Дорога этих мечей, прорубленная в человеческой плоти, начиналась в седой древности и, как правило, заканчивалась, когда пересекалась с другой такой же кровавой дорогой, проложенной более совершенным или более везучим на владельца собратом. И каждую из этих семнадцати дорог Михаил Сергеевич знал до самого незначительного перекрестка, словно свой собственный жизненный путь, усыпанный тоже отнюдь не розами, а скорее потрохами незадачливых конкурентов.
Остальные четырнадцать заветных мечей у Мишки-Мессера уже имелись, чем он весьма и весьма гордился. Состояние некоторых из них, конечно, оставляло желать лучшего, но разве внешний вид важен для настоящего коллекционера? Бурная жизнь не красит не только людей, но и оружие тоже. Не красит, зато придает шарму.
Но вернемся в дом Михаила Сергеевича, в комнаты, отведенные под коллекцию, к защищенным зеркальными бронестеклами витринам-шкафам, внутренности которых выстланы драгоценными коврами. Вернемся к коллекционеру и его гостям. Точнее, гостю, и попытаемся понять, почему же почти всесильный Мишка-Мессер так его обхаживает.
У гостя, невысокого плотного человека южной национальности, коротконогого, одетого в европейский костюм и папаху, как раз имелся один из искомых мечей, имелся совершенно точно, что-что, а информация у медиамагната и смотрящего за прессой была поставлена как надо. Попробовал бы кто-нибудь впарить ему тухлятину! Нет, господа, информация для власть имущих может быть только первого сорта, как и рыба. А вот для остальных годится и тухлятина, тоже, между прочим, первого сорта. На том и стоит настоящая демократия.
И вот что обидно, гость, по понятиям Мишки-Мессера, даже и коллекционером-то мог считаться с большой натяжкой, так, собирал себе в охотку всякие разные сабельки да прочую ерунду, а сам больше политикой интересовался да блондинками, желательно которые в теле. Спрашивается – зачем ему такая бесценная реликвия, как именной меч? Клинок, изготовленный из болотной стали на востоке России, сменивший на своем прихотливом, словно полет ночного вампира, пути несчетное количество хозяев, чтобы в конце концов отыскать настоящего и прославить его. Последним и истинным хозяином заветного меча был русский князь Свологд Красноволк. Тот самый, который так славно погулял в свое время по старушке Европе и непременно прибил бы свой щит на дубовых воротах древней Лютеции, если бы сам же не приказал те ворота сжечь дотла, как, впрочем, и весь город, чего ему французы и по сей день простить не могут.
Когда упомянутый Свологд, который и дома-то, на Руси, бывал, по точному свидетельству тогдашних летописцев «с ранья до ранья», то есть пока не подживали многочисленные раны, полученные в лихих набегах на ближних и дальних соседей, сгинул во время похода на Кирдкюльское ханство, весь остальной мир вздохнул с облегчением. Конечно, по разрушительности набеги Свологда никак не могли конкурировать с походами того же Тамерлана, массовости недоставало, но по бесшабашности и истинно русской удали превосходили последние многажды, частенько завершаясь всеобщей гулянкой, когда победители в широте душевной сажали за свои столы побежденных. Именно эта в целом благородная манера зачастую и приводила к сгоранию захваченных Свологдом поселений, а также к гибели их обитателей. Европейцы терпеливо сносили набеги, но пережить то, что за ними следовало, как правило, не могли. «Вода у них в Европе не та, – как писал один летописец, – вот отчего на питие ромеи слабы…»
В конце концов неуемный Свологд скончался, отравленный кумысом, заквашенным из молока, надоенного коварными степняками в новолуние от бешеной жеребяки. Каким образом степнякам удалось подоить упомянутую скотину – так и остается загадкой для специалистов по магической истории, но, в конце концов, для описания происходящего это не имеет особенного значения. И вообще пушил бы себе Европу, помер бы по-людски, с мечом в руке, ан нет, его в степь потянуло, вот и нарвался на жеребячье молочко.
Впоследствии Свологд был всенародно избран богом славного города Свологды, где и правил хоть и посмертно, но по понятиям и с разумением. Правда, когда кто-нибудь из богунов пытался выспрашивать подробности достопамятного отравления, якобы для восстановления исторической правды, бывший князь гневался и, за неимением любимого меча, рвал несчастному глотку, а заодно и очко, оправдывая тем самым свое прозвище – Красноволк.
Таким образом, меч Красноволка попал в нечистые лапы степняков-оглюев, которые честно пытались перековать его на кривую оглюйскую саблю, а потом, отчаявшись справиться со строптивой железякой, и вовсе на орало, из чего, конечно же, ничего не получилось. Орало у степняков-оглюев заменяло стенобитные машины, всякие там баллисты, требушеты и катапульты, но и орала из меча не получилось.
В общем, меч сначала без толку висел в войлочном чертоге степного владыки Оглюй-хана, копя злость и тоскуя без теплой плоти, а потом, когда с соблюдением всех положенных почестей хана наконец зарезали, куда-то пропал.
В новые времена, после большого парада, Кирдыкюль по примеру других национальных окраин бочком-бочком, потихоньку отделился от России и зажил самостоятельной жизнью.
Однажды юные партизаны-краеведы, рыщущие по кирдыкюльским степям и взгорьям в поисках волшебной травы, называемой в народе головоломкой, случайно наткнулись на пещеру, в которой случайно и обнаружился драгоценный меч. Завернутый в пропитанные нефтью кожи, он сохранился как нельзя лучше, не утратил остроты и очень понравился краеведам. Единственное, что их смущало, так это то, что меч, по их мнению, не имел должного блеска, поверхность клинка была муаровой, словно источенной червяками. Настоящая ценность находки юным партизанам была, конечно, неизвестна, да и регулярное употребление головоломки вовсе не способствует развитию сообразительности, поэтому меч в основном использовался партизанами для кошения упомянутой травы.
По прибытии в столицу Кирдыкюля город Какой-Оглюй юные партизаны были задержаны местными органами правопорядка, осуждены и вместе с трудолюбиво собранным гербарием отправлены в соломорезку. Наказание было совершено в полном соответствии с традициями оглюев на городской площади под статуей Бешеной Жеребяки, ну а меч попал в запасники Какой-Оглюйского национального музея, где и был обнаружен человеком, которого так радушно принимал сегодня господин Гомб.
Надо сказать, гость был очень недурно образован, породист, числил среди своих предков самого Великого Оглюя и в новоиспеченном суверенном государстве отвечал за восстановление историко-магической справедливости. Поэтому он сразу определил, что попавшая ему в руки железка никак не могла быть изготовлена древними оглюями и, по всей видимости, принадлежала в прошлом одному из их могущественных врагов.
Что ж, и это было неплохо! Ведь если враг теряет свой меч, то, стало быть, он побежден, это ли не свидетельство доблести древних оглюев?
Таким образом, находка представляла немалую ценность, и выманить у хитрого оглюя драгоценный меч Свологда казалось задачей почти безнадежной. Оставалось надеяться на извечную восточную жадность, но и эта надежда была весьма призрачной – несанкционированная коррупция в демократическом Кирдыкюле преследовалась ох как жестоко. Взяткобратца, кем бы он ни был, сажали в специально изготовленный по такому случаю из вымени бешеной жеребяки кондом и вывешивали на солнышко, где он в страшных муках сначала пускал сок, а потом испускал дух.
– Здесь, как видите, у меня собрано восточное оружие. Имеются просто раритетные экземпляры, с уникальной магической историей! Вот этот изумительный ятаган, обратите внимание, был некогда изготовлен и зачарован в древнем Дамаске и, как хором утверждают наши истмаги, некогда принадлежал самому Оглюй-хану, – любезно пояснял гостю господин Гомб.
– Да, да, очень интересно, – рассеянно кивал гость, разглядывая голубоватую букетную сталь навзничь изогнутого лезвия. – Но наши истмаги все как один полагают, что у Оглюй-хана не могло быть ятагана ни простого, ни тем более зачарованного, потому что единственным достойным истинного оглюя оружием он считал кривую кирдыкульскую саблю, кованную так называемым «оглюйским полумесяцем» и закаленную в моче бешеной жеребяки. В вашей, безусловно, достойной коллекции, уважаемый, как я вижу, не имеется ни одного образца такого оружия. Что ж, я думаю, мы можем совершить взаимовыгодный обмен – ваш фальшивый ятаган на подлинную кирдыкюльскую саблю, принадлежавшую некогда сподвижнику хана Оглюя дюжиннику Дум-Думу. Сертификат подлинности, разумеется, прилагается.
«У-у, рожа оглюйская, – подумал Мишка-Мессер, – подумаешь, сертификат подлинности! Да у вас там эти сертификаты канцелярия печет, что твои лаваши, а оглюйское оружие у меня и у самого есть, и не только закаленное в моче ваших любимых жеребяк, но и крапленное ярым семенем. Просто я его спрятал подальше, чтобы ты, верблюд бритый, тут слюни не распускал».
А вслух сказал:
– Скажите, уважаемый Топтунсултан, правда ли, что не так давно кирдыкульские археологи-магисты в одном из древних курганов обнаружили подлинный именной меч, кованный прямым северным лучом?
Гость хитро сощурил и без того узкие глазки.
– Все-то вам известно, дорогой господин Мессер, все-то вы знаете! Вы прямо разведчик какой-то, а не коллекционер, клянусь верблюжьей елдой. Действительно, в ходе историко-магической экспедиции, организованной нашим демократически избранным херомом, в одном из захоронений такой клинок был обнаружен. Он лежал попираемый ступнями оглюйского багатура, так, как и положено оружию побежденного врага. В настоящее время мы его тщательно и всесторонне изучаем. Первые результаты исследований говорят о том, что сей меч скорее всего принадлежал некогда злейшему врагу оглюйского народа вашему древнему хану Свологду, бесславно погибшему в наших степях. Так что это, безусловно, ценный исторический трофей, подтверждающий превосходство великого оглюйского народа над северными варварами.
Мишка-Мессер в хозяине боролся с господином Гомбом. Обе стороны сложной натуры мультимедийного коллекционера были едины в своем стремлении заполучить вожделенную реликвию, но каждая из них – я имею в виду стороны натуры – настаивала на своих, оригинальных способах осуществления общего желания.
Господин Гомб предпочел бы просто купить меч князя Свологда. Причем желательно легальным путем, для чего следовало лично отправиться в знойный Кирдыкюль, поднести местным коррумпированным чиновникам положенные по закону подарки и только после этого начать долгие, изнурительные переговоры о покупке реликвии.
Мишка-Мессер полагал, что наиболее простым и эффективным решением проблемы было бы в составе компактной, но очень квалифицированной команды братков проникнуть во дворец господина Топтунсултана и, по возможности не прибегая к поддержке танков, артиллерии и авиации, изъять драгоценный меч, запугав прежнего владельца до смертной икоты.
К сожалению, реализация этого плана, даже при условии неприменения тяжелых вооружений, могла привести к нешуточному международному конфликту, поэтому Мишке-Мессеру оставалось только тихо скрежетать зубами, предоставив господину Гомбу разливаться весенней малиновкой, подготавливая таким образом почву для грядущих переговоров.
– Коньячку? – между тем ворковал господин Гомб. – Кофейку? А может быть, водочки?
Гость брезгливо понюхал драгоценный напиток – настоящий «Зеро», отставил бокал и соизволил сказать:
– Все-таки вы, русские, как были увальнями и невеждами, так ими и остались. Благородные оглюи пьют молоко жеребяк и ничего другого в рот не берут. Так повелел нам наш великий оглюйский пророк Жальмал, и мы верны его заветам.
«Это мы еще посмотрим, – злобно подумал Мишка-Мессер, – как ты ничего другого в рот не возьмешь. Возьмешь как миленький, вот только срок получишь, и возьмешь…»
Между тем напоминание о жеребяках и их молоке не понравилось и деликатному господину Гомбу.
Вот теперь две части сложной натуры коллекционера-медиамагната слились воедино в своей искренней неприязни к кирдыкюльскому гостю. И если господин Гомб продолжал дипломатические переговоры, предлагая Топтунсултану отправиться в общежитие к студенткам-магисткам, известным на всю столицу своими любовными талантами, то Мишка-Мессер дал волю фантазии.
Он совершенно явственно представлял себе меч князя Свологда. Полуторный прямой клинок, благородный и струйчатый, словно лесной ручей, испещренный древними Велесовыми рунами, выгнутая немного вперед массивная стальная гарда и тяжелое золотое яблоко обтянутой турьей кожей рукояти. Сталь и немного золота. Именно так его описывали древние богуны. И как этот клинок вонзается в сытенькое брюшко потомка Оглюй-хана, чтобы повернуться, а потом рвануть вверх и вбок, вспарывая грудную клетку, а потом, освободившись от развороченной плоти, коротким взмахом сносит наглую голову, так и не понявшую, что все для нее кончилось…
За тысячу верст от столичной квартиры коллекционера болезненно заскрипела вспарываемая изнутри железная дверь тайной оружейной комнаты во дворце Топтунсултана, потом непрочный металл не выдержал и со звоном лопнул. Меч Свологда наконец освободился из плена.
С этого момента участь гостя была решена, хотя ни сам потомок Оглюй-хана, ни господин Гомб об этом и не подозревали.
Через полчаса господин Гомб с гостем, въезжали на территорию столичного университета, намереваясь навестить веселое общежитие магисток. Заднее сиденье представительского лимузина было завалено пакетами с шампанским, фруктами, коробочками и коробками с дорогой бижутерией и прочей блескучей чепухой, без которой наносить визиты порядочным девушкам считалось неприличным.
Меч настиг господина Топтунсултана у входа в общежитие. На глазах изумленной охраны нечто черное и стремительное неслышно, словно нетопырь, пало с вечернего неба, развернулось и стремительным росчерком распороло гостя от паха до подбородка. Содержимое кишечника окровавленным перламутром вывалилось на терракотовые плитки тротуара, вызвав у присутствующих при этой безобразной сцене приступ рвоты. Не прекращая угловатого движения, меч перевернулся в воздухе, свистнул и легко смахнул голову несчастного, словно пепел с сигареты стряхнул.
Сделав свое дело, измазанное кровью и нечистотами лезвие зло и твердо вонзилось в тротуар, вдребезги расколов декоративные плитки, да так и осталось, слегка вздрагивая, словно некстати помянутая покойником бешеная жеребяка после легендарной скачки от моря до моря.
– Господин мой, Свологд Красноволк, – побелевшими губами пробормотал Михаил Семенович Гомб по прозвищу Мишка-Мессер, вынимая из кармана чистый носовой платок и осторожно берясь за горячую рукоять меча. – Как же велика ярость твоя, но и щедрость тоже неописуема!
Митька-мозгляк остервенело долбил тяжеленным ломом бетонную перемычку. Гады-строители, возводя уродливую бетонную коробку, не позаботились о коммуникациях, а может, ни отопление, ни электрическое освещение в первоначальном проекте здания и вовсе не были предусмотрены. Хотя этого, наверное, быть все-таки не могло, просто строители схалтурили, как это часто бывает. Новый владелец собирался открыть в угрюмом, похожем на противоракетный бункер строении ночной клуб, благо, площадь позволяла, да и местечко было укромное, хотя и почти в центре города. Собственно Митьке было глубоко наплевать, что будет здесь после того, как он выполнит свою тяжкую работу. Он пробивал дыры в железобетоне, там, где рукой прораба были нарисованы фломастером неровные овалы. Вечером приходил сам начальник, черноусый пузатый человек, несмотря на весну, в дубленке и теплой шапке с наушниками, укоризненно цокал языком, сокрушаясь, что работа двигается уж очень медленно, оставлял Митьке его дневной заработок – бутылку паленой водки, буханку хлеба и неаппетитные куски жареной рыбы. Долгий рабочий день кончался, и Митька отправлялся ночлежничать в темный, пропахший кошачьей мочой закуток в том же здании. В закутке стоял здоровенный, адски пылающий раскаленной нихромовой спиралью «козел», так что было тепло. И то хорошо! Зима, почитай, кончилась, пережил-таки, дни становятся все теплее, уже и весна, а скоро, глядишь, и лето.
«Летом можно жить на реке, ловить рыбку большую и маленькую, если удастся разжиться удочкой, – думал Митька, – а еще продавать жирных выползков городским рыболовам и ни о чем не заботиться аж до самой осени. Можно даже не ловить рыбу, если неохота, а просто смотреть на быструю воду. Какое это счастье – щурясь от теплого солнышка, смотреть на воду!»
А покамест можно было и поработать, тем более что хозяин поит и кормит. И денег обещал немного, но для Митьки и пара стольников деньги.
Смеркалось. Проклятая стенка не желала сдаваться, брызгала в глаза злой колючей крошкой, била по лому в ответ на Митькины тычки, и каждый ее удар отдавался во всем тщедушном мозгляковом теле, в фалангах занемевших пальцев, в мосластых, распухших от сырости запястьях, в позвоночнике, коленях и ступнях. Вдобавок ко всему из стенки вылезла корявая арматурина, которую Митька теперь пытался выворотить с помощью острого конца лома. Скоро придет хозяин, а работа не сделана, старайся, мозгляк, старайся, может быть, стена наконец смилуется над тобой, лопнет проклятая проволока-арматура, вылетит кусок бетона с другой стороны и лом провалится в желанную пустоту. А дальше будет легче, дальше всего-то и дела, обламывать края, расширяя дыру до жирной черной линии разметочного фломастера. И на сегодня все.
Но стенка попалась на редкость упорная. Когда хозяин появился в неряшливом дверном проеме, Митьке только-только удалось справиться с арматуриной, и теперь он отдыхал, присев на груду холодных бетонных обломков.