Евгений Сухов УБИТЬ ПЕТРА ВЕЛИКОГО
Часть I. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ СЫСК
Глава 1 ЕГО МОЖНО ПОДКУПИТЬ?
Князь Федор Юрьевич Ромодановский был хмурым, как всегда в трезвом состоянии. Покосившись на Егорку, продолжавшего стоять в полупоклоне у дверей, недовольно пробурчал:
— Проходи! Чего пнем застыл? Вот сюда оседай, — указал он на табурет.
Егорка взглянул на грубый табурет, на котором несколько минут назад сиживал колодник с рваными ноздрями, и, будто бы опасаясь ободрать седалище о серую неприглядную занозистую поверхность, присел на самый краешек. В бревенчатую стену было вбито большое металлическое кольцо, к которому прикрепляли острожников.
В какой-то момент Егорка почувствовал себя неуютно под тяжеловатым взглядом Федора Юрьевича.
— Углядел?
— А то как же! — почти обиделся Егор. — Поначалу он вместе со всеми в обозе ехал, а когда санный поезд с горы стал спускаться, так он в город отправился.
— К послу Кинэну? — предположил Ромодановский, взирая на исправника с прежней неучтивостью.
— К нему, Федор Юрьевич, — подхватил охотно Егор. — Как выехал в Троицкий переулок, так сначала осмотрелся, не наблюдает ли кто за ним, а потом в дом вошел.
— Вот оно как! И сколько же он там пробыл?
— Думаю, что с полчаса, — отвечал Егорка, призадумавшись. — Когда в горнице оказался, достал из-под кафтана грамоту и послу отдал. О чем-то переговорил и скоренько вышел. Федор Юрьевич, милосерден ты! Надо бы на дыбу этого шведа, покудова он смуту в Москве не посеял!
— Матвей! — позвал князь Ромодановский.
— Я здесь, князь! — предстал перед Федором Юрьевичем палач.
— Сказано же было, что холодно в палатах! Дровишек надобно подбросить, — кивнул он в сторону остывающей печи, — а то у меня аж иней на ушах.
Заплечных дел мастер чуть подался вперед, как если бы и вправду хотел рассмотреть заснеженные уши князя Ромодановского.
— Это я мигом, Федор Юрьевич, — распахнул дверцу Матвей. — Уголечков-то полным-полно, бросить дровишек, так они сами распалятся!
Подле печи аккуратной стопкой была сложена невысокая поленница. Здесь же, в самом углу, стояла кочерга. Подхватив ее, Матвей усердно пошуровал в печи, распаляя огонь, а когда в комнату дохнуло жаром, взял березовые дрова и швырнул в распахнутый зев печи, не без удовольствия наблюдая за тем, как занимается огнем ссохшаяся кора.
— Сейчас теплынь грянет, Федор Юрьевич, хоть порты снимай! Хе-хе-хе!
— Поговори мне! — пригрозил пальцем судья Преображенского приказа. — Ладно, поди прочь, не до тебя.
Отерев о полы рубахи испачканные ладони, палач ушел так же незаметно, как и появился. Несмотря на свой немалый рост, Матвей умел быть неприметным. И только во время прилюдной казни, подпитываясь тысячами взоров зрителей, обращенных на помост, позволял себе становиться главным действующим лицом.
Дверь неслышно закрылась. На двор густыми хлопьями падал снег, а солдаты, одетые в овчинные тулупы, несли службу у парадного крыльца, то и дело стряхивая с мохнатых воротников налипший снежок. Дрова потрескивали, наполняя комнату теплом.
— На дыбу, говоришь, — мрачнея, произнес Ромодановский. — Только как же его брать, ежели он посол! А потом, если мы с бароном Кинэном лихо учиним, так они нашего Романа Артемьевича Воронцова в темнице сгноят. Тут думать надо, — протянул невесело князь Ромодановский. — Ты вот что, Егор, глаз с него не спускай! Докладывай обо всем, что в доме творится.
— Сделаю, Федор Юрьевич, — охотно отозвался исправник, заглядывая стольнику в лицо.
— Кто приходит, кто выходит, как долго они у него сиживают. Девка у тебя есть? — неожиданно спросил Ромодановский.
— Машенька у меня нареченная, — зарделся Егор.
— Кто такая?
— С Лушков. Я ее сызмальства знаю.
— Дело хорошее, — вновь отчего-то насупился Федор Юрьевич. — А только для дела тебе не мешало бы со служанкой барона поближе сойтись. Видал я ее, знатная девка. Бедра — во! — растопырил он руки. — Девки падки на подарки. Купишь ей пряников, — сунув руку в карман, Ромодановский извлек горсть серебра. — Возьми… Ситца девке подберешь с цветами, да такого, чтобы понравился. На праздник! Они это ценят.
— Исполню, Федор Юрьевич, — с готовностью сгреб серебряные монеты Егор.
— Будешь расторопным, в дознаватели переведу, а еще шубу с моего плеча получишь. Она тебе великовата малость, но зато новая… Скорнякам скажешь, перешьют!
— Спасибо, благодетель, — расчувствовался Егорка.
— А теперь проваливай давай, письмо государю отписать надобно, пусть последят за лиходеем.
* * *Пятница. День приемов. Через минуту должен подойти военный министр барон Клаузе с докладом об общем состоянии дел в Европе. Кроме того, от него можно получить немало новой информации о русском царе. Король Август не любил пятницу и часто перепоручал прием начальнику канцелярии, но в этот раз он решил послушать доклад.
Раздался сдержанный стук в дверь. Министр заявлялся в кабинет секунда в секунду.
— Что там известно про русского царя? — спросил король после того, как барон Клаузе разложил на столе свои бумаги.
— По Европе русский царь разъезжает инкогнито. Представляется Петром Михайловым и даже не откликается, если его называют как-то иначе. Во главе посольства стоит Франц Лефорт, швейцарец по происхождению. На Петра он имеет колоссальное влияние. По складу ума — типичный авантюрист. Образование получил начальное, но чрезвычайно умен, знает несколько языков.
— Какова цель посольства?
— Отыскать союзников против Турции. В прошлом году русские сумели отвоевать Азов и сейчас хотят закрепить успех.
— Неплохо было бы заполучить такого союзника, как Россия, в борьбе против Швеции.
— Похоже, что политические дела его совсем не интересуют. Он больше увлечен амурными делами.
— Он ухаживает за фрейлинами? — проявил интерес Август.
Министр скупо улыбнулся:
— Фрейлины требуют обхождения. Русский царь предпочитает действовать наскоком. Поэтому ему в основном приходится иметь дело со служанками и кухарками, которые не смеют отказать русскому царю. — Министр неожиданно рассмеялся, вспомнив нечто забавное. — Впрочем, был случай, когда он пытался добиться благосклонности одной саксонской крестьянки, невзирая на ее протесты. Он повалил ее в стог и хотел тотчас предаться амурным делам. Но из дома с косой в руках выскочил ее отец, и русскому царю пришлось ретироваться.
Курьезный случай рассмешил Августа:
— Ха-ха-ха! Хорошо, что русский царь хорошо бегает, а то саксонский крестьянин намял бы ему бока. Случаи с русским царем забавными анекдотами расходятся по всей Европе. Наши светские салоны изрядно заскучали, так что русский царь добавляет тему для разговоров. Что еще говорят о царе Петре?
— Он чрезвычайно неприхотлив в быту и в еде. Ведет себя, как простой мужик, одевается очень просто и дешево. Не любит носить украшений или каких-то отличительных знаков. По одежде его можно принять за обыкновенного слугу, если бы не вызывающие манеры, которые невольно бросаются в глаза. Кроме того, он выделяется среди прочих огромным ростом. Любит обедать среди прислуги. В его окружении почти не встретить родовитую знать, в основном он окружил себя мелкими дворянами.
— Однако он дальновиден. У мелкородных дворян нет столько спеси, сколько можно наблюдать у знати. Ими легче управлять. Мне нужен союз с Петром.
— Ваше величество, — распрямился министр, — мы делаем все возможное. Нам известно, что царевна Софья предпринимает шаги к тому, чтобы сместить царя с престола.
— А что царь Петр?
— Похоже, что он пока не знает об этом. Вместо себя на государстве он оставил князя Федора Ромодановского.
— Что это за человек?
— Он необычайно предан русскому царю.
— Его можно подкупить?
— Не думаю, — уверенно отвечал министр. — От царя он получает большое жалованье. Кроме того, Петр награждает его всевозможными милостями. Он имеет большие наделы с крепостными крестьянами.
— Какие у него недостатки?
— Он имеет массу пороков, ваше величество. Он невежествен, жесток, едва ли не все свое время проводит в застенках. Любит сам допрашивать узников и пытать их. Но вместе с тем необычайно честен и очень предан Петру.
— Хорошо. Следите за каждым шагом русского царя и немедленно докладывайте мне о каждом его действии.
Министр Клаузе почтительно поклонился:
— Слушаюсь, ваше величество.
Глава 2 ГОСУДАРЬ, ТЕБЯ ХОТЯТ УБИТЬ
Курфюрст прусский в честь прибытия гостей организовал пышный прием, куда, кроме самого Петра и ближайших его приближенных, были приглашены наиболее именитые жители герцогства.
На Петра Алексеевича приходили смотреть, как на большую диковинку. Почти каждого восхищал гигантский рост царя, простота его в общении, а дам умиляла горячность, с которой русский государь рассказывал о премудростях плотницкого искусства. Причем каждую из них он непременно зазывал на верфь, где обещал продемонстрировать корабельное мастерство. Женщины закатывали глаза и млели только от одного прикосновения «герра Питера».
Особенно Петру приглянулась молоденькая фрейлина из окружения герцогини. Лицом белая, как снег, и с золотыми пушистыми волосами, она напомнила ему очаровательную Анну Монс. Странное дело — в великом посольстве Петр неожиданно позабыл не только о своих прежних возлюбленных, но даже о покинутой супруге.
Фрейлину невероятно забавляла неправильная немецкая речь царя, и она весело фыркала едва ли не на каждое государево слово. Дело складывалось к тому, что он в ближайшие минуты должен был увести ее в густоту тенистого сада, чтобы наедине с прелестной «пастушкой» постигнуть все премудрости «плотницкого мастерства».
В зал вошел озабоченный Меншиков. Отыскал взглядом среди шумного веселья Петра Алексеевича.
— Чего хотел? — невесело буркнул царь, не отрывая глаз от соблазнительной девицы.
— Государь, наедине бы поговорить.
— Что так? — смерив любимца неодобрительным взглядом, спросил самодержец.
В последнее время Алексашка досаждал невеселыми новостями. Широкая ладонь Петра уверенно опустилась на колено девушки.
— О слове и деле государеве говорить хотел…
— Она не понимает по-нашему.
Лицо девушки было бело-молочным, будто бы накрахмаленным. Внешне она напоминала нарядную куклу, какую можно приобрести на ярмарке.
А хороша, чертовка! Иноземные девки так и липнут к государю!
— Изменщик — окольничий Степан Глебов, как и отписано было князем Ромодановским.
— Вот оно как! — огорчился не на шутку Петр Алексеевич. — А я-то думал, наговоры. Что там?
— Мы тут его малость под пыткой допросили. Так он признался, что сам передал французам, будто бы ты морем надумал ехать.
— Зачем же это им надобно?
— Убить тебя хотят, государь, — тихо произнес Меншиков. — Не могут тебе простить того, что ты у них из-под носа Польское королевство увел.
Петр действовал решительно. Он уже давно не знал отказа в любовных потехах. Его ладонь бережно поглаживала девичье колено, после чего приподняла краешек платья.
— И как же они хотят меня убить? — подивился государь. — Я здесь, а Франция далеко.
— Вроде хотят пиратов нанять, чтобы судно твое потопить.
— Ишь ты, черти! — неожиданно развеселился Петр Алексеевич. — Не успокоились еще. Где этот плут?
— Мы его в каморке заперли, а к нему караул приставили. Что будем делать, государь?
Глянув на улыбающуюся девицу, вздохнул:
— Эх, Алексашка, не даешь ты мне с девками побаловаться. Посмотри, как на меня эта краля смотрит. — Широко улыбнувшись, продолжал: — Я ведь теперь почти неженатый, можно сказать. — Рука государя обхватила девичий стан. — Так что мне о государыне нужно подумать. Глядишь, она и царевной может стать. Знаешь, как ее величают?
— Не ведаю, государь.
— Гретхен! А мы крестим ее в православную веру и назовем, к примеру, Галиной, а то и Катькой! Так что ты, Алексашка, еще и кланяться ей будешь!
— Петр Алексеевич, — взмолился Алексашка Меншиков, — надо бы решить, что делать-то!
— Эх, Алексашка, никакого понимания не имеешь. Не даешь ты мне с девицей потолковать, а ведь я ее плотницкому делу хотел обучить и лавку для этого подходящую выбрал. — Поднявшись, продолжил: — Попрощаться мне с курфюрстом надобно, не сбегать же мне с бала, в мою честь устроенного.
Второй этаж заполнили музыканты. Задвигав стульями, расселись по своим местам. Под взмах коротенькой дирижерской палочки зазвучала музыка.
Приглашенные, разбившись на пары, принялись танцевать котильон. Мужчины были в парадной форме, в ботфортах и без шпор, на головах — накрахмаленные букли. И от особо ретивых кавалеров крахмал разлетался во все стороны, заставляя дам заходиться в аллергическом кашле.
Девушка перехватила ладонь государя.
— Кажись, она танцевать изволит, Петр Алексеевич.
— Гретхен, — промолвил Петр, — я ведь могу только гопака, да вот еще русского.
В самом центре зала в белых рейтузах и голубом камзоле выделялся прусский курфюрст. По грациозным па было заметно, что он преуспел не только в баталиях, но и в танцах. Его партнершей стала молоденькая фрейлина с невероятно милым лицом. Люстра в тысячу свечей позволяла беспристрастно фиксировать малейшее движение лицевого нерва. Длинные ресницы подрагивали, а румяна, намазанные скорее всего отварной свеклой, слегка поползли от пота, оставляя небольшие дорожки.
— Вот что, Алексашка, нам нужно музыкантов в Москву выписать. О, как играют! А наши-то скоморохи только в барабаны умеют стучать. От их потехи в голове гудит!
Смолкли последние аккорды. Проводив девушку до места, курфюрст направился к Петру.
— Кажется, ты заскучал, Питер?
— Что ты, Фридрих, разве в таком обществе и с такими дамами можно заскучать? — очень убедительно произнес царь. — Да вот только идти нужно.
Весь вид государя говорил о том, что для поднятия веселья не помешала бы пара сотен петард да салют на половину неба.
— Тогда в чем же дело? Оставайся еще.
— Ждут государственные дела.
— Мы так и не обсудили с тобой главное.
— Союз против Швеции?
— Вот именно. Против Карла XII. Наши армии могут быть хорошей прививкой против его могущества.
— С превеликим удовольствием, Фридрих, — произнес государь.
Курфюрсту очень импонировал этот простоватый плотник царского звания. Но что-то подсказывало ему, что Питер не так прост, как это могло показаться на первый взгляд.
— Только я вот что предлагаю, не будем подписывать никаких документов. Просто дадим слово соблюдать союзнические обязательства. Потому что наши слова значат куда больше всех этих подписей и печатей!
— Договорились, — пожал государь протянутую руку. — Если Карл начинает войну с тобой, я выступаю против Швеции, если же Карл выступает против России, то ты объявляешь ему войну.
— О да! — широко заулыбался курфюрст, потрясая протянутую руку.
С русским царем не будет особых проблем.
— Надеюсь, что мой уход не омрачит общего праздника?
Герцог обезоруживающе улыбнулся, посмотрев в конец зала. Фаворитка, окруженная поклонниками, не скучала. Но все немедленно откланяются, стоит ему только приблизиться.
— Позвольте мне проводить вас до двери.
Петр Алексеевич широко улыбнулся:
— Не утруждайте себя, курфюрст. Ведь я всего лишь бомбардир Михайлов.
Фридрих весело рассмеялся:
— Ваше положение освобождает меня от многих официальных условностей.
С балкона на втором этаже вновь зазвучал слаженный оркестр. Веселье переходило во вторую фазу.
— Позвольте мне тогда с вами распрощаться. Ведь дамы такие обидчивые.
Петр Алексеевич удалился. Улица встретила его пронизывающим ветром. Застегнув камзол на все пуговицы, поторопил поежившегося Меншикова:
— Ну чего рот раззявил?! Веди! Где он?
В многочисленном обозе посольства, состоящем из нескольких сот слуг, ехало еще полдюжины палачей. Так, на всякий случай… Полгода заплечных дел мастера харчевались за государев счет, и вот сейчас в них настала нужда.
Явился Алексашка Меншиков. Не церемонясь, поскидывал с постелей разнеживавшихся палачей и во всеуслышание объявил о том, что пора отработать скормленный хлебушек!
Для пыточной Меншиковым было подобрано место в подвале дома, где квартировал государь. Поначалу тут хранилось бутылочное вино, которого было такое огромное количество, что им могла упиться половина Пруссии. Но недавно выпили последнюю бутыль…
Осмотрев приглянувшийся подвал, палачи сочли его весьма удобным. Самое главное, что через метровую толщину стен наружу не пробивался ни один звук. Потому, не будоража покой горожан, можно без боязни выкручивать руки крамольникам.
Соскучившись по работе за время вынужденного безделья, палачи старались вовсю. Для начала поломали изменнику нос, а когда тот, отплевываясь от крови, пообещал наказать злодеев, вывернули скулу.
Подпирая макушкой своды, государь Петр Алексеевич спустился в подвал. Трое палачей в красных рубахах стояли полукругом подле человека, подвешенного за стянутые руки к торчащему из свода кольцу. Лица крамольника не разглядеть, оно залито запекшейся кровью, длинные волосы неприбранными лохмотьями стелятся по плечам и груди. Нескладный широкоплечий отрок с длинными обезьяньими руками примеривался раскаленными щипцами к изменщику.
— Глянь-ка сюда, милок. Ты, часом, щекотки не боишься?
— Прочь поди! — посуровел отчего-то царь, зыркнув зло на детину потемневшими глазами.
Шарахнувшись в угол от сурового взгляда государя, палач примолк.
Государева трость уперлась в грудь изменника, как если бы хотела проделать в самом центре дыру, затем медленно поползла вверх, приподнимая подбородок.
— Вот, значит, как ты платишь за добро. И родитель твой, и дед русским государям служили, а ты вот оно как… К супостату решил податься. Ведь клятву же ты мне давал! Крест чудотворный целовал! Сколько же ты получил за свою измену?