Некоторая часть его мозга тоже не отказалась бы от завтрака — в животе уже давно бурчало, и он почувствовал острое разочарование.
— Что ж, придется его разбудить. Мы пересаживаемся в лодку: прилив почти в высшей отметке.
Они растолкали Стивена, привели в его состояние бодрствования и вывели на палубу, захватив связку с бумагами. Для судна такого размера фальшборт «Арктура» не был высок, но даже в этом случае смутные очертания лодки виднелись далеко внизу.
— Мы должны сменить судно? — спросил Стивен.
— Полагаю, что должны, — ответил Джек.
— Не было бы лучше подождать, пока уровень прилива повысится и поднимет лодку немного повыше, немного ближе к палубе?
— Их относительное положение останется таким же, уверяю тебя. Кроме того, прилив уже в высшей точке. Давай, Стивен, ты часто прыгал в лодку и с большей высоты, чем эта.
— Я подумал о Диане.
— Хм, Диана — она легко спустится вниз — ты подашь ей руку через борт, а я приму ее в лодке. Диана, где твой саквояж? Стивен, подтяни этот трос и отпускай помалу, когда я дам знать.
Джек перешагнул через поручень, спрыгнул на грот-руслени, левой рукой схватился за юферс и спустился в лодку.
— Опускай, — скомандовал он, и небольшой чемодан спустился. — Теперь Диана. Он направил ее ноги на руслени, — Подбери свои юбки и прыгай.
— К черту юбки, — сказала Диана и прыгнула.
Он в полной мере прочувствовал удар здоровой рукой.
— Поймал. Теперь тебя никто не назовет падшей женщиной, Диана, — сказал он, опуская ее среди горшков с приманкой и мощного, всепроникающего запаха разлагающегося кальмара, и покраснев в темноте.
— Стивен, давай! — скомандовал он.
Повозки, двигающиеся вдоль причала, несколько фонарей, голоса на входе в гавань, прыгающие огни.
— Джек, у тебя есть кусок веревки в кармане? Я не могу спуститься вниз, не привязав мой сверток.
— Бедняжка, — прошептала Диана, — он все еще не проснулся.
Она перепрыгнула через борт как мальчишка, сняла свой платок, завернула в него бумаги, завязала углы вместе и бросила в лодку.
— Через какое-то время мы, наконец, отплывем, я полагаю, — сказал Джек, скорее сам себе, закрепляя румпель. И когда, наконец, все спустились, добавил. — Диана, спрячься впереди и не показывайся. Стивен, вот уключины: греби прямо вперед. Отваливаем.
Он оттолкнулся — борт «Арктура» стал удаляться, Стивен сделал несколько эффективных гребков.
— Шабаш, — сказал Джек. — Потяни за фал — нет, за фал. Смерть Господня — ходом выбирай. Навались, Стивен. Закрепи. Оберни пару раз вокруг кнехта, кнехта.
Плоскодонка сильно накренилась. Джек все бросил, прыгнул вперед, сделал два оборота вокруг кнехта и проскользнул обратно к румпелю. Парус наполнился, Джек лег в крутой бакштаг, и шаланда направилась в сторону выхода в море.
— Этой ночью ты крайне раздражителен, Джек, — сказал Стивен. — Как ты можешь ожидать, что я пойму ваш тайный язык без некоторого раздумья? Бога ради, я же не жду, что ты поймешь медицинский жаргон, не дав тебе время, чтобы обдумать этимологию.
— Не знать различий между фалом и парусом, после стольких лет в море: это сверх человеческого понимания, — сказал Джек.
— Ты довольно любезное и обходительное создание на суше, — сказал Стивен, — но, оказавшись в море, становишься прагматичным и деспотичным, настоящим властелином — сделай это, сделай то, шрабашьте булявые друки сюда, — вообще ничего любезного. Без сомнения — это плод давней привычки командовать, но это нельзя считать дружелюбным.
Диана ничего не сказала. У нее был большой опыт, и она знала: для того, чтобы мужчины были в принципе терпимыми, их нужно сначала накормить. Она также чувствовала первые позывы морской болезни — моряк из нее был никакой — и боялась того, что должно случиться.
Скроенная внахлест плоскодонка выглядела жалким подобием лодки, но на самом деле, как только Джек привык к ней, то обнаружил, что она вполне хорошо управляется, если не считать некоторой рыскливости и почти феноменального сноса: ее днище было совершенно плоским, и от ветра она скользила боком почти также быстро и сильно, как и продвигалась вперед. Однако, с подветренной стороны имелось много места, и поскольку у Джека не было нужды опасаться мелководья в посудине, осадка которой не превышала и шести дюймов, он направил нос в сторону мыса Шерли, чтобы достичь длинного острова.
В огромной внешней гавани они не были одиноки: еще несколько рыболовецких суденышек выплывали из гавани, а по правому борту, вдали глубоководного канала, вырисовывался «Чезапик». В его кормовой каюте горели огни — Лоуренс уже встал, и, как разглядел Джек, утреннюю вахту тоже подняли. Все больше огней появлялось в каждом люке и полуоткрытых портах по всей длине главной палубы и через милю водной глади, он слышал голоса боцманских помощников — такой знакомый шум, как на всех кораблях, на которых служил.
Да, тишина ночи быстро исчезала. Над головой кричали едва различимые чайки, а когда Обри поглядел за корму, то увидел просыпающийся в основании залива Бостон, огни которого очерчивали береговую линию. Но большой нужды в них уже не было: Сатурн закатился, вслед за луной, чтобы взойти над Тартарией, и на востоке уже светлело.
Вперед и вперед, только вперед, прочь от суши. Вода проносится за бортом, парус трепещет в руке, румпель под коленом. Бриз был слабым, но при помощи мощного отлива они делали четыре или пять узлов по отношению к берегу, и теперь Джек мог почувствовать начало истинного океана, волнение открытого моря, хотя и сильно ослабленное длинным островом.
— Что не так? — внезапно спросил он.
— Диане плохо, — ответил Стивен.
— Ох-хо-хо, бедолага. Пусть перегнется с подветренной стороны.
Полоса света впереди увеличивалась, и длинный остров выглядел уже не пятном, а резко очерченной темной массой на дистанции пушечного выстрела. Диана скрючилась на дне лодки.
«Нужно пройти через худшее, чтобы стало лучше», — размышлял Джек, бесстрастно глядя на нее.
Косяк чаек пролетел над головой, издавая свой обычный грубый циничный смех. Испражнения птиц сыпались в лодку. А беглецы продолжали путь. Ветер отходил к носу — при таком сносе ему, вероятно, придется лавировать, чтобы обойти мыс. По мере продвижения вперед бриз слабел: восходящее солнце может проглотить его совсем. Главное не упустить ни дуновения бриза.
— Нельзя терять ни минуты, — сказал Джек.
А лавировка приведет к потере многих. Вглядываясь из-под паруса, он наблюдал, как приближается берег острова, теперь довольно четко видимый, с людьми, идущими по берегу, полосой пены у мыса. Все ближе и ближе: он отпустил парус и схватил весло, веря, что сильное отливное течение поможет обогнуть мыс. Несколько ударов о дно, толчок от скалы, и дело сделало. Человек с острова окликнул их. Джек помахал рукой, убрал парус, и вот они уже столкнулись с волнением, идущим с юго-востока навстречу отливу. Плоскодонка сразу начала неуклюжий танец, и звуки сухой рвоты на носу возобновились.
— Накрой ее моим пальто, — сказал Джек, легко снимая его: раненная рука не была продета в рукав.
Стивен уже укрыл ее своим, но Диана все еще судорожно дрожала, стиснув зубы и сжав кулаки.
Теперь впереди были остров Лоуэлла, сборище рыболовецких суденышек, яркие лучи солнца, врезающиеся с востока в синее небо; а вот показался и сам сверкающий край солнца, на мгновение терпимый взгляду, а затем слишком яркий. Бриз стал порывистым и капризным, внезапно ударил прямо в корму и сильный порыв бросил нос плоскодонки в поднимающуюся волну. Диану промочило: она не двигалась и не стонала, затихнув на носу.
— Вычерпывай воду горшками с приманкой, — сказал Джек. — Впереди остров Лоуэлла. Полагаю, обогнем его с наветренной стороны.
— Да? Очень хорошо. В этих горшках что-то клейкое: вижу голову десятиногого рака.
— Выбрось, — сказал Джек, — и вычерпывай.
— Это, как я полагаю, рыболовные суда, которые отчалили раньше нас, — сказал Стивен, вычерпывая воду, и кивнув в сторону лодок впереди. — Но что вот это?
От южной оконечности длинного острова по яркому морю несся катер: на банках по два гребца гребли мощно и быстро прямо навстречу ветру. Курс катера пересечется с плоскодонкой очень скоро, учитывая, как налегают гребцы.
— Ты мог бы плыть немного быстрее, как думаешь? — спросил Стивен.
Джек покачал головой, шагнул вперед и медленно опустил парус. Катер мчался к ним: люди вооружены — перевязи через плечо, абордажные сабли, томагавки и пистолеты, а на кормовом люке офицер быстро нагнулся в сторону гребцов, выкрикивая:
— Навались! Навались!
Старшина катера приподнялся со своего места и проревел:
— Эй, с дороги!
Лодки бросились врассыпную, катер пронесся сквозь них, повернул налево по длинной дуге, которая прошла мимо северной оконечности большого острова, и, все еще на гоночной скорости, исчез.
— Это Лоуренс тренирует абордажную команду, — заключил Джек, когда снова поднял парус. — Он требовательный капитан, все правильно.
Джек обнаружил, что сердце бьется в два раза чаще.
— При таком темпе они вернутся на борт «Чезапика» минут через двадцать, несмотря на отлив. Как там Диана?
— Определенно в прострации, легкой прострации.
Они посмотрели на нее: зеленая, волосы прилипли к мокрому лицу, глаза закрыты, рот плотно сжат — вид как у уже умирающей, но еще упорно сопротивляющегося уходу. Стивен вытер ее щеку.
— Постараюсь уменьшить качку, — сказал Джек. — Ты бы убрал горшки с приманкой и этот старый мешок из-под ее головы — возможно, ей не нравится запах.
От острова Лоуэлла Джек направил лодку в море, на юг, чтобы ослабить качку. На юг, туда, где батарея с подветренной стороны, через канал, и там, миновав южный мыс, он увидел то, что его душа так жаждала видеть: за самым северным из островов Брюстера показались брамсели и марсели судна, входящего в залив со стороны Грейвз.
Без подзорной трубы он не мог поклясться, что это «Шэннон», и ничего не сказал, но в сердце поселилась восхитительная, умиротворенная уверенность.
— Ты кажешься довольным, брат? — сказал через некоторое время Стивен, переведя взгляд от зелено-желтого лица к красному и сияющему.
— Да, так и есть, если говорить искренне, — сказал Джек, — и ты будешь, полагаю. Видишь судно, выплывающее из-за северного острова?
— Не вижу.
— Северный остров — дальний, тот, что слева. Ей-богу, уже корпус виден.
— А-а-а, теперь вижу. И если мое мнение чего-то стоит, я бы сказал, это вполне похоже на военный корабль. Есть некая опрятность, определенная аура, которая ассоциируется с военным кораблем.
Отбросив возможность остроумно ответить, Джек громко рассмеялся и сказал:
— Это «Шэннон», входит в залив, чтобы с утра пораньше посмотреть на «Чезапик», ха- ха-ха!
«Шэннон» шел прежним курсом, борясь с течением, а плоскодонка приняла настолько круто к ветру, насколько возможно, чтобы пересечь его курс. Сначала их разделяли две мили: с их суммарной скоростью сближения это расстояние уменьшилось до полумили через десять минут, и Джек увидел, что не сможет перехватить «Шэннон» на этом галсе — дрейф лодки слишком большой, а смена галса оставит Джека за кормой фрегата.
«Неужели я озвучил свои желания слишком рано?» — подумал он и, вставая, окликнул судно так, как никогда прежде.
— Эгей, на судне. «Шэннон», эгей!
Мгновение сильнейшего волнения, и он увидел, как фрегат обстенил фор-марсель: курс изменился как раз настолько, чтобы позволить лодке пройти вдоль борта. Неуклюжая посудина резко врезалась посередине судна, и с палубы знакомый громоподобный голос крикнул:
— Аккуратнее с покраской, протри свои долбанные глаза! Аккуратнее с покраской. Отталкивайся. Я страстно желаю скинуть ядро тебе на днище. — Затем уже спокойным тоном, — Ну, Джонатан, у тебя есть омары? Пол, брось ему линь.
Теперь, с крепко сжатым в руке линем, и спокойствием, разливающемся в сердце, Джек мог себе позволить быть остроумным.
— Я должен попросить вас, сэр, попридержать язык — у нас в лодке леди. Сообщите капитану Броуку, что я хочу переговорить с ним. И выньте руки из карманов, когда говорите со мной, мистер Фолкинер.
Наверху, на широком обветренном честном лице — неприкрытый ужас и зачатки нарождающегося гнева, на всем фрегате — потрясенное молчание. Затем по лицу разлилась широкая ухмылка.
— Вот это да, это же капитан Обри! — закричал Фолкинет. — Прошу прощения, сэр. Я немедленно заскочу к нему в каюту. Подниметесь на борт, сэр?
Топот бегущих ног на палубе, приказы, подбадривающие крики, грохот ботинок морских пехотинцев, фалрепные, бегущие с тросами, обернутыми сукном, и Джек, балансируя при качке, перешагнул через разделяющее суда пространство и поднялся на борт, где его приветствовали в соответствии с рангом. Морские пехотинцы опустили ружья, Джек снял треуголку, и тут появился Броук: в руке салфетка, по подбородку стекает яйцо.
— Да это же Джек! — вскричал он. — Как я рад тебя видеть. Как ты здесь оказался? Как ты, что с рукой?
— Филип, — сказал Джек, — как поживаешь? Я приплыл на этой самой лодке, уверяю тебя. Я могу попросить о люльке? У нас на борту леди — кузина Софи, Диана Вильерс, и ей несколько нездоровится. И возможно, моего хирурга тоже потребуется поднять — доктор он потрясающий, но моряк никудышный.
Диану подняли наверх, бесчувственную, безразличную — промокшая дохлая крыса, — и отнесли в пустующую штурманскую каюту. Стивен поднялся после нее, и пока он выбирался из веревочной люльки, Джек, нагнувшись к его уху, прошептал:
— Вот теперь я могу сказать: мы спасены — наслаждайся свободой, брат.
Потом Джек его представил:
— Доктор Мэтьюрин, мой лучший друг — капитан Броук. Филип, я полагаю, ты завтракаешь, не так ли? Бедный Мэтьюрин на самом деле очень голоден, почти зачах и раздражителен от голода.
Было странно, как военно-морская рутина снова поглотила их: они не пробыли на борту и нескольких часов, как ощутили себя совсем как дома. Со всеми этими знакомыми запахами и звуками вокруг, привычной качкой, необычно сильной сегодня, они с таким же успехом могли находиться на «Шэнноне» последние несколько недель или даже месяцев. Не только обнаружилось несколько бывших соплавателей среди матросов, в кают-компании и капитанской каюте, но и почти каждая деталь четко организованной жизни «Шэннона» была такой же, как и на их прежних судах. А когда барабан выбил «Ростбиф Старой Англии», приглашая офицеров на обед, Стивен, несмотря на поздний и обильный завтрак, почувствовал слюноотделение. Бостон мог находиться и в тысяче миль отсюда, хотя он все еще виднелся в основании огромного залива. Совершив утреннюю инспекцию, фрегат снова направлялся в открытое море, чтобы возобновить долгую блокаду.
«Шэннон» не представлял из себя ничего особенного — обычный тридцативосьмипушечный фрегат, вооруженный восемнадцатифунтовками, около тысячи тонн водоизмещением, скудно обеспеченный верфью в плане краски. Корабль болтался на североамериканской станции почти два года при любой погоде (в основном, ненастной), где лед толстым слоем нарастает на реях, снастях и палубе, отправляя к чертям собачьим все то немногое, что уцелело от орнамента и украшательств. Но это было счастливое судно: его экипаж плавал вместе с тех пор, как Броук принял командование, с немногочисленными, по меркам военного корабля, заменами. Матросы полностью притерлись друг к другу, офицерам, своей службе, и работали хорошо: послушная, эффективная команда настоящих моряков.
И все же это счастье, по крайней мере, судя по кают-компании, было омрачено тяжким грузом разгрома, чувством, что с захватом одного за другим трех фрегатов флот пал так низко, что дальше некуда. Присутствовало еще нетерпеливое, неустанное желанием отомстить за «Герьер», «Македониан» и «Яву». Стивен понял это, когда Уатт, первый лейтенант, сопроводил его в кают-компанию. Несколько офицеров уже сидели там, и Стивена приняли очень радушно. Но как только закончился ритуал знакомства и обычные любезности, он будто вновь очутился на «Яве»: атмосфера почти совпадала, офицеры даже еще сильнее беспокоились за ход войны с Америкой. Им это было еще ближе, намного ближе — они находились на острие войны с момента ее объявления.
Из сплетен по службе и материалов военного трибунала, который оправдал Чедза и всех выживших офицеров «Явы», они знали намного больше о сражении с «Конститьюшн», чем Стивен, но в их знаниях имелись пробелы, и они докучали расспросами: использовали ли американцы книппели? Какой это произвело эффект? Действительно ли на «Конститьюшн» находилось много британских дезертиров? С какого расстояния он открыл огонь? Что доктор Мэтьюрин думает о его стрельбе? Раскалывались ли ядра при попадании? Правда ли, что американцы используют листовой свинец для своих зарядов?
— Господа, — сказал Стивен, — во время сражения я находился внизу. Сожалею о своем невежестве, но…
— Но конечно, — сказал мистер Джек, хирург «Шэннона», — конечно, вы должны были услышать, когда ванты рвались на части? Конечно, раненые говорили вам о вантах?
— Капитан шлет свои приветствия доктору Мэтьюрину, — сообщил высокий помощник штурмана, поспешно входя в дверь, — и просит присоединиться к нему за обедом.
— Мистер Коснэхен, — сказал Стивен, пожимая ему руку, — рад видеть вас снова, явно здоровым и, вероятно, трезвым. Мои приветствия капитану Броуку и буду рад подождать.
Чем выше ранг, тем позже обед. Губы Коснэхена уже лоснились от пудинга, проглоченного в мичманской берлоге, кают-компания еще не приступила к своей вареной треске, а капитанский обед еще витал не более чем отдаленным, хотя и весьма приятным запахом с камбуза: Стивен напрасно глотал слюни. Он тихонько стащил из хлебницы сухарь, сунул в карман и вернулся к Диане.