— Я сейчас приеду.
— Через одиннадцать минут?
— Идет дождь, так что если повезет, то через двадцать.
Но практически прошло около часа. Бульвар Санта-Моника превратился в судоходную реку. Бульвар Сансет был перегружен транспортом и походил на метро в часы пик. Когда же Брин попытался переехать вброд ручей, ведущий к дому миссис Мегит, ему пришлось менять покрышку, что в условиях бешеного напора воды было серьезной проблемой.
— Потти! Ты мокрый как мышь!
— Сейчас оживу.
И он немедленно оказался укутан в купальный халат покойного мистера Мегита, с кружкой горячайшего какао в руках, в то время как миссис Мегит сушила на кухне его промокшее одеяние.
— Мид, я… я тоже свободен.
— Как! Ты ушел с работы?
— Не совсем. У нас со стариной Уилли уже несколько месяцев как обнаружились расхождения в оценке моих прогнозов. Слишком уж явно вылезал фактор «конца света» в тех расчетах, которые я готовил для клиентов. Сам бы я такого не сказал, но шеф счел меня излишне пессимистичным.
— Но ты же был прав!
— А с каких это пор правота приближает служащего к сердцу его босса? Однако он уволил меня не за это, это был лишь предлог. Ему нужен человек, который подкрепил бы программу «Агностиков» научным жаргоном. А мне не захотелось к ним присоединиться, — Брин подошел к окну. — Льет все сильнее.
— Но у «Агностиков» нет же никакой программы.
— Знаю.
— Потти, ты должен был вступить в их общество, это же пустяки! Я вот уже три месяца, как вступила. Ну и что?
— За каким чертом?
Она пожала плечами.
— Ты платишь доллар, посещаешь пару их собраний, и они тебя оставляют в покое. Благодаря этому я три лишних месяца продержалась на работе. Ну и что?
— Что ж… И все же мне неприятно, что ты так поступила, вот и все. Ладно, давай забудем об этом, Мид. Смотри-ка, вода вышла за бровку тротуара.
— Пожалуй, тебе лучше переночевать здесь.
— Мм-м… не хотелось бы оставлять мою красавицу «Энтропию» на улице на всю ночь в такой ситуации… Мид?
— Что, Потти?
— Мы теперь оба безработные. Может отправимся на север через Мохаве и поищем местечко посуше?
— С радостью. Но, Потти, это что — предложение путешествовать или предложение руки и сердца?
— Ты мне брось эти или-или. Пока это всего лишь соображения по поводу отпуска. Дуэнья у тебя есть?
— Нету.
— Тогда укладывай вещи.
— Сию минуту. Только, Потифар, как их укладывать? Не хочешь ли ты сказать, что пришло время прыгать?
Он посмотрел на нее, потом на окно.
— Не знаю, — произнес он задумчиво. — Но этот дождь, похоже, может затянуться надолго. Не бери ничего, без чего можешь обойтись, но не оставляй дома ничего, без чего обойтись нельзя.
Потифар забрал у миссис Мегит свою одежду, а Мид ушла наверх. Она спустилась одетая в брюки, неся два больших чемодана. Одной рукой Мид придерживала пожившего и потрепанного плюшевого медведя.
— Это Винни.
— Какой Винни? Винни Пух?
— Нет, это Винни Черчилль. Когда мне плохо, он обещает мне «кровь, труд, слезы и пот», и тогда мне становится легче. Ты же сам велел мне взять все, без чего нельзя обойтись.
Она с тревогой посмотрела на Брина.
— Верно.
Он взял чемоданы. Миссис Мегит, казалось, была вполне удовлетворена его объяснениями насчет необходимости нанести визит его (мифической) тетке в Бейкерсфилде, прежде чем заняться поисками работы. Тем не менее, она заставила Брина покраснеть, расцеловав его на прощание и повелев хорошенько заботиться «о ее милой девочке».
Бульвар Санта-Моника был закрыт для движения. Пока они плелись в непрерывном потоке машин вверх по Беверли Хиллз, Брин все время крутил ручку радиоприемника, обнаруживая лишь треск и свист, пока наконец не наткнулся на местную станцию: «…фактически, — говорил резкий высокий голос, — Кремль приказал нам убраться из города до заката.
По мнению вашего корреспондента, в такие дни каждый американец обязан держать порох сухим. А теперь слово…» Брин выключил радио и посмотрел Мид прямо в глаза.
— Не надо волноваться, — сказал он, — в этом духе они вещают уже многие годы.
— Ты думаешь, они блефуют?
— Этого я не говорил. Я сказал — не волнуйся.
В своих собственных сборах, которыми он занимался с помощью Мид, Брин использовал принцип терпящих бедствие: консервы, вся бывшая в доме теплая одежда, спортивная винтовка, из которой он уже два года как не стрелял, комплект автомобильных запчастей и инструментов, содержимое домашней аптечки. Содержимое конторки Брин сложил в картонный ящик и засунул его под заднее сиденье машины вместе с консервными банками и пальто, прикрыв эту кучу всеми обнаруженными в доме одеялами. Потом они поднялись по шаткой лестнице наверх для последней проверки.
— Потти, а где твои графики?
— Скатаны в рулон и лежат над задним сиденьем. Я думаю, что… О, погоди-ка минутку! — Брин стал вытаскивать с книжной полки, висящей над столом, тоненькие невзрачные журналы. — Чуть было не забыл выпуски «Западного астронома» и «Труды Астрономической Ассоциации».
— А зачем они тебе?
— Как это зачем? Я уж чуть ли не с год не брал их в руки. Теперь, возможно, у меня найдется время и для чтения.
— Гм-м… Наблюдать, как ты будешь глотать научные труды — не очень-то вяжется с моим представлением об отпускных радостях.
— Молчи, женщина! Ты взяла Винни — я возьму журналы.
Она промолчала и помогла Брину увязать журнальную пачку. Брин бросил тоскливый взгляд на калькулятор, но решил, что, забрав его, он обретет сходство с Белым Рыцарем Льюиса Кэрролла. Хватит и логарифмической линейки.
Когда машина, разбрызгивая воду во все стороны, выехала на улицу, Мид спросила:
— Потти, а как у нас с деньгами?
— Как? Да нормально, я полагаю.
— Нет, я имею в виду, что мы уезжаем в часы, когда банки уже закрыты. — Мид прижала к груди сумочку. — Мой банк — вот. Денег маловато, но они нам пригодятся.
Он улыбнулся и потрепал ее по коленке.
— Молодчина! Я тоже сижу на своем банке. С первого января этого года я начал превращать все ценные бумаги в наличные.
— О! А я закрыла свой банковский счет сразу после нашей первой встречи.
— Вот как? Значит, моя болтовня произвела на тебя впечатление?
— К тебе я с самого начала относилась серьезно.
Каньон Минт они проехали, делая по пять кошмарных миль в час, видимость была ограничена красными габаритными огнями ехавшего впереди грузовика. Когда они остановились, чтобы проглотить по чашке кофе в придорожном кафе, подтвердилось то, что и так было очевидно: перевал Ка-хон был закрыт, и весь поток машин, направлявшихся к шоссе N 66, должен был двигаться через другой перевал.
Много, много времени спустя они достигли соединительной ветки у Викторвилла и тут поток машин чуть-чуть спал, что было прекрасно, так как один из «дворников» отказал, и они ехали по системе: «один смотрит, другой рулит». Подъезжая к Ланкастеру, Мид внезапно спросила:
— Потти, а твоя старушка оборудована шноркелем?[51]
— Никак нет.
— Тогда нам лучше остановиться. Вон там мелькает свет.
Увидев двуспальную кровать, Брин ничего не сказал.
Мид легла со своим Винни в обнимку, даже не попросив поцеловать ее на сон грядущий. Уже наступал серый мокрый рассвет.
Они встали далеко за полдень, решив остаться в мотеле и на следующую ночь, а затем ехать на север к Бейкерсфилду. Брин починил «дворник», купил пару новых покрышек, чтобы заменить негодную запаску, кое-какие туристские принадлежности, а для Мид — пистолет 32-го калибра, дамскую игрушку на случай самозащиты. Отдавая ей подарок, он сконфузился.
— А это зачем?
— У тебя при себе такие большие деньги.
— А я-то думала, чтобы защищаться от твоих домогательств!
— Ну, Мид…
— Да ладно уж! Спасибо, Потти.
Они только поужинали и начали загружать покупки в машину, когда началось землетрясение. Пять дюймов атмосферных осадков за двадцать четыре часа создали массу около трех миллиардов тонн, давившую на разлом Сан-Андреас, уже и без того перегруженный, в результате чего возник страшный, сокрушающий удар. Мид так и села прямо на мокрую землю. Брин удержался от падения, изогнувшись, как конькобежец на крутом вираже. Когда толчки прекратились, на что потребовалось не менее тридцати секунд, он помог Мид встать на ноги.
— Как ты?
— Мои брюки промокли насквозь! — А потом капризно: — Но, Потти! В дождливую погоду землетрясений не бывает. Никогда не бывает!
— А в этот раз было!
— Но…
— Помолчи, пожалуйста. — Он открыл дверцу машины, включил радио и с нетерпением ждал, пока приемник нагреется. Затем принялся искать на всех волнах, — Ни одной, черт бы ее побрал, станции Лос-Анджелеса не слышно!
— Может, от толчка побились лампы?
— Помолчи.
Раздался треск, Брин искал настройку.
— «…говорит радиостанция Риверсайда, Калифорния. Слушайте нашу передачу, мы сообщаем подробности. Пока еще трудно дать оценку масштабов катастрофы. Разрушен акведук Колорадо. О размерах разрушений и о том, сколько времени понадобится для ликвидации последствий, ничего не известно. Насколько мы знаем, акведук Оуэнс, по-видимому, цел, но жителям Лос-Анджелеса рекомендуется запасать воду. Наш вам совет — выставить тазы под дождь, не вечно же он будет лить. Если у нас останется время, мы дадим в эфир шлягер «Прохладная вода», чтобы напомнить вам какова она на вкус. Теперь прослушайте несколько выдержек из правил поведения при стихийных бедствиях: «Кипятите воду. Оставайтесь в домах, не паникуйте. Держитесь дальше от шоссе. Поддерживайте контакт с полицией и оказывайте помощь…» Джо! Да держи ты этот проклятый телефон! «…оказывайте, если это необходимо. Не пользуйтесь телефонами, если…» Внимание! Чрезвычайное сообщение! По неподтвержденной информации из Лонг-Бич набережные Уимингтона и Сан-Педро затоплены водой на высоту пять футов. Повторяю, данные эти не проверены. А вот приказ генерала Марча Филда: «Немедленно всем военнообязанным явиться…»»
Брин выключил радио.
— А ну, быстро в машину!
— Куда мы едем?
— На север.
— Но мы же оплатили номер, разве нельзя…
— В машину!
В городе Потифар сделал остановку, ему удалось тут купить шесть пятигаллоновых жестяных бидонов и запасную канистру к джипу. Все это он доверху залил бензином и, обложив одеялами, устроил на заднем сиденье, увенчав эту кучу дюжиной банок машинного масла. Автомобиль отправился в путь.
— Куда мы едем, Потифар?
— Хочу выехать на Западное шоссе.
— В каком-нибудь определенном месте?
— Именно. А там посмотрим. Ты займись радио, но и на дорогу поглядывай. Этот склад горючего на заднем сиденье меня очень беспокоит.
Через городок Мохаве и на северо-запад по шоссе 466, что ведет в горы Техачапи. Приемник в узком ущелье плохо работал, но то, что Мид удалось разобрать, подтверждало первое впечатление: все было хуже, чем в 1906 году, хуже, чем в Сан-Франциско, Манагуа и Лонг-Бич вместе взятых.
Когда они выбрались из каньона, погода разъяснилась, появилось несколько звезд. Брин свернул с шоссе налево и объехал Бейкерсфилд по окружной дороге, выбравшись на суперавтостраду 99 чуть южнее Гринфилда. Как он и опасался, автострада была забита беженцами. Брину пришлось тащиться в их потоке мили две, после чего, возле Гринфилда он прорвался на запад в направлении Тафта. Они остановились на западной окраине этого городка — и перекусили в круглосуточно открытом ресторанчике для дальнобойщиков.
Они уже собирались садиться в машину, когда на юге неожиданно взошло «солнце». Ярко-розовое сияние мгновенно расширилось, заполнив собой все небо, а затем исчезло. Там, где оно первоначально возникло, рос, поднимаясь в небесную высь, красно-багровый столб дыма, верхушка которого расходилась в грибовидное облако.
Брин сначала уставился на него, потом взглянул на часы и резко скомандовал:
— В машину!
— Потти, это… это был…
— Это был… это когда-то был Лос-Анджелес. Садись в машину.
Молчание длилось несколько минут. Мид была в шоке и не могла произнести ни слова. Когда до них дошла звуковая волна, Брин опять взглянул на часы.
— Шесть минут, девятнадцать секунд. Все верно.
— Потти, нам надо было забрать с собой миссис Мегит!
— Откуда ж мне было знать, — сказал он раздраженно. — А кроме того, старое дерево на новое место не пересаживают. Если она погибла, то этого даже не почувствовала.
— Господи, ну хоть бы так!
— Забудь. Подтянись и держи хвост морковкой. Нам потребуются все силы, какие у нас есть, чтобы спастись самим.
Я хочу повернуть у Тафта на север, а затем двигаться к побережью.
— Хорошо, Потифар.
— И покрути радио.
Она притихла и выполнила все, что было приказано. Радио молчало, молчала даже радиостанция Риверсайда. На всех волнах динамик фонил странными звуками, похожими на звук дождя в оконное стекло. Приближаясь к Тафту, Брин сбросил скорость и Мид указала ему поворот к северу на федеральное шоссе. Почти в ту же минуту какая-то фигура выпрыгнула прямо на дорогу, бешено размахивая руками. Потифар нажал на тормоза.
Человек подошел к левой дверце машины и постучал в окно. Брин опустил стекло. И глупо уставился в дуло пистолета, который мужчина держал в левой руке.
— Выходи из машины! — резко сказал тот, — Она мне нужна.
Он сунул руку внутрь, пытаясь нащупать дверную защелку. Мид перегнулась через Потифара и, сунув свой маленький пистолетик в лицо мужчины, нажала гашетку. Брин почувствовал как вспышка обожгла его лицо, но выстрела не услышал. Мужчина, казалось, удивился, но в верхней губе у него появилась аккуратная, даже не кровоточащая дырочка, а затем он медленно повалился в сторону от машины.
— Вперед! — высоким голосом сказала Мид.
Брин перевел дыхание:
— Молодчина!
— Вперед! И быстрее!
Они добрались до Национального парка Лос-Падрес и за все время остановились только раз, чтобы долить бак из канистры. Затем свернули на гравийный проселок. Мид все время старалась поймать что-нибудь по радио, один раз услышала станцию Сан-Франциско, но разобрать что-либо из-за странного фона было невозможно. Затем поймала Солт-Лейк-Сити, слышно было слабо, но отчетливо: «поскольку наши радарные станции ничего не зарегистрировали, можно полагать, что бомба в Канзас-Сити была подложена, а не заброшена ракетой. Это вполне возможная гипотеза, хотя…» — тут машина въехала в глубокое ущелье, и что было дальше, они не услышали.
Когда приемник снова заработал, говорил уже другой голос: «Коунлард, — вещал он отрывисто, — обращается к вам через все радиостанции страны. Слухи о том, что Лос-Анджелес разрушен атомной бомбой, безосновательны. Наша западная столица перенесла сильнейший сейсмический толчок. Официальные государственные лица и представители Красного Креста уже прибыли на место, чтобы позаботиться о жертвах, но — и повторю — никакой атомной бомбардировки не было. Поэтому успокойтесь и не покидайте домов. Всякая безответственная болтовня может повредить Соединенным Штатам не меньше, чем вражеские бомбы. Не выезжайте на автострады и слушайте…»
Брин выключил радио.
— Кто-то, — сказал он с горечью, — опять решил, что «мама лучше знает, что делать». Нас не хотят огорчать плохими известиями.
— Потифар, — резко спросила Мид, — но ведь это была атомная бомба, правда?
— Конечно. И теперь мы не знаем, это только Лос-Анджелес и Канзас-Сити, или разрушены все крупные города страны. Все, что мы знаем, это то, что нам лгут.
— Может, я попробую поймать другую станцию?
— Да черт с ними.
Он сосредоточился на дороге, та была очень плохой. Когда занялся рассвет, Мид спросила:
— Потти, а ты знаешь куда ехать? Или просто стараешься держаться подальше от городов?
— Думаю, что знаю. Я не заблудился, — он огляделся по сторонам. — Нет, все верно. Видишь тот холм с тремя жандармами на склоне?
— Жандармами?
— Ну, вон те высокие каменные столбы. Это хорошая отметка. Я ищу частную дорогу. Она ведет к охотничьей хижине, принадлежащей двум моим друзьям. Это скорее старое ранчо, но как ранчо оно себя не окупало.
— А они не рассердятся, что мы там поселились?
Брин пожал плечами.
— Когда они приедут, мы спросим. Если они приедут. Они ведь жили в Лос-Анджелесе, Мид.
— Ах да, могла бы и догадаться.
Частная дорога когда-то была всего лишь полузаросшей тропой. Теперь она стала почти непроходимой. И все же, в конце концов, они въехали на невысокий холмик, откуда открывался вид почти до Тихого океана, а затем спустились в укромную долинку, где пряталась хижина.
— Пассажирам выходить, девочка. Поезд дальше не идет.
Мид вздохнула.
— Здесь божественно.
— Ну как, ты сможешь соорудить завтрак, пока я буду разгружать машину? Наверно, в сарае есть дрова. Ты умеешь обращаться с печкой?
— А ты меня испытай!
Два часа спустя Брин стоял на холме, курил сигарету и смотрел на запад. Что это там за облако, там, в направлении Сан-Франциско? Не грибовидное ли? Возможно, игра воображения, решил он, если учитывать расстояние. На юг, разумеется, смотреть не имело смысла.
Из домика вышла Мид:
— Потти!
— Тут я.
Мид подошла, взяла его руку, вынула из его пальцев сигарету и глубоко затянулась. Выдохнула дым и сказала:
— Я знаю, что это грешно, но уже много месяцев я не была так спокойна.
— Я понимаю.
— Ты видел, сколько консервов в кладовке? Мы можем продержаться долгую и суровую зиму.