Они почти врезались в двух пьяных солдат и оттеснили один кабриолет прямо на тротуар, но к счастью, движения на улицах было мало, и по мере приближения к гавани лошади успокоились. Хирепат заехал в свою обычную таверну — или, скорее, кони привезли его туда, — и по причалам они пошли к «Арктуру», неся фонарь и корзинку с едой.
— А теперь, сэр, — сказал мистер Хирепат, ведя их вниз, — я покажу нечто, что, как полагаю, удивит вас.
Вниз, туда, где пахло смолой, такелажем и трюмной водой, потом в корму, в хлебную кладовую. И вот они стоят внутри: пустое пространство, полностью обитое листовым железом, против крыс, и все еще пахнущее сухарями. Мистер Хирепат нажимал на деревянные планки, к которым крепились листы железа, дергал их, стучал по панелям, издававшим один и тот же полый грохот.
— Где же это? — бормотал он. — Проклятье, мои глаза, могу поклясться… видел это сотню раз.
— Полагаю, вот эта, сэр, — сказал его сын, поворачивая планку. Металлический лист откинулся вверх на петлях, открывая каморку, где могли спрятаться на время обыска корабля четыре или пять человек.
— Вот! Только посмотрите на это, — вскричал мистер Хирепат. — Говорил же, что смогу удивить вас.
И отец, и сын были жутко довольны, и у Джека не хватило духа сказать, что он видел подобное с полдюжины раз, по крайней мере, когда еще мичманом или лейтенантом его посылали на торговые корабли для принудительной вербовки всех, кого сможет найти. Но упавшее настроение немного приподнялось, когда он подумал, что это собьет с толку сухопутных крыс, и что хотя офицеры Королевского флота могли бы обнаружить это с легкостью, то у офицеров американского флота нет практики подобного рода, так как они никогда не занимались принудительной вербовкой: их команды составлены из отборных добровольцев. Все же, с другой стороны, множество американских моряков скрывалось от мобилизации в бочках, в кладовой или подобных местах, и многие из американских офицеров ранее командовали торговыми судами.
Мистер Хирепат показал защелку изнутри, которая откидывала створку, убрал внутрь корзинку и дал запасной набор ключей.
— Теперь, сэр, — сказал он, глядя в свете фонаря на часы, — теперь на нашу разведку. Становится поздно.
Когда они подъехали к отелю, до наступления темноты оставалось еще слишком долго. Столкновение в начале поездки повредило внутренний постромок, который разорвался совсем, когда мистер Хирепат врезался в стоявшую ручную тележку по пути из гавани.
Имевшаяся у них веревка сгодилась для починки, но это был долгий и кропотливый труд: фонари к тому времени прогорели, и их следовало вновь зажечь внутри кареты, потайной же фонарь давал слабый свет. Своенравные лошади все время беспокоились. Инцидент произошел на углу Вашингтон-стрит, и хотя большая часть Бостона уже спала, собралась небольшая толпа, подавая советы, а двое из них даже обратились к мистеру Хирепату по имени.
В начальной стадии починки Хирепат был болтлив, полон предложений, стремился что-то сделать, но к моменту, когда Джек скрепил и починил постромок при помощи крепкого троса и задней половины бича, Хирепат успокоился, хотя и был склонен искать виновных и обижаться. Когда, наконец, они подъехали к отелю, он почти замолк.
Джеку эти симптомы были хорошо знакомы: довольно часто видел их во время длинного броска на шлюпках к враждебному берегу, перед тем, как батареи откроют огонь. Молодой Хирепат, напротив, был спокоен, уверен, не дергался, сносил упреки отца с исключительным терпением.
Было уже поздно, слишком поздно для уличных мальчишек, которые могли бы подержать лошадей. Настолько поздно, что в отеле не подавал никаких признаков жизни, кроме пения в баре: «Marlbrouk s'en va-t-en guerre, mironton mironton mirontaine»[55] и огней в холле.
Джек нацелил подзорную трубу на фасад и стал внимательно разглядывать его. Пока чинили постромок, с норд-веста подул бриз, и хотя туман все еще был довольно плотным, между дрейфующими полосами он различил очертания балкона. Карета остановилась, но не прямо напротив входа, а немного вниз по улице. Джек вышел и сказал Майклу Хирепату:
— Загляните в отель. Осмотритесь, что к чему, скажете, что мы здесь и возвращайтесь. Вы в порядке, Хирепат, или нет?
— Да, сэр, — ответил молодой Хирепат.
Майкл прошел по тротуару в отель, свет из открывшейся двери упал на тонкий туман, а пение стало громче: «Marlbrouk ne revient plus».[56]
Джек прошелся вокруг лошадей — правая передняя была особенно беспокойной и доставляла неприятности, вся упряжка вообще казалась тревожной и возбужденной, и кошка, пересекавшая улицу с котенком во рту, заставила лошадей подпрыгнуть. Со своей позиции Джек изучал отель. Глаз сразу зацепился за шкив, оставленный рабочими и свисающую веревку — это сулило большие возможности. Двое мужчин прошли мимо, когда они посмотрели на карету, Джек сделал вид, что занят с гужем, а мистер Хирепат поднял воротник пальто, спрятав в него лицо, и натянул шляпу еще глубже. Еще один быстро прошел, что-то бормоча под нос. Их миновали глубоко погруженные в беседу мистер Эванс с «Конститьюшн» вместе с коллегой. Потом темнокожая женщина с большой плоской закрытой корзиной на голове.
Мистер Хирепат снова обрел дар речи и, стоя у подножки повозки, разразился безудержным потоком слов, адресованных наполовину самому себе, наполовину Джеку.
— Как же он долго… Я бы сделал в два раза быстрее… всегда то же самое, мешкает, мешкает… нужно было начать намного раньше, как я говорил… Тсс! Кто-то переходит улицу… Я не так молод, как раньше, капитан Обри. Эти вещи хороши для молодых… Как же он долго, проклятый дурак, мальчишка… разве не холодно? Мои ноги как глыбы льда… Вы знаете, капитан Обри, я — известный гражданин, член городского собрания, любой может узнать меня. Это был преподобный Чорли… намного умнее мне сидеть в карете, если вы сядете на козлы.
— Так и сделаю, — сказал Джек. — Но сначала я загляну за угол, посмотрю, что можно увидеть с этой позиции.
Его мысли были быстрыми и четкими: пение внутри никак не походило ни на осаду, ни на засаду, балкон же являлся даром небес, даже с его раненной рукой: та неприятно раздулась и ослабла, но, тем не менее, подняться он сможет. Его обуревало упоительное предвкушение боя: сердце бьется быстро, но все под контролем. Пока он смотрел на закрытое ставнями окно Дианы, освежающий бриз на щеке усилил это впечатление и все же он скрестил пальцы.
Сидя позади ставней, рядом с парой сгоревших почти до основания свечей, Стивен читал книгу Джонсона, и тут они услышали стук в дверь.
— О Боже, это Джонсон, — прошептала Диана.
Стук повторился, и она спросила высоким резким голосом:
— Что случилось?
— Мистер Майкл спрашивает, может ли миссис Вильерс принять его, — ответил старческий голос швейцара отеля, почти единственного, кто оставался на службе.
— Да, да. Попросите, его подняться.
Потекли неестественно длительные минуты ожидания и вот, наконец, сам Майкл.
— Извините, что задержался, — сказал он. — Ждал пока уйдет последний французский офицер. Они уже у двери, спорят и смеются: один из них пьян. Через несколько минут мы можем идти. Капитан Обри и мой отец с каретой внизу. Я спущусь, посмотрю, как французы уйдут, и сообщу вам.
— Мы будем готовы, — сказал Стивен, вскакивая. — Диана, захвати какую-нибудь одежду.
Он поспешил обратно в комнату Джонсона, сделал быструю, аккуратную выборку из бумаг. В колеблющимся свете свечи восковое лицо Дюбрея, белеющее в дверном проеме в уборную, казалось двигалось, теряло ужасную маску смерти. Потом он вернулся и сел с бумагами на колене — тяжелая кипа.
— Стивен, — прошептала Диана, — ты сказал, что мои бриллианты у Джонсона в столе. Он открыт сейчас?
— Да. Но не ходи туда, Диана: увидишь крайне неприглядное зрелище.
— Вот еще, — сказала она, — не беспокойся. Они мои, я заработала их.
Оставляя следы, она вернулась с ювелирным футляром в руках.
— Я имею в виду, — сказала она, — принимая его отвратительных гостей-политиканов и переводами…
Стивен опустил глаза. Диана, которую он знал, никогда бы не сказала первых слов, а если по какой-то невероятной случайности так случилось, никогда бы не оправдывалась. Втайне она осознавала это.
— Я и не знала, что ты имеешь какое-либо отношение к шпионажу, Мэтьюрин.
— А я и не имею, — ответил он. — Но я знаком с офицером военной разведки в Галифаксе, и эти бумаги могут ему пригодиться.
Хирепат просунул в дверь голову.
— Они выходят, — сказал он. — Во внешнем холле. Давайте спускаться.
Майкл взял маленький саквояж Дианы, и они медленно спустились по лестнице в пустой холл. Старик-швейцар удалялся от них, гася свечи в баре.
В это же самое время французы, движимые любопытством, вывалились на улицу, вопя и размахивая шляпами. Карета немедленно пришла в движение, и уже набрала скорость, проезжая мимо Джека, стоявшего на углу улицы. Французы некоторое время бежали за каретой, громко крича и улюлюкая, миновали Джека, а затем, все еще выкрикивая и смеясь, исчезли в тумане. Было слышно, как лошади с рыси перешли в галоп.
В это же самое время французы, движимые любопытством, вывалились на улицу, вопя и размахивая шляпами. Карета немедленно пришла в движение, и уже набрала скорость, проезжая мимо Джека, стоявшего на углу улицы. Французы некоторое время бежали за каретой, громко крича и улюлюкая, миновали Джека, а затем, все еще выкрикивая и смеясь, исчезли в тумане. Было слышно, как лошади с рыси перешли в галоп.
Обернувшись, Джек увидел, как его друзья вышли из отеля и стояли, неуверенно оглядываясь. Когда в холле погас свет, Джек присоединился к ним, и, ведя их за угол, сказал:
— Лошади понесли. Там еще остались французы?
— Нет, сэр, — ответил Хирепат.
— Кузина Диана, ваш слуга. Стивен, как дела? Не ранен? Дайте мне свою связку. Хирепат, я безгранично вам обязан, ей-Богу. Можете показать нам дорогу вниз к гавани?
— Самая тихая дорога — этим переулком, — сказал Хирепат. — Она проходит мимо моего дома. Зайдете передохнуть или подкрепиться?
— Нет, благодарю вас, — сказал Джек. — Чем скорее мы окажемся на борту, тем лучше. Но спешить не следует. Мы должны идти естественно.
Звук их шагов раздавались на пустых улицах. Пока они шли, появилась луна, сначала едва заметная, а затем, когда бриз разогнал туман, довольно ясная. Она виднелась большую часть времени: серповидная, изогнутая, плывущая на северо-запад среди высоких облаков и изливающая призрачный свет. Пара кошек, спящая свинья, беспокойный крик ребенка с дальнего конца низенького и запущенного домика Хирепата.
— Это Кэролайн, — сказал он.
Майкл вошел, крик прекратился, немного погодя он вернулся с фонарем, при свете которого Стивен осмотрел раненную руку Джека, и подвесил ее на перевязь из шейного платка, молча забрав книги и бумаги.
В пять минут они оказались на пустынном, залитом лунным светом причале, проходя вдоль скрипевших и стонавших, раскачивающихся от прибывающего прилива судов. Хирепат провел их на борт «Арктура», затем вниз, в хлебную кладовую, откинул металлическую створку. Немного поколебавшись, Диана залезла внутрь, за ней Стивен: никто не произнес и пары слов с момента выхода из отеля. И действительно, с того момента напряжение только нарастало.
— Позади вас корзинка с едой, — все еще очень тихо сказал Хирепат. — Завтра принесу еще.
Диана заговорила, и заговорила любезно: она крайне признательна мистеру Хирепату за этот вечер, больше, чем можно выразить; невозможно даже сказать, как она восхищается его хладнокровием. Она просила поцеловать за нее очаровательную Кэролайн, надеялась, что сможет снова увидеть его после того, как Майкл отдохнет — никто не заслужил этого больше, чем он. И если он принесет немного молока, она будет крайне благодарна.
Джек прогулялся с ним до границы квартердека, поглядел на небо и сказал:
— Хирепат, вы поступили с нами благородно. Благородно, клянусь честью. Но мы еще не выбрались. Завтра поднимется дьявольски оглушительный шум и гам, и я беспокоюсь о вашем отце. Не подумайте, что я хоть капельку в нем сомневаюсь: после такой доброты было бы печально и недостойно говорить так. Но он — пожилой джентльмен — старше, чем я полагал. И если они начнут его допрашивать, то вкупе с шоком прошедшего вечера, понесшими лошадями, он может наговорить лишнего — понимаете меня?
— Да, сэр.
— Мы, ваш отец и я, говорили о лодке, думаю еще до вашего прихода, чтобы, когда будет подходящая погода и прилив, я мог увезти доктора и миссис Вильерс далеко отсюда. Но теперь, кажется, время пришло и прилив подходящий — в верхней точке. С другой стороны, вашего отца сейчас нет, а завтра может оказаться слишком поздно. Вы могли бы найти мне лодку?
— У борта пришвартована лодка Джо, сэр. Но это всего лишь старая шаланда с обшивкой внакрой на которой Джо рыбачит, она не переживет ни открытого моря, ни даже шквала в гавани. Уверен, вам не удастся добраться в ней до Галифакса.
— Грант доплыл до Мыса на куттере. Но, надеюсь, мне не придется плыть так далеко. Можно на неё взглянуть?
Хирепат пересек палубу, подошел к поручням правого борта, нашел веревку и потянул: уродливое, угловатое создание явилось из мрака, проплыло вдоль борта и вошло в полосу лунного света. Обмотанный веревкой предмет лежал по всей длине, три горшка мерцали в лунном свете как глаза.
— Это должно быть мачта и парус, — сказал Хирепат, — а это горшки с приманкой. Я отсюда их чую.
Джек окинул все долгим внимательным взглядом.
— В высшей точке прилива, — сказал он, — я погружусь на нее и выскользну с отливом. Вы с нами, Хирепат? Возьму вас мичманом на любое судно, которым командую, и вы снова станете помощником хирурга. В Бостоне же для вас все может обернуться неприятно.
— О, нет, сэр, — сказал Хирепат. — Этого не случиться никогда. Хотя я очень признателен вам за заботу. У меня есть то, что меня удерживает здесь… и затем, вы же знаете, мы — враги.
— Ей-Богу, в самом деле. Я и забыл. Мне трудно воспринимать вас как врага, Хирепат.
— Нужно вам помочь с установкой мачты? С вашей рукой будет неудобно.
Когда с мачтой было покончено, молодой Хирепат ушел. Джек стоял, облокотившись на перила, глядел на лодку и на вход в залитую лунным светом гавань, смутные очертания островов и мощных батарей. Прилив нарастал, уровень воды постоянно повышался, кранцы скрипели. Палуба постепенно «Арктура» поднималась над причалом.
Капитан непрерывно наблюдал за прибывающей водой, покачиванием маленьких лодок и их буев, изменчивым небом — моряк внутри него проснулся — и все время его слух был насторожен, хотя в этот час было маловероятно, что в городе поднимется шум, а отряды побегут по побережью, обыскивая корабли. Он взвесил множество альтернативных вариантов действий: если бриз подведет, и его прогнозы потерпят неудачу. И воспарив над всем этим, мысли его уплыли далеко: в сторону Англии и, конечно, Софи, а также «Акасты», обещанном назначении, возможности столкновения, которое могло бы более-менее выровнять баланс и прогнать черную тоску, овладевшую им начиная с первого часа пребывания на «Яве». «Герьер», «Македониан» и «Ява» — это больше, чем человек способен вынести.
Не так давно Стивен назвал его очень суеверным. Возможно, так и есть — он твердо верил в удачу, как предсказанную различными предзнаменованиями (некоторые из них достаточно обыденные, такие как наличие звезды Арктур на небе), так и чувством, которое невозможно определить, (однако особенно сильная уверенность основывалась на нем). И оно говорило ему, что прилив благоприятствует. Сейчас капитан чувствовал это, и хотя из обычного благоговения не осмелился оформить это словесно даже в самом отдаленном уголке мозга, он верил, что все получится.
С другой стороны, Джек ощущал ауру неудачи вокруг Дианы. Неудачи нависшей над ней. Он не хотел находиться рядом с ней внизу. Она была невезучей и принесла несчастье. Хотя он испытывал к ней крайнюю признательность, и ему нравилось, как она держалась до сих пор — никакого жеманства, припадков, жалоб — он хотел, чтобы ее не было. Но из-за Стивена не мог ничего сказать. Он видел, как тот мучился из-за нее и ради нее эти последние годы, поэтому ничего не мог сказать. Возможно, будет правильно, если, в конце концов, она будет с ним. В мертвой тишине ночной вахты, собачьей вахты, Джеку казалось, что он слышит их голоса глубоко внизу.
Но период затишья заканчивался. Первые фургоны утра понедельника прогрохотали где-то в городе, неподалеку от гавани, вдали справа он слышал скрип телег. Прилив почти достиг максимума, скорость притока уровня воды уменьшилась за последние полчаса, и маленькие лодочки — их было великое множество: прогулочные лодки, рыболовные суда, несколько яхт — больше не натягивали буи. До захода луны оставалось не более ширины ладони.
— Джо, — послышалось из темноты под кормой «Арктура». — Джо. Ты выхоудишь?
— Я не Джо, — ответил Джек.
— Тогда ктоу ты? — спросили с лодки, теперь видимой.
— Джек.
— А где Джо?
— Уехал в Салем.
— Ты выхоудишь, Джек?
— Возможно.
— У тебя есть приманка, Джек?
— Нет.
— Да пошел ты, Джек.
— Да пошел ты сам, приятель, — мягко ответил Джек.
Он наблюдал, как на лодке, тихо ругаясь, табанили весла, подняли парус, и она заскользила по стоячей воде прочь. Джек, нащупывая путь, спустился в кормовую часть, в хлебную кладовую. Он видел свет, просачивающийся через стыки в откидывающемся листе железа, постучал и услышал низкий голос Дианы:
— Кто там?
— Джек, — ответил он.
Откидная створка распахнулась, в свете затененного фонаря показалась Диана с пистолетом на коленях. Воздух был спертый, и фонарь едва светил. Она приложила палец к губам и сказала:
— Тсс. Он съел все, что было в корзине, и теперь крепко спит. Стивен ничего не ел весь день. Можешь это представить?