Когда германское наступление осенью 1914 года было остановлено на Марне, старый фельдмаршал Хеслер сказал, что войну можно считать проигранной, а генерал Мольтке сказал это лично кайзеру. Но когда немцы внимали предостережениям? Они продолжали сражаться, а в первые месяцы 1917 года начали неограниченную подводную войну. Разумные люди уже тогда говорили о недопустимости этого шага. Посол Германии в Вашингтоне граф Бернсторф убеждал свое правительство отказаться от разбоя подводных лодок, ибо это неминуемо приведет к вступлению в войну Соединенных Штатов. Профессор Макс Вебер разослал предостерегающий меморандум министру иностранных дел и лидерам политических партий – но тщетно, его никто не пожелал слушать. Людендорф и пангерманисты продолжали упрямо гнуть свою политическую линию.
В начале войны германские политики и генералы вовсю грезили об огромных территориальных приобретениях и мечтали о «мире с позиции силы», о «мире Гинденбурга». Пангерманисты под руководством своего вождя Класса еще в 1914 году составили список будущих аннексий. Националист и крупный промышленник Гугенберг говорил в 1915 году кайзеру, что Бельгию ни под каким видом нельзя отдавать даже в обмен на новые колонии, ибо Бельгия и Северная Франция исключительно важны для германской промышленности. Что же касается Востока, то там Германия хотела приобрести обширные сельскохозяйственные угодья, чтобы прокормить растущее население промышленных областей. Крупп, Стиннес, Тиссен, Кирдорф, Штреземан, Людендорф, Тирпиц и многие другие генералы придерживались того же мнения. Генерал Гренер уже в 1916 году считал, что в лучшем случае война может закончиться вничью. Протрезвевший в ходе войны профессор Фридрих Майнеке заявил в 1917 году: «Политика завоеваний и насилия, проводимая консерваторами, пангерманистами и горячими головами из партии отечества, должна вылиться в подавление стремления нации к политической свободе и в установление военного деспотизма. Это очень серьезная опасность, каковой мы должны всеми силами остерегаться. Насильственная внешняя политика приводит к насилию и в политике внутренней». Как всегда, предостережения разумных немцев не были услышаны. Правда, уже в конце 1916 года кайзер делал робкие попытки нащупать возможность заключения мира, но, так как он не сделал ни одного конкретного предложения, все его попытки закончились ничем.
Когда осенью 1917 года рухнул русский фронт, немецкие поборники аннексий решили, что их мечты о натиске на Восток стали явью. Русские предложили мир без аннексий и контрибуций, и с таким миром были согласны партии католиков и социалистов. Но правые партии придерживались иного мнения, и еще меньше был согласен с ними Людендорф. Они были полны решимости отрезать от России изрядный кусок. Свои притязания правые прикрывали предлогом самоопределения наций. Переговоры затянулись, к полному отчаянию австрийского министра иностранных дел графа Чернина. В Вене начинался голод, и поставки зерна с отторгнутой Украины могли помочь предотвратить надвигавшуюся революцию. Быстрое заключение мирного договора, кроме того, позволило бы Людендорфу перебросить высвободившиеся на Востоке армии на Западный фронт, улучшив там положение на предстоявшие трудные месяцы. Но Людендорф был непреклонен и требовал от России безоговорочной капитуляции. Когда Кюльман спросил Гинденбурга, зачем он с такой настойчивостью добивается территориальных уступок, фельдмаршал ответил: «Я хочу обеспечить свободу маневра нашего левого фланга в будущей войне против России». Русские были вынуждены принять небывало тяжелые условия и 3 марта 1918 года подписали договор.
Кюльман не так невинен, как хочет казаться. 3 декабря 1917 года он говорил кайзеру о необходимости оторвать Россию от западных союзников. Для этого он занялся подрывной деятельностью в русском тылу, поддерживая большевиков и посылая им деньги по различным каналам. Когда союзники отвернутся от России, говорил Кюльман кайзеру, она обратится за помощью к Германии. Кайзер согласился с умным министром иностранных дел, и Людендорф, как это хорошо известно, разрешил Ленину покинуть Швейцарию и проехать через Германию в Россию в опломбированном вагоне. Профессор Фёрстер, который в то время уже эмигрировал из Германии и жил в Швейцарии, сказал немецкому послу в Берне, что это безумие Людендорфа однажды обрушится на головы немцев. «Если бы этого не случилось, – говорит сегодня Эдвард Крэнкшоу, – то в России не было бы большевизма, не было бы ни Ленина, ни Сталина, как не было бы в Германии Ульбрихта».
Обратимся теперь к знаменитым четырнадцати пунктам президента Вильсона, о которых немцы сложили массу вводящих в заблуждение легенд. В Германии и Австрии ответы на предложения Вильсона были опубликованы в конце января 1918 года. Австрия приняла его предложения; Германия, верная своей политике войны до конца, отклонила все попытки Запада «вмешаться» в восточные дела Германии и уклонилась от прямого ответа в отношении Бельгии. Немцы все еще были уверены, что смогут одержать победу на Западе после урегулирования дел с Россией. 11 февраля Вильсон обратил внимание немцев на их собственную резолюцию от 19 июля 1917 года, в которой торжественно провозглашался мир уступок, исключающий аннексии и контрибуции. Когда же рейхстаг одобрил диктат Брест-Литовска и Бухареста, Вильсон в апреле 1918 года заявил, что принимает вызов. 27 сентября 1918 года он повторил немцам, что после заключения мирных договоров в Бресте и Бухаресте Германия не получит мира в результате переговоров. Теперь он, Вильсон, знает, что немцы не имеют ни малейшего понятия ни о чести, ни о справедливости. Это надо особо подчеркнуть, ибо немцы и сегодня лгут, что Вильсон предал их, и эта ложь прочно засела в немецких головах до сего дня. Джордж Кеннан напомнил нам (и его слова были несколько лет назад переведены на немецкий язык), что Версальский договор стал следствием поведения немцев в Бресте. Однако в умах немцев в период с 1918 по 1933 год сложилось впечатление, что германская история началась с Версальского договора, как будто до него не было ничего. Так же как в умах сегодняшних немцев прочно укореняется мысль о том, что история Германии началась в 1945 году. Немцы всегда присваивают себе привилегию делать, что им заблагорассудится, но никогда не принимают на себя ответственность за содеянное.
Карл Краус, который, по его словам, вел непримиримую тридцатилетнюю войну против австрийской и немецкой ментальности, не прекращал ее и во время Первой мировой войны. В то время, когда сбитые с толку австрийцы и немцы, ликуя, были уверены в победе над коварным Альбионом (Боже, покарай Англию!), Краус говорил, что после 1 августа 1914 года он поверил только в одно: в то, что мир превратился в гигантский ком грязи. Развязанная война была величайшим преступлением за всю историю человечества, войной воров и убийц, отпетых кретинов. Единственный, кто произнес правдивые слова об этой войне в самом ее начале, – один русский министр, сказавший: «Эта война – сплошное бесстыдство». В начале октября 1918 года Краус писал: «Вера, за которую до последнего дыхания цеплялись люди и лошади, вера в то, что – вопреки Небу – мир будет спасен германцами, ныне похоронена. Теперь есть надежда, что мир будет спасен от германцев». «Наши противники требуют сдачи германской артиллерии. Это безумие. Единственным логичным требованием стало бы требование сдачи германского мировоззрения». О себе Краус сказал: «Если вы не хотите придавать положительного значения двум тысячам страниц военных номеров моего «Факела», то вам, по крайней мере, придется признать, что изо дня в день я легко опровергал самые мерзкие измышления власти, видел истину во лжи и право в бесправии, разум в безумии». Вслед за этим Краус цитирует слова Горацио из «Гамлета»:
Германское мировоззрение, о котором Краус говорил в 1918 году, расцвело пышным цветом в период с 1918 по 1933 год. Краус стал свидетелем этого расцвета и ответил на него замечательным эссе в триста страниц «Третья Вальпургиева ночь» (Die dritte Walpurgisnacht). Он умер в 1936 году. Когда в 1938 году Гитлер вступил в Вену, его подручные снесли дом, в котором жил Краус, и уничтожили все хранившиеся там рукописи. Австрийский поэт Бертольд Фиртель, находясь в изгнании в Америке, написал в 1941 году четверостишие, в котором говорилось: «Ты с самого начала предвидел ужас, материализовавшийся [в 1933 году]. Ты видел его приближение, когда его не замечал никто, потому что мучивший тебя кошмар был глубже, чем у всех других».
Епископ Мюнстера граф фон Гален писал в 1919 году: «Прусская Германия не умела добиваться любви своих подданных. Вечный авторитаризм государства отчуждал от него граждан. Государство было всё, индивид – ничто. У индивида нет иной свободы, иного права и иного самоопределения, кроме тех, что дарует ему государство, и потому оно является единственным источником национальной вины. Это болезнь, от которой Германский рейх, несмотря на свой внешний блеск, зачах и погиб. Это случилось из-за идеи обожествленного государства, всемогущего и никому не подотчетного». Француз Поль Клодель сказал немцам в 1919 году: «О нация, исполненная слепой воли и физической ненасытности! Дурно крещенная нация, не кажется ли тебе, что своим аппетитом ты превзошла самого Бога? Тебя охватил пафос смерти, в то время как других охватил пафос надежды. Ты сама не знаешь, что тебе нужно. Тебе не нужно завоевание, тебе нужна собственная погибель. Ты несешь с собой одну только смерть. Только смерть утолит твою вечную жажду».
Германское мировоззрение, о котором Краус говорил в 1918 году, расцвело пышным цветом в период с 1918 по 1933 год. Краус стал свидетелем этого расцвета и ответил на него замечательным эссе в триста страниц «Третья Вальпургиева ночь» (Die dritte Walpurgisnacht). Он умер в 1936 году. Когда в 1938 году Гитлер вступил в Вену, его подручные снесли дом, в котором жил Краус, и уничтожили все хранившиеся там рукописи. Австрийский поэт Бертольд Фиртель, находясь в изгнании в Америке, написал в 1941 году четверостишие, в котором говорилось: «Ты с самого начала предвидел ужас, материализовавшийся [в 1933 году]. Ты видел его приближение, когда его не замечал никто, потому что мучивший тебя кошмар был глубже, чем у всех других».
Епископ Мюнстера граф фон Гален писал в 1919 году: «Прусская Германия не умела добиваться любви своих подданных. Вечный авторитаризм государства отчуждал от него граждан. Государство было всё, индивид – ничто. У индивида нет иной свободы, иного права и иного самоопределения, кроме тех, что дарует ему государство, и потому оно является единственным источником национальной вины. Это болезнь, от которой Германский рейх, несмотря на свой внешний блеск, зачах и погиб. Это случилось из-за идеи обожествленного государства, всемогущего и никому не подотчетного». Француз Поль Клодель сказал немцам в 1919 году: «О нация, исполненная слепой воли и физической ненасытности! Дурно крещенная нация, не кажется ли тебе, что своим аппетитом ты превзошла самого Бога? Тебя охватил пафос смерти, в то время как других охватил пафос надежды. Ты сама не знаешь, что тебе нужно. Тебе не нужно завоевание, тебе нужна собственная погибель. Ты несешь с собой одну только смерть. Только смерть утолит твою вечную жажду».
12. От республики к рейху
До Первой мировой войны немцы жаловались на злокозненный мир, стремившийся окружить и раздавить их – невинных овечек, а после поражения пустили в ход легенду об ударе ножом в спину. В наше время популярной стала еще одна легенда – о том, что Версальский договор стал причиной возвышения Гитлера. Многие так думали и до 1933 года, хотя уже тогда Герман Гессе говорил немцам: «Фальшиво отрицая вину за развязывание войны, перекладывая всю ответственность за те условия, что сложились в Германии, на плечи наших «врагов», вы создаете, как мне думается, атмосферу политической тупости, лжи и незрелости, что может привести в конечном счете к еще одной войне».
Едва немцы пришли в себя после пережитого 9 ноября 1918 года потрясения, как в стране начала распространяться ложь о том, что германская армия потерпела поражение не на фронтах. Сам президент Эберт сказал это, приветствуя возвращавшиеся в Берлин полки, которые торжественным маршем, с музыкой и развернутыми знаменами проходили под Бранденбургскими воротами. Быстро распространилась другая формула – «мы потерпели поражение на внутреннем фронте». Историк Ганс Дельбрюк, который в 1917 году осуждал безответственное поведение пангерманистов, писал в 1919 году: «Мы потерпели поражение, потому что не ставили перед собой достижимых целей и потому что наша политика была лишена всякого разумного содержания». Но пангерманисты в Бамбергском манифесте 1919 года провозгласили: «Планируется культивирование расового превосходства отбором всех одаренных древними германскими добродетелями лиц и всяческое содействие им; планируется борьба против тех сил, которые тормозят и извращают расовое развитие нашей нации, в особенности же борьба с засильем евреев в экономической и культурной сфере. Наш союз не может доверять нынешнему правительству, как не может считать настоящее положение адекватным для немецкой нации».
Генерал Людендорф говорил лидеру Пангерманского союза Генриху Классу: «Я уверен, что причина всех наших несчастий кроется в том, что руководители армии и пангерманисты не сумели вовремя посмотреть друг другу в глаза. Тем более нам надо сотрудничать теперь!» Генерал Фрич, который впоследствии стал жертвой Геринга и Гиммлера, вскоре после событий 1918 года пришел к выводу, что Германии, для того чтобы снова стать великой державой, придется выиграть три битвы: 1) битву против рабочего класса; 2) битву с католической церковью; 3) битву с евреями. В 1938 году он писал другу, что Гитлер уже выиграл битву против рабочего класса и готов выиграть битву с церковью. «Теперь предстоит самое трудное сражение – с евреями. Надеюсь, все понимают трудность этой борьбы». Для Людендорфа после 1918 года было ясно как день, что Германию разрушили евреи и католики. В начале революции, опасаясь расправы, он бежал из Германии, но вскоре вернулся, сказав своей жене: «Революционеры были настолько глупы, что сохранили нам жизнь. Если бы мне удалось захватить власть, то от меня они бы не дождались пощады.
Я бы со спокойной совестью вздернул Эберта, Шейдемана и их дружков и с удовольствием смотрел бы, как они болтаются на виселице». Кайзер назвал Людендорфа Зигфридом нашего времени, а Гинденбурга – «нашим Вотаном». Именно Вотан и Зигфрид изобрели легенду об ударе ножом в спину. Бесчестная легенда об ударе в спину все больше и больше отравляла политическую атмосферу, так как ее – легенду – изо всех сил раздували националисты и нацисты. За сто пятьдесят лет до этого Иммануил Кант опубликовал трактат «О вечном мире», где сформулировал свой категорический императив: «Поступать надо так, чтобы поступки могли стать универсальным законом». Легенда об ударе в спину была включена и в «Мою борьбу». Людвиг фон Рудольф, награжденный высшим баварским орденом за мужество, проявленное в Первой мировой войне, в 1924 году публично заявил, что легенда об ударе в спину – ложь от начала до конца.
Поначалу Людендорф и Гитлер были близкими друзьями, и Гитлер, вслед за рыкающим генералом, публично говорил о ноябрьских преступниках, ответственных за несчастья Германии. Своему близкому окружению Гитлер, однако, говорил, что есть две причины, по которым следует воздать должное социал-демократам: они свергли династию Гогенцоллернов и консолидировали единство рейха. Действительно ли это так? Партии сторонников аннексий после 9 ноября 1918 года попрятались в подполье, а один из их лидеров граф Вестарп даже бежал за границу. Но очень скоро все эти люди оправились и с удвоенной силой повели борьбу с новой республикой. Франц Зельдте, который впоследствии стал одним из самых рьяных сторонников Гитлера, уже 25 декабря 1918 года организовал «Стальной шлем» – союз, призванный собрать под свои знамена вернувшихся с фронта солдат для борьбы с революционерами. Стальной шлем был предназначен для борьбы, как писал националист Вернер Боймельбург, «с бесчестьем во внутренних и международных делах среди всеобщего беспорядка».
Снова поднявшие голову пангерманисты заявляли: «Мы не можем ни доверять нынешнему правительству, ни признать республику подходящей для немецкой нации формой правления. Нынешнее правительство ответственно за поражение. Так как мы знаем, что наши главные враги – и среди них даже немцы – хотели уничтожить Германскую империю, то мы требуем войны с использованием любого оружия, чтобы сломить злобную волю наших врагов». Промышленники, богатейшие финансисты, а также бывшие князья и аристократы финансировали националистов всех мастей и оттенков – это были те же люди, что несколько лет спустя начали финансировать Гитлера.
В 1919 году лидер пангерманистов Генрих Класс опубликовал под псевдонимом Эйнхарт восьмое издание своей «Немецкой истории». Известно, что Гитлер читал эту книгу с «глубоким волнением». Что же он там вычитал? «Нация и империя пали, потому что не имели сильного руководства». Парламентская демократия оказалась роковой для Германии, «такой же роковой, как отказ от идеи власти и вождя». Прочитав это, Гитлер решил стать политиком.
Другими героями дня стали генералы, получавшие пенсии от государства, которое они страстно ненавидели. Один из них, генерал-полковник фон Эйнем, в 1933 году признался, что всегда ненавидел социал-демократов и всегда со спокойной совестью боролся с ними, потому что их идеи вредны для рейха. Писатель Теодор Пливье написал книгу, направленную против этих генералов, – «Кайзер ушел, но остались его генералы».
По-другому вел себя только один генерал – граф Пауль фон Шёнайх. После обычной офицерской карьеры в прусском гвардейском полку он со временем понял и осознал близорукий эгоизм партий правого крыла. Он спросил себя, почему Великобритания смогла избежать серьезных потрясений в течение последних столетий, и нашел ответ: «Потому что английские аристократы всегда вовремя понимали дух перемен и, проявляя мудрую проницательность, хотя, конечно, не всегда с легким сердцем, добровольно жертвовали частью своих привилегий». Шёнайх противопоставлял это поведение британского правящего класса «демоническому неистовству немецкой аристократии» и правых экстремистов, неспособных понять, что кончилось время прусского полицейского государства, и обвинил немецкие школы и университеты, не допускавшие у молодежи никакого инакомыслия: допускалось только согласие с истеблишментом. Он один возражал генералу Бернгарди, «злому духу пангерманского движения», который своими книгами «много сделал для того, чтобы сплотить мир против нас». Бернгарди, как и остальные генералы, не понимал, «что старая власть и формы правления должны полностью исчезнуть, ибо верховенство армии над гражданским правительством привело, с одной стороны, к рабской покорности, а с другой – к высокомерию власти. Теперь эти самовлюбленные надменные лидеры придумали легенду об ударе в спину, чтобы переложить вину на чужие плечи. Они постоянно упрекали и порочили демократическое государство, говоря: «В прежние времена все было монархическим и хорошим, а теперь – все республиканское и плохое». Эти твердолобые кричат: «Кто не консерватор, тот не может быть порядочным человеком», они ненавидят демократию, потому что «демократия требует понимания точки зрения другого человека. Но они не хотят управлять разумными людьми, им нужны глупые подданные». Тщетно генерал Шёнайх предостерегал: «Германизм не спасет мир». Нет нужды говорить, что все реакционеры дружно ненавидели храброго генерала, но его не удалось запугать. В 1925 году он, в соавторстве с лидером Немецкой лиги прав человека, Отто Леманом-Руссбюльдтом, опубликовал «Белую книгу о черном рейхсвере». Генерал Шёнайх был арестован после прихода Гитлера к власти, но через несколько месяцев вышел на свободу. Леман-Руссбюльдт, который в 1918 году написал брошюру о реальных причинах поражения Германии на Западном фронте, в 1933 году бежал в Великобританию, где и провел все двенадцать лет гитлеровского «тысячелетия».