— А что, если они перед смертью танцевали?
— Что-о-о! — Ошеров даже привстал со стула, на котором сидел, и, сняв очки, протер глаза и присвистнул:
— Вот это фантазия! Где, с кем и, вообще, с какой стати они бы танцевали? Особенно Лариса Ванеева… Это пришло тебе в голову только из-за того, что она — бывшая балерина?
— Да нет… Просто она была одета в танцевальный костюм… Итальянский.
— Вот даже как? Ты имеешь в виду красную юбку и белую блузку? Но ведь то, что Ванеев ее в этой одежде никогда не видел, еще не свидетельствует о том, что у нее ее не было. Она могла заказать ее где угодно. Да любой портнихе в Вязовке…
— Может, оно и так, да только красная ткань, из которой сшита, к примеру, юбка, не продается ни в одном из магазинов не только Вязовки, но и в радиусе пятисот километров от города. Что ты на это скажешь?
— Но откуда ты все это знаешь?
— Знаю. У меня есть приятельница-переводчица с итальянского. Она видела танцевальную группу из двенадцати молоденьких итальянок, которые приезжали на юбилей нашего города. Они танцевали именно в этих костюмах… Я только что приехала из города, чтобы ты знал…
— А зачем тебе все это?
— Говорю же, я — писательница. А потому любопытная донельзя. Тебя это раздражает?
— Нет, напротив, меня это восхищает. Так, может, ты и напишешь об этом?
— Нет, скучная тема: деревня, какие-то убийства, красные юбки… Читатели любят читать о чистеньких городских шлюхах, разъезжающих в «мерсах» и «кадиллаках» в норковых манто и с пистолетиками в сумочках из змеиной кожи. Да чтоб непременно были связаны с мафией, можно даже с сицилийской… А ты говоришь: «напишешь об этом». О чем? И вообще, я завтра уезжаю. Ну вот, собственно, и все. Мне пора…
— Но ведь ты же зачем-то пришла ко мне?
— Да, конечно. Я просто хотела посмотреть, как живет сельский доктор…
— Ну и как, понравилось?
— Да. Неплохо тебе здесь живется. Только непонятно, откуда такой достаток? Ты берешь деньги со своих пациентов?
— Нет. Просто я здесь совмещаю многих врачей… Да практически всех. Я поставил условие перед администрацией Вязовки, что останусь лишь в том случае, если мне позволят не только работать за хирурга, гинеколога, зубного врача и прочих, но и получать за них за всех деньги. Я же их лечу, поэтому они и пошли мне навстречу… Они ведь не совсем идиоты, понимают, что добровольно в эту дыру все равно никто не приедет, а насильно никого не заставишь. Вот и все объяснение. Кроме того, если мне потребуется лес или кирпич, песок или щебень, стекло или я не знаю что, — мои пациенты всегда сделают для меня все, что бы я только не попросил.
— Резонно. Я бы тоже написала про тебя отдельную книжку, если бы ты меня лечил. Ну все, мне пора. Проводи меня до калитки, а дальше я доберусь сама.
Ошеров хотел ее поцеловать, но она отстранилась. Глядя на этого доктора, такого преуспевающего и умного, который, несмотря ни на что, сотворил свой собственный мир в большом мире хаоса, она поняла, что недооценила его в тот день…
— Если честно, то мне бы не хотелось, чтобы ты вспоминал меня такой, какой видел там, в больнице, на кушетке… Не знаю, что на меня тогда нашло.
— Это все объяснимо: шел снег, в больнице никого не было, в кабинете, где стояла кушетка, оказались двое: мужчина и женщина. Не бери в голову, такое иногда бывает… Так ты действительно уезжаешь?
— Да, завтра, наверное. С вашими убийствами и так все ясно: Любу зарезал Аржанухин, а Ларису занесло на ферму какое-то сексуальное приключение… Просто у нее оказалось слабое сердце. Видишь, как все просто…
— Может, ты и права. Но я не обещаю тебе, что не буду вспоминать тебя такой, какой хотел бы видеть каждый день: страстной, неуправляемой и умной во всем, что касается чувственности. Это тоже дар.
Она вышла от Ошеровых с чувством выполненного долга. Доктор так ничего и не понял.
Глава 13 ЛЮСЯ
— Я знаю, кто убил этих женщин: и Ларису, и Любу, — сказала с порога Наталия, отряхиваясь от снега и радуясь тому, что она наконец в тепле, где есть возможность поужинать в компании приятных людей.
Логинов помог ей раздеться. В гостиной было накурено: Ведерников и Селезнев пили пиво, грызли соленые орешки и отдыхали душой и телом. Вместе с Логиновым они составили очень гармоничную троицу.
— А где же Люся? — удивилась Наталия. — Неужели до сих пор не пришла?
— Нет, ее не было… Мы здесь немного похозяйничали, сварили картошки, купили селедки… Я все приготовил, мы ждали только тебя.
— Игорь, я не сяду есть, пока мы не найдем Люсю… Может, подождете еще немного? — обратилась она к Володе с Толиком. — Мы сейчас только сходим к ней на квартиру — туда и обратно, и все…
Игорь накинул полушубок, Наталии снова пришлось одеваться, но уже через полчаса они стучали в Люсину квартиру, которую нашли с большим трудом, поскольку она находилась на другом конце деревни.
— Без толку стучать, ты же видел, что свет в окнах не горит. Но, если сможешь, открой.
Я прихватила на всякий случай инструмент… — И она достала из сумочки связку отмычек, которыми обзавелась еще осенью.
Они открыли дверь и вошли в квартиру.
— Если сейчас окажется, что она лежит в ванне с перерезанными венами, я себе этого никогда не прощу..
Но Люси, к счастью или к несчастью, нигде не было. Они вышли из квартиры в подъезд.
Наталия сунула руку в карман шубы, чтобы достать сигареты, но снова наткнулась на письмо Логинова.
— Смотри, ношу с собой, как реликвию… — Она повертела конверт перед самым носом Игоря. — Спасибо за письмо. Это было так мило…
Логинов, схватив ее за запястье, выхватил конверт:
— Это не мое письмо. Ты что-то напутала.
Наталия взглянула на конверт: это был не тот конверт. К тому же он был запечатанным.
Она вскрыла его, достала сложенный пополам листок и быстро пробежала по нему глазами: «Уезжайте немедленно. Теперь Ваша очередь».
Она протянула письмо Логинову:
— Игорь, что бы это значило?
— А где ты только что была?
— У Ошеровых. Но письмо могло пролежать в кармане и день, и два… Мне страшно.
— Тогда я тебя увезу отсюда. Может, хотя бы на этот раз ты по-настоящему испугаешься и уедешь.
— Но что значит «Ваша очередь»?
— А ты что, маленькая? Не понимаешь?
Смотри, когда поймешь, поздно будет. Пойдем отсюда… Здесь кошками пахнет.
Они довольно долго блуждали по поселку, проваливаясь в снег и чертыхаясь, но вдруг услышали музыку.
— Здесь что, поблизости клуб?
— Вообще-то, нет… Может, просто люди отдыхают… Кстати, вы там расслабляетесь, а кто работать-то будет? Надеюсь, ты ничего не рассказал им про Ванеева?
— Рассказал, — сказал Логинов и вздохнул. — Можешь меня, конечно, прибить, но ведь это же так важно…
Она остановилась и, с трудом сдерживаясь, чтобы не залепить ему пощечину, сжала кулаки:
— Да как ты посмел? Я же тебя просила! Это моя работа. Это я ездила в город и искала прокат… Почему ты вечно ставишь меня в идиотское положение? И что они сделали с Ванеевым?
— Арестовали его. — Логинов отвернулся, чтобы не видеть лица взбешенной Наталии.
Чувство долга вновь взяло верх над его любовью к этой неспокойной женщине.
— Негодяй! Не хочу тебя видеть. Ты же мне все испортил. Понимаешь ты или нет?
— Сейчас с ним разбираются… Ты можешь назвать адрес того пункта проката, где он брал эти костюмы?
— Может, тебе дать и ключи от дома, где улики лежат? Прошелся своими грубыми сапожищами по моему расследованию, все испортил, взял не того, кого надо было… И зачем я, дура, только тебе все рассказала?
— Да успокойся ты, на самом-то деле…
— Я ненавижу тебя, твою упертость, никому не нужную принципиальность, отсутствие элементарного желания как-то улучшить свою жизнь, обеспечить свою любимую женщину, наконец… Для тебя существует только удовлетворение собственных амбиций, и все.
А для меня существует весь мир, большой и светлый, как Елисейские поля, и сложный, как философия Бунюэля… Что ты вообще знаешь о жизни? Видел ли ты эту самую жизнь иначе, чем посредством трупных пятен, отпечатков пальцев и запахов разлагающихся трупов? Ты ограничен, как оконная рама.
Так, негодуя по поводу того, что ей испортили весь ход расследования, и понимая, что ей теперь делать в Вязовке в принципе нечего, поскольку инициатива ускользнула из ее рук и довести дело до конца ей просто не дадут в силу определенных причин, Наталия вышла в сопровождении онемевшего от всего услышанного Логинова.., к ферме.
Остановилась и замолкла на полуслове. Откуда-то, со стороны молочного склада или даже дальше, доносилась музыка. И настолько знакомая, что Наталию бросило в жар.
— Тарантелла! — крикнула она. — Там кто-то танцует тарантеллу… Пойдем скорее. Это же ферма, где нашли Ларису Ванееву… Смотри, видишь сторожа? Он, скотина, опять спит пьяный… Боже, посмотри, что тут…
Она забежала за молочный склад и нетвердой от страха походкой подошла к двери, ведущей в какой-то большой сарай, ярко освещенный изнутри. Там, в центре сарая, на соломе лежала женщина в красной юбке и белой блузке… Голова ее была запрокинута, под расстегнутой блузкой, на груди блестели капли пота. Влажными были и волосы, разметавшиеся по соломе… Раскинутые руки, разведенные в сторону ноги, задравшаяся юбка, открывающая взгляду стройные обтянутые белыми чулками бедра…
— Это Люся… — Наталия бросилась к ней и взяла ее за руку. — Игорь, она мертва! Мы опоздали…
Логинов подошел к стоящему здесь же, на соломе, магнитофону, из которого доносилась эта невозмутимая и искрящаяся весельем, несмотря на весь трагизм ситуации, тарантелла. Нажал на клавишу — музыка прекратилась. И наступила жуткая тишина, лишь прерываемая завыванием ветра да шелестящими и какими-то утробными звуками, доносящимися из расположенного в нескольких метрах коровника.
* * *Все в доме спали, когда Логинов внес в дом Люсю. Наталия несла магнитофон. Ведерникова с Селезневым разбудили. Они были в шоке, когда увидели лежащую на диване в гостиной мертвую Люсю. В ее волосах белели еще не успевшие растаять снежинки.
— Надо срочно выяснить, кому принадлежит этот магнитофон, снять отпечатки пальцев с него и, конечно, с кассеты… Дальше: узнать, где была произведена запись тарантеллы, то есть той музыки, во время которой погибла Люся… А я должна срочно ехать в райцентр, чтобы поговорить с Ванеевым. Вы его уже допрашивали?
— Допрашивали, — сказал Селезнев. — Но он все отрицает. И то, что брал костюмы в прокате и, само собой, что убивал свою собственную жену.
— Так вы устроите мне с ним встречу? По-моему, я имею на это право. — Она смерила презрительным взглядом всех троих мужчин и отвернулась, чтобы они не смогли увидеть ее слез.
— Да, конечно… Если хочешь, мы можем поехать туда прямо сейчас.
Это сказал Селезнев. Наталия, несмотря на волнение, успела заметить, что Толик, этот молчун, про которых еще говорят «себе на уме», последнее время смотрел на нее как-то странно, ловил ее взгляд, словно хотел что-то сказать, но не смел. «Уж не влюбился ли он в меня?» — подумала она с разочарованием. Ее всегда поражала чисто мужская черта думать о сексе в то время, когда надо решать вопросы жизни и смерти. Мужчины менее щепетильны в этом вопросе. Они, как ей казалось, могут разложить женщину и на минном поле под пулями, лишь бы удовлетворить свою страсть. «А чем я лучше?» — сразу же одергивала она себя, вспоминая не очень-то приличные эпизоды из своей жизни.
— Неужели ты хочешь выехать сейчас, в ночь?
— Да. И повезу с собой Люсю. Пусть ей сделают вскрытие, пусть будет все, как положено… Мы должны изловить этого маньяка, помешанного на итальянской музыке. Кстати, а вам не помешало бы здесь опросить всех жителей на предмет этой музыки (где и когда они ее слышали), кто из них хотя бы раз побывал в Италии или просто увлечен этой страной…
Мало ли что, бзик с детства, например… Кассету давайте быстро перепишем, потому что магнитофон с настоящей кассетой мы тоже возьмем с собой. Кстати, Аржанухин не появлялся?
— Нет.
— А жаль, потому что у меня есть план…
Они выехали с Селезневым на ее «форде».
Наталия — за рулем, Толик — рядом, а сзади, прикрытая пледом, лежала Люся, вернее, ее безжизненное тело, которое постоянно сползало вниз, и им приходилось останавливаться, чтобы поправить его.
— Она остынет и закостенеет… Уложи ее так, чтобы она лежала прямо.
Представив, как отреагирует Валентин на известие о смерти своей подружки, Наталии стало не по себе.
Они ехали не спеша, освещая дорогу светом фар. И почти не разговаривали. Пока Наталия не сказала:
— Толик, по-моему, ты хочешь мне что-то сказать…
— Я? Ну, в общем-то, да… Понимаешь, Ведерников уже где-то раньше видел Ванеева…
— Это неудивительно, поскольку Ванеев — довольно известная фигура даже в городе…
Его прочат на место губернатора. И вы своим арестом…
— Не арестом, а задержанием.
— Хорошо, задержанием можете поломать ему всю карьеру. — Наталия везла Ванееву те деньги, что он дал ей для того, чтобы она нашла убийцу его жены. Но его арестовали, а это значит, что она не справилась со своей задачей и должна вернуть деньги назад… Она уже чувствовала, что Селезнев сейчас будет не объясняться ей в любви, как она боялась, а попытается внушить ей мысль, что убийца — именно Ванеев, а не кто иной…
* * *Но она ошиблась.
— Так вот… Речь пойдет, кстати, не о Ванееве. Я встретил здесь еще одного человека, показавшегося мне знакомым…
* * *Кошмар, преследовавший его всю жизнь, обрушился на него с новой силой, когда он приехал в Вязовку. Первая ночь, которую он здесь провел, показалась ему сущим адом.
И он не мог бы объяснить, сон ли ему приснился или то, что было с ним более двадцати лет тому назад, повторилось… Только уже на нервной почве.
Он проснулся в холодном поту и прислушался к звукам спящего дома: но нет, никто не проснулся от его крика. А ведь он кричал.
Кричал так, что сорвал голос.
Пот катился с него градом. Как тогда.
А что было тогда?
Тогда было море и солнце, ребячьи игры и горы персиков после обеда…
Они жили с семьей под Ялтой. Райское место, о котором, пожалуй, только два человека (или три?) не могут вспоминать без дрожи.
Мальчик, который поселился во флигеле соседнего дома, сильно отличался от них с Сашкой. Он был неразговорчив, ходил чуть подпрыгивающей походкой и раздражал Толика своим высокомерным видом. «Новенький, а зазнается…» И они с Сашкой решили его проучить. Встретили как-то на берегу, затащили в воду и чуть не утопили… Хохотали и не могли понять, почему он не плывет. Они и представить себе не могли, что этот мальчик просто не умеет плавать. Они вытащили его, когда он уже наглотался воды… Она текла из его носа и ушей… Его рвало… Он смотрел на Сашку и Толика таким ненавидящим взглядом, что ребята сразу поняли: будет мстить. И как бы в подтверждение этому они услышали: «Вы еще попляшете…»
Но прошел день, другой… Мальчик ходил все с таким же независимым и гордым видом… И, хотя они встречали его на улице довольно редко (он все время проводил на каком-то пустыре, напоминающем маленькую сухую пустыню), стало заметным его еще более пренебрежительное отношение к ним. Но оно сквозило лишь в его взгляде. И вдруг произошло невероятное: мальчик, который всего пару месяцев, как приехал сюда (они с мамой купили дом и собирались там жить), уезжал из Крыма насовсем. Его мама вышла замуж за отдыхающего москвича-военного…
Они быстро собрались, и Толик с Сашкой, забыв про угрозы, даже помогали им рвать в дорогу яблоки… Но проводить ранним утром своих соседей ни Толику, ни его другу Сашке так и не довелось.
Утром Толик проснулся от адской боли, раздирающей его ногу. Ничего страшнее этой боли он не помнил… Он вскочил с постели и начал метаться по комнате, сбивая на ходу все, что попадалось ему под ноги. Он начал подергиваться и скакать, а потом его забило, затрясло…
Когда его родители ворвались в комнату, Толик, стоя на одном месте, отбивал неистовую чечетку… Глаза его закатились, по телу струился пот… И как ни пытались родители уложить его в постель, ничего не получалось.
Он двигался, как заведенная, но с испорченным механизмом, кукла… Последнее, что он помнил, так это имя Фрида («Надо немедленно позвать Фриду… Позовите же кто-нибудь Фриду!» — так кричала его мать) и зазвучавшую внезапно медленную тягучую, как мед, мелодию… Услышав которую, Толик замертво рухнул на пол и уснул…
Когда он пришел в себя (а это случилось уже только поздним вечером), ему сказали, что и с Сашкой произошло то же самое.
Через пару дней они вышли на улицу (они шли на цыпочках, осторожно, поскольку на пятки невозможно было наступить) и первое, что сделали, это залезли в дом, откуда выехала семья того мальчика, которого им так и не удалось проводить и которого они чуть не утопили. И там, в пустых стенах, они поклялись ему отомстить.
— Так ты понял, что с нами произошло? — спросил Сашка.
— Понял. Он просто заколдовал нас и заставил плясать под свою дудку…
— А что говорит твой отец? Что это было?
— Взрослые не верят в колдовство и не любят об этом говорить. Отец просто накричал на меня да и все.
— Не верят в колдовство, тогда зачем же звали Фриду? Ведь она же колдунья…
Выслушав рассказ Селезнева, Наталия почувствовала, как по телу пробежала нервная дрожь. «Бедная Люся…» И на ее глаза снова навернулись слезы.
Теперь она уже знала, о чем будет говорить с Ванеевым.
* * *Перед тем как приехать в управление милиции, они с Селезневым долго блуждали по темным улицам райцентра в поисках дома Самсонова. Несколько раз машина застревала в снегу, и ее приходилось толкать.