Галиахмет отрицательно и уверенно закачал головой.
– Нет, Али... Меня никто не видел.
– Если бы так! Тебя видел капитан, за которым Муса охотился. И сделал твой фоторобот, который теперь есть у всех ментов в городе.
– Я точно говорю, Али, меня никто не видел.
– Вспоминай хорошо, где он мог увидеть тебя. Ясно, что не из окна, ясно, что не во дворе... Иначе ты сейчас не стоял бы здесь. Ты не стоял бы здесь, если бы капитан знал, что это ты сделал. Он пустил бы тебе пулю в лоб. Авторский выстрел... Он тебя где-то рядом видел, когда еще не знал... Может быть, перед делом. Не видел он тебя перед делом?
– Нет. Никто меня не видел. Только один момент был... Только тогда! «Волга» проезжала... Я из двора по улице шел. Уже после дела. Они откуда-то сбоку вывернули, где все дороги перекопаны, повернули в мою сторону и мимо проехали, обогнали. Потом я в машину сел и уехал. Никто больше не мог видеть. Я сам глаза дома не оставляю, когда за порог выхожу. Сам бы увидел...
– Тебя увидели из машины и узнали? Тогда бы тебя подстрелили... Хотя... Если они еще не знали... Но почему тогда на тебя внимание обратили?
Али размышлял, а не спрашивал. Галиахмет молчал...
– Про тебя я уж и не говорю... – переключился Али на Мусу.
– Как я мог узнать, что пистолет газовый?
– Стрелять надо было первым.
– Она в глазок смотрела. Не мог я сразу пистолет приготовить. Я пакетом махал перед глазком. Как дверь приоткрыла, я в дверь ударил.
В принципе, все правильно. Винить здесь Мусу не стоит. Не руки же он поднял и не на колени упал перед чужим стволом. А в руках бабы пистолет или в руках самого капитана, он стреляет одинаково.
– Ладно. Забудем. Сейчас я приглашу человека. Он даст вам задание. Серьезный человек... Здесь прокол будет стоить жизни. И вам, и мне, и еще многим серьезным людям...
Некоторое время помощники молча соображали, Али ждал реакции.
– Сделаем, – наконец сказал Муса.
Али набрал номер.
– Они пришли.
– И я иду...
Дверь потайного хода начала открываться почти сразу после этих слов. Руслан стоял за ней. Может быть, слышал разговор? Это плохо... Но Али не кричал. Он вообще не имеет привычки кричать, как женщина. И нельзя на мужчин кричать. А дверь толстая, двойная, со слоем песка между металлическими листами. Ее гранатометом не прошибешь, не то что словом.
Муса с Галиахметом тоже узнали Руслана. Глаза расширились. Удивились дерзости – появиться в Москве, когда тебя в Чечне ловят! Это не может не вызвать восторга в не слишком умных головах. И подтянулись, как солдаты перед генералом. Для них он, пожалуй, больший авторитет, чем Али. По крайней мере, самому Али так показалось, и это впечатление оказалось болезненным. Надо будет эту ситуацию переломить. Серьезным ходом. Иначе весь труд по постройке себя и своего мира пойдет насмарку.
Салдуев осмотрел боевиков Али молча, сверху донизу. Оценивал внешний вид. У него, должно быть, какие-то свои критерии оценки.
– Это и есть лучшие твои парни?
– Лучше у меня нет. И самые надежные. Им доверять можешь, как мне.
Руслан как-то нехорошо хмыкнул под нос, и непонятно стало, то ли он Али не доверяет, то ли чем-то не понравились ему Муса с Галиахметом.
В ответ на это, чтобы не стоять перед Русланом точно в том же виде, как киллеры, Али прошел за стол и сел, развалившись в вертящемся кресле. И даже стал слегка поигрывать, поворачиваясь из стороны в сторону. Надо показать свою независимость. Не только перед Русланом. Это не самое главное. Главное, чтобы лучшие помощники видели, что Али и Руслан – люди равные. Может быть, Али даже посильнее, потому что он помогает Руслану, а не Руслан помогает Али.
– Ладно, – наконец и Салдуев сел в кресло. В мягкое. Сел спокойно, держит себя величественно. – Дело, в общем-то, простое... Есть девчонка. Ее надо подкараулить на улице, затащить в машину ко мне и поставить укол в вену. А там я уже сам поговорю с ней. После укола... Справитесь?
Али из-за своего стола хмыкнул точно так же, как недавно хмыкал Руслан.
– Сколько лет девчонке?
– Кажется, семнадцать или четырнадцать... Не помню, я со школы семерку с четверкой путаю. Девочка еще та... Не из самых скромных... Нос кверху держит... Ее папа – генерал МВД, много моих людей к Аллаху отправил. Я приговорил его к смерти и написал письмо. Там еще, в Ичкерии. Он там выступил по телевидению... Там русские открыли сейчас свой телеканал... И перед камерой разорвал мое письмо. И еще пригрозил, что обязательно меня поймает. А сам через неделю бросил своих солдат и сбежал в Москву. Испугался, ночами спать не мог... И здесь, я думаю, не спит... Боится... Пусть все они не спят, пусть все они нас боятся! Сегодня генералу Сомову исполняется пятьдесят лет. И дочка должна его хорошо поздравить. Одновременно передав привет от меня!
– Хорошенькое дельце, – мрачно согласился Муса.
– Может быть, с ней лучше познакомиться? – предложил Галиахмет. – Тогда я ее куда угодно затащу... Сама побежит...
– Сколько тебе времени надо на это?
– Хотя бы весь сегодняшний день... До вечера должен управиться.
– А бывает, что не управляешься? – Руслан внимательно рассматривал лицо и фигуру Галиахмета. Словно оценивал его шансы перед девчонкой.
– Редко, но бывает. Тогда времени надо будет побольше... Кто сразу не бежит, тех можно измором взять, если есть желание поиграть. Нет желания, возьми силой... С ними только так...
– Отпадает. Дело необходимо сделать сегодня до вечера. Сегодня вечером, по моим данным, в квартире генерала соберется еще с десяток генералов МВД. И все они в Чечню порезвиться ездили. Теперь пришло наше время резвиться.
– Сделаем, – кивнул Муса. Его угрюмое лицо сомнения не выражало.
– Улица... Народ... – предупредил Салдуев с чуть вопросительной интонацией. – А надо бы тихо...
– У меня есть мысль... – сказал Галиахмет. – Али, где та видеокамера... От журналиста осталась...
Несколько месяцев назад к ним приезжал немецкий тележурналист с оператором. Снимал фильм о чеченской диаспоре в Москве. Журналист стал задавать такие вопросы, что стало понятно – он знает очень много такого, чего ему знать не следовало. И совсем не в пользу чеченцев собирается делать передачу. Судьбу журналиста решал не Али. Несколько авторитетных московских чеченцев решали ее совместно. Али только выполнял общую волю. Вернее, ее выполняли Муса с Галиахметом. Потом диаспора подняла шум. Журналист пропал, потому что хотел рассказать о преследовании чеченцев российскими властями...
– Камера в офисе... И тренога к ней... И лампы эти... Софиты...
Профессиональная видеокамера. Сначала ее хотели уничтожить как улику. Потом решили – какая это улика, когда такие «Panasonic» продаются в каждом магазине. Оставили себе, потому что камера была японской сборки. И снимали открыто жизнь офиса. Снимали работу на заводах. Снимали друзей, когда выезжали большой компанией на природу побаловаться шашлыками. Во время одного из недавних обысков сыскари изъяли видеокассеты. Посмотрели, потом вернули. К камере претензий не было. Каждый, имея деньги, имеет и право на такую. Камеру не трогали.
– Софиты от аккумуляторов работают?
– От автомобиля.
– Какая у нас машина? – спросил Галиахмет Руслана.
– Микроавтобус. «Форд Транзит».
– Годится. Мы остановим ее, представимся телевидением.
– С нашими-то рожами? – усмехнулся Муса. – С нашим-то акцентом?
– Кувейтский канал «Аль Джазира». Акцент сделаем еще сильнее. Мы совсем плохо будем знать русский язык. Я сделаю это. Пригласим в машину, чтобы задать несколько вопросов. Я одну подружку позову. Она посидит с нами. Словно ее только что снимали. Как только девчонка появится на горизонте, подружка выйдет, мы с ней попрощаемся... И остановим простую прохожую, чтобы спросить ее мнение... Годится?
Руслан ненадолго задумался.
– Никакой народ нам не помешает. Люди будут только любопытствовать. И каждому захочется сняться.
– Тогда поехали... – решился Руслан, хотя ему, полевому командиру, как догадался Али, казались лишними все эти навороты. Дома все делается проще, дома приезжают, куда хотят и к кому хотят, наставляют стволы и увозят кого нужно. Работать в Москве он не умел, а парни Али, кажется, для такой работы хорошо приспособлены.
Салдуев встал резко, чуть не спрыгнул с кресла. И воспользовался вечерней подсказкой Али – открыл дверь самостоятельно. Едва дверь закрылась, Али подошел сначала к окну, потом быстро вышел из кабинета. В противоположном конце узкого коридора кабинет визуального наблюдения охраны. Несколько телекамер, установленные по периметру здания, выводят на мониторы все, что творится снаружи и на автомобильной стоянке. Там встал за стулом дежурного охранника.
– Кто сейчас выходил из здания?
– Никто не выходил.
Они оба внимательно наблюдали за мониторами минут пять. Из здания никто не вышел. Значит, существует проход, о котором Али не знает.
* * *Обыкновенная улица Москвы. Не самый центр, но и не спальный район. Тротуар широкий, прохожих много. Стоящий на тротуаре синий микроавтобус «Форд Транзит» не привлекает внимания только потому, что на стекле спереди и сзади написано: «Телеканал „Аль Джазира“. Вернее, микроавтобус, наоборот, привлекает этим внимание. Привлекает внимание тем, что за плотно зашторенными окнами видится яркий искусственный свет. Горят софиты. В стекло боковой дверцы видно, что работает видеокамера, установленная на треноге. Снимает кого-то.
– Кто сейчас выходил из здания?
– Никто не выходил.
Они оба внимательно наблюдали за мониторами минут пять. Из здания никто не вышел. Значит, существует проход, о котором Али не знает.
* * *Обыкновенная улица Москвы. Не самый центр, но и не спальный район. Тротуар широкий, прохожих много. Стоящий на тротуаре синий микроавтобус «Форд Транзит» не привлекает внимания только потому, что на стекле спереди и сзади написано: «Телеканал „Аль Джазира“. Вернее, микроавтобус, наоборот, привлекает этим внимание. Привлекает внимание тем, что за плотно зашторенными окнами видится яркий искусственный свет. Горят софиты. В стекло боковой дверцы видно, что работает видеокамера, установленная на треноге. Снимает кого-то.
Один человек в строгом белом костюме стоит рядом с машиной. Он деловит, хотя и выглядит угрюмым. Очевидно, ему не хватило места в тесном салоне. Он заглядывает в стекло дверцы, смотрит, что происходит внутри. Дверца открывается. Из микроавтобуса выходит молодая светловолосая женщина. Довольная, улыбается. Ей улыбается и мужчина, вышедший следом, высокий и красивый, благодарит, сильно коверкая русские слова и оставляя между словами большую паузу на подбор нужного следующего.
– Мая вам прышлот кассета... Спасыбы...
И тут же он окидывает взглядом тротуар, выбирая «жертву» для следующего интервью. Взгляд останавливается на девушке с рюкзачком за плечами, лет пятнадцати-шестнадцати, демонстративно курящей, чтобы все видели ее взрослость.
– Дэвушка, ызвынытэ, тэлэканал «Аль Джазира»! Мы можэм пагаварыт?
А девушка, словно специально, шла в эту сторону. Ей любопытно и интересно. Она всегда мечтала увидеть себя на телеэкране.
– Конечно...
– Зайдытэ в машин...
Девушка легко юркает в салон. Она по характеру легкая и бездумная. Ей показывают куда сесть. Дверца снова закрывается. На улице опять остается только мужчина в строгом белом костюме. И закрывает плечом стекло от прохожих. Теперь происходящее видно только ему.
Девушка садится в кресло среднего ряда. Сзади, где сидят еще два мужчины, ее пододвигают так, чтобы равномернее ложился на лицо свет. Красивый мужчина, что приглашал девушку, берет пульт, наставляет на камеру. Гаснет зеленый глазок и зажигается красный – пошла съемка. Теперь мужчина берет микрофон, соединенный кабелем с камерой, и говорит что-то не по-русски тем, что сидят сзади. Чьи-то руки вдруг обхватывают девушку за шею, закрывают ей рот сильной ладонью. Другие руки прижимают к креслу тело. Она пытается вырваться, но сил для этого явно не хватает. А человек с микрофоном пересаживается на другое сиденье, совсем закрывая девушку от окна своей сильной спиной, смотрит в широко распахнутые от ужаса глаза и говорит уже по-русски совсем чисто, только с легким акцентом:
– Не бойся. Ничего с тобой не случится. Мы только сделаем тебе укол. И тебе станет очень хорошо...
Он берет в свою руку ее локоть, разворачивает так, чтобы было видно вену.
– Вот это да... Да она же колется...
На локтевом сгибе отчетливо видны следы от шприца.
– Наверное, только пробовала...
– Тогда ей это не в диковинку...
Девушка пытается вырвать руку, пытается сказать, что у нее брали кровь для анализа на гепатит, потому что отец во время командировки в Чечню заболел гепатитом, что у всей семьи брали такой анализ, но ей ничего сказать не удается. И рука человека прочно держит ее локоть. Не вырваться.
– Ты сильно не дергайся... Не суетись, дорогая, а то сломается игла, и останется кончик по вене плавать... Больно будет...
Она и так уже почти не сопротивляется. Сил для сопротивления слишком мало. Хотя сказать она хочет много, сказать зло и возмущенно, припугнуть отцом, который этого так не оставит, пригрозить, что отцовские спецназовцы всю Москву перевернут, а найдут обидчиков дочери... От бессилия много сказать хочется...
Вторая мужская рука сильно сдавила мышцы выше локтя. До боли сдавила. Крикнуть в рев захотелось, но крик застрял в прижатом рту, заставляя давиться звуком и слюной. Игла поднялась вверх страшным своим жалом, большой палец мужчины медленно надавил на шприц, и на кончике иглы выступили капли жидкости.
– Осторожнее, – сказал кто-то сзади. – Все не вылей...
– Нельзя, чтобы кислород в кровь попал, а то умрет...
«Значит, убивать не хотят...» – ясно осознает девушка и слегка расслабляется, понимая, что сопротивляться не в силах.
Теперь вена выступила достаточно отчетливо, вздулась неровной и слегка бугристой синей линией.
– Хорошо, хорошо, хорошие вены, так и просят иглу...
Игла приблизилась, игла медленно прицелилась и вошла в вену почти без боли. Боль доставляли руки, которые сжимали ее.
Большой палец медленно, почти с наслаждением давил на шприц, настойчиво перекачивая жидкость из пластмассовой емкости в вену.
– Следи за ее глазами, – сказали с заднего сиденья. Кажется, тот человек, что зажимал девушке рот. По крайней мере, сказал он это ей в ухо, хотя обращался к другому, тому, что оказался спереди. – За глазами следи. Когда зрачок расширится, скажешь...
Несколько секунд стояла тишина. Тело девушки начало ощутимо расслабляться.
– Расширяется... Быстро расширяется... Очень быстро...
Красивый мужчина, что держал раньше микрофон, отодвигается.
– Она готова... Плывет...
Разжались руки, отпустили рот, но не убрались совсем, готовые снова сомкнуться. Но девушка не видит их. Она живет в другом мире...
Тогда человек, что держал ее, пододвигается лицом почти к самому уху.
– Как тебя зовут?
– Настя.
– Фамилия?
– Сомова.
Камера в это время снимает. Красивый мужчина умеет пользоваться дистанционным пультом. И он добавляет звук, чтобы на пленку записался весь разговор.
– Слушай меня внимательно, Настя Сомова. Сколько лет сегодня исполняется твоему папе?
– Пятьдесят.
– Ты скоро выйдешь из машины и забудешь все, что с тобой было. Поняла?
– Поняла.
– Ты не сразу пойдешь домой. Ты будешь еще час гулять по улицам. Поняла?
– Поняла.
– Меня зовут Руслан Салдуев. Запомнила?
– Запомнила.
– Повтори.
– Руслан Салдуев.
– Я передам тебе для папы подарок. Когда соберутся гости, ты скажешь всем, что папе прислал подарок Руслан Салдуев. Поняла?
– Поняла.
– Это будет деревянная шкатулка. И ты сама откроешь крышку. Сама! Никому другому не позволишь это сделать. Поняла?
– Поняла.
– Вот подарок... – Руслан вручил девушке деревянную резную шкатулку.
Она молча взяла ее в руки. Рассмотрела со всех сторон почти разумно.
– До поздравления ты не имеешь права заглядывать в шкатулку. Только когда поздравишь, тогда и откроешь крышку. Поняла?
– Поняла.
– Когда вернешься домой, забудешь про шкатулку. И вспомнишь про нее только тогда, когда гости соберутся за столом. Поняла?
– Поняла.
– Убери подарок в рюкзачок, чтобы никто не видел.
Она привычным движением пошевелила плечами, скинула рюкзачок и спрятала в него шкатулку. Руслан проявил почти нежность, помогая девушке снова надеть рюкзачок.
– И будь со шкатулкой осторожнее. Смотри, не урони ее. Это очень хрупкая и дорогая вещь. Она очень понравится твоему папе. Это будет для него хорошая память на всю оставшуюся жизнь. Поняла?
– Поняла.
– И никому не показывай ее. Поняла?
– Поняла.
– А теперь иди, погуляй по улице. Ты прекрасно себя чувствуешь. У тебя отличное настроение. Поняла?
– Поняла.
– И забудь про нашу машину, забудь про нас. Ты никогда не вспомнишь ни одного нашего лица. Забудь про то, что тебе делали укол. Иди...
Красивый мужчина сам открыл дверь и выпустил девушку. Она выпрыгнула легко, махнула им на прощание рукой и беспечной походкой двинулась вперед. Но тут же достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Закурила, чтобы показать свою взрослость...
Ее место на сиденье занял Салдуев. Жестом приказал снова закрыть дверцу и поднести микрофон ближе.
– Меня зовут Руслан Салдуев, – сказал он в глазок видеокамеры. – Я приговорил генерала Сомова к смертной казни. Теперь эта казнь свершилась. И пусть запомнят все неверные, что пришли на нашу землю, чтобы терзать ее, пусть запомнят все предатели моего народа – Руслан Салдуев слов на ветер не бросает. Я принесу всем вам смерть через ваших детей и жен. Бойтесь их! Бойтесь...
И махнул рукой, предлагая выключить камеру.
– Эта пленка уйдет на все телеканалы мира, – сказал он высокомерно. – Пусть все знают, что я начал жесточайшую, невиданную войну!
Галиахмет с Мусой переглянулись. Если Муса не попал в объектив камеры, потому что до этого стоял снаружи, то Галиахмет играл в «первой серии» важную роль. А ему не слишком хотелось стать телезвездой. Но воспротивиться Руслану он не смог.
Решил сначала посоветоваться с Али...
ГЛАВА 3
1
Взгляд победителя оказался очень к лицу комиссару.
– Ну что, Сергей Иванович, пользуясь старой дружбой, хочу на тебя подействовать... Пока подготовят приказ на капитана Басаргина, пока пройдут все этапы оформления, а ты сам знаешь, какая это возня, мы с ним делом займемся. Он уже попозже оформит необходимые документы, – вдруг заторопился Костромин, убрав трубку после разговора с Андреем.