Он долго стоял тогда у окна, глядя на солнечный свет и собираясь с мыслями. К нему вернулись все его старые подозрения — теперь прибавилось и это необъяснимое противоречие. Потом он обернулся и увидел, что она стоит возле него. С тех самых пор он все старался забыть выражение ее изумленного лица, когда он спросил:
— И как же дождь?
— Дождь? — повторила она слабым, удивленным голосом. — Да, шел дождь. Ну и что?
— Но в окне моего кабинета дождя не было.
— Что? Да нет, он был. Я видела, как на мгновение солнце выглянуло из-за туч, ну и все.
— Ерунда!
— Но, милый, какое имеет отношение погода к тебе и ко мне? Какая разница — идет дождь или нет? — Она робко приблизилась к нему и взяла под руку. — Разве я отвечаю за погоду?
— Думаю, что ты. Уходи, пожалуйста.
Она отошла от него, причесала вслепую волосы, проглотила слезы и решительно произнесла:
— Хорошо, я уйду. Но помни — ты можешь вернуться домой, если захочешь. И я буду ждать тебя, — она заколебалась на мгновение и неуверенно сказала: — Может, ты поцелуешь меня на прощание?
Он никак не ответил ей — ни голосом, ни взглядом. Она посмотрела на него, потом повернулась, неловко пошла к двери и исчезла за ней.
Существо, которое он знал под именем Элис, не меняя своего облика вошло в комнату, где все они собрались.
— Нужно отказаться от этой программы. Я не в состоянии больше воздействовать на него.
Они ожидали этого, но все равно пришли в смятение. Гла-рун обратился к Главному Управляющему:
— Подготовиться к немедленному внедрению в избранную память воспоминаний о другой жизни.
Затем, повернувшись к Главному Исполнителю, Гларун сказал:
— Экстраполяция показывает, что в течение двух дней он совершит побег. И наша программа потерпела поражение из-за того, что вы не обеспечили тогда дождь не только с фасада, но и с тыльной стороны его дома. Впредь работайте более тщательно над выбором средств.
— Если бы мы понимали мотивы его поведения, нам было бы проще.
— В моей должности доктора Хейварда я часто думал об этом, — отпарировал Гларун, — но если бы мы понимали мотивы, мы стали бы частью его. Воскресите в памяти Договор! Он и так почти вспомнил.
Существо, игравшее Элис, заговорило:
— Может, попробовать программу «Тадж Махал»? Она ему почему-то нравится.
— Вы уже уподобляетесь ему!
— Может быть. Я не боюсь. Так что, попробуем?
— Посмотрим.
Гларун продолжал отдавать команды:
— Держите структуры наготове до изменения программы. Нью-Йорк и Гарвардский университет уже не нужны. Начинайте очистку памяти. Вперед!
НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД © И. Зивьева, А. Етоев, перевод
Пит Перкинс свернул на стоянку «Олл-Найт» и крикнул:
— Привет, Папаша!
Старый смотритель поднял взгляд.
— Погоди секунду, Пит, я сейчас.
Он рвал на узкие полоски страницу воскресного комикса приложения к газете. Маленький смерчик, круживший неподалеку, подбирал с земли бумажки и вместе с дорожной пылью швырял в лица прохожих. Старик протянул ему длинную, яркую полоску, оторванную от юмористической газеты.
— На, Кыска, — ласково позвал он. — Иди, иди сюда… Смерчик поколебался, вытянулся к небу, сделавшись довольно высоким, перескочил через две стоявшие рядом машины и опустился прямо к его ногам.
Он точно принюхивался к подношению.
— Держи, Кыска, — нежно сказал старик, разжимая пальцы. Смерчик подхватил пеструю полоску, закрутил-завертел.
Старик оторвал еще одну и еще, а смерчик вкручивал их по спирали в общую массу вращающихся бумажек и прочего мусора, делавшего его «тело» видимым для глаз. Свежие порывы ветра, ворвавшиеся в «Каньон» мимо высоких домов, придали смерчику сил; он еще закрутился ввысь, вплетая цветные ленточки в свою немыслимую, фантастическую «прическу». Старик с улыбкой обернулся к Питу:
— Нравятся Кыске новые одежки…
— Папаша, ты полегче с такими шутками. А то я и вправду поверю.
— Чего? А зачем тебе в Кыску верить — ты же ее собственными глазами видишь.
— Ну да, верно, но ты с ней… то есть, с этим обращаешься, будто… Понимаешь?
— А ты еще так не думаешь? — Голос смотрителя звучал теперь терпеливо-мягко.
— Ну, Папаша…
— Хммм… Одолжи-ка твою шляпу на минуту, — протянув руку, Папаша сдернул с головы Пита шляпу. — Кыска, Кыска, — позвал он. — Кыска, иди сюда! — Смерчик, игравший над ними на высоте нескольких этажей, скользнул вниз.
— Эй! Кепарь-то мой! — напомнил Перкинс.
— Ми-нуточку… Держи, Кыска!
Смерчик внезапно присел, рассыпая свой груз. Старик подал ему шляпу. Смерчик схватил ее и быстро, размашисто закрутил ввысь.
— Эй! — завопил Перкинс. — Ты думай, что делаешь! Это уже не смешно — я за эту шляпу только три года назад шесть монет отдал, и она еще совсем как новая!
— Ничего, — примирительно сказал старик, — Кыска ее назад принесет.
— Принесет?! Скорее в реку уронит!
— Ну уж нет! Кыска ничего никогда ничего не роняет. Гляди, — старик поднял взгляд на шляпу, плясавшую в воздухе возле пентхауза отеля, находившегося через улицу. — Кыска, Кыска! Неси назад!
Смерчик не спешил нести шляпу назад. Она упала, пролетев несколько этажей; смерчик нырнул вниз, подхватил ее и принялся лениво ею жонглировать.
— Сюда принеси, Кыска. Мне.
Шляпа пошла вниз по спирали, перешедшей к финишу в длинную нисходящую кривую, и наконец шлепнулась Перкинсу прямо в лицо.
— Она хотела ее на голову тебе надеть, — объяснил смотритель. — Обычно у нее лучше получается.
— У нее, значит… — Перкинс подобрал шляпу и теперь глядел на смерчик, разинув рот.
— Убедился теперь? — спросил старик.
— Убедился? Ох-хо-хо… — он поглядел на свою шляпу, затем опять на смерчик. — Знаешь, Папаша, по этому случаю необходимо выпить.
Они прошли в маленькую сторожку при стоянке. Папаша достал стаканы, а Перкинс выставил едва початую пинтовую бутылку и налил две изрядных порции. Проглотив свою, он налил еще и сел.
— Первая, — объявил он, — была за здоровье Кыски. А эта укрепит меня перед банкетом у мэра.
Папаша сочувственно крякнул.
— Освещать будешь?
— Ну, надо же колонку чем-нибудь забить. «Прошлым вечером мэр Хиззонер, в окружении блистательного созвездия мошенников, темных личностей, подхалимов, лизоблюдов, доносчиков и подтасовщиков из избирательной комиссии, давал званый обед в честь…» Надо же о чем-то писать, Папаша, подписчики ждут… Чер-рт, почему мне не хватает духу бросить все это и пойти в поденщики?
— Сегодня твоя колонка, Пит, была замечательной, — ободрил его старик. Он вытащил номер «Дейли Форум»; Перкинс взял газету и пробежал взглядом свою собственную колонку.
«НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД» Пит Перкинс.
Ниже говорилось:
«Как, у нас не будет конок? Наш городской рай держится на традициях. Что хорошо было для отцов-основателей, то хорошо и для нас. Мы спотыкаемся на той же самой выбоине, где Прадедушка Тозьер еще в девятом году сломал ногу. Нелишне бы также уяснить себе: вода, выпускаемая вами из ванны, не уходит от вас навсегда — она вернется через кухонный кран. Обработанная, насыщенная хлоркой, однако та же самая. (Кстати, Хиззонер пользуется ключевой водой из бутылок. На это нужно обратить внимание.) А я должен сообщить вам об ошеломляющих переменах. Вместе с конками от нас уходит нечто такое… Можете не верить. Наш общественный транспорт ходит так редко и медленно, что вы, может, и вовсе не замечаете его. Однако клянусь вам: я видел вагон, грохочущий по Гранд-Авеню, без каких бы то ни было лошадей! Видимо, его приводило в движение какое-нибудь новомодное электрическое устройство».
* * *«Даже в век атома некоторые перемены — это уже слишком. И я призываю всех горожан…» — Перкинс с отвращением фыркнул. — Это, Папаша, все равно, что погремушкой трясти. Город насквозь коррумпирован, и ничего с этим не поделаешь. Так какого черта я буду себе мозги всяким вздором забивать? Передай-ка бутылку.
— Не отчаивайся, Пит. Тираны гораздо больше пули наемного убийцы боятся смеха.
— Где ты это подцепил? Ну, так мне тоже не смешно. Я уж столько их вышучивал из их кресел — а толку? Все мои усилия принесли толку не больше, чем от твоей подружки-вертушки.
Окна задребезжали от порыва ветра.
— Не говори про Кыску так, — предостерег старик. — Она все понимает.
— Я извиняюсь, — Перкинс встал и отвесил поклон в сторону двери. — Извини меня, Кыска. Твоя деятельность гораздо полезнее моей, — он обернулся к хозяину. — Пойдем, Папаша, наружу, поговорим с ней. По мне — так куда лучше, чем переться к мэру на банкет.
Они вышли наружу. Перкинс прихватил с собой остатки пестрого комикса. Он начал рвать их на ленточки.
Окна задребезжали от порыва ветра.
— Не говори про Кыску так, — предостерег старик. — Она все понимает.
— Я извиняюсь, — Перкинс встал и отвесил поклон в сторону двери. — Извини меня, Кыска. Твоя деятельность гораздо полезнее моей, — он обернулся к хозяину. — Пойдем, Папаша, наружу, поговорим с ней. По мне — так куда лучше, чем переться к мэру на банкет.
Они вышли наружу. Перкинс прихватил с собой остатки пестрого комикса. Он начал рвать их на ленточки.
— Кыска, Кыска! На! Кушать подано!
Смерчик, склонившийся книзу, забирал ленточки, только рвать успевай.
— А те, что ты ей дал, все еще с ней.
— Конечно, — согласился Папаша. — Кыска у меня бережливая. Когда ей что понравится, постоянно будет с собой носить.
— Она — что, и не устает никогда? Бывают же и безветренные дни…
— Тут — практически не бывает. Здания так стоят, да еще Третья улица прямо на реку выходит. Но я так думаю: свои любимые игрушки она на крышах домов прячет.
Репортер всмотрелся в коловращение мусора.
— Могу спорить, у нее там и газеты не меньше месяца давностью. Папаша, я сделаю из этого статью о мусороуборочной службе и о том, как плохи у нее дела с уборкой улиц. Откопаю парочку газет двухлетней давности и заявлю, что их со дня выхода в свет носило по городу.
— А зачем жульничать? — спросил Папаша, — Давай поглядим, что там у Кыски имеется, — он тихонько свистнул. — Иди сюда, маленькая, дай-ка Папаше твои игрушки поглядеть.
Смерчик раздулся вширь; содержимое его закружилось помедленнее. Смотритель выхватил на лету первый попавшийся клок старой газеты.
— Вот одно — трехмесячной давности.
— Надо бы чего похлеще.
— Ладно, попробуем еще, — он поймал другую газету. — Июнь прошлого года.
— О, лучше!
Из какой-то машины призывно засигналили, и старик поспешил к ней. Когда он вернулся, Перкинс все еще всматривался в свободно парящий мусор.
— Ну как? — спросил Папаша.
— Она мне не дает ничего. Из рук вырывает.
— Кыска, — сказал старик, — как не стыдно? Пит — наш друг, с ним надо быть вежливой.
Смерчик виновато заерзал, точно переминаясь с ноги на ногу.
— Да нет, все в порядке, — сказал Перкинс. — Она же не знала… Гляди, Папаша, видишь вон ту, сверху? Первая полоса.
— Хочешь достать?
— Ага. Глянь как следует шапку — «ДЬЮ» чего-то там. Как ты полагаешь, может, газета у Кыски еще со времен компании 48-го?
— Может быть. Сколько времени я здесь, столько и Кыску помню. И игрушек своих она не теряет. Погоди секунду, — он ласково позвал смерчик, и вскоре газета была в его руках. — Давай посмотрим.
Перкинс изумленно вытаращил глаза.
— Ну, если пробьюсь в Сенат, быть мне «краткосрочником»! Папаша, газетка-то не старше ли тебя?
«Шапка» гласила: «ДЬЮ ВСТУПАЕТ В МАНИЛУ[9]». Дата — 1898 г.
* * *Двадцатью минутами позже они обсуждали находку за остатками Перкинсовой бутылки. Репортер наглядеться не мог на грязный, пожелтевший от времени лист.
— Только не говори мне, что его носило по городу последние полвека.
— А почему нет?
— Почему? Ладно, я могу поверить, что улиц с тех пор не убирали. Но бумага-то как выдержала? Солнце, дожди — ну, и так далее…
— Кыска свои игрушки бережет. Наверное, прячет куда-то под крышу, если погода портится.
— За-ради бога-господа, Папаша; не думаешь же ты, что она и вправду… Но — думаешь. Честно говоря, мне все едино, где она эту газету взяла. Официальная версия будет такой: вот этот отдельно взятый клок бумаги болтался по нашим грязным улицам последние полсотни лет, причем никто его не заметил и не подобрал. Ребята, забава выйдет хоть куда!
Он бережно свернул старую газету и хотел было спрятать в карман.
— Погоди. Этого делать не стоит, — запротестовал старик.
— Почему? Надо же отнести сфотографировать.
— Нельзя! Это — Кыскино. Я ведь только на время взял…
— Чего? Ты с ума сошел?
— Она очень расстроится, если не вернем. Ну пожалуйста, Пит… она же тебе в любой момент, как только будет надо, снова даст посмотреть.
Старик был не на шутку встревожен, и Перкинс отказался от своего намерения.
— А если мы эту газету никогда больше не увидим? У меня ведь весь сюжет на ней построен.
— Ну и что? Не твоя ведь газета. Это она ее сберегла, отсюда и твой сюжет. Ты не беспокойся, я ей скажу, чтобы ни в коем случае не затеряла.
— Эх, ладно…
Они вышли наружу, и Папаша, серьезно переговорив с Кыской, вернул ей игрушку. Она немедленно подняла газетный лист на самую свою макушку. Попрощавшись с Папашей, Перкинс начал было выруливать со стоянки, но вдруг остановился и обернулся назад.
— Скажи-ка, Папаша…
— Что, Пит?
— Ты ведь, на самом деле, не думаешь, что этот смерчик живой, да?
— А почему бы нет?
— «Почему бы нет»?! Он еще спрашивает!
— Ладно, — рассудительно сказал Папаша, — а вот тебе почем знать, что ты сам живой?
— Как же… потому что я… ну, если ты… — он осекся. — Нет, не знаю. Тут ты меня уел.
— Вот видишь, — улыбнулся Папаша.
— Да уж. Спокойной ночи, Папаша. Спокойной ночи, Кыска.
Он отсалютовал смерчику. Крутящийся столб мусора поклонился в ответ.
* * *Перкинса вызвал к себе главный редактор.
— Видишь ли, Пит, — сказал он, толкнув к нему по столу кипу бумаг, — фантазия — это, конечно, хорошо, но пьяного бреда я в газете допускать не намерен.
Перкинс взглянул на подвинутые к нему страницы. «НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД», Питер Перкинс. «Посвисти Ветерку. Прогулки по нашим улицам — весьма пикантная, даже рискованная, забава. Мы пролагаем путь свой сквозь разнообразный мусор, отбросы, окурки и еще менее аппетитные вещи, плотным ковром покрывающие тротуары, а лица наши атакуют более легкие предметы: конфетти с прошлого Хэллоуина, сухие листья и прочее, уже доведенное погодой до неузнаваемости. Но, как бы то ни было, я всегда полагал, будто постоянный круговорот наших уличных залежей заставляет их обновляться по крайней мере каждые семь лет…» Дальше рассказывалось о смерчике, носившем с собой пятидесятилетней давности газету, любому городу страны предлагалось побить этот результат.
— А в чем претензия? — агрессивно вопросил Перкинс.
— Привлекать внимание общественности к грязи на улицах — это замечательно, Пит. Только основывай все на фактах.
Перкинс через стол нагнулся к редактору.
— Здесь и так одни только факты.
— Что? Пит, не болтай глупостей.
— Значит глупостей? Так слушай.
И Перкинс поведал об обстоятельствах встречи с Кыской и о том, как была найдена газета 1898 года.
— Пит, ты, должно быть, выпивши?..
— Только кофе да томатный сок. Ей-богу. Чтоб мне света белого больше не видеть.
— А как насчет вчерашнего? Спорю, твой смерчик подошел к бару вместе с тобой.
— Я был совершенно, как стеклышко трезв, и… — Перкинс умолк, чтобы не ронять своего достоинства. — Это — моя статья. Печатай, или увольняй меня.
— Брось, Пит. Не так уж мне важно, кто будет писать — только колонку надо заполнять чем-то посущественнее. Раскопай факты о человеко-часах и средствах, затраченных на уборку улиц, сравни с данными по другим городам…
— Да кто будет читать эту чушь? Вот идем со мной. Сам все факты увидишь. Только погоди минутку — фотографа с собой прихватим.
Уже через несколько минут Перкинс знакомил главного редактора и Кларенса В. Уимса с Папашей. Кларенс расчехлил камеру.
— Его нужно снимать?
— Пока нет. Папаша, можно, чтобы Кыска нам опять показала ту стародавнюю газету?
— Конечно, — старик поднял взгляд и свистнул. — Кыска, Кыска! Иди к Папаше.
Над головой легкий порыв ветра обрел вдруг форму, подхватив клочки бумаги и опавшие листья, и смерчик утвердился на стоянке. Перкинс пригляделся к нему.
— У нее нет той газеты, — удрученно сказал он.
— Принесет.
Папаша выступил вперед, так что смерчик крутился теперь вокруг него. Можно было видеть, как он шевелит губами, но слов было не разобрать.
— Пора? — спросил Кларенс.
— Пока нет.
Смерчик прыгнул вверх и заскакал над цепочкой домов. Главный редактор звучно захлопнул рот.
Вскоре Кыска вернулась. Отбросив все остальное, она несла кусок бумаги — тот самый.
— Пора, Кларенс, — сказал Перкинс. — Сможешь заснять бумагу в воздухе?
— Эге, — хмыкнул Кларенс, поднимая «Спид График». — Чуть назад и так держать, — приказал он, обращаясь к смерчику.
Кыска медлила и, похоже, намеревалась удрать.
— Поверни потихоньку, Кыска, — добавил Папаша. — Переверни — нет, нет! Не так, другим концом кверху.
Бумага разгладилась и медленно поплыла в воздухе, разворачиваясь «шапкой» к объективу.