда я это придумал, а теперь – на самом деле… И… И, получается, – Роман плеснул в стаканчик, чашку, – что ты меня от смерти спас сегодня, Илюха.
– Да ладно, чего ты…
– Давай выпьем.
Выпили.
Роману вдруг ясно представилась смерть, его смерть: вот он лежит на диване, он уже долго и тяжело болен, истощен, он начал много произведений, но понимает, что не успеет их завершить. Как Некрасов, Булгаков… Много было таких… И подобная смерть казалась ему сейчас счастливой для писателя. А под грузовик попасть, с балкона сорваться, по пьяни замерзнуть… Нет, лучше после тяжелой и долгой болезни.
– Вот раньше, в девятнадцатом веке, – продолжал он размышлять уже вслух, – старых писателей единицы были. По-настоящему старых. Крылов, Григорович, Лев Толстой потом… А большинство годам к пятидесяти сгорали. Ну, к шестидесяти. Даже те, кто нам пожилым сейчас кажется. Чехову чуть за сорок было, Гоголю – тоже. Да всем почти. Значит, писали, не жалея здоровья. А сейчас – семьдесят лет, а он как мальчик прыгает, и всё у него еще впереди. Я бы согласился, если бы продолжительность жизни была лет семьдесят, а то ведь обычный средний мужик в пятьдесят пять крякает, а средний писатель – лет в восемьдесят.
– Что ж делать, – вздохнул Илья. – Не стреляться же.
– Писать надо так, чтоб сердце не выдерживало. Как Леонид Андреев, Гаршин – до дурдома. Мы вот с тобой рассказик напишем кое-как, в журнале пристроим и отдыхаем полгода. Наслаждаемся. Настоящие так не делали. Они жили текстами. Напишут, сожгут или изрежут и снова пишут. Одну редакцию, другую, третью…
Илья легко согласился:
– Значит, мы не настоящие.
Илья легко согласился:
– Значит, мы не настоящие.
– А зачем мы тогда в Москве живем?
– Я, кстати сказать, – теперь Илья плеснул в посудины водки, – часто этим вопросом задаюсь в последнее время. Днем еще обычно стараюсь жить, а ночью лежу и горы вижу, речку нашу, тайгу. Иду как будто и название каждой травинки вспоминаю. И так там реально хочется оказаться! Жена даже толкает: «Ты что опять ногами сучишь?» А мне как раз казалось, что я по степи бегу… Во сне всякие сюжеты приходят, фразы, я радуюсь, стараюсь запомнить, а потом будильник звенит – и все. И ничего в голове. Вскочить, умыться, побриться – и на работу.
– А мне давно ничего не снилось. Черные провалы сплошные. Сегодня вот только под елкой… Спасибо тебе, действительно, что растолкал. А так бы застыл…
– Ну перестань. – Илья проглотил водку. – Застыть – самая легкая смерть. А мы долго мучиться будем. Хотя, может, годам к семидесяти запрыгаем. Как Веллер какой-нибудь.
Алкоголь кончился, и Роман с Ильей решили идти.
– Поглядим, как девки пляшут.
Пока сидели и разговаривали, казалось, что вроде и не очень пьяные, а стоило начать собираться, заштормило.
– Когда-то, – бормотал Роман, натягивая пальто, – полторы бутылки спокойно выпить мог и еще что-то делал. А теперь…
– Стареем, – вздыхал Илья, снова копаясь в рюкзаке.
– Не бери ты его. Оставь. На танцы же.
– Да какие, Ром, танцы! Водки купим, может, на бережок спустимся. Или – я там беседку видел на утесе. В ней. Коврики подстелем, сядем.
С трудом Роману удалось убедить не брать рюкзак. Но фотоаппарат Илья повесил на шею. Роман взял сумку с остатками закуски.
Спустились. В холле было темно.
– Как тут выйти? – Илья стал мягко биться в запертую дверь.
За окошечком, где находилась администраторша или горничная (точнее, и то и другое в одном лице), загорелся свет. Затем вспыхнула лампочка в холле.
– Что такое? – появилась женщина, жмурящаяся, закутанная в платок. – Что случилось у вас?
– Ничего. Просто на улицу надо.
– Зачем?
Роман хмыкнул:
– Например, за сигаретами. Да какая разница? Девять часов всего-то навсего…
– Я вас, конечно, выпущу, – голос женщины стал сухим, почти неприязненным, – но у нас не принято по ночам разгуливать. Не случилось бы чего.
Сначала она сняла крюк, затем подняла щеколду, а после провернула два раза по часовой стрелке ключ во врезном замке. Толкнула дверь, та открылась.
Илья приостановился в сомнении:
– А вы нас обратно пустите?
– Да пущу, конечно, что ж делать. – Женщина вздохнула. – Там звонок справа, звоните… Во сколько вернетесь-то?
– Через час-полтора…
На свежем воздухе показалось, что совсем протрезвели. Поэтому хорошо приложились к купленной за две минуты до закрытия магазина бутылке «Столичной». Пили из горлышка.
– Закусишь? – сипло, вытирая ладонью водку с губ, спросил Роман.
– Не надо. Легко как, а?! Хорошо-о… Вот она, – Илья посмотрел направо – налево в морозную тьму, – Россия.
Небо было ясное, и уже светились звезды. Впереди и внизу под кручей различалось озеро, а на утесе, в окружении высоких елей, стояла беседка с полукруглой крышей.
Роман с Ильей подошли к ней, закурили.
– Что, еще глотнем? – предложил Илья. – Душа просит очень.
– Может, на танцы? Слышишь, всё продолжают.
Со стороны ряда двухэтажек слышалась музыка и топанье.
– И не боятся пол проломить, – усмехнулся Роман. – Жилфонд-то ветхий.
– Дай глотнуть, и пойдем.
Глотнули, сделали по паре-тройке затяжек, пошли.
Возле дверей никого не было, а за ними находилась широкая деревянная лестница. Какой-нибудь городской голова жил в этом доме сто лет назад и по утрам чинно сходил к саням…
Роман с Ильей стали подниматься. Поднимались медленно, устало, с каждым шагом, кажется, пьянея сильнее – воздух становился все более выдышанный, спертый, но в то же время избыточно напитанный ароматом духов. Еще и музыка – старый добрый «Модерн токинг», – предвкушение чего-то забытого и приятного, пьянили.
…Остальное лично Роман помнил отрывочно. Помнил, что на втором этаже их встретили две женщины. Пожилые, утомленные, раздраженные. Никак не хотели пускать в зал, где танцевали. Говорили, что здесь только школьники. Роман убеждал их, что им нужно осмотреть дискотеку, что они писатели, из Москвы, что они пишут повесть про их город и им необходимы детали. Илья то тянул Романа к выходу, то принимался тоже уговаривать женщин пустить. Вокруг собрались парни и девушки. С любопытством наблюдали за происходящим. Некоторые девушки показались Роману очень красивыми… Он покопался в сумке и нашел красную корочку членства в Союзе писателей. Сунул женщинам: «По этому удостоверению меня обязаны пускать в любое место страны. Хоть в роддом!» Женщины поизучали удостоверение, сличили фото с его лицом и решились: «Хорошо, проходите». Но тут возникла проблема с Ильей – его пускать не хотели. «Да это автор знаменитых произведений! – уже по-начальницки возмущался Роман. – Лауреат премии правительства Москвы в области литературы! Илья, у тебя медаль при себе? Ему Лужков лично вручал!» Никаких доказательств писательства у Ильи не было, но его все же пустили. Открыли какой-то класс, чтобы Роман с Ильей могли положить верхнюю одежду и сумку. Роман засунул под пояс джинсов бутылку водки, прикрыл свитером.
Сама дискотека запомнилась миганьем разноцветных огоньков, громкой, с непривычки закладывающей уши музыкой, силуэтами десятков соблазнительно шевелящихся людей. И Роман тоже вскидывал руки, крутил бедрами, торсом, выкрикивал «вау!», подмигивал Илье. Илья его очень смешил в своих ватных штанах, шерстяной душегрейке… Правда, мешала постоянно сползавшая в штанину бутылка, и в итоге Роман пришел к идее ее опустошить и выбросить. Достал, открыл, отпил, передал Илье. Тот тоже отпил. «Ребятам предложи!» – сквозь музыку крикнул Роман, а сам прихватил за руку ближайшую к себе девушку и попытался притянуть к себе, чтоб танцевать рядом. Как раз медленная композиция зазвучала. Девушка дернулась, вскрикнула, будто ее ударило током, и тут же Романа окружили, повели из зала…
Была небольшая потасовка возле лестницы; Роман злился, что какие-то пацаны качают права. Он отмахивался, угрожал написать, какое тут быдло живет, а потом резко ослаб, дал себя довести до гостиницы. По дороге все удивлялся, что рядом нет Ильи. «Предал!» – клокотала внутри обида.
Проснулся на кровати одетым. С трудом сел, сбросил с затекших ног туфли… Самочувствие было терпимое – похмелье, конечно, глубокое, но, слава богу, без отравления.
Потер пальцами виски, позевал. Наконец огляделся. Напротив лежал Илья. Тоже одетый. Лежал на животе, лицо уткнуто в подушку, слышен надсадный сап.
– Да-а, мощно гульнули, – сказал вслух Роман, вспоминая вчерашний вечер, и вместе с воспоминаниями нарастал стыд. Это афиширование писательства, угрозы, махание удостоверением, хватание школьницы… Могли и морду набить.
На всякий случай прислушался к себе, пошевелил челюстью, покрутил шеей. Нет, всё в порядке, лишь тяжесть в голове, но это от водки. Похмелиться бы…
И как в сказке, на столе оказалась купленная накануне вечером бутылка. В ней граммов двести… Роман даже хмыкнул, что так все удачно.
Поднялся, просеменил к столу, сдерживая дурноту, налил в чашку немного и быстро, чтоб не засомневаться, проглотил.
Выдохнул, рыгнул, подавил рвотный спазм. Присел на стул. Посидел, подождал. И минуты через две стало полегче. Словно какие-то спутывавшие мозг нити порвались, опали… Захотелось выпить еще чуть-чуть. Роман поборолся внутренне, позвал:
– Илюх, поднимайся. Вокруг озера пора бежать. Слышишь?
Илья зашевелился, застонал, зачесался. Потом медленно встал, перебрался за стол. Присоединился к опохмелке.
Невесело посмеиваясь, делились впечатлениями от вчерашнего вечера. Открывались неожиданные подробности. Илья, оказывается, вырвался из окружения старшеклассников. Обнаружил себя на берегу озера в зарослях камыша. Без полушубка, без шапки. Долго искал гостиницу, перепутал дома, стучался в чьи-то двери. Собаки вокруг лаяли… Как оказался здесь, не помнил…
– А полушубок с шапкой – вон! – обрадовался, увидев вещи на вешалке у двери.
– Да кто-то и водку даже принес, – добавил Роман. – Так, надо решить, что дальше делать. – Посмотрел на часы в мобильном. – Половина девятого. Весь день впереди.
– Горяченького надо поесть. Щей бы жирных… А потом – до монастыря в быстром темпе…
Вяло споря, идти в монастырь или нет, допили водку. Илья хотел было заварить чаю, но тут же бросил – воду нужно было набирать в умывальнике в конце коридора, потом ждать, пока закипит в этом доисторическом чайнике… Решили плотно позавтракать, а потом уж решить, что делать.
Оделись, вышли из номера, спустились в холл. Там сидели четверо парней. Одного из них Роман узнал – подходил к ним вчера в закусочной.