Майор искал проход на площадку. Он знал, что съемка именно здесь, но забор все тянулся, и, как попасть вовнутрь, майор пока не понял.
— Не найдется, — буркнул Иван, — мал еще курить!
В штатском, в неказистой кожаной курточке и потертых джинсах, длинный худощавый майор выглядел несолидно. В свои тридцать шесть он все еще был похож на студента-отличника. Скромный интеллигентный молодой человек, ни за что не подумаешь, что милиционер, оперативник. Мягкий, чуть растерянный взгляд сквозь очки, открытая детская улыбка, тихий голос.
Мальчишка, попросивший прикурить, смерил Ивана испепеляющим взглядом, презрительно сплюнул и отвернулся, всем своим видом давая понять, что вовсе он не маленький, а очень даже большой, «крутой, центровой, основной, в натуре»… — Ну ваще! Кузя, зырь! Ни хрена себе! — завопил его приятель, углядев через щель нечто невероятное.
Мальчишка бросился к забору и тоже завопил от восторга.
Рядом, непонятно откуда, возник огромный охранник в камуфляже и негромко прикрикнул на детей:
— Кончай шуметь, пацаны!
— Скажите, — шагнул к нему Иван, — как пройти на площадку?
— Туда нельзя. Съемка, — ответил охранник и хотел было скрыться за забором, но майор протянул ему свое удостоверение.
Охранник мельком взглянул на фотографию, потом на Ивана.
— Пойдемте. Только осторожно, в кадр не попадите.
Оказавшись наконец на площадке, Иван закурил рядом с охранником и стал ждать, когда закончат снимать этот дубль. Ему надо было поговорить с Крестовской.
Маргарита не просто карабкалась вверх по тросу. Она отталкивалась ногами от стены и ловко раскачивалась. Рядом, в строительной люльке, медленно ехал вверх оператор с камерой. Два актера, игравшие кавказцев-бандитов, перебегали с этажа на этаж по разломанным лестницам внутри пустого, полуразрушенного дома, палили в красавицу из окон. Она лихо уворачивалась от пуль и отстреливалась из маленького пистолета сквозь сетку.
Майор Кузьменко, задрав голову, любовался тонкой фигуркой, которая балансировала на уровне пятого этажа. Сердце невольно замирало, никакой страховки не было видно.
— Крестовская сама работает все трюки, никаких каскадеров, — шепотом сообщил Ивану охранник.
— Здорово работает, — кивнул Иван, — и стреляет профессионально. А страховка есть?
— Там страховочный пояс, но это так, больше для психологического спокойствия.
— Все, стоп! Снято! — хрипло крикнул режиссер в микрофон. — Отлично, Маргошка. Умница.
Крестовская оттолкнулась ногами от стены и ловко сиганула в строительную люльку к оператору, стянула с головы кожаную кепку, красиво тряхнула огненно-рыжими волосами. Наконец люлька оказалась на земле.
— Здравствуйте, Маргарита Евгеньевна… — Иван представился, показал удостоверение. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Да, конечно, — она обаятельно и немного печально улыбнулась, — вы насчет убийства Глеба? Кофе хотите?
Они присели на какие-то бревна, Маргарита достала из огромной кожаной сумки термос.
— Вы хорошо знали Глеба Калашникова? — спросил майор.
— Ну, как вам сказать? — Она протянула Ивану пластмассовый стаканчик с черным кофе. — Осторожно, очень горячий, не ошпарьтесь.
— Спасибо, — благодарно кивнул майор.
— Честно говоря, с Глебом у нас были не слишком теплые и близкие отношения. Он не мог мне простить, что его мама осталась одна. Сами понимаете, ситуация сложная. Кто я ему? Мачеха? Нелепо… Я моложе на десять лет.
Из близких родственников убитого Маргарита Крестовская была единственным человеком, с которым можно спокойно, без напряжения побеседовать о личной жизни Глеба Калашникова. Понятно, что гибель пасынка — не смертельное для нее горе. Вряд ли какой-нибудь из вопросов вызовет у юной мачехи гнев, слезы, гипертонический криз или сердечный приступ.
Мать, Надежда Петровна, была в тяжелом состоянии, врачи просили до похорон ее не беспокоить. Отец, народный артист, депутат Думы, тоже заявил по телефону, что чувствует себя плохо, сердце пошаливает, и попросил не трогать его несколько дней.
Конечно, жена, Екатерина Филипповна Орлова, свидетельские показания давала спокойно и толково, надо отдать ей должное, в истерике не билась. Однако с ней о многом не поговоришь. Например, обсуждать активную гульбу Калашникова, его хождения по бабам как-то неловко. Да и бесполезно. В этих вопросах жена не самый компетентный человек.
Между тем поговорить о дамах, с которыми постоянно встречался богатый бесшабашный казинщик на стороне, было необходимо. Следователь Чернов, да и сам майор Кузьменко вовсе не исключали, что одна из них причастна к убийству.
Близких друзей у Калашникова не оказалось, но приятелей и знакомых — пол-Москвы. Его знали все и не знал никто. Говорили, что он вовсю изменял жене, был неразборчив и непостоянен в своих увлечениях, но конкретных имен не называли.
От нескольких разных людей Кузьменко слышал, что в последние полгода у Глеба была некая Оля, «одна, но пламенная страсть». Фамилию этой Оли назвать не мог никто. Говорили, будто на вид ей около двадцати, хороша собой необычайно, вроде студентка, но, может быть, и нет. Кто-то где-то видел их вместе, мельком. То она сидела в машине рядом с Калашниковым, то кто-то столкнулся с ними в ресторане.
Глеб почти никогда не появлялся с ней на людях. Из этого можно сделать пока только один осторожный вывод: неизвестная Оля — человек замкнутый и нелюдимый, рестораны и всякие шикарные тусовки ее не особенно привлекают. Сам Калашников был шумным, общительным, одиночества не терпел, даже вдвоем с дамой сердца не любил долго оставаться наедине. С прежними своими пассиями мелькал повсюду: на престижных премьерах, презентациях, в закрытых клубах.
Чтобы не тратить зря время, майор решил задать Маргарите прямой вопрос. Она с самого начала показалась ему человеком искренним, спокойным и разумным. Если знает про Олю — скажет.
— Ольга Гуськова — моя бывшая одноклассница, — спокойно сообщила Маргоша, — да, у них с Глебом был серьезный роман. Они познакомились месяцев восемь назад, кажется, прошлой зимой. И у обоих крыша поехала.
— То есть?
— Ну, влюбились сразу, хором. Он в нее, она в него.
— Жена знала об этих отношениях? — быстро спросил Кузьменко.
— Думаю, догадывалась.
— А разводом там не пахло?
— Нет, — Маргарита покачала головой, — Глеб от Кати не собирался уходить. Он изменял ей направо и налево, но никогда бы не ушел. Даже к Ольге. Он как-то сказал мне: «Солнышки приходят и уходят, а семья остается». Он своих баб «солнышками» называл.
— И много у него их было, «солнышек»?
— Я знаю только про Олю. А вообще, если честно, разговоров было значительно больше, чем «солнышек». Он сам себе такой имидж создал, а люди любят посплетничать.
— Но с Гуськовой все было серьезно?
— Более чем. Хотя, в общем, представить семью с Ольгой невозможно.
— Почему?
— Ольга человек странный и глубоко несчастный. Родители военные. Отец — офицер-пограничник, мать военврач. Оба погибли в Афганистане, когда ей было семь. Она выросла с бабушкой. Бабка всегда была чумой, а сейчас у старушки прогрессирующий старческий маразм. Оля живет с ней вдвоем в однокомнатной квартире, учится в университете на философском факультете. В общем, сумасшедший дом.
— Но она хотела замуж за Калашникова?
— Безумно! Для нее отношения с мужчиной вне брака — смертный грех.
— Она верующая?
— В определенном смысле. — Маргарита пожала плечами. — Правда, нельзя сказать, какого она вероисповедания. У нее такая каша в голове — ужас. То голодом себя морит в Великий пост, не вылезает из церкви, по православным монастырям ездит, то выходит в астрал, как индийский йог. Это, между прочим, несовместимые вещи. Если бы что-то одно, тогда понятно. А так… — Маргарита безнадежно махнула рукой. — В общем, она очень странная. С ней даже разговаривать сложно.
— Но вы, как я понял, знаете ее довольно хорошо, — мягко заметил майор, — стало быть, продолжаете с ней общаться после окончания школы, — Мне ее жалко, — вздохнула Маргарита, — у нее ведь никого нет, кроме маразматической бабушки. Она даже о маразме не догадывалась, думала, дурной характер, мучилась, будто в чем-то виновата. Старуха изводила ее дикими капризами, скандалами, она терпела. Я нашла психиатра, ей объяснили, что это болезнь. Честно говоря, я не знаю, кому был нужнее врач — ей или бабушке.
— То есть, вам кажется, Ольга Гуськова не совсем здорова психически?
— Нет, этого я не говорила, — в Маргошиных ярко-зеленых глазах на миг блеснул жесткий огонек.
«Она по-своему привязана к этой несчастной странной Ольге, — понял майор, — ей неприятно говорить о ней как о психопатке. Она хороший человек, красотка Маргоша, восходящая кинозвезда. Однако мне придется задать ей еще один неприятный вопрос».
— Скажите, Ольга предпринимала какие-либо попытки разбить семью? — Майор кашлянул.
Да, вопрос для Крестовской, безусловно, неприятный. Не только по отношению к несчастной подружке, но и с намеком на личную жизнь самой Маргариты.
— Точно сказать не могу, — спокойно ответила Крестовская, — я слышала, будто в последнее время какая-то женщина звонила Кате анонимно, говорила гадости в трубку, угрожала. Врать не хочу, подробностей не знаю. Да вам, наверное, Катя уже успела рассказать?
Нет, Катя об этом не сказала ни слова — ни Кузьменко, ни Чернову. Любопытно, почему?
— Вы полагаете, звонить могла Ольга? — спросил он.
— Не знаю. Значит, Катя вам о звонках не говорила?
«Так. А тебе, красавица, почему это так интересно?» — внезапно напрягся майор.
И тут же с милой улыбкой спросил:
— А как вы думаете? Говорила или нет?
— Могла и не сказать. Катя очень скрытный человек. Она не выносит, когда кто-то лезет в ее личную жизнь.
— Я успел это заметить, — кивнул майор. На съемочной площадке началась суета. К Маргоше подлетела девушка-гример и стала бесцеремонно накладывать ей тон на лицо, словно майора не было рядом.
— Внимание! Ребята, все по местам! Снимаем! Маргошка, хватит болтать! Пора работать! — простуженным голосом закричал в микрофон тощий маленький режиссер.
Взглянув внимательней на хилую фигурку в теплом плаще, в шарфе, намотанном на шею в несколько слоев, в вязаной детской шапочке с помпоном, майор узнал известного на всю страну режиссера Василия Литвиненко и удивился: неужели он снимает боевики?
— Простите. — Маргоша встала, сделала несколько быстрых движений руками, плечами, повертела головой.
Она разминалась. Ей предстояло опять лезть вверх по тросу. Гримерша при этом продолжала что-то делать с ее лицом и волосами.
— Я подожду, — улыбнулся майор, — я с удовольствием посмотрю на съемку.
— Посторонних уберите с площадки! — раздраженно произнес в микрофон Литвиненко. — Все по местам!
Маргоша, весело подмигнув, подбежала к режиссеру и что-то зашептала ему на ухо, потом быстро чмокнула его в щеку.
— Васька, не заводись! — донесся до майора ее голос.
«Все-таки потрясающая женщина, — думал Иван, глядя, как легко и изящно Маргоша взлетает вверх по тросу, — из-за такой можно запросто голову потерять…»
Маргоша раскачивалась на тросе и палила из пистолета. Все выглядело очень натурально, и майор подумал, что боевик, наверное, получится классный. Надо будет непременно посмотреть.
Напряжение на съемочной площадке нарастало. У героини кончились патроны. Балка, на которой держался трос, предательски надломилась. Казалось, еще минута — и красавица сорвется с высоты, ее подстрелят злодеи. Но тут заработал подъемный кран. В будке сидел главный герой. Он развернул кран, в последний момент Маргоша ловко ухватилась за крюк.
— Снято! — радостно крикнул режиссер. — Всем спасибо!
Майору пришлось довольно долго ждать, пока Крестовская переоденется в одном из строительных вагончиков.
— Скажите, — обратился он к молоденькой гримерше, которая присела на бревна с ним рядом и задумчиво курила, — фильм скоро выйдет?
— Месяца через три. Съемки почти закончены, — ответила девушка.
— А кто написал сценарий?
— Кузьма Глюкозов. Вы читали романы про Фрола Добрецова?
— Нет, — признался майор, — что-то слышал, но не читал.
— Странно, — пожала плечами девушка, — вы ведь в милиции работаете?
— Да, — кивнул Иван.
— И детективами не интересуетесь?
— Интересуюсь, — майор улыбнулся, — но старыми, классическими. Агата Кристи, Жорж Сименон.
— Сейчас все читают Глюкозова, — авторитетно заметила девушка.
— Ладно, я непременно почитаю.
— Не советую. Дрянь редкостная. Наконец появилась Крестовская. Светлые джинсы, светлая замшевая куртка, тонко подкрашенное лицо.
— Простите, что заставила вас ждать. Знаете, какое у меня предложение? — весело обратилась она к майору. — Я голодная как волк. Здесь есть отличный гриль-бар. Давайте пообедаем вместе и договорим.
Гриль-бар находился на углу Большой Грузинской и Васильевской. Народу оказалось довольно много. В это приличное, не слишком дорогое заведение приходила обедать состоятельная чиновно-коммерческая публика с Тверской. Столики были отгорожены друг от друга перегородками, увитыми живым плющом. Вкусно пахло жаренным на углях мясом. Тихо потренькивали радиотелефоны, кое-где слышалась приглушенная английская и французская речь. Майор подумал, что гриль-бар успешно конкурирует с шикарными, дорогущими бистро и ресторанами «Палас-отеля», расположенного в двух шагах. Кухня здесь не хуже, а цены раза в три ниже.
Их с Маргаритой усадили за единственный свободный столик. Кузьменко заметил, какими взглядами провожают Маргошу все без исключения мужчины, и представил на миг: если бы это была его девушка, такая красивая, легкая, праздничная… Иван тут же одернул себя: она свидетельница. Нельзя терять голову. И вообще, он человек женатый, двое детей.
— Простите. — Официант уже принял заказ, но продолжал стоять у столика, смущенно переминаясь с ноги на ногу. — Вы Крестовская?
Прожженный молодой хмырь в бабочке глядел на Маргошу с детским восторгом и умилением.
— Да, — улыбнулась она, — я Крестовская.
— Вы в жизни еще красивей! Я смотрел недавно боевик по видюшнику, «Кровавые мальчики», фильм, извиняюсь, фиговый, но вы… — Он выразительно прикрыл глаза и причмокнул. — А правда, что вы сами выполняете все трюки?
— Правда.
— И часто вас узнают? — спросил Иван, когда официант удалился.
— Не слишком, — улыбнулась Маргарита.
— Это приятно?
— Конечно, приятно. Актеры — люди тщеславные. Однако все хорошо в меру. Вот моего мужа это иногда утомляет. Его узнают везде и глазеют, словно он не человек, а предмет, выставленный для всеобщего обозрения. Иногда это становится противно. А иногда помогает в неприятных ситуациях, особенно с гаишниками.
Появился официант, быстро и красиво разложил на столе приборы.
— Я извиняюсь, можно у вас автограф попросить? — Он протянул Маргарите новенькую книжку в ярком переплете.
На обложке красовалась цветная фотография Крестовской, Маргарита с развевающимися волосами была снята по пояс, в черном вечернем платье с открытыми плечами. В руке она держала маленький пистолет. Как ни поворачивай книжку, дуло направлено в того, кто смотрит на картинку.
"Кузьма Глюкозов. «Верное сердце путаны», — прочитал майор.
— Это ж надо, — пробормотала себе под нос Маргоша и покачала головой, — фильм еще не доснят, еще монтировать не начали, а они подсуетились, переиздали свой шедевр под новой обложкой. Лихо, — она усмехнулась, — и главное, никому ни слова, ни оператору, ни режиссеру, ни мне… Это кадр из рабочих материалов к фильму, который мы сейчас снимаем, — объяснила она майору.
— А что, будет фильм по этой книжке? — обрадовался официант. — И вы в главной роли? Я думал, просто так вас сняли на обложку в качестве модели. А скоро фильм выйдет? Я обязательно посмотрю! Вот ручка, напишите мне что-нибудь!
— Как вас зовут? — спросила Маргоша, ласково улыбаясь официанту.
— Вячеслав. Можно просто Славик.
«Славику на добрую память», — чиркнула Крестовская на титульном листе и поставила внизу красивую, размашистую подпись.
— Спасибо! Буду теперь везде спрашивать кассету с фильмом. Он так же называется?
— Так же. Но спрашивать кассету начинайте не раньше чем через три месяца. А вы книжку прочитали?
— Нет, — признался официант, — я ее только что купил в ларьке, здесь, через дорогу. Еще утром заметил, а сейчас вот увидел вас и сбегал купил специально, чтобы вы подписали.
Он удалился, радостный и смущенный.
— Надо будет сказать Симоновичу, чтобы заплатил мне за такую рекламу, — хохотнула Маргарита.
— Симоновичу? Это кто, издатель?
— Автор. Вернее, один из пяти авторов, которые штампуют шедевры под псевдонимом Кузьма Глюкозов.
— Что, романы действительно такие плохие? — спросил Иван.
— Дрянь. Дешевая штамповка. Знаете, такая литература вроде китайского ширпотреба, которым на вещевых рынках торгуют. Я когда попыталась читать Глюкозова, у меня было ощущение, будто я купила сапоги и на второй день отвалились подметки. Противно, когда тебя надувают и считают придурком.
«Трудно представить Маргариту Крестовскую, которая покупает китайский дешевый ширпотреб на вещевом рынке», — подумал майор.
— Сейчас каждый так или иначе отдает дань жуликам и халтурщикам. Одни покупают сапоги, у которых отваливаются подметки на второй день, читают Дрянные книжки, от которых тухнут мозги. Другие снимаются в дешевых халтурных боевиках, — усмехнулась Маргарита. — Вот Вася Литвиненко еще года два назад клялся публично, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станет снимать кино по плохому сценарию. Однако снимает. Плюется, ругается, но снимает. Куда денешься?