— Я знаю, что это грешно, но уже много месяцев я не была так спокойна.
— Я понимаю.
— Ты видел, сколько консервов в кладовке? Мы можем продержаться долгую и суровую зиму.
— Возможно, и придется.
— Продержимся. Хорошо бы завести корову.
— А что ты с ней станешь делать?
— До того, как поступить в школу, я каждое утро доила четырех коров. Могу и борова забить.
— Постараюсь добыть для тебя какого-нибудь боровка.
— Найди, и я закопчу тебе окорок. — Мид зевнула. — Так и клонит ко сну.
— Меня тоже. И неудивительно.
— Идем спать.
— Гм… Ладно… Мид?
— Да, Потти?
— Мы тут можем застрять надолго. Ты это понимаешь, правда?
— Да, Потти.
— Лучше всего было бы дождаться тут времени, когда кривые начнут подниматься и расходиться. А они обязательно начнут.
— Конечно. Я это давно поняла.
Брин помолчал, потом сказал:
— Мид, ты выйдешь за меня замуж?
— Да. — Она прижалась к нему.
Потом он ласково оттолкнул ее от себя и проговорил:
— Моя дорогая, о, моя дорогая, как ты думаешь, а не отыскать ли нам в ближайшем поселке какого-нибудь священника?
Она твердо посмотрела на него:
— Не думаю, что эта мысль годится. Я хочу сказать, никто не знает, что мы здесь, и, пожалуй, вряд ли нам захочется, чтобы кто-нибудь об этом узнал. Кроме того, машина может и не осилить обратной дороги.
— Да, пожалуй, идея и впрямь не из лучших. Только мне хочется, чтобы все у нас было по-хорошему.
— Так все же хорошо, Потти. Все правильно и хорошо.
— Ну, тогда… встань на колени рядом со мной и повторяй. Мы вместе произнесем все слова.
— Хорошо, Потифар.
Она опустилась рядом, и он взял ее за руку. Брин закрыл глаза и молился молча. Когда он открыл глаза, то спросил:
— Что случилось?
— От гравия больно коленкам.
— Что ж, встанем.
— Нет. Слушай, Потти, а почему бы нам не пойти в дом и не помолиться там?
— Что?! Черт возьми, женщина! Там мы можем и забыть, что сначала надо помолиться. Ну, а теперь повторяй за мной: я, Потифар, беру тебя, Мид…
— Хорошо. Я, Мид, беру тебя, Потифар…
3«Официальное сообщение. Всем станциям в зоне слышимости продублировать. Правительственный бюллетень N 9.
Опубликованные ранее правила поведения на дорогах в ряде случаев нарушаются. Патрулям отдан приказ стрелять без предупреждения, а маршалы-профосты имеют право выносить смертные приговоры за незаконное владение бензином. Ранее объявленные правила бактериологического и радиационного карантина будут соблюдаться со всей строгостью.
Да здравствуют Соединенные Штаты! Харли Дж. Нил, генерал-лейтенант, временный глава правительства. Всем станциям продублировать».
«Говорит Свободное Радио Америки. Передавайте это всем, ребята. Губернатор Брэдли сегодня принес президентскую присягу временному Верховному судье Робертсу, согласно закону о передаче власти. Президент назначил Томаса Дью государственным секретарем, а Пола Дугласа военным министром. Его следующим указом было лишение ренегата Нила воинского звания и объявление его вне закона. Дополнительные сообщения позже. Передавайте это всем, кому сможете».
«Алло! CQ. CQ. CQ. Говорит W5 KMR. Фрипорт QRR, QRR. Всем, кто меня слышит! Всем! Мы здесь мрем как мухи. Что случилось? Болезнь начинается с лихорадки и невероятной жажды, но глотать невозможно. Нужна помощь. Слышите меня? Алло! CQ-75. CQ-75. Это W5 километров. Ромео вызывает QRR. CQ-75 вызывает всех, кто слышит. Всех, кто слышит!»
«Говорит радиостанция Время Господне, чьим спонсором является «Эликсир Свана», тоник, делающий ожидание Царства Господня вполне терпимым. Сейчас вы услышите слово утешения судьи Блумсфилда, помазанного викария Царствия Земного. Но сначала объявление: посылайте ваши дары по адресу: Мессия, город Клинт, Техас. Не делайте это почтой. Посылайте либо с гонцом Царства, либо через пилигрима, отправляющегося в эти места. А теперь хор молитвенного дома, ведомый гласом викария Царствия Земного…»
«Первый симптом — мелкая красная сыпь под мышками. Она чешется. Больных немедленно укладывать в постель, укутывать и держать в тепле. Здоровым тщательно мыть руки, а на лице носить марлевую повязку. Как передается это заболевание — пока неизвестно. Эту информацию передайте соседям».
«…новых следов высадки десанта на континенте не обнаружено. Предполагается, что парашютисты, которым удалось уцелеть, скрываются где-то в глуши. При встрече стреляйте первыми, но будьте осторожны, а то по ошибке пристрелите собственную тетю. Передача окончена. До завтра».
* * *Кривые на графиках расходились. Теперь Брин в этом уже не сомневался. Возможно, уже не было смысла прятаться тут, в горах Сьерра-Мадре, всю наступающую зиму, хотя, скорее всего, им придется здесь перезимовать. Место оказалось в высшей степени удачным. Долина находилась к западу от места взрыва и зоны выпадения радиоактивных осадков. Было просто глупо спускаться вниз и идти по следам отступающей эпидемии, рискуя быть подстреленными каким-нибудь нервным стражником. Еще несколько месяцев ожидания — и все решится само собой.
Да и дрова на зиму заготовлены. Он бросил взгляд на свои мозолистые ладони — работа на сегодня была закончена и, ей-богу, можно с полным правом предаться отдыху.
Брин направился к вершине холмика, надеясь насладиться закатом и часок почитать. Проходя мимо машины, он искоса взглянул на нее, подумав, что неплохо было бы покрутить приемник. И тут же подавил свое желание: две трети бензина были уже израсходованы — лишь для того, чтобы подзарядить батареи, — а ведь шел только декабрь. Придется сократить число радиосеансов до двух в неделю. А это так хорошо — послушать в полдень передачу Свободной Америки, а затем немного повертеть ручку настройки, пробуя поймать что-нибудь еще.
Последние три дня Свободная Америка в эфир не выходила, может быть, из-за нехватки энергии. Был слух, что президента Брэдли убили, но официально передачи этого не подтверждали, хотя и не опровергали. Отсутствие опровержения само по себе было добрым знаком. И все-таки неизвестность тяготила. И еще эти слухи о будто бы поднявшейся в результате землетрясения Атлантиде и о том, что Азорские острова стали теперь маленьким континентом. Вообще-то, скорее всего, это просто отрыжка «дурацкого лета», а все же интересно узнать продолжение.
Несмотря на внутреннее сопротивление, он позволил себе подойти. Было нечестно слушать радио без Мид. Он дал приемнику нагреться и медленно прошелся индикатором по всей шкале туда и обратно. Ни одной станции, ничего, кроме мощного фона. Так ему и надо.
Брин вскарабкался на холм, сел на скамейку, которую притащил сюда довольно давно. Это была их заветная скамья, свидетельница того, как Мид стояла коленками на остром щебне.
Сел и вздохнул. Его тощее брюхо было плотно набито олениной и кукурузными лепешками, так что до полного счастья ему не хватало только табака. Цвета вечерних облаков отличались необыкновенной яркостью, а погода для декабря — необычайной теплотой. И то и другое, думал он, следствие вулканической пыли, а может быть, и атомных взрывов.
Удивительно, с какой быстротой все развалилось после появления первых признаков краха. Не менее удивительно, как, судя по ряду признаков, все стало стремительно возвращаться к норме. Кривые достигли низшей отметки и теперь шли на подъем. Третья мировая война оказалась самой короткой из всех больших войн: сорок городов уничтожено, включая Москву, и другие славянские города, а также и американские, а затем — уф-ф — ни одна из сторон не смогла продолжать боевые действия. Разумеется, много значило то, что обе стороны запускали свои ракеты дальнего действия через полюс, когда там стояла самая жуткая стужа со времен коммодора Пири[52]. «Непонятно, — думал Брин, — как нескольким десантным самолетам противника все же удалось прорваться».
Он вздохнул и вытащил из кармана ноябрьский номер «Западного Астронома» за 1951 год. Где он остановился? Ах да, вот оно! «Некоторые соображения по поводу стабильности звезд типа G, в особенности нашего Солнца», автор Динковский, институт имени Ленина, перевод Генриха Лея. Бог ты мой, Динковский — крупный математик, очень разумное использование рядов Фурье и убийственная логика. Брин начал отыскивать то место, где остановился, но тут он заметил маленькую сноску, которую ранее пропустил. Сноска относилась к фамилии Динковского: «Монография названа в «Правде» реакционным романтическим бредом сразу же после выхода из печати. С тех пор о профессоре Динковском ничего не известно, возможно, он был ликвидирован».
— Бедняга! Впрочем, теперь он и его убийцы все равно превратились в атомную пыль. Интересно, выловили ли мы всех их парашютистов?
Брин свою норму выполнил. Если бы он не подстрелил тогда олениху всего в четверти мили от хижины и не вернулся сразу домой, Мид пришлось бы плохо. Он расстрелял их сзади и зарыл за поленницей дров. Было странно свежевать и разделывать тушу ни в чем не повинной оленихи, зная, что эти бандиты захоронены по-человечески неподалеку.
Да. Кроме математики есть еще только два стоящих дела — убивать врага и любить женщину. Он испытал и то, и другое. Счастливчик! А сейчас Брин предвкушал то огромное удовольствие, которое доставит ему чтение. Этот Динковский — крепкий орешек! Разумеется, то, что звезды типа G, к которым относится и Солнце, — неустойчивы и могут взрываться и превращаться в белых карликов, было известно давно. Но до Динковского никому еще не удавалось с такой точностью описать условия, предшествующие этой катастрофе, и никто еще не разрабатывал так тщательно математические средства диагностики нестабильности и процесса ее нарастания.
Брин поднял взгляд, утомившись чтением мелкого шрифта, и увидел, что солнце затянуто тонким низким облаком, что дает человеку редкую возможность видеть его невооруженным взглядом. Может быть, эта вулканическая пыль в воздухе играет роль закопченного стекла? Он вгляделся пристальнее. Или его обманывало зрение, или солнечные пятна сливались в одно огромное пятно. Он слышал, что при определенных условиях солнечные пятна видны невооруженным глазом, но самому ему до до этого ничего подобного видеть не приходилось. Эх, телескоп бы сюда!
Брин поморгал. Да, вот оно — в верхней правой части диска. Большое. Неудивительно, что радио в машине звучало невнятно, как речь Гитлера!
Он вернулся к статье, стремясь дочитать до конца, пока еще было достаточно светло. Сначала Брин испытывал чисто интеллектуальное наслаждение от неопровержимости и изящества расчетов автора.
Трехпроцентная несбалансированность в солнечной константе, да, это известно, звезда при таком изменении обречена стать новой. Но Динковский пошел дальше, он с помощью совершенно оригинального математического аппарата рассчитывал серию вероятностных «вилок», разбив историю звезды на ряд отрезков, в которых это событие могло произойти, и в каждом из них выявил «вилки» второго, третьего и даже четвертого порядка, установив, таким образом, точку наибольшей вероятности катастрофы. Блестяще! Динковский даже определил точные даты достижения экстремальных значений вилок первого порядка, как это и должен был сделать настоящий статистик!
Но по мере чтения текста и анализа формул, настроение Брина стало меняться, интеллектуальное наслаждение превращалось в гораздо более острое переживание. Динковский же говорил не просто о типичной звезде класса G! В последней части работы он писал прямо о Солнце, о Солнце самого Брина, о том самом огромном лике с крупным родимым пятном на краю!
Черта с два — с родимым пятном! Это была дыра, в которую запросто можно было засунуть целый Юпитер! Теперь Брин понял все.
О времени иногда говорят: когда звезды состарятся, а Солнце остынет — но эта характеристика полностью лишена конкретных примет, подобно разговорам о смерти вообще. Теперь же мысли Брина приобрели вполне определенную направленность.
Сколько времени, с момента нарушения стабильности, потребуется, чтобы вызванная этим явлением волна достигла Земли? Полчаса — ответил здравый смысл. Полчаса разделяют эту минуту и мгновение, когда с Землей будет покончено навсегда.
Догадка вызвала у Брина чувство горечи и тоски. Неужели никогда? Неужели никогда больше? Не будет наполненного прохладой утра в каньоне Колорадо… Бостонского шоссе с осенним дымом костра, висящим в воздухе… Графства Бакс в весеннем великолепии своего наряда… сырых запахов Фултоновского рыбного рынка… хотя, нет, рынка уже не существует… не будет чашечки кофе в «Утреннем зове»… лесной земляники на склонах холмов в Нью-Джерси с ее вкусом, тающим на губах, как поцелуй… рассветов в Тихом океане и ощущения легкой прохлады под рубашкой и тишины, не нарушаемой ни одним звуком, кроме шепота воды, лижущей борта старого железного корыта… как же назывался этот пароход? Ах, да — «Мэри Брюстер»…
И Луны тоже не станет, когда Земле придет конец. Звезды… но некому будет любоваться ими…
Он взглянул еще раз на даты, проставленные на отрезках вероятностных «вилок» Динковского, и ощутил острую потребность в присутствии Мид.
Он встал со скамьи. Мид сама шла ему навстречу.
— Привет, Потти. Можешь идти без опаски — посуду я помыла.
— А я хотел тебе помочь.
— Нет уж, ты делай мужскую работу, а женскую буду делать я. Так будет справедливо, — она прикрыла глаза рукой. — Ну и закат! Так, пожалуй, пожелаешь, чтобы каждый год взрывалось по вулкану.
— Садись, будем смотреть вместе.
Она села рядом, Брин взял ее за руку.
— Видишь пятно на Солнце? Его можно видеть невооруженным глазом.
Мид удивилась:
— Разве это пятно? Оно выглядит так, будто кто-то откусил край диска.
Брин прищурился. Будь он проклят, если пятно не выросло.
Мид вздрогнула.
— Мне холодно. Обними меня.
Брин обнял ее свободной рукой, продолжая держать ладонь Мид в другой. Да, пятно стало еще больше — оно росло.
Зачем вообще нужно человечество? Обезьяны, подумал он, обезьяны, с капелькой поэтического восприятия, болтливые, загадившие второстепенную планету в третьестепенной солнечной системе. Впрочем, им случается умирать с достоинством.
Мид прижалась к нему.
— Согрей меня.
— Скоро тут станет жарко… Я хочу сказать, что согрею тебя.
— Милый Потти!
Она посмотрела вверх:
— Потти, что-то странное происходит с закатом.
— Нет, милая, не с закатом, а с Солнцем.
— Я боюсь…
— Я же с тобой, дорогая.
Он посмотрел на журнал, все еще лежавший раскрытым возле скамьи. Ему не надо было складывать два числа, а потом делить их на два, чтобы получить правильный ответ. Вместо этого Брин крепко стиснул ладонь Мид, с нездешней силой и горечью ощущая, что это наступил
КОНЕЦУТРАЧЕННОЕ НАСЛЕДИЕ © Т. Тихонова, перевод
1. «ИМЕЮЩИЙ ГЛАЗА, ДА УВИДИТ»— Здорово, мясник! — Доктор Филип Хаксли положил на стол коробочку с игральными костями, которую вертел в руках, и ногой пододвинул стул. — Садись.
Доктор Коуберн, демонстративно проигнорировав это приветствие, отдал свой желтый плащ и промокшую шляпу негру-гардеробщику факультетского клуба, уселся на стул и возмущенно заявил:
— Слышал, Пит? Этот знахарь, возомнивший себя психологом, имеет наглость называть меня, дипломированного врача, хирурга, мясником!
— Осторожно, Пит, не давай ему запудрить тебе мозги, — сказал Хаксли. — Если доктор Коуберн заманит тебя в операционную, он вскроет тебе череп просто из любопытства — чтобы посмотреть, что там у тебя тикает. А потом сделает себе из него пепельницу.
Негр осклабился, вытирая столик, но ничего не ответил.
Коуберн хмыкнул и покачал головой:
— И мне приходится выслушивать такое от знахаря! Все ищешь Человечка, Которого Не Было, Фил?
— Если ты говоришь о парапсихологии, то да.
— Ну и как успехи?
— Неплохо. В этом семестре у меня, слава богу, поменьше лекций. Ужасно надоело объяснять наивным желторотикам, как мы мало знаем о том, что у нас в котелках варит. Хочу заняться наукой.
— Наукой все хотят заняться. Набрел на что-нибудь стоящее?
— Похоже. Сейчас вот развлекаюсь с одним студентом с юридического — Вальдесом.
Коуберн поднял брови:
— Ну и? Что-то интересное?
— Вроде. Он немного ясновидящий. Если видит одну сторону предмета, то и другую тоже видит.
— Вздор!
— «Если ты такой умный, почему бедный?» Я проверял его очень тщательно: он действительно может видеть невидимое.
— Хм… Как говаривал мой покойный дедушка Стоунбендер: «У Бога много козырей в рукаве, он не все на стол выкладывает». Да, с твоим студентом я бы в покер играть не сел.
— Между прочим, он профессиональный игрок. Потому и сделал ставку на юридический факультет.
— Ты выяснил, как ему удаются эти фокусы?
— Нет, черт побери! — Хаксли озабоченно забарабанил пальцами по столу, — Будь у меня хоть немного денег, я бы собрал достаточно материала, чтобы начать серьезную работу. Помнишь, каких результатов Раин добился в Дьюке?
— Так почему бы тебе не поднять шум? Пойди в совет и выбей из них деньги. Скажи, что ты прославишь Западный университет.
Хаксли помрачнел еще больше.
— Не выйдет. Я говорил с деканом; он даже не разрешает мне обсудить этот вопрос с ректором. Боится, что старый олух прижмет факультет еще больше. Понимаешь, официально мы считаемся бихевиористами[53]. Любой намек на то, что в сознании есть нечто необъяснимое с точки зрения физиологии или механики, воспримут с таким же удовольствием, как сенбернара в телефонной будке.