— Идите пешком. — И добавил, глядя на Мадину: — Дама меня, надеюсь, не обидит.
При этом он улыбнулся так располагающе, что Мадина улыбнулась в ответ.
Двери закрылись. Лифт тронулся вверх так плавно, что движение его почти не чувствовалось. Мадина молчала, ее визави тоже. После первого доброжелательного взгляда он больше не смотрел ей в глаза и делал это как-то естественно, без усилия. Ясно было, что ему привычно не надоедать постороннему человеку даже случайным взглядом. У Мадины же такого навыка не было — она не знала, куда девать взгляд, и с некоторым напряжением разглядывала крупные кнопки этажей.
И вдруг, когда на табло уже промелькнула цифра 2, лифт остановился. Он замер так плавно и бесшумно, что Мадина даже не сразу это поняла. Тем более что и ее спутник не произнес ни слова — не сказал ничего такого, что всякий сказал бы в такой ситуации: «В чем дело? Вот тебе и здрасьте! Это как понимать?» — или еще что-нибудь подобное.
Через несколько секунд Мадина все же сообразила, что лифт стоит. Иначе они ведь уже доехали бы до третьего этажа.
— А что случилось? — спросила она.
Вопрос не отличался осмысленностью.
— Не знаю, — пожал плечами ее спутник.
Объяснять, что не знает этого потому, что не является лифтером, он не стал. Наверное, по той же причине, по которой Никита вчера не удивился Мадининому появлению. Ясно, что люди такого склада не привыкли тратить время и силы на пустые действия и разговоры.
Впрочем, тратить время на что-либо осмысленное в застывшем лифте не представлялось возможным. И Мадинин спутник произвел единственно возможное действие — нажал кнопку вызова диспетчера.
— Сколько будет стоять лифт? — поинтересовался он.
«Почему лифт вообще стоит, его не интересует», — подумала Мадина.
Она подумала об этом одобрительно. Ведь в самом деле, какое им могло быть дело до причин поломки?
— Ой, извините! — раздался из динамика растерянный и чуть не плачущий голос. — Мы сами не знаем, что случилось. Никогда у нас такого не было! Уже вызвали механика, потерпите минуточку, пожалуйста.
— Потерпим, куда деваться, — пожал плечами он. Телефон зазвонил у него в кармане. — Да, — сказал он в трубку. — Все в порядке. Ждите. Вы не курите? — обратился он к Мадине.
— Нет.
— Жаль.
— Почему? — удивилась она.
— Мы бы с вами пока покурили. Вентиляция, надеюсь, все-таки работает. А то я только что был в одном офисе, где ведут омерзительно здоровый образ жизни. И мало того что сами ведут, еще и посторонних людей заставляют. То есть курение запрещено во всем здании, и вдобавок везде датчики стоят, так что попробуй закури — сразу взвоют. Ну вот, я сюда шел и мечтал, как сейчас наконец всласть накурюсь за разговором.
— Так вы курите, пожалуйста, — улыбнулась Мадина. — Мне это нисколько не помешает.
— Правда? — обрадовался он. Но тут же покачал головой: — Нет, не буду. Неужели я похож на человека, невоспитанного до такой степени, что он курит в лифте при некурящей даме?
— Не до такой степени, — сказала Мадина. — То есть, я хотела сказать, совсем не похожи!
От этой ее оговорки и от ее смущения оба улыбнулись.
— Вы торопитесь? — спросил он.
— Вообще-то да, — ответила Мадина. — Но, думаю, человек, к которому я иду, меня извинит.
— Смотря зачем вы к нему идете.
— Устраиваться на работу. Но он сам предложил мне прийти, и мы с ним раньше были знакомы… Не по работе, а просто так. Мы с ним довольно непринужденно общались.
— Не придавайте этому значения.
Он коротко, почти незаметно улыбнулся. Мадине показалось, в этой его улыбке было понимание чего-то такого, чего она не то чтобы не способна понять, но просто еще не знает.
— Почему? — спросила она.
Ей интересно было узнать, почему не надо придавать значения такой важной вещи, как непринужденное общение.
— Потому что, если он предложил вам работу, вы с ним вступаете совсем в другие отношения. В них есть определенная субординация. И если вы этого сразу же не поймете, то недолго у него проработаете.
Конечно, он был прав. Но от его правоты Мадине стало не по себе. Она впервые подумала о том, что, в сущности, совсем не знает Никиту, и что он за начальник, понятия не имеет, и чем ей предстоит у него заниматься, и даже чем он сам занимается… Она вдруг показалась себе абсолютной дурой, которая понадеялась непонятно на что и непонятно на каком основании, да еще пришла от этой призрачной надежды в состояние глупейшего воодушевления.
— Я испортил вам настроение, — сказал ее спутник.
В его голосе прозвучали сокрушенные нотки.
— Да нет… — промямлила Мадина.
— Не нет, а да.
— Нет, с чего вы взяли? — сказала она немного тверже.
— У вас глаза изменились. И все лицо.
— Как это?
Теперь Мадина расслышала в собственном голосе удивление.
— Очень заметно. Глаза у вас блестели. Это было красиво. И все лицо от этого как-то даже светилось. А теперь и глаза не блестят, и лицо грустное стало, — расстроенно добавил он.
— Это они просто свет отражали. От лампочки, — улыбнулась Мадина.
Ей совсем не хотелось, чтобы этот человек расстраивался. Даже удивительно — почему? Мало того что он был человеком посторонним и незнакомым, она и разговаривала-то с ним всего несколько минут.
— Но лампочка и сейчас горит, — возразил он.
Словно в ответ на его слова, лампочка погасла. В лифте стало темно, хоть глаз выколи. Но такая кромешная тьма застилала Мадине глаза лишь в первую секунду. Потом она заметила, что из маленьких отверстий под потолком пробивается едва уловимый свет. В этом свете были видны очертания ее собеседника — его лица, его немного приземистой, но привлекательной фигуры.
— Как темно! — сказала Мадина.
Это вырвалось у нее невольно и прозвучало по-детски; ее смутило собственное восклицание. Но тут же она почувствовала, как он улыбнулся в темноте.
— Ничего, — сказал он. — Сейчас опять светло станет.
На этот раз его слова оказались точными: свет зажегся мгновенно. Мадина чуть в ладоши не захлопала.
— А откуда вы узнали? — с интересом спросила она.
— Вычислил логически.
— А теперь что будет?
— Теперь поедем.
Тому, что в ту же секунду лифт плавно пополз вверх, Мадина уже не удивилась.
— И это вы тоже логически высчитали? — спросила она.
Лифт остановился, двери открылись. Перед лифтом топтались два телохранителя. Лица у них были обеспокоенные.
— Именно, — ответил Мадинин спутник, пропуская ее перед собою.
— Но как? — спросила она.
— Очень просто. — Они медленно пошли по коридору. — Мы в Москве. Землетрясений и прочих катаклизмов природного толка здесь обычно не бывает. Здание новое, лифт в нем — тоже. Значит, он остановился по какой-то пустяковой причине. И, значит, механик запустил его сразу же, как только пришел. Видимо, запуская, он сдвинул какой-нибудь регулятор света. И тут же вернул его в прежнее положение. Вот и вся логика. Вот я и на месте, — добавил он.
Они стояли перед дверью, над которой висел маленький ромб с цифрой 7.
— Вам сюда? — удивленно спросила Мадина. — И мне тоже…
— Так вы к Никите Алферову идете устраиваться? — почему-то обрадовался он. — Вы программист?
— Нет. То есть да, иду к Никите… Алферову. — Мадина только теперь узнала фамилию Никиты. — Но я не программист.
— А кто?
«Никто», — таким был бы честный ответ, и именно так Мадина ответила бы на этот вопрос еще вчера.
Но сегодня что-то изменилось. Она еще и сама не понимала что, но чувствовала эту перемену, произошедшую то ли с ней, то ли с миром вокруг нее. Она чувствовала эту перемену будоражаще и остро.
— Это мне как раз и предстоит понять, — чуть заметно улыбнувшись, сказала она.
— Что ж, прошу.
Он открыл перед нею дверь, и они оказались в просторном помещении, в которое выходило несколько дверей. За стойкой в центре сидела девушка, очень молоденькая и очень милая. Она приветливо улыбнулась вошедшим.
— Никита Алексеевич ждет вас, Аркадий Андреевич, — сказала она, обращаясь к Мадининому спутнику.
Ждет ли Никита Алексеевич также и Мадину и кого он ждет в первую очередь, девушка не сказала. Она вообще не взглянула на нее — все ее внимание было отдано человеку, которого, оказывается, звали Аркадием Андреевичем.
Но прежде чем Мадина успела спросить, что же делать ей, одна из дверей открылась и из нее вышел Никита.
— Здравствуйте, — сказал он, обращаясь одновременно к Мадине и к Аркадию Андреевичу. — Рад вас видеть.
Сегодня, у себя в офисе, он выглядел совершенно иначе, чем вчера в ресторане, и уж тем более иначе, чем когда-то в простеньком кафе. Во всем его поведении чувствовалась дистанция — та самая субординация, о которой предупредил Мадину ее неожиданный собеседник.
Только вот непонятно было, к кому же все-таки обращается этот новый, холодноватый, отстраненный Никита. И кто должен первым войти к нему для беседы, непонятно было тоже.
— Знаете, — повернувшись к Мадине, вдруг сказал Аркадий Андреевич, — я должен был бы предложить войти вам. И потому что вы дама, и, главное, потому что я напросился к Никите Алексеевичу всего час назад и он не смог мне отказать. Но я попрошу вас подождать. Не сочтите за труд.
Его слова не прозвучали ни приказом, ни вопросом. Они прозвучали так, что с ними хотелось согласиться. Или это именно Мадине хотелось с ними согласиться, и именно в той ситуации, в которой она так неожиданно оказалась? Что-то было в этой ситуации странное, будоражащее. Она, эта ситуация, была частью общей перемены мира, которую Мадина чувствовала.
— Я подожду, — кивнула она.
— Наташа, свари даме кофе, — распорядился Никита. — Пойдемте, Аркадий Андреевич.
И они скрылись за дверью кабинета.
Глава 3
«Медные крыши, — думала Мадина, глядя в окно. — Да нет, не могут они быть медными. Но почему они такие зеленые?»
Крыши, раскинувшиеся сколько простора хватало за окнами дома, в самом деле выглядели так, словно были подернуты медной патиной. Мадина думала об этом каждый раз, когда на них падал ее взгляд.
А это происходило часто, потому что окна в ее теперешнем жилище были панорамные — они опоясывали квартиру по всему ее периметру. Собственно, это и не квартира была, а то, что называется пентхаусом.
Когда Мадина вошла сюда в первый раз, квартира состояла только из этих вот окон. Она была так просторна и так светла, что показалось бы странным, если бы кому-то вздумалось разгородить ее стенами.
— Моя студия, — сказал Аркадий Андреевич. — Нравится?
— Да, — кивнула Мадина.
Ей в самом деле понравилось то, что она увидела, и зачем же она стала бы это свое впечатление скрывать? Она вообще чувствовала себя так свободно и, пожалуй, даже раскованно, да-да, именно раскованно, как никогда в жизни.
И это тоже было частью ее нового состояния — осознания того, что мир меняется и она меняется вместе с ним. Или наоборот — мир вместе с нею.
Если бы не такое вот осознание, она вообще не оказалась бы в этой квартире. Хотя ей и до сих пор было не очень понятно, как же это все-таки произошло.
Она сидела за стеклянным столиком у окна, смотрела, как мокнут, становясь резче, под ясным июльским дождем зеленые крыши старых домов на Чистых Прудах, и думала о том, как странно и неотвратимо повернулась ее жизнь.
Когда Аркадий Андреевич вышел из Никитиного кабинета, Мадина допивала уже третью чашку кофе. Секретарша Леночка потчевала посетительницу с большим энтузиазмом и радушием; видимо, в интонациях Никитиного голоса было что-то такое, что заставило ее отнестись к Мадине именно так.
— Извините, Мадо, — сказал Аркадий Андреевич, закрывая за собой дверь кабинета; Никита почему-то не вышел его проводить, хотя встречать выходил же. — Из-за меня вам пришлось задержаться.
— Ничего, — сказала Мадина, вставая. — Теперь я могу войти?
— Можете, — кивнул он. — Но…
Мадина приостановилась, ожидая, в чем будет заключаться «но». Аркадий Андреевич молчал, пристально глядя на нее.
— Но — что? — не выдержала она наконец.
— Но очень ли вам это нужно?
— Что нужно? — не поняла Мадина.
— Входить в этот кабинет.
— То есть как? — удивилась она. — Конечно, нужно.
— Зачем?
— Я хочу устроиться на работу, — сердито сказала она.
Ее начал раздражать этот странный разговор. И особенно этот интерес постороннего человека к ее намерениям, к тому же интерес какой-то недосказанный.
— Вы действительно хотите именно этого? — продолжал он свои странные расспросы.
— Да! — совсем уж сердитым тоном ответила Мадина.
Леночка переводила взгляд с Аркадия Андреевича на нее. Взгляд просто-таки полыхал любопытством.
— А я думаю, вы хотите другого, — усмехнулся он.
— Чего же, по-вашему, я хочу?
— Перемены участи.
Мадина оторопела. Откуда он это узнал? Хотя, правда, по тому, что, выйдя из кабинета, он назвал ее Мадо, нетрудно было догадаться, что он говорил о ней с Никитой. Но зачем?
— Ведь так? — настаивал он.
— Ну… В общем, да. Но какое это имеет значение? — сказала Мадина.
— Существенное. Если вы хотите именно этого, то я предлагаю вам поехать со мной.
— Зачем?
Мадина настолько не ожидала такого предложения, что даже не возмутилась, а лишь удивилась.
— Затем, чтобы ваш выбор лежал в более широком диапазоне, — усмехнулся Аркадий Андреевич.
Это была чеканная формулировка. Они с Мадиной стояли друг напротив друга и смотрели друг на друга прямо, неуклончиво.
— Ведь вы хотите перемен? — повторил он.
Она молчала секунду, не больше. И ответила:
— Да.
— Пойдемте.
И она пошла вслед за ним, и прошла перед ним в дверь, ведущую в коридор, от ошеломления забыв даже проститься с Леночкой.
И вот теперь она сидела в его квартире, которая словно плыла над Москвой всеми своими окнами, и понимала, что участь ее действительно переменилась.
Когда Аркадий Андреевич привез ее сюда, Мадина растерялась. Держаться непринужденно ей удалось только в первую минуту.
— А… почему студия? — глупо пролепетала она, оглядывая серые бетонные стены.
— Вообще-то студией это не назовешь, конечно. Разве что из-за формы помещения. Но я здесь не танцую и не рисую. Это просто квартира, — невозмутимо ответил он. — Новая квартира.
— Но… зачем вы меня сюда привезли? — выговорила она еще более глупым тоном.
Аркадий Андреевич коротко улыбнулся.
— Не бойтесь, — сказал он. — Мои намерения чисты, как слеза младенца. Я всего лишь хочу предложить вам другой вариант трудоустройства.
— То есть какого же трудоустройства? Здесь?
— Да. А что в этом странного? Вы же видите, квартира не отделана. Кто-то должен заняться ее отделкой.
— Как? — оторопело произнесла Мадина. — Вы хотите, чтобы я отделывала вам квартиру?
— А что в этом особенного? — пожал плечами он.
— То есть как что особенного?! — возмутилась она. — Я… И вообще, я не умею!
— А вам и не надо ничего уметь. Маляры-штукатуры имеются. И даже прораб, который будет ими руководить, тоже в наличии. Вам надо просто придумать, какой должна быть эта квартира. Задача несложная и даже приятная.
— Но я же не дизайнер! — воскликнула Мадина.
Его предложение показалось ей таким абсурдным, что она даже не знала, как ей ко всему этому относиться. Как к оскорблению? Или как к недоразумению? Или… Непонятно!
— У вас есть вкус, — сказал Аркадий Андреевич. — А это, собственно, единственное, что необходимо для данной цели.
Он говорил об этом с такой уверенностью, как будто они не познакомились всего пару часов назад — да и не познакомились ведь, просто случайно узнали, как кого зовут! — а были знакомы много лет и у него была тысяча случаев убедиться в Мадинином вкусе.
— И вообще, рассудите логически, — продолжал он. — Куда бы вы ни устроились на работу, надо же вам будет где-то жить. А здесь вы можете совместить одно с другим. — И, не дожидаясь Мадининого ответа, он положил на подоконник ключи. — Вот. Устраивайтесь. Привезите вещи, какие вам нужны. Я загляну в ближайшее время, обсудим подробности.
И вышел. Не в силах произнести ни слова от ошеломления, Мадина подошла к окну, точнее, к оконной стене, только так можно было назвать это сооружение. Тогда она и увидела впервые эти бесконечные поля зеленых крыш, тогда и мелькнула у нее в голове странная мысль, что они, наверное, медные… И тогда же ее охватил восторг.
«А ведь это она и есть! — подумала Мадина. — Перемена участи. Перемена жизни. Да, это странно. Но, значит, моя жизнь будет теперь странной. Она долго была у меня отчетливой и ясной, а теперь вот, значит, будет совсем другой. Кто сказал, что это плохо?»
Московские крыши, казалось, говорили ей что-то в ответ, и между собою они разговаривали на разные голоса, и было в этом их разговоре такое волшебное обещание, что Мадина зажмурилась от предчувствия своего необычайного будущего.
Кофе, который она поставила на плиту, незаметно поднялся и чуть не пролился; Мадина успела к плите в последнюю секунду. Но налить кофе в чашку она уже не успела: раздался звонок домофона.
Аркадий никогда не открывал дверь своими ключами — всегда звонил внизу, предоставляя Мадине открыть самой. Возможно, в этом проявлялась его тактичность, но ей казалось, что он поступает так из каких-то иных соображений. А просто так, вообще без каких бы то ни было соображений, он не делал ничего.
На маленьком экране, установленном у двери, лицо его выглядело перекошенным. Хотя на самом деле у него было приятное лицо — с немного размытым от возраста, но не оплывшим, а мягким и от этого каким-то располагающим контуром, с очень близко, почти возле самого носа поставленными глазами, в которых всегда сохранялось внимательное выражение.