Выше по течению у левого берега Енисея примерно в двух километрах от нас стоял «Провокатор».
Щёлк!
— «Самоед» вызывает «Провокатор».
— В канале я, Лёша! — почти сразу отозвался знакомый голос.
— Интересуюсь, вы там ещё долго будете, Геннадий Федорович?
— Чутка самая, десять минут делов! Муку осталось выгрузить, остальное уже на берегу, да красавицы тутошние маслица подсолнечного попросили, значится, как не дать маслица-то? — словоохотливо отчитался Петляков.
— Я про курево деду забыл, а он на заимке, — подсказал сбоку Сагалов смущённо. — От волнения, извини, всё как-то быстро произошло...
— Ничего, Денис, исправим, — я успокоил его и продолжил в микрофон радиостанции: — Геннадий Фёдорович, сигарет там выгрузи главе семейства, забыли мы тут...
— От, бабы! Молчат, как налимы! — возмутился шкипер плавмагазина. — Не придают значения, не понимают скупых мужских нужд, с вредными привычками борются! Ужо я им сейчас, копалухам! Совершим, Лёша, снабдим. Вы как там, увидели?
— Увидели, Геннадий Фёдорович. Лучше бы не видеть, — сухо подтвердил я. — Здесь тебя подожду, пожалуй, пофотографирую немного. И скажи там, чтобы лодку за Денисом послали, а то забудут мужика.
— Добро, мы скоро.
— Конец связи.
При огромной любви Фёдоровича поболтать с новыми людьми в десять минут он точно не уложится, чего напрасно горючку жечь. Через минуту я, поняв, что уже как-то притерпелся к картинке, всё-таки причалил к берегу, и мы вышли на палубу.
Зрелище разбившегося самолёта не отпускало, глаза сами собой поворачивались к этому жуткому памятнику. Есть в этом что-то неземное. На мгновенье показалось, что это не гигантский самолёт, а инопланетный летательный аппарат, какой-то звездолёт, потерпевший крушение в неудачном визите на нашу планету, настолько сюрреалистически смотрелась наклонившаяся к земле хвостовая часть «Боинга».
— Говоришь, его сбили?
— Это не я говорю, — Денис замялся, — брат божится, что наблюдал тёмный дымный след с земли.
— А сам что думаешь?
— Не особо верится, может быть так, что почудилось ему. Самолёт, скорее всего, шёл на эшелоне, сразу не развалился, летел довольно долго, теряя высоту. Если его и ракетой «земля-воздух» сшибли, то севернее, ниже по течению. А откуда стреляли? Никогда не слышал, чтобы поблизости стояли части ПВО, — и крепко задумался.
— Подразделения кое-где по деревням стояли, — вспомнил я позицию расчёта ПЗРК в оставленном Разбойном.
— Так не с такой же техникой! — резонно поправил он. — Мне думка приходит, что его с истребителя сбили.
Я прикрыл глаза и представил, как пассажиры, которые бывают даже на грузовиках, уже понимая, что шансов нет, вжимаются мокрыми спинами в сиденья, а в иллюминаторах по-прежнему сияет оранжевое северное солнце посреди фиолетового неба, белоснежные тучи, недавно пробитые тушей аэроплана, громоздятся наверху, словно взбитые сливки на чашке с кофе. А внизу смерть.
— А, знаешь, я ведь видел, как он упал… — продолжил Сагалов осторожно. — К берегу заходил с виража, в лес вошёл полого. Шёл так медленно, что я не понимал, как он вообще в воздухе держится.
— Так ты наблюдал? Ничего себе! — удивлённо сказал я.
— Ага, рыбачил у плёса. Слышу, наверху двигатели шумят, хотя я и не понял сразу, что это самолёт. Летел он уже ниже километра, в стороне, над правым берегом, под углом к Енисею. Я как раз сеть собирал после проверки, переставляться хотел. Голову задрал, даже сеть выпустил. Один движок си-ильно дымил… как раз с моей стороны, ещё один, уже левый, взорвался на глазах, тут его и начало разворачивать на реку.
— Взорвался?
— Или загорелся с хлопком. А вот на земле пожара не было. Как считаешь, могли его у воды из винта подстрелить? Я про взрыв двигателя. Встречаются у нас придурки, один из Верхнеимбатского, как узнал про эвакуацию, так и принялся по самолётам да вертушкам из винта палить.
— Нереально из стрелкового. Да и не было никого, кроме тебя, сам же говоришь. А Енисей здесь широк.
Он о чём-то снова задумался.
Люди на борту, кроме экипажи, были. Про выживших молчит. Значит, одни трупы.
— Народу много вёз?
— Считай, что нет, пустой шёл, вообще без груза. Мы же сразу туда отправились. Батя, я, средний мой брат, Ефим, ещё и младшего взяли. Может, грешное скажу, но поживиться думали. Времена такие, бери, что дают, не криви морду.
— Не побоялись ведь дитя травмировать! — засомневался я, не обратив внимания на признание в мародёрке. Сейчас это способ выживания, а не преступление.
— Чего так? Ты же видел парня, четырнадцать лет, охотник уже, медведя стрелил, крови насмотрелся… Короче, насчитали пятнадцать тел. Шестерых успели захоронить.
— Не понял.
— Что же тут непонятного? Не успели, Алексей... Пока в себя приходили, охали да ахали, пока собирали. Там заросли, подлесок вдоль ручья, быстро такое не сделаешь, больно тяжко, однако. Нервы горят, как дрова лиственничные. Там и вечер поспел, уехали восвояси. А на следующее утро туда уже медведи подоспели.
— Кошмар! — вырвалось у меня.
— И не говори. Целая шайка, рычат, жадничают, меж собой дерутся. Одного завалили, да разве это поможет? Хоть ты всех постреляй — тут же другие придут, в чёрной тайге мясо долго не лежит... Пока всё не подчистят, не успокоятся, жизнь, она такая, честная. Природа придумала: один помирает, другой его жрёт, — Денис пожал крепкими плечами и горестно вздохнул, было видно, что тяжесть увиденного на яме его всё ещё не отпускает. — Вот ведь, и не знаешь, что и где тебя может поджидать, не ведомо нам… Жалко их, конечно. Мирные люди, а от войны получили сполна.
— Они в Красноярск летели, от заклятых партнёров, как в телевизоре когда-то говаривали, — пояснил я немного жёстко. — Наших забирать, сманивали всех, кто желает в США перебраться. Потому и летели пустыми. Видел такие на взлёте над Емельяново, та же авиакомпания, KLM.
— Грузовики?
— Нет, те «Боинги» пассажирскими были. А потом, видать, американцы решили, что русских и в грузовозах можно возить, как посылки, стерпят.
— Значит, не мирными они выступили! — решил Сагалов, как мне показалось, обрадовавшись такому знанию. — На неприятеля, выходит, работали. Вот их и сбили в назидание.
— Получается, что так, — нехотя кивнул я.
Он о чём-то подумал, а потом поделился:
— А всё равно жутко, простые люди порасшибались, не начальники. Они же без бомб летели, даже без винтовок, осматривали, эх... Я там три раза был, больше не хочу.
— Ещё как жутко, даже выпить хочется, — признался я.
— Мне нельзя, уже почти месяц не пью, готовлюсь. И столько же ничего солёного не употребляю, — сообщил он, изрядно меня удивив.
У эвенков принято готовить организм перед уходом в тайгу надолго.
Со спиртным всё понятно, прямое оздоровление, а соль перестают класть в пищу для большей динамики, у них считается, что человек будет лучше бегать, быстрей, и не так сильно уставать. Я как-то попробовал. Без спиртного обошёлся легко, а вот месяц без соли не смог. А удивился потому, что подобные длительные выходы ранее практиковались при добыче пушнины, в сезон, то есть ранней весной, когда к охотничьим угодьям ещё можно пройти по снегу, способному держать сани и снегоход. В селение промысловики возвращались уже летом, по реке.
— Ты же не по соболю? Кому он нужен сейчас…
— Соболя теперь бегают наглые, как и норка, — подхватил Денис. — На Лосиную Падь пойду, там одна из наших заимок. Лосей стрелить нужно, не меньше четырёх, птицу боровую. Семья у меня, сам видел, большая, не щуку же сухую им есть, это для собак. В хорошем доме мясо должно быть. Ещё и соседям поможем, что южнее бедуют.
— Каким соседям? Не видели, когда проплывали.
— Дедушка с бабушкой, старожильцы, всю жизнь тут, на Серебряном ручье, изба у них низкая, с парохода и не углядишь. Сами охотиться уже не могут, ветхие, как жильё. А помогать нужно, соседи, чая, не чужие.
Такой охотник своих лосей возьмёт. Рослый мужик, видный, уверенный в себе. А говорит тихо. На собеседника спокойно смотрят чуть раскосые карие глаза, длинные чёрные волосы собраны позади в хвост и перетянуты тесьмой с национальным орнаментом. Носит кустарно модифицированный комплект «горка»: на локтях коленях и плечах лежат большие пластины из мягкого нубука, тунгусы всегда славились искусством выделки различных видов замши. Запоминающаяся деталь — пластины не пришиты намертво, а хитро привязаны мягким кожаным шнурком, в любой момент их можно заменить на новые.
На голове — мягкая широкополая шляпа, тоже из своей замши, я бы от такой не отказался. Закажу, пожалую, может, сделают к возвращению.
С ним вестерн можно снимать.
Картина погоды на этих широтах летом может меняться очень быстро, даже профессиональные метеорологи частенько ошибались. Впереди по курсу под начавшими опускаться облаками собирается серая пелена, закрывающая весь небосвод. Вчера было так же, и уже к обеду начал поливать дождь. Два часа лил, не переставая, потом, уже за островами, дождь на четверть часа стих, и возобновился опять, лишь я решил снять штормовку.
На голове — мягкая широкополая шляпа, тоже из своей замши, я бы от такой не отказался. Закажу, пожалую, может, сделают к возвращению.
С ним вестерн можно снимать.
Картина погоды на этих широтах летом может меняться очень быстро, даже профессиональные метеорологи частенько ошибались. Впереди по курсу под начавшими опускаться облаками собирается серая пелена, закрывающая весь небосвод. Вчера было так же, и уже к обеду начал поливать дождь. Два часа лил, не переставая, потом, уже за островами, дождь на четверть часа стих, и возобновился опять, лишь я решил снять штормовку.
Поднялся слабый ветерок.
В енисейском воздухе запахло свежей рыбой и смолистой свежестью, прелыми речными водорослями, выброшенными штормовой волной на берег и сладковатым выхлопом тихо работающего дизеля. Который раз подмечаю: все бы выглядело вполне обычным: и эти острые запахи, и оранжевое солнце, уже собирающее спрятаться в набежавшие тучи, если бы не следы апокалипсиса. Здесь им стал пугающе яркий след катастрофы воздушного судна.
«Кому всё это было нужно? — подумалось горько. — И что они получили? Ничего, остались без призов. Весь мир в разрухе, выигравших нет, зато мы радикально сократили численность населения планеты, о необходимости чего так долго говорили капиталисты. Настолько, что ещё неизвестно, выживет человечество, или нет».
Денис постоял возле лееров и вдруг спросил грустно:
— А Красноярск уцелел, Лёша, бывал там после войны? Я не про жизнь городскую, тут и гадать нечего, а про дома, про камни и улицы, про мосты, памятники... Туруханск американцы бомбили, ракетами с подводных лодок, школу, где я учился, разрушили, олени гнойные. Хотели все возможные базы на севере Енисея уничтожить, только Дудинка и осталась, её ПВО прикрывали. А там как? Стоит столица наша?
— Стоит, Красноярск и не такое вытерпит. Много раз бывал, почти уцелели камни и памятники, мосты вообще все на месте, — ободряюще улыбнулся я. — Даже люди живут, общинами, в основном на правом берегу. Немного их, но ничего, зацепились, приспособились. Проблем, конечно, и у них хватает.
— Так у кого же их нет, все приспосабливаемся. Таково уж Провиденье, — согласно кивнул он и перекрестился.
Он приспосабливается, пожалуй, лучше очень многих выживших. Если бы меня кто-нибудь попросил описать человека, который выживет, даже если станет ещё хуже, и на Земле исчезнут последние вертолёты и пароходы, то образ я срисую с него.
Этнически наполовину эвенк, наполовину татарин, Денис Сагалов родился в Верхнеимбатском, среднюю школу закончил в Туруханске, а потом вместе с друзьями уехал поступать в Екатеринбург, за компанию же решив выучиться на агронома. Учился хорошо, получил диплом и даже какое-то время работал по специальности под Еланью. Православный. Южно-уральская жизнь ему отчего-то не понравилась, парня постоянно тянуло на родину, и через два года он, уже женатый на русской, снялся, сдал служебное жильё и вернулся на Енисей, поселившись вместе с женой в родовом зимовье Санкин Мыс.
Когда вокруг всё начало валиться в пропасть, родня, посоветовавшись, решила собраться, и новые времена встречать сообща. Вирусом Робба никто не переболел, во всяком случае, полноценно, я уже не удивляюсь таким случаям. Просто пересидели тут, а когда устали бояться, начали общение с редкими соседями, в том числе и из переболевших. Почихали, покашляли, полежали… Может, вирус мутирует, теряет силу либо становится избирательным, локальным, наши врачи точно сказать не могут. Тут нужны капитальные исследования. Во всяком случае, изолянты рисковать не собираются, ошибка будет фатальной.
Так дружно Сагаловы и живут: родители, трое братьев, из которых двое женаты, а младшему уже без выбора присмотрели невесту в деревеньке на три сотни километров южнее. Тот рад, между прочим. С ними младшая сестра, братовья готовы её на руках носить эту весёлую девчушку старших школьных лет, которую сам Денис характеризовал кратко, но ёмко: «Востра, однако!».
Надо отметить, что у них отличное хозяйство, близкое к идеальному.
Пять домов, две большие бани, огороды и целый ряд парников, несколько моторок, квадроциклы, мини-трактор и ДТ-75 с навесками. Есть джип, тойотовский «Сёрф», и бортовой Газ-53 с брезентовым кунгом, который сейчас в отсутствие запчастей стоит в ожидании ремонта. На машинах они мотаются по сложной сети грунтовок, ведущих неведомо куда. Крепко живут Сагаловы, уверенно, такие нам и нужны. Рукастые, образованные, технически грамотные, способные быстро адаптироваться к изменяющейся реальности, — отличный будет береговой пост! Готовы обеспечивать знаковой обстановкой довольно большой отрезок пути. Тем более, что рядом с их хозяйством стоит давно заколоченная служебная избушка бакенщика. Преемственность.
Условия сотрудничества клан Сагаловых принял сразу, полчаса, потребовавшиеся маленькому коллективу для короткого совещания, в расчёт можно не брать. Единственное меня смущает… Всё думаю: жалеет ли его субтильного вида, словно до сих пор городская жена, уроженка Екатеринбурга, музыкант по образованию, что они когда-то забрались в самую глухомань, или же, наоборот, рада, что удачно и вовремя спрятались?
Договор быстро подписали, и плавмагазин начал уже ставшую привычной разгрузку ништяка, жители с восторгом принимали муку и сахар, крупы и сублиматы, стандартный набор наиболее ходовых медикаментов, соль, спички и консервы, сладости для трёх детей, ткани и обувь, инструмент, всякую мелочь по требованию. Про подсолнечное масло вспомнили, вот… Подходящую радиостанцию для Санькиного Мыса я постараюсь добыть в Дудинке, должны же они там быть, и закинуть обратным рейсом. Мало, как выясняется, взяли раций, четыре неплохих китайских трансивера, и все уже раздали.
Наблюдать за процедурой раздачи призов, в чём Денис явно видел некую халяву, ему не хотелось, и он сам предложил прокатиться, предварительно описав, что я увижу.
— А как вообще обстановка к северу? — сменил я тему.
— Не буду врать, не знаю, — тяжело покачал он головой и нахмурился. — К югу знаю малёхо, там невеста у нас, ты слышал. А к северу… — Денис быстро перешёл на другой борт катера, достал из кармана маленький бинокль и приложил к глазам, словно именно сейчас собрался разведать обстановку ниже по течению.
— В Алинском кержаки-беспоповцы на экспедиционной базе сидят, из новых, два года назад сюда приехали из-под Ростова, тогда многие к нам ехали! Мода тогда на материке пошла на старообрядческое! — продолжил он громче.
— Раньше там жили три семьи староверов по фамилии Миковы. Главу рода Василием звали. Конопатый был, как шляпка подсолнечника, с бородой русой и душой открытой. А эти, новые — чужие. Нелюдимые, с нами не общаются… Эх, нет уже старожильцев, разъехались. Сейчас же как? Все, кто остался, по норам сидят! Топлива у людей очень мало, не будешь же его жечь ради любопытства, если рыбалка ждёт.
— Понимаю. Спалишь, а потом хоть вёсла в руки бери или бечевой тащи.
— Верно говоришь. Вот и замыкаются люди, в гости никто не ездит, исчезают связи, дичаем. Бензин пока в Верхнеимбатском берём, есть заначка, но там уже остатки со дна. Я вот что подумал, прокатимся мы туда с Ефимом, пошаримся по избам да в конторах, поищем радиостанцию. Там ещё бывший рыбинспектор порой обретается, Степанов, прячется теперь от рыбаков, боится старых счётов. «Сарепта» у него приметная, перекрасил бы, что ли, бестолковый. А… — махнул он рукой, — всё равно не жилец, кто-нибудь припомнит. Ну да авось не столкнёмся, на его счастье. Вроде бы, имелись в селе радисты, антенны на крышах видел. Эх, знал бы заранее, давно нашёл бы рацию!
— Горючее забросим, — пообещал я уверенно. — А с синяками сталкивались?
— Разве что из медведей сделанных, — ухмыльнулся он, возвращаясь ко мне. — Здесь людей-то нет поблизости, откуда синякам взяться? Спокойно.
— Напрасно ты так, — серьёзно предупредил я. — Видели мы реку, которую синяки оккупировали по всему течению. И никто не понимает, откуда они взялись.
— Да что ты говоришь! Вот это да! — первый раз я увидел на лице Сагалова искреннее удивление и опасение. — Но как?
Я лишь пожал плечами.
— Нет, на суше ещё не встречали. Всего один раз синяков видели, и то на реке. Какие-то шалопуты пытались переделать буксир типа «Ярославец» под военный катер. Халтура одна, баловство, только корпус серой краской и измазали… Его несло по реке боком, значит, беда. Мы с братьями сразу поняли, что дело нечисто, и погнали на осмотр. Вот там синяки и обретались, трое, частью в армейском камуфляже, хозяйничали на судне, — последней фразой он сразу прояснил судьбу экипажа.
— Агрессивные?
— Что ты! Рычали аки звери лесные, на борт кидались. Делать нечего, успокоили без мук. Сперва хотели теплоходик себе прибрать, полезли в моторный отсек — напраслина, двигатель стуканул... Синяков за борт скинули, судно отпустили на волю, может, кто и подберёт. Знамо, обыскали сперва. Автоматик нашли, укороченный такой, как у полиции.