Противники подняли мечи и ринулись друг на друга. Мечи с лязгом скрестились, однако за мгновение до этого откуда-то с улицы донесся женский крик, полный ужаса и боли. Противники, как по команде, опустили мечи, развернулись и бросились на улицу.
Девушка лежала на траве, возле дальнего овина. Ее обступили пятеро общинников и пастор Нейреттер. В сумерках было видно, что чрево бедняжки разворочено мечом или палашом. Рядом с телом стояла небольшая черная собака и жадно лакала кровь, вытекшую из раны.
– Бертильда, – хрипло выдохнул Отто, глядя на лицо девушки.
Затем, не говоря ни слова, дал собаке пинка, и та с визгом отлетела в сторону.
– Кто это сделал?! – прорычал Отто.
– Черные псы, – ответил пастор мрачным голосом. – Думаю, это сделали они.
– Но зачем они убили девушку?
– Это послание, – так же мрачно проговорил пастор Нейреттер.
– Чего? – Отто озадаченно посмотрел на священника. – Какое еще, к дьяволу, послание?
– Разбойники показали нам, что могут появляться в деревне, когда хотят, и делать, что хотят, – ответил пастор. – И что они, а не герцог Румель, истинные хозяева Эльстарского леса и всех здешних деревень и угодий.
Отто посмотрел на деревянную стену, сделанную из заостренных жердин и огораживающую деревню, затем вложил меч в ножны и угрюмо проговорил:
– Мы уже ничем не сможем ей помочь. А если я немедленно не выпью, меня хватит удар.
Пастор наклонился и поднял что-то с земли. Посмотрел сам, затем показал это Волчку и стражу Отто:
– Взгляните!
– Медная пряжка от плаща! – гаркнул Отто, беря в руку вещицу.
Пастор кивнул:
– Да. Кем бы ни был монстр, напавший на Бертильду, до того, как вонзить клыки ей в горло, он имел вполне человеческий облик.
Отто передал пряжку Волчку. Тот внимательно осмотрел ее. Пряжка была замысловатая – с лилией и двумя перекрещенными мечами. И очень тонкой работы.
В это мгновение к девушке, растолкав общинников, подбежал русоволосый парень, которого Волчок видел в деревне пару раз.
– Фриц, нет! – вскрикнул пастор, но парень его не послушал.
Он присел рядом с девушкой, поднял ее за плечи и прижал к груди, а затем, прежде чем его успели оттащить, поцеловал ее в окровавленные губы. И тут случилось нечто такое, от чего все, кто стоял рядом с девушкой, вскрикнули от ужаса и отступили на несколько шагов. Девушка, живот которой был распорот, а внутренности лежали на траве, вдруг открыла глаза и улыбнулась обескровленными губами. Парень, держащий ее на руках, открыл от изумления рот, и в это мгновение милое лицо девушки превратилось в отвратительную злобную рожу, она раскрыла рот и молниеносно вцепилась парню зубами в плечо.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут Волчок – единственный, кому удалось быстро взять себя в руки, – шагнул вперед и одним ударом меча отрубил мертвой девушке голову. Конец его клинка задел парню грудь, но порез был неглубоким. Парень оттолкнул от себя обезглавленное тело, вскочил на ноги, а потом резко побледнел, ноги его подкосились, глаза закатились под веки, и он рухнул на землю.
9
Пытка длилась уже почти сутки. Паренька Фрица, укушенного собственной женой, растягивали на дыбе, жгли ему пятки горящей паклей, выжигали на груди кресты, но он лишь визжал и смеялся в ответ, не желая раскаиваться.
Все жители деревни в эти часы были печальны и угрюмы, а свою ежедневную работу делали молча и не глядя друг на друга. Ужасный смех Фрица, доносившийся из сарая, был слышен всем без исключения. Но даже малые дети старались делать вид, что не слышат его.
Волчок терпел до полудня следующего дня, не желая вмешиваться в то, чего не понимал и что было делом общины пастора Нейреттера. Однако в конце концов Волчок сломался.
Войдя в комнату пастора, он заявил с порога:
– Отче, это больше невозможно терпеть! Вы должны это прекратить!
Пастор Нейреттер, сидевший за столом с Библией в руках, поднял на Волчка угрюмый взгляд и сухо промолвил:
– Я уже говорил тебе, Вольфганг, что в тело и в разум Фрица вселился демон. Пока мы не изгоним демона, душа Фрица будет обречена на адские муки.
– Но как вы узнаете, вышел из него демон или нет?
Пастор прищурил тяжелые веки.
– Фриц должен повиниться и раскаяться, – сказал он. – Демоны же не способны на раскаяние.
Волчок сдвинул брови и упрямо проговорил:
– Отче, ваши действия жестоки.
– Знаю, – так же мрачно и сухо отозвался пастор Нейреттер. – Но это оправданная жестокость.
– Оправданная? – Глаза Волчка возмущенно блеснули. – Разве можно загнать человека в Рай пинками?
Пастор вздохнул, закрыл Библию и положил ее на стол. Потом посмотрел на Волчка долгим, спокойным взглядом, после чего изрек:
– Если ты видишь на улице пьяного бродягу, который лежит на льду и на которого падает снег, – разве ты не перетащишь его под навес?
– Да, – ответил Волчок.
– А если он при этом будет брыкаться и кричать – ты остановишься?
– Нет.
– Даже если он будет обзывать тебя извергом и заливаться слезами?
– Даже тогда.
– Позволь спросить – почему?
– Потому что он не осознает того, что делает. Его разум опьянен хмельным напитком.
Пастор кивнул:
– Верно. Вот ты и ответил на свой вопрос, Вольфганг. Неверующий человек подобен обезумевшему пьянице, но мы должны попытаться спасти его от града, дождя и ураганного ветра. Даже если в его затянутых хмелем глазах мы будем выглядеть, как воплощение зла.
Волчок нахмурился.
– Но так можно оправдать даже инквизиторов, – не сдавался он.
Пастор посмотрел на Волчка удивленно.
– А разве они нуждаются в оправдании? Воины Бога сражаются со злом там, где его видят.
– Но под их горячую руку часто попадают невиновные.
– Кто это тебе сказал?
«Так было написано в учебнике истории», – хотел ответить Волчок, но вовремя сдержался.
– Методы, которыми они выявляют колдунов и ведьм, несовершенны, но, слава Господу, эти методы работают. А что касается оправдания… оно нужно не инквизиторам, Вольфганг, оно нужно тем, кто поддался искушениям Сатаны и впустил зло в свою душу. Но даже к таким людям церковь милосердна, ибо дает им шанс оправдаться. Для этого и существует advocatus diaboli[4].
Увидев сомнение в глазах Волчка, пастор сказал:
– Представь себе, что ты видишь впереди свет вечности и хочешь к нему пойти, но тут твоя левая нога, одержимая дьяволом, начинает выделывать кренделя и вместо того, чтобы помочь тебе прийти к свету, затаскивает тебя во тьму, полную чудовищ. Что ты сделаешь с этой ногой?
– Отрублю ее, – сказал Волчок.
– Верно, – кивнул пастор. – А если то же самое происходит с твоим другом, однако он слишком пьян, или слишком слаб, или слишком напуган, чтобы поднять меч и нанести спасительный удар. Ты поможешь ему отсечь зараженную ногу?
– Помогу.
– Но он наверняка будет кричать и плакать от боли. Тебя это остановит?
– Если речь идет о спасении его жизни – нет.
Пастор улыбнулся спокойной, дружелюбной улыбкой и сказал:
– Полагаю, другие примеры излишни.
После чего отвел от Волчка взгляд и снова взялся за Библию.
Вечером того же дня Фриц наконец затих. Из сарая, вытирая тряпкой окровавленные руки, вышел страж Отто. Люди, бывшие во дворе, настороженно и вопросительно уставились на него.
– Фриц раскаялся! – громко объявил Отто. – Он принял мученическую смерть, чтобы очистить и спасти свою бессмертную душу!
Общинники облегченно вздохнули и снова занялись своими делами.
* * *– Вольфганг, я могу войти?
– Да, отче. Входите!
Волчок отложил молот, вытер рукавом потный лоб и повернулся к дверям, распахнутым настежь.
Пастор Нейреттер подошел к наковальне, взглянул на две заготовки, которые выковал Волчок, и удивленно спросил:
– Что это? Мечи?
– Да, отче.
Пастор пристальнее присмотрелся к извилистым клинкам и сказал:
– У них странная форма. Они напоминают фламберг, только короче.
– Эта форма не ради красы, – отозвался Волчок. – Она удлиняет разбег клинка. А размер каждого меча таков, чтобы я легко мог управляться с ним одной рукой.
Пастор отвел было взгляд от верстака, но взглянул на две бронзовые накладки, которые лежали рядом с мечами, и брови его приподнялись от удивления.
– Ты собираешься прикрепить к перекрестьям мечей распятия?
– Да, отче. – Волчок сдвинул брови. – Я сделал что-то неподобающее?
– Нет, сын мой. Ты все сделал правильно.
Пастор снова посмотрел на клинки, и на этот раз в глазах его появилось восхищение.
– Поразительно! – сказал он. – Я в восхищении, сын мой. Более искусной работы мне не приходилось видеть.
– Я хорошо работаю с железом, – не без гордости произнес Волчок, но тут же стушевался под взглядом пастора и смиренно спросил: – Вы их освятите, отче?
– Конечно. Я сделаю это сегодня же после вечерней службы. Конечно, если мечи будут к этому времени готовы. Однако зачем тебе эти мечи?
– Конечно. Я сделаю это сегодня же после вечерней службы. Конечно, если мечи будут к этому времени готовы. Однако зачем тебе эти мечи?
– Я хочу сходить в город, – сказал Волчок.
– Зачем?
– Попытаюсь найти хозяина пряжки. Она очень приметная. Вам, отче, появляться в непристойных местах негоже, а я войду в любую дверь.
Пастор нахмурился и с сомнением проговорил:
– В нашем городе не любят чужаков. Если ты пойдешь без оружия, это может плохо для тебя кончиться. А если с оружием… это может кончиться плохо и для тебя, и для других.
– Я уже думал об этом, отче, – сказал Волчок. – Мне кажется, я могу остаться незамеченным, если вместо камзола надену сутану и плащ. Молодой послушник не вызовет подозрений.
Пастор обдумал его слова и кивнул:
– Хорошая идея, Вольфганг. Однако даже в этом случае твоя вылазка будет опасна.
– Знаю, отче. Но я не пойду в город безоружным. Я возьму с собой освященные мечи-змеевики. Я сделаю особенную перевязь и спрячу оба клинка за спину. Плащ мне в этом поможет.
– Ты так сильно полагаешься на силу своих мечей? – усомнился пастор.
Волчок усмехнулся, и усмешка его вышла жесткой и холодной.
– В отличие от вашей паствы, отче, я умею сражаться и делал это не раз.
По лицу пастора пробежала тень. Он вздохнул и сказал:
– Что ж… Возможно, ты прав. Мне остается лишь благословить тебя.
– Спасибо, отче!
Волчок нагнул голову. Пастор прошептал латинские слова молитвы и трижды перекрестил Волчка.
Глава 4 Медная пряжка
1
Сумерки еще не сгустились, когда всадник, одетый в рясу, плащ и шляпу, пересек лес и выехал на равнину, убегавшую к подножию холмов, покрытых виноградниками. Припозднившиеся крестьяне подвязывали лозы к шестам и подрезали сухие побеги.
Город стоял на возвышенности и был опоясан кольцом крепких стен и болотистым рвом, поросшим ивняком. Он находился в пятнадцати верстах от деревни общинников, которой руководил пастор.
Миновав ров и представившись городским стражам послушником, Волчок спешился, передал смотрителю городской коновязи узду вместе с парой медных монет и дальше пошел пешком.
Сторож на городской ратуше пробил десять часов. Волчок шел по узкой, замусоренной улочке города, кутаясь в длинный плащ. Широкополую шляпу он надвинул на глаза. Окна в первых этажах домов были наглухо задвинуты ставнями, и огоньки в щелях почти нигде не светились. В эти ненастные дни город ложился спать рано.
Волчок быстро пересек Рыночную площадь, свернул на улицу Нарциссов, прошел по ней, потом снова свернул, прошел еще немного и вышел к церкви Пречистой Девы. Народу на улочках не было совсем. Лишь в отдалении раздавался тихий топот ночного дозора.
Волчок отлично запомнил план города, который начертил ему пастор. Запомнил намного лучше, чем сам ожидал.
В какой-то миг Волчок поймал себя на том, что неплохо видит во тьме. Он остановился и с недоумением огляделся, ожидая увидеть что-нибудь вроде фонарей, факелов или хотя бы открытое окно, откуда мог литься тусклый свет сального огарка. Но ничего такого не было.
Волчок провел ладонью по лицу.
– Дьявольщина какая-то, – тихо пробормотал он.
Озадаченно хмуря брови, Волчок двинулся дальше, обогнул церковь и свернул в Трактирный переулок. Вскоре он увидел перед собой каменное здание трактира, над дубовой дверью которого красовалась вывеска «Жареный петух».
Из-за двери доносились приглушенные звуки разухабистой песни. А когда Волчок открыл дверь, песня едва не оглушила его.
Шумная, пьяная компания поднялась, грохоча лавками, из-за стола и, продолжая горланить песню, двинулась к выходу.
Волчку пришлось посторониться, чтобы пропустить мимо себя четырех бражников, пахнущих вином, чесноком и потом. Как только дверь за ними закрылась, он прошел к ближайшему столу, сделал знак трактирщику и заказал себе кружку сбитня.
Через минуту трактирщик, крупный, толстобрюхий мужчина лет сорока, грохнул перед ним деревянную кружку со сладко пахнущим напитком:
– Пей, божий человек! – с ухмылкой продолжил он. – А захочешь чего покрепче – только скажи!
– Храни вас Бог, дружище! – поблагодарил Волчок смиренным голосом.
Трактирщик хмыкнул, развернулся и отправился к другому столу, за которым сидели два горожанина в одеждах, выдающих в них людей среднего или даже очень хорошего достатка. На их стол он поставил кувшин с вином.
– Нет ли у тебя к этому вину достойной закуски? – поинтересовался один из двоицы, желтокожий и сутулый. – Курица была тощая, и мы ее уже доели.
– Мой помощник понес на кухню несколько зайцев, – ответил трактирщик. – Если ты подождешь, скорняк, то совсем скоро полакомишься отличным заячьим рагу.
– Зайчатина – вещь хорошая, – похвалил другой мужчина, толстый, с ухоженными руками и обветренным лицом. – Кстати, говорят, в Эльстарском лесу снова объявились волки-людоеды.
– Правда? – встрепенулся скорняк. – Вот ведь жизнь – то черные псы, то волки-людоеды. И некуда человеку деваться от этих напастей!
– Полно вам, – равнодушным голосом проговорил трактирщик. – Слышал я, что черные псы разбойничают только по ночам. Всего-то и делов, что не ходить в лес ночью.
– Да как же не ходить, любезный? – с возмущением в голосе вопросил толстяк. – Наш лес большой, и ехать по нему долго. Самое меньшее пятнадцать часов. Никаких объездных путей нету. Как же еще прикажешь купцам гнать караваны?
– А реки на что? – тем же небрежным голосом обронил трактирщик.
– Реки! – Толстяк, будучи, по всей вероятности, торговым человеком, покачал щекастой головой и проговорил с горечью: – Вода уж три недели назад ушла. А товар ждать не станет.
– Ну, тогда и пенять не на что, – спокойно проронил трактирщик. – Господь на все дает человеку выбор.
– Нету никакого выбора, братья, – возразил тощий скорняк. – На все воля Божья. В Библии-то что сказано? А сказано там, что ни один волос не упадет с головы человека без Божьего промысла!
Толстяк-торговец насмешливо скривился.
– Богу больше делать нечего, кроме как подсчитывать волосинки на твоей плешивой башке.
Скорняк было надулся, но тут ему в голову пришла идея. Он посмотрел на Волчка и заговорщицким тоном предложил, обращаясь к торговому человеку и трактирщику:
– А давайте-ка спросим божьего человека, пускай он нас рассудит. Слышь-ка, божий человек!
Волчок отставил кружку со сбитнем.
– Слушаю тебя, брат мой, – проговорил он.
– Ты слышал наш разговор, не правда ли?
– Отчасти.
– И что ты на это скажешь?
Волчок поднял глаза к потолку и смиренно произнес:
– Этот мир создан Господом, и он не может быть плох. А стало быть, любая гадость здесь в конечном итоге обернется добром. Божий промысел шествует тайными путями.
Скорняк и торговый человек переглянулись.
– Сложно говоришь, монах, – пробасил торговец. – Тебя послушать, так получается, что в мире совсем нет зла?
– Зло есть. Но оно – обратная сторона добра. Не бывает света без тени.
Скорняк отхлебнул вина, вытер рот ладонью и доверительно проговорил, обращаясь к собутыльнику и трактирщику:
– Совсем нам головы задурил этот монах. У него уже и зло обратилось в добро.
– Да уж, – усмехнулся торговец, – язык у парня подвешен как надо. Слышь-ка, божий человек, а вот войдет сейчас сюда разбойник, стянет с тебя рясу вместе с портками и пустит по холоду голышом. И в чем тут будет добро?
– Что телу зло, то душе добро, – коротко и просто ответил Волчок.
– Да не трогай ты этого святошу, – проворчал скорняк едва ли не брезгливо. – У этой братии на все готовый ответ.
Волчка оставили в покое, трактирщик вернулся за стойку, а скорняк и торговец продолжили разговор, сменив тему.
– Барон Рогге совсем зарвался, – сказал скорняк. – Королевский посланник в Сааре принес ему письмо о примирении, но барон рассмеялся посланнику в лицо, порвал письмо в клочки и спустил посланника с лестницы. А когда посланник и его охранники позволили себе возмутиться подобным поведением барона, тот приказал слугам натравить на них собак. А собаки у барона – будь здоров! Каждая – чистопородный мастиф, чьи предки служили еще римским императорам. – Скорняк криво ухмыльнулся и закончил: – Говорят, посланник еле унес ноги.
Торговец закончил обгладывать куриную косточку и швырнул ее на пол. Затем ухватился жирной рукой за оловянный кубок с вином и сделал несколько больших глотков.
– Уф-ф… Доброе вино у тебя, трактирщик.
Вдруг рука торговца, сжимающая кубок, застыла в воздухе, и он повернулся к двери. Прочие посетители сделали то же самое. Ставни окон громко стукнули, и по залу пронесся сквозняк. Всем вдруг показалось, будто на дворе завыл сильный ветер.