Увидев Сакса, отец поднял руку.
– Надо торопиться! Сюда идет отряд, – громко сказал он. Селяне притихли, кто-то из женщин всхлипнул. – Стража принца. Упустили щучьего сына, он теперь ведет солдат. Сулили девке золотой, чтоб провела лесом. Все собрались? – Нахмурился, глянул на клонящееся к закату солнце. – Мы с сыном, Пирс с младшими и Мэт с племянником идем в Кроу, к повстанцам. Дунк с Томасом – с нами. Остальные отведут женщин с детьми в Ротенбит. По дороге нельзя, потому все через лес, и не толпой, а порознь, чтоб не выследили. Мэт, залей костер – и пора! Стража вот-вот будет здесь!
Послышались всхлипы пополам с руганью. Окончательно перепуганные селяне устремились к лесу, отец – прощаться с мамой, а Сакс – к Лиле. Она так и стояла рядом с камнем, смотрела на плещущего из ведра на костер Мэта и хмуро теребила висящую на груди деревяшку… нет, не деревяшку – его рябиновый месяц. Подняла глаза на Сакса, жалобные и растерянные, шепнула:
– Там… там люди?
– Они Томаса с отцом хотели сжечь. И тебя бы сожгли, если бы поймали. Не люди.
Лиле тяжело сглотнула, взяла его за руку.
– Ты уходи, – сказала, глядя в землю. – А то стемнеет скоро – как ночью по лесу?
– Пойдем вместе. Не стоит тебе одной, опасно.
– Нет, я к озеру, – помотала головой она. – Пора мне.
Поднялась на цыпочки, быстро-быстро коснулась щеки губами. Развернулась и побежала к лесу.
Стало сразу и хорошо, и горько, и страшно. Вдруг с ней что случится? Или просто больше не придет? Оглянулся на мать с отцом. Отец обнимал мать, а она плакала. Последние остались, Гвенда, и та уже была у самого леса, тянула за собой корову.
– Ну чего ты, мам… – Сакс погладил ее по плечу.
– Береги себя, Даро. – Мама подняла красные глаза. – И отца береги. Обещай!
Сакс кивнул. А отец поцеловал мать в лоб, шепнул что-то на ухо, что мать улыбнулась, подсадил в седло и хлопнул лошадь по крупу. Мать поехала, не оглядываясь, а отец обнял Сакса.
– Тянучку не потеряй, сынок. Встретимся в Кроу.
И скорым охотничьим шагом пошел к лесу. Сакс остался наедине с привязанной у родной калитки Тянучкой. Похлопав ее по морде, отвязал, вскочил в седло… и вместо леса направил к оврагу. Была там одна тропка, где можно провести лошадь в поводу, а не объезжать полмили. Привязав Тянучку на той стороне, вернулся налегке, только с луком и ножом. Вдоль рябинника побежал туда, где овраг совсем близко подходил к деревне – меньше чем на перестрел, они с Томасом не раз спорили, добьет Саксов лук до солнечного камня или нет. Добивал, и до Мэтова дома тоже. Забрался на древний дуб, один из тех, что дали название деревне, и прислушался. Показалось, конский топот? Точно. Успел.
Стражу Сакс высматривал уже с наложенной стрелой. Может, конечно, это и мальчишество – стрелять их старшего, но переполох-то будет. Под переполох он и еще кого снимет. А потом пусть побегают за ним по оврагам, коням ноги поломают. Как раз свои хоть успеют отойти.
Отряд влетел в деревню на полном скаку: старший в шлеме с желто-зеленым плюмажем, как у принцевой стражи, и два десятка воинов – все в кольчугах и с мечами наголо. За спиной последнего подпрыгивал Асгейров луч, кривился и что-то орал, указывая на площадь.
Сакс зашипел сквозь зубы: вот же щучье отродье, всю деревню хочет под нож! Ему – вторая стрела! Остановитесь только, чтоб уж точно первым выстрелом – и главную щуку, с перьями, чтоб неповадно было с мечом и на честных людей.
Проскакав до площади, стражники и вправду остановились. Главный что-то проорал, и все разом натянули поводья, коней подняли на дыбы, сами заозирались. Что, опоздали? Некого бить? Ну будет вам сейчас веселье…
Он уже прицелился – в глаз, чтоб точно убить, и натянул тетиву – как старший сорвал шлем и обернулся к оврагу, глянул чуть не Саксу в глаза. Рука дрогнула, еле успел удержать стрелу. Зажмурился на миг и выругался: Марк, дери его сворой! Братец! В свою деревню – с мечом… проклятие… а если б там мама? Ах ты, щука такая…
Снова прицелился, почти выстрелил, благо братец так и торчал посреди площади без шлема, все озирался, словно родного дома не узнал. Но не смог. Как подумал, что сам будет не лучше, если брата убьет, снова дрогнула рука.
В третий раз Сакс уже не выцеливал Марка, а решил бить желто-красного щучьего сына. Вот сейчас спешатся, пойдут искать деревенских – и стрелять!
Только, странное дело, спешиваться стражники не спешили. Так и вертелись, оглядывались кругом, словно не понимали, куда их занесло. Марк прямо по свежим углям доехал до родной калитки, тронул ее, нахмурился…
И тут из-за старой яблони, что росла на краю маминого сада, показалась Лиле. Серый плащик, красные башмачки, дудочка у губ. Сердце оборвалось, пропустило удар: что это она? С ума сошла?! Убьют же! И никак не спасти, что он – отсюда двух-трех снимет, а остальные-то? Все эти мысли пронеслись быстрее, чем летит стрела. Фейри как раз и успела шаг сделать – а Сакс спрыгнуть с дуба, чтоб к ней бежать.
Три шага пробежал и остановился, глядя на фейри и стражу во все глаза. Даже сплюнуть от сглаза и скрутить материнский оберег забыл.
Лиле шла, не торопясь, прямо к Марку. Тот совсем растерялся, тер лоб и глядел то на дом, то на солнце, то на своих солдат. А солдаты попрятали мечи, сбились в кучку и перешептывались. Один Асгейров луч спрыгнул с коня, подбежал к Марку и что-то ему твердил, размахивая руками. Тот послушал, сморщился и резко отпихнул луча сапогом.
– …ты провалился! – донеслось до Сакса.
Луч упал, а Сакс опомнился, сорвался с места, бросился снова к Лиле – и замер, как мешком ударенный.
Не было Лиле. Не было! И яблок на яблоне не было, и самой яблони тоже! Были горелые пни на месте сада и десяток заброшенных домишек, таких, что вот-вот развалятся. У самого дряхлого забора – калитка сорвалась, висела на одной петле – остановил коня Марк. Ветер гнал по площади пыль, тропинки заросли бурьяном. Сакс помотал головой, прогоняя наваждение. Наваждение потускнело, но не пропало, зато Сакс увидел Лиле: она остановилась совсем близко к стражникам и все играла… и над опустелой деревней ветер пел на странном, чужом и понятном языке:
Марк махнул рукой своим солдатам, сам развернул коня. А Лиле пошла за ними, не прекращая играть. Дошла до околицы, потом встряхнулась и бросилась назад. К Саксу. Подбежала, стукнула кулачком в плечо:
– Ты почему не ушел?!
Она не видела, как желто-красный встал, схватился за свое солнце и так ей в спину глянул… Не дожидаясь, пока он сотворит какую пакость, Сакс шагнул в сторону от Лиле, поднял лук и выстрелил навскидку. Щучье отродье схватилось за вошедшую в брюхо стрелу, захрипело. Плохо выстрелил, подумал Сакс и ответил Лиле:
– Потому что нельзя было уходить. – Поймал ее, растерянную и сердитую, обнял. – Все же хорошо. Только этого добить надо, он тебя видел.
У нее дрогнули губы. Обернулась к лучу, присмотрелась и покачала головой:
– Он и так… только мучиться будет.
Вдруг оттолкнула его, подбежала к Асгейрову сыну – Сакс и опомниться не успел, – снова поднесла к губам дудочку и что-то сыграла, до Сакса едва донесся холодный отзвук. Луч дернулся и застыл. Сакс тоже дернулся: как-то оно получилось неожиданно… не то чтобы он не догадался, что волшебство она творит своей дудочкой, но что пойдет добивать врага вместо него? Вроде ж мужское дело-то, ему ее защищать, а не наоборот. А Лиле вернулась, бледная вся. Тихо сказала:
– Теперь правда пойду. Стража не вернется.
– Хорошо, что не вернется. – Снова обнял, прижал к себе и погладил по волосам, как отец маму гладил. – Тебе к озеру надо? Пойдем, провожу.
Она так и просияла.
Тянучка встретила фейри радостным фырканьем и ткнулась мордой в плечо, чтоб погладили. Умная лошадь, подумал Сакс, он бы и сам вот так, чтоб погладили. Зато почти час, что ехали до озера, обнимал свою фейри и вдыхал земляничный запах ее волос, наконец-то перебивший тоскливую и страшную вонь горелого мяса.
У озера спешился, снял Лиле с лошади – и, прежде чем отпустить, потерся щекой о ее ушко, спросил:
– А тебе непременно надо уходить? Вот прямо сейчас? Фейри прильнула к нему.
– А вот необязательно. Хочешь, сейчас останусь и утром с тобой пойду?
От неожиданности все слова вылетели из головы, оставив только одну мысль: моя, не отпущу!
– Угу, – выдавил он и заставил себя разжать руки. Не убежит же, сама предложила остаться!
В то, что не убежит, верилось плохо. Потому, расседлывая Тянучку, собирая хворост для костра и расстилая войлок, Сакс то и дело оглядывался на Лиле. Просто чтоб убедиться, что она здесь.
В то, что не убежит, верилось плохо. Потому, расседлывая Тянучку, собирая хворост для костра и расстилая войлок, Сакс то и дело оглядывался на Лиле. Просто чтоб убедиться, что она здесь.
А она его взглядов будто и не замечала: шуршала в землянике, собирала ягоды в платок. Когда он развел костер, подошла, положила платок у огня. Добавила к ягодам пару лепешек из сумки и отцепила от пояса фляжку. Развела руками:
– Вот и весь ужин на сегодня.
Снова не получилось ответить, слова застряли где-то по дороге. Да и не надо бы, верно, говорить ей, что фейри, вся в бликах огня, такая красивая и волшебная, вкуснее любого ужина. Сакс так и сидел на корточках у костра, смотрел на нее и улыбался, как дурак. И заливался жаром от самых ушей: поняла, о чем он думает, вон как смотрит…
Лиле тоже покраснела, мотнула головой, протянула лепешку и фляжку:
– На, поешь. Не мясо, конечно, но хоть что-то.
Не отрывая от нее глаз, взял фляжку – в горле пересохло так, что язык прилип, – и глотнул. От души глотнул. Горло обожгло, словно кипятком. Сакс закашлялся, едва не расплескал то сладкое и крепкое, что во фляжке было.
Фейри всплеснула руками, подскочила, хлопнула по спине. Отняла фляжку.
– Крепкое? Ох, ты ж, наверное, и не пил ничего крепче эля. Вот я бестолковая! Хотела как лучше… погоди, я воды принесу.
Он помотал головой, она не заметила.
– Не надо, – поперхнулся, – не надо воды.
Вскочил, шагнул к Лиле – а она обернулась и посмотрела на него, как на ребенка. Ну да, крепче эля не пил. И что?
– Яблочный пирог будешь? – спросил он и полез в сумку.
Она закивала. Правильно, значит, Томас говорил – фейри сласти любят.
Лиле ела пирог медленно, растягивала удовольствие. Отпила немного из своей фляжки и посмотрела на Сакса:
– Будешь еще, плохо не станет?
Еще чего, плохо! Нет, забота ему нравилась, но… но он же не ребенок, в самом-то деле.
– Буду. А что это? На наливку похоже.
Лиле протянула ему фляжку.
– Выморозка. Так получается крепкое вино. И вкусное, правда же?
В этот раз Сакс отпил немножко. Подержал во рту, чтоб распробовать. Вкусно, сладко, похоже на вяленую грушу, только не груша, ну точно что-то волшебное. Глотнул еще разок и отдал фляжку. Если это вино такое же крепкое, как вкусное, не стоит больше. И без того как-то жарко, и Лиле еще так смотрит… Да не ребенок он! Просто…
– …напиваться не хочу. Завтра далеко идти, – сказал не то ей, не то сам себе и неожиданно для себя добавил: – Купаться пойду. Гарь эта…
Сморщился, вскочил – чуть не споткнулся, камень под ногу попался, – и пошел за кусты. Не при ней же раздеваться. Развесил одежду, подумал, не постирать ли рубаху, но за ночь же не высохнет. И забежал в озеро, сразу поглубже. Вода была теплая-теплая, верно, ночью парить будет. Какие-то мальки приняли его за вкусную корягу, пощипали за ноги. Смешные! Что-то тяжело плеснуло в осоке, тут же захотелось нырнуть – Сакс и нырнул. Поплавал малость, смыл пот и грязь, встал у берега, чуть глубже чем по пояс, и принялся расплетать косу: в волосах тоже гарь и кровь, красавец просто.
– Может, помочь расплести? – окликнули его с берега.
Сакса обдало жаром, похлеще, чем от выморозков. Обернулся, оглядел Лиле с ног до головы – в сумерках она снова светилась, только глаза казались темными колодцами – и позвал:
– Иди сюда, помоги.
– А ты отвернись, – засмеялась она.
Еще помедлила на берегу, потом за спиной плеснуло. И еще плеснуло, ближе. Потом на плечо легла теплая рука. Вторая потянула за волосы.
– Наклони голову, а то не дотянусь.
Сглотнув, Сакс склонил голову, щекой потерся о ее пальцы на плече. Отчаянно хотелось развернуться, поймать ее и поцеловать, наконец. И… много чего еще хотелось, только бы не испугать.
В волосы закопались ее пальцы. Расплела косу быстро и осторожно. И отступила. Опять плеснула, обошла его кругом. Вода ей была выше груди, а волосы она завязала в узел на макушке. И сорочки на ней не было – конечно, она же нагишом купается. Фейри. И смеется так волшебно, как льдинки звенят. В горле снова пересохло, подумалось, снова над ним смеется?
Чтоб не думать всякой ерунды, нырнул, проплыл с ней рядом, скользнул рукой по теплому и гладкому. Вынырнул, встряхнулся. Снова стало хорошо и весело, верно, фейрино волшебство такое – сама как те выморозки, сладкая и крепкая.
– Красиво плаваешь! – восхитилась Лиле. По-правде восхитилась, не насмехалась.
– Давай наперегонки к островку?
Сакс махнул себе за спину, там, в половине перестрела, был крохотный остров с кучкой берез и ковром земляники. Сам он смотрел только на Лиле, точнее, на выныривающие из поднятых им волн темные ягоды сосков. Дышать стало тяжело, сердце колотилось где-то в горле, и он сам уже не понимал, чего ждет: вот же она, только руку протяни!
Она мотнула головой. Покусала губу.
– Зачем наперегонки?.. Или ты на спор хочешь?
– Ага. На поцелуй.
– Ну, – она смутилась, – я плаваю… не так чтобы быстро, ты сразу выиграешь! Давай я тебя лучше просто так поцелую, без спора.
Он и ответить не успел – обняла за шею, заглянула в глаза и поцеловала. Прямо по-настоящему, как мельникова сестра… нет, лучше.
Вмиг забыв и о споре, и о мельниковой сестре, Сакс подхватил ее, оторвал от дна – в воде она совсем ничего не весила – и прижал к себе. Скользнул ладонью по спине и ниже, чуть не задохнувшись от сведшей бедра судороги, непроизвольно толкнулся.
Лиле ахнула, прильнула – не оторвать. Выдохнула в рот:
– На берег… не здесь же…
Подтолкнув ее ладонью выше, попросил:
– Обними.
Как вынес ее на берег и уложил, Сакс уже не понимал. Кажется, она дрожала, а может, это он дрожал. И шептала что-то неразборчиво-сладкое, и держалась за него крепко-крепко… Опомнился, только когда толкнулся между обнявших его ног, сквозь тонкую преграду. Замер, закусив губу: не может быть, чтобы фейри – и не знала мужчины? Но нет, ему же не показалось, в самом деле первый…
– Лиле? – шепнул ей в волосы.
– Ммм?.. – выдохнула ему в плечо, потерлась об него всем телом.
Так потерлась, что он забыл, зачем остановился, – и толкнулся снова. И снова…
Она была такой… как озеро, как земляника, как сладкие выморозки, как волшебство. Она была – его. Она вздыхала, гладила его по спине, вскрикивала и кусала за плечо, а потом закинула голову и простонала:
– Э-эри… – и вся сжалась, задрожала.
Он тоже вздрогнул, зажмурился – и выплеснулся, весь, в нее, хватаясь за тонкие плечи, словно мог утонуть и не выплыть…
Потом она вытянулась, прерывисто выдохнула… Чуть слышно шепнула в ухо:
– Ты тяжелый.
Не отвечая и не выпуская Лиле, Сакс перекатился на спину – так, чтобы она лежала на нем.
Фейри ткнулась лбом ему в плечо, погладила по щеке:
– Какой ты… таких не бывает.
Счастливо улыбнувшись первым звездам, Сакс зарылся пальцами в спутанные волосы, погладил затылок и хрупкие лопатки.
– Я люблю тебя, Лиле. Только тебя, всегда. – Вспомнил Томасовы байки и добавил: – Никого больше не будет, только ты.
Ладонь легла ему на губы.
– Ш-ш. Не говори. Не бывает всегда. И чтобы никого другого, тоже не бывает. Тебе всего-то…
– Я не ребенок, Лиле, – прервал он ее, отняв ладонь от губ. – И я знаю точно, что ты для меня – единственная.
Она отодвинулась. Сползла сначала на бок, потом и вовсе села на край войлока. Нахмурилась.
– Эри, Эри… Я прошу, не говори. Я же знаю, как бывает. Вот вы сейчас будете воевать, потом война закончится и вспомнится, что нужно возвращаться домой, лошадок разводить… Потом – что мужчине нужна жена, чтобы дети и хозяйка дому. Сам выберешь или за тебя, неважно. А ты такой – будешь себя ругать, что не сдержал слово. Не хочу, чтобы ругал. – Запрокинула голову, уставилась на звезды. Пробормотала еле слышно: – Пошлость какая, в такой момент об этом говорить…
Сев рядом, Сакс обнял ее за плечи, развернул к себе и заглянул в глаза – темные, волшебные и мудрые. Подумалось, а сколько же лет этой фейри? Мало ли, выглядит как девчонка, они ж вечно молодые. Может, и вечно девственные… Зато Лиле говорит, как старик Фианн, когда напьется. Только Саксу было все равно, сколько мудрости в ее словах и скольким юным и глупым она что-то такое говорила, чтоб не обещали.
– Не надо, Лиле. – Мягко и бережно поцеловал хмурую морщинку между ее бровей, потом – скулу и губы… едва оторвался. – Не бойся за меня. Война или не война… Или ты уже хочешь уйти?
Она мотнула головой:
– Не хочу, Эри. Совсем не хочу! Если бы можно – не уходить! Как будто ты привязал, честное слово, – жалко улыбнулась.
– Так останься. Пойдем завтра вместе. – Снова поцеловал ее, завалился на спину и потянул на себя. – Может, это ты меня привязала? Вот как увидел тебя, и все.