Через полчаса все было готово. Он надежно закрепил кол вертикально, поставив рядом бутылку с растительным маслом. После этого он отошел на несколько шагов назад, любуясь проделанной работой.
– Ну вот, – произнес клоун с чувством выполненного долга. – Все считают, что кол якобы выходит изо рта, но в летописях древних говорится, что чаще всего острие выходило между ребер или из-под подмышки казненного. Откуда оно выйдет у тебя, когда твои великолепные волосы больше не смогут держать твой вес, Аня? Держу пари, что через подмышку. Ребра – это как-то неэстетично. Преуспевающая, красивая женщина с потрясающей внешностью, сейчас ты болтаешься, как баранья нога на крюке...
Тело Анны медленно покачивалось, ее маленькие белые кроссовки изредка задевали вкопанный кол.
– Итак, последний звонок! – завопил клоун, хлопнув в ладоши. Суетясь и похрюкивая, он поменял кассету, поставив симфонию Моцарта. Потом достал из рюкзака хлопушку, выдернул шнур, раздался гулкий хлопок, и все пространство заискрилось от летающих конфетти. Клоун запрокинул шампанское, делая большие глотки и ловя раскрашенным лицом цветные чешуйки конфетти, потом вытер губы и снова полез на стремянку. Клей уже «схватился», это хорошо. Он потянулся к цепи, но вдруг вспомнил о чем-то и извлек из кармана скальпель. Плотоядно улыбнувшись, он осторожно, стараясь не поранить женщину, сделал широкий надрез на ее джинсах в области промежности. Анна тихо застонала.
Пальцы клоуна зашевелились, как лапы какого-то опасного насекомого, и он, облизнувшись, отстегнул карабин, который соединял цепь с кожаными лямками. Тело Анны, теперь ничем не удерживаемое, повисло на собственных волосах, и от адской боли она моментально пришла в себя. Ее дикий, нечеловеческий крик заставил клоуна зажать уши, и он от неожиданности чуть не свалился со стремянки.
От крика пришла в себя Лиля и, недоуменно захлопав ресницами, скривила губы, готовая снова разреветься. Она пока не видела мать, но слышала ее душераздирающий крик, и от этого ей становилось еще страшней.
– А вот и я! – прокаркал клоун, появившись внезапно, как чертик из табакерки. В руках он торжественно держал белоснежный торт с вишенкой наверху. – Представление началось, – прошептал он, ставя торт на стол. – И оно будет долгим. Долгим. Очень долгим... Никаких антрактов...
Клоун развернул стул с Лилей так, чтобы она хорошо видела сосну, на которой, извиваясь в судорогах, тряслось тело матери.
– Не хочешь тортика? С ванилью? – откуда-то сверху услышала Лиля писклявый голос клоуна, и свет вокруг нее померк.
* * *Степан Лепетов с трудом продирался сквозь густые заросли. Он и не предполагал, что лес окажется таким громадным. Его дружбаны Игорек и Димка предложили пойти порознь, и он вскоре потерял их из виду. Хотя, если быть до конца честным, он не особенно и хотел этого побега. В итоге вышло как в классике: «Все побежали, и я побежал». Подкоп делался не один день, и так сложилось, что Степана перевели в злосчастную камеру как раз накануне побега.
Здоровенный, высокий, под два метра ростом, Степан Лепетов был на удивление покладистым и уравновешенным парнем, а его простое лицо и наивные синие глаза, которые так восхищали девчонок на воле, и вовсе не вязались с его внушительными габаритами и громадными кулаками. Он вырос в селе, с детства привыкший к тяжелой работе, и в их роду все потомки по мужской линии были огромными, сильными и выносливыми. Мать рассказывала, что прадед одним ударом кулака мог оглушить или даже убить быка.
Он был как скала, но эта скала была спокойной и добродушной и не причиняла никому вреда. Степан и оказался-то в зоне по глупому стечению обстоятельств. Глупому, но роковому.
Как-то друг Жорка уговорил его пойти на свидание с девчонками. Стеснительный девятнадцатилетний Степан после долгих уговоров согласился. Вечером, после танцев в местном Доме культуры (а какие еще развлечения прикажете искать молодежи в крошечном поселке, где всего одна кафешка на весь колхоз?), к ним пристала какая-то заезжая шпана. Слово за слово, началась драка. Девчонки убежали, а Степан бросился на выручку к Жорке – того уже вовсю мутузили. Наделенный от матушки-природы недюжинной силой, он без труда раскидал нападавших, как вдруг у одного из них в руке блеснул нож. Правда, воспользоваться оружием тот не успел, так как Степан огрел его пудовым кулаком по голове. Одного удара оказалось достаточным, чтобы парень отправился на тот свет, здоровья он был хилого, как потом пояснили эксперты. Хулиган – на кладбище, а Степан – прямиком в зону на два года за превышение пределов необходимой обороны.
Из положенного срока он отсидел полгода и мучительно скучал по дому. Когда он бежал вместе с сокамерниками, им двигала лишь одна цель – мама. Родная мамка, он так по ней скучает! То, что своими действиями он совершает еще одно преступление, Степана в тот момент как-то мало заботило. Это он осознал только сейчас и теперь отчаянно искал дорогу обратно в колонию. Но тщетно, никакого просвета среди высоченных деревьев не было и в помине, он бродил по этому лесу вторые сутки, дико проголодался и продрог. Ночью он пытался уснуть, спрятавшись за полусгнившим деревом, наломав себе вместо постели еловых веток, но сильно замерз и решил идти дальше. Он хотел лишь одного – выйти к людям.
Около четырех утра он наткнулся на куст ежевики и, царапая руки, обглодал его полностью. Однако ягоды не утолили его голод, а лишь раздразнили аппетит, и Степан брел дальше, спотыкаясь на каждом шагу.
Скоро он увидел, как впереди среди ветвей мелькнули какие-то цветные ленточки. И еще ему показалось, что оттуда доносятся странные звуки. Вроде какая-то медленная музыка. Степан убыстрил шаг, раздвигая руками ветки, и скоро очутился на странной полянке.
Он застыл на месте, раскрыв от изумления рот. Такое впечатление, что здесь недавно был цирк-шапито. На ветвях разноцветные гирлянды, воздушные шары и мишура, вся трава в блестках конфетти. Источником мелодичной музыки был видавший виды магнитофон «Филипс», подвешенный на сучок дерева. Посреди поляны стоял небольшой раскладной стол, а рядом на стуле... маленькая девочка, и Степан не поверил своим глазам – она была связана! Парень переменился в лице и, не раздумывая, кинулся к ребенку. Упав на колени, он стал разматывать скотч, которым была привязана кроха. Она что-то тихо проговорила, не открывая глаз. Степан обратил внимание, что ее губы в нескольких местах были прокушены до крови. Неожиданно ему показалось, что откуда-то из-за кустов доносится что-то похожее на храп, но он решил, что ему почудилось.
– Потерпи, милая, – бормотал Степан, освобождая ноги девочки. Краем глаза он увидел на столе разрезанный на куски торт. В одном из недоеденных ломтей, словно мачта в корабле, торчал скальпель. Вся поверхность стола была в разводах крема.
– Мам... мама, – вдруг просипела девочка и разлепила покрасневшие веки. Увидев Степана, она скривилась, по грязному личику покатились слезы, прокладывая чистые дорожки:
– Мама. Мама, цилк, мама.
– Сейчас, сейчас, – торопливо проговорил Степан. Он сорвал последние обрывки ленты и выпрямился. В нескольких метрах от него зашелестели кусты. Кто-то пристально наблюдал за ними из чащи.
Лиля попыталась встать на ноги, но не удержалась и осела на землю.
– Кто это сделал? – спросил Степан, помогая подняться девочке.
– Мама, – захлебываясь, крикнула Лиля, показывая куда-то пальцем. – Помогите... помогите, мама...
Степан медленно повернул голову. От увиденного ему стало дурно, и он потер воспаленные от недосыпания глаза. Может, у него глюки?!
На дереве висел человек. Женщина, молодая. Висела на собственных волосах. Белокурых, красивых волосах. А прямо под ней торчал длинный кол, который упирался прямо...
Степан с шумом выпустил из легких воздух и сломя голову кинулся к женщине. Взгляд лихорадочно метался по сторонам в поисках чего-то такого, что могло бы помочь ему снять эту девушку с дерева, хотя он даже не был уверен, жива ли она. Наконец он заметил валяющуюся в траве стремянку.
– Дяденька, быстлее! – умоляла девочка, задрав головку. Ноги не держали бедняжку, и она снова без сил опустилась в траву, безудержно плача.
– Сейчас, сестренка, – шептал Степан, взобравшись наверх. Он осторожно коснулся шеи несчастной, затаив дыхание. Пульс был, хотя и слабый. Взгляд его упал на ветку, на которой были намотаны волосы девушки. Все узлы намертво скованы толстым слоем клея. И какой зверь сделал это?! Он опять посмотрел на волосы подвешенной и вздрогнул – они не были белокурыми, как ему показалось вначале. Они были седыми.
Нож. Нужен срочно нож, чтобы обрезать волосы.
Он слез со стремянки, чуть не налетев на кол. Нет, сначала нужно выкопать эту хрень, иначе, как только он освободит девчонку, она прямехонько сядет на него. Он стал раскачивать кол, с отвращением чувствуя, что его ладони стали липкими. Что это, масло, жир?
Нож. Нужен срочно нож, чтобы обрезать волосы.
Он слез со стремянки, чуть не налетев на кол. Нет, сначала нужно выкопать эту хрень, иначе, как только он освободит девчонку, она прямехонько сядет на него. Он стал раскачивать кол, с отвращением чувствуя, что его ладони стали липкими. Что это, масло, жир?
– Я бы этого не делал на вашем месте, – вдруг раздался тихий, но уверенный голос. Притихшая к тому времени девочка издала нечеловеческий крик и упала лицом в траву, начиная биться головой о землю. Степан резко повернулся и опешил, увидев перед собой странного человека, который с интересом наблюдал за ним. Степан был в цирке всего один раз в жизни, но, увидев это существо с красным носом и в колпаке, он сразу вспомнил про клоунов. Вот только лицо у этого клоуна было не совсем таким, какие были у тех, что заставляли хохотать зрителей. В подкрашенных глазах существа светилось злобное веселье, губы задрались, как у пса, обнажая зубы.
Откуда он здесь? Или это и есть тот изверг, подвесивший женщину за волосы?
– Беги! – крикнул Степан девочке. Лиля словно ждала этой команды, могучий голос Степана подействовал на нее как ледяной душ. Прекратив крик, она, насколько позволяли ее истощенные силы, поползла куда-то в кусты. Степан продолжал раскачивать кол, но он, проклятый, был вкопан на совесть. На руках вздулись бугристые мышцы, воздух со свистом выходил из его глотки, но ненавистную деревяшку словно бетоном залили.
– По...помогите, – вдруг услышал он голос сверху. Степан поднял голову. Почерневшее, перекошенное от немыслимой боли лицо женщины, которое наверняка раньше было хорошеньким, глаза с мольбой смотрели на парня. – Помогите, он... оно убьет меня.
– Все верно, я убью ее. – Клоун самодовольно потер руки и зевнул. Он шагнул вперед и улыбнулся. – Наше Представление продолжается? Или у нас антракт? С лимонадом и пирожным-эклером? Кто вы, о таинственный незнакомец?
– Не подходи, задавлю, – грозно пообещал Степан, упрямо раскачивая кол. В конце концов он стал медленно поддаваться, и на лице клоуна появилась озабоченность.
– Милейший, отойдите в сторону, – сухо сказал он. Он сделал еще шаг, и это было его ошибкой – кулак Степана молниеносно впечатался ему в нос, отбросив клоуна назад, словно тряпку. Тот пискнул тонким, женским голосом. Накладной нос съехал в сторону, моментально пропитавшись кровью, которая полилась из настоящего носа существа.
– Ш-ш-ш-шшшш, – вскочив на ноги, клоун выгнулся как змея. – Бунт на арене?
– Убейте его... – прошелестела Анна.
Поднатужившись, Степан выдернул кол, отшвырнул его в сторону и метнулся к столу. Вытащив из куска торта скальпель, он остановился в раздумье. Убить эту мразь в шутовском наряде или сначала освободить девушку? Клоун молча стоял в стороне, старательно слизывая с верхней губы стекающую кровь.
Решив, что это пугало в колпаке больше не представляет опасности, Степан стал взбираться на стремянку.
– Ой-ё-ёй! – завопил неожиданно клоун, хотя на лице его блуждала глумливая ухмылка. – Ой-ёй, большой дядя обидел бедного, беззащитного клоуна, лучшего друга всех детей! Ой-ёй!
Он надел какие-то нелепые очки, чем-то щелкнул на дужке, и вдруг из его глаз в два ручья хлынули струи искусственных слез. Клоун «плакал».
– Потерпи, сестренка, сейчас все кончится, – шептали губы Степана. Он начал осторожно обрезать волосы Анны, поддерживая ее своей огромной рукой, чтобы хоть как-то облегчить страдания девушки.
Вдруг раздался хлопок, и он даже не понял, что произошло, лишь плечо обожгло острой болью. Он с недоумением покосился на руку и увидел, как на зэковской робе быстро расползается темное пятно крови.
– Оп-ля. Вуаля! – кривляясь, выкрикнул клоун и снова выстрелил. Вторая пуля угодила Степану в икру, вырвав клок мяса и впившись в соседнюю ель.
– Ух...уходите, – едва слышно промычала Анна. – Л...л...Лиллля! Аааааагг... ррррриии!!!...
Она хрипела и дергалась, как тряпичная кукла, ее седые волосы скрипели и трещали, начиная вместе с кожей отслаиваться от черепа, и Степан, несмотря на раны, протянул руку, намереваясь покончить с узлами.
– Гоп-ляля! – веселился клоун, приплясывая вокруг сосны и размахивая пистолетом. Ба-бах!
Скальпель, звякнув, стукнулся об ступеньку стремянки и упал на землю. Степан тупо смотрел на свой живот, в котором краснела дыра. Колени его подогнулись, и он грузно сполз вниз. Он был тяжело ранен, однако нашел в себе силы подняться. С трудом переставляя ноги, он поковылял к клоуну, чувствуя, как нижняя часть живота начинает неметь.
– Боже, сколько силы, – задумчиво проговорил клоун, делая шаг назад. Он уже перестал «рыдать», но очки не снял. – Сколько энергии, сколько жизни в этом могучем теле...
Он снова выстрелил, попав Степану в грудь. Очевидно, пуля задела легкое, потому что изо рта парня побежала кровь. Анна глухо рыдала, и эти звуки больше напоминали хрип смертельно раненного животного.
– Сс... ссука, – выдохнул Степан. Он упал на колени, все еще полный решимости добраться до цели, и на четвереньках полз к клоуну.
– Я начинаю вас уважать, – серьезно сказал клоун. – Такого выносливого объекта я наблюдаю впервые в своей практике. Но ваш номер мне уже наскучил, простите.
Прозвучал последний выстрел, клоун целил в голову. Степан застыл, будто неожиданно встретив невидимое препятствие, и медленно опустился на траву. Его чистые, голубые глаза удивленно смотрели на утреннее небо.
– Елки-палки, этот лопух мне все тут испортил, – обиженно выпятил нижнюю губу клоун. Недовольно сопя, как старик, он поднял кол, стряхнул с него налипшие песчинки и, сокрушенно покачав головой, принялся вкапывать его обратно. Когда все было готово, он пристроил кол между ног женщины. Анна издала слабый стон.
– Давай-давай, – подбадривающим голосом произнес клоун. – Эта сосисочка должна войти в твою булочку как по маслу. Замечательный хот-дог получится...
Неожиданно он дернулся, словно от удара. Как он мог забыть?!
– Лиля, котенок? – тонким голосом крикнул он. Черт, пока он возился с этим идиотом, девчонка куда-то исчезла! – Где ты, солнышко мое?! – нараспев говорил клоун. Беглые поиски не увенчались успехом – ребенок словно испарился в воздухе, как утренняя роса.
Оно было раздосадовано – Представление придется закончить раньше запланированного срока. И ждать дальше становилось опасным. Мало того, выстрелы мог кто-то услышать, какой-нибудь охотник или грибник. Клоун стал карабкаться на стремянку.
– Я люблю вас, Аня, – искренне произнес он. – Но, к сожалению, мой экспериментальный номер не удался. Человеческие волосы оказались прочнее, чем я думало. Можно было, конечно, навесить вам на ножки грузики и кожу на височках надрезать, но у меня на это нет времени. Так что после антракта с вашим неудавшимся спасителем перейдем ко второй части нашего увлекательного Представления.
Клоун начал рыться в своих испачканных травой панталонах и вскоре с радостным возгласом выудил зажигалку. Как оно не раз убеждалось, волосы горят очень быстро. А дальше... посмотрим, выиграет ли он пари насчет подмышки, хе-хе...
Большой палец мягко крутанул колесико зажигалки, рождая оранжевый язычок пламени.
* * *Весь вечер я не находил себе места. Особенно раздражало два обстоятельства. Первое – я никак не мог простить Вике ее демонстративный трах с Женей. Причем к последнему я не испытывал совершенно никакой неприязни, хоть они меня с Костей постоянно подкалывали. Как говорится, сучка не захочет... дальше сами знаете. А Вика... Ну и что, что у нас тогда ночью ничего не вышло? Подумаешь, трагедия какая! В любом случае это разве повод, роняя слюни, бежать в кусты и раздвигать ноги перед другим парнем? Пусть даже он из ее группы?
Второе, что не давало мне покоя и даже откровенно пугало, это безвестное исчезновение Кирилла. Он так и не вышел на связь, и, насколько я понял, после моих откровений в ментовке он стал подозреваемым номер один в деле пропажи Анны и ее дочки.
Я послонялся по дому, включил радио, но тут же выключил – там передавали только одно: «Пропала без вести... Хотина Анна... заприте двери... не выходите на улицу вечером без надобности...» и все в таком духе.
Я бродил по комнатам и зачем-то открыл кладовку. В следующее мгновение я отпрянул назад, тяжело дыша, – мне почудилось, что в углу притаилась сгорбленная фигура. Затем первый испуг прошел, я включил свет, и вздох облегчения вырвался из моей груди. То, что я принял за человека, оказалось плащом отца на вешалке, стоявшие под ним болотные сапоги дополняли общую композицию. То немногое, что осталось от моего папы.
«Интересно, смог бы мой батя в паре с этим Боковым найти этого отморозка?» – почему-то подумал я. Медленно шаркая старыми тапками, я подошел к плащу. От него пахло пылью. Нужно как-нибудь почистить его.