— У меня они тоже будут серые? — спросила она, разглядывая перья, пропуская их между пальцами.
— Нет. Мы пересаживаем женщинам белые крылья — перья можно красить, когда вырастут.
— Мне так хорошо в уводе. Ничего не болит… — задумчиво сказала она и тут же встрепенулась, опомнившись: Боже, Виер, почему же ты ничего не сказал! Я совсем забыла, что тебе больно.
— Ерунда.
Он немного отстранился и с улыбкой погладил ее по волосам:
— Боль притупляется — я не чувствую так, как ты.
— Но все равно же чувствуешь, — переполошилась Мария. — Возвращай меня! Быстрее!
Горианец наклонил голову и поднял бровь:
— Я ослышался или ты пытаешься мной командовать?
— Я не…
— А теперь еще и споришь?
Мария осеклась, смутившись. Сколько она ни вглядывалась в его лицо — никак не могла понять, серьезен он или шутит. Но, в конце концов, Виер обозначил улыбку, дав ей понять, что не серьезен. И осведомился очень довольным, веселым голосом:
— Испугалась?
— Вот еще! — возмущенно фыркнула Мария, сложив руки на груди. Но этой независимой позой лишь сильнее развеселила своего жениха.
Лиска.
Как только Дейке сообщил о возможности связаться с другими землянками, она засела за написание писем, но прежде, чем успела закончить хотя бы одно, получила первое послание от девушки по имени Ариадна. Оказалось, что она со своим пре-сезаром улетела в путешествие и находится на другом конце Горры, но мечтает встретиться, как только вернется.
Поминутно отвечая на ее короткие сообщения, обмениваясь фотографиями, Лиска бродила по дому часа три, не вынимая носа из коммуникатора. Попутно она написала сообщение еще одной девушке, но ответ получила не сразу. А когда получила — погрузилась в размышления. Первым порывом было собраться и слетать к ней на такси тайком от Дейке, но потом она поняла, что это неправильно.
И она решительно направилась к мужу, который вот уже два часа, как надел свою спортивную форму и ушел в сад. Дейке каждый день посвящал физическим упражнениям от двух до трех часов, и Лиска не уставала поражаться его дисциплинированности — она бы не смогла в отпуске заставить себя столько заниматься. Частенько в такие часы она усаживалась где-нибудь поблизости с коммуникатором или книгой, но по большей части смотрела на него во все глаза, не уставая от зрелища его тренированного красивого тела в движении.
Иногда это вызывало у нее такой резкий прилив сексуального желания, что Дейке с коротким вздохом прекращал упражнения, брал ее за руку и утаскивал в комнату для слияний — он всегда ее чувствовал, и на него это тоже действовало соответствующе. Поэтому в последнее время, стоило ей посмотреть на него, как он отвечал строгим взглядом, заставляя отводить глаза, но все же ей частенько удавалось сорвать ему занятия, и это ее донельзя веселило. Тем более, что Дейке на самом деле не был против, и хмурился только для вида.
Но на этот раз Лиска застала его в самом конце и терпеливо дождалась, когда он закончит последние упражнения, лишь потом приблизившись с коммуникатором в руках.
— Что такое? — настороженно спросил он, явно пробравшись в ее сумбурные эмоции.
— Я хочу навестить Марию. Это…
— Я знаю. Она в больнице после пересадки, — перебил Дейке и кивнул: Отнести тебя?
У нее вырвался вздох облегчения, и лицо просияло улыбкой:
— Да.
Лиска протянула руки, потягиваясь на носочках, чтобы поцеловать его.
— Я весь мокрый, маленькая… ладно, — Дейке наклонился и смял ее губы своими, когда понял, что ей все равно, а потом подхватил на руки и жадно поцеловал.
— Мне надо в душ, — предупредил он, когда ее бедра крепко обхватили его за талию, а руки — за шею.
— Правда? — с озорной улыбкой осведомилась она.
— Правда, — отрезал он, попытавшись опустить ее на землю, но Лиска не дала, вцепившись еще крепче:
— А ты когда-нибудь занимался любовью в душе?
— В душе? — его глаза даже округлились от удивления, а потом удивление сменилось задумчивостью. Она хихикнула:
— Слабо?
— Вовсе нет, — возмутился он, укусил ее за ухо и понес в дом.
После нежного слияния в душе Лиска, едва не мурлыча, завернулась в полотенце и прижалась к двери, позволяя Дейке выйти из кабины.
— Ну как? — спросила она, посмотрев на него взглядом, полным озорства.
— Боюсь представить, что ты придумаешь в следующий раз, — пытаясь выглядеть обеспокоенным, но с плохо скрываемым удовольствием, проговорил ее муж.
Этой игрой они наслаждались уже месяц, и Лиска пребывала в восторге. Она поддразнивала его, он делал вид, что сердится, и иногда даже шлепал ее в шутку, и все ее страхи постепенно рассеивались. После того, что произошло, когда она перепугалась разъяренного мужа в саду, они много говорили об этом, и вместе постепенно пришли к такой легкой «терапии», которая им обоим доставляла истинное удовольствие, а параллельно помогала решить возникшие проблемы.
Но главную ее проблему олицетворяла серебряная собачка на запястье, и Лиска никак не могла решить, что с этим делать. Каждый раз, начиная думать об этом, она испытывала такой леденящий ужас, что моментально прекращала эту пытку. Дейке же, судя по всему, боролся со своими демонами успешнее — то, с какой простотой и готовностью он согласился отнести ее в больницу, о многом ей сказало.
— Я подожду тебя здесь, — сказал он в приемном отделении, стараясь не обращать внимание на глазеющих медсестер и интернов. Лиска спрятала улыбку и кивнула, отправившись на регистрационную стойку, чтобы узнать, как найти палату Марии. Но краем глаза заметила, как к ее мужу уже приближаются первые охотники за автографами. Это неизменно веселило ее и вызывало гордость за него. Дейке это раздражало, но, как правило, он стойко расписывался в блокнотах всех желающих.
Зная, что операция Марии прошла почти три недели назад, Лиска ожидала застать ее почти здоровой, и была буквально потрясена открывшимся ей зрелищем. Спину девушки, лежавшей на жесткой койке ничком, почти полностью покрывали повязки, из-под которых едва можно было заметить крошечные крылья. От многочисленных приборов вокруг кровати к ее тело шло с десяток проводков и трубок, а лицо больной выглядело таким бледным, словно она находилась при смерти. Глаза ее были закрыты, и Лиска сразу поняла, что Мария спит.
У окна стоял врач в сине-белой форменной одежде, но когда он повернулся, Лиска испытала чуть ли не больший шок, чем от вида Марии.
— Виер!
— И я тебя тоже рад видеть, — прошептал он, не скрывая сарказма.
— Я не знала, что ты… ты ее врач?
— Да. И я тебе говорил, между прочим.
— Теперь я вспомнила… Как она?
— Проходи, садись. Мария нормально выздоравливает. Это всегда непросто.
— Я вижу. Я даже не представляла…
Виер невесело хмыкнул, изучая ее лицо:
— Похоже, вместо того, чтобы разговаривать, надо было просто показать тебе это.
— С ней… будет все в порядке?
— Пока все идет нормально, — уклончиво ответил он. — Ты посидишь? Я бы вышел пообедать. Если что — жми на эту кнопку. Только не буди ее, пока сама не проснется.
— Хорошо… конечно.
Мария проснулась минут тридцать спустя. За это время Лиска успела осмотреть палату раз десять во всех подробностях, изучить аппаратуру, поглазеть в окно. При мысли о том, чтобы лежать здесь без движения неделями, да еще наверняка испытывать постоянные боли и дискомфорт, она покусала губы и нахмурилась. Ее споры с Дейке и Виером — она даже не понимала, насколько теоретическими они тогда были. К такому она не готовилась.
— Привет, — прошептала Мария, улыбнувшись, едва разомкнула глаза. Лиска послала в ответ ослепительную улыбку — это оказалось чертовски приятно, в одно мгновение забыть обо всех горианских правилах мимики, и просто улыбаться друг другу, как на Земле. В эмоциях Марии отразилось примерно такое же удовольствие, и Лиска опустилась на пол, перед ее кроватью, чтобы приблизиться.
— Русская?
— Да.
— Вот здорово. Черт, ты знаешь… такое впечатление, что я забыла, как разговаривают… как разговаривать… тьфу ты!
Девушки засмеялись.
— Да уж… три месяца без практики — кажется, мало, а уже даже… вроде какой-то акцент появился.
Мария округлила изумленные глаза, и они снова захохотали.
Оживленно болтая, поминутно хихикая, перебивая друг друга, девушки на какое-то время забыли обо всем, и только приход Виера заставил их прийти в себя, но, бегло осмотрев спину Марии, он поспешил ретироваться, сообразив, что его присутствие нежелательно. И вышел, диковато покосившись на них, продолжающих болтать на непонятном ему языке со скоростью пулемета.
Примерно час спустя их речь постепенно замедлилась, а разговор перешел от земных воспоминаний к жизни на Горре.
Примерно час спустя их речь постепенно замедлилась, а разговор перешел от земных воспоминаний к жизни на Горре.
Лиска, не удержавшись, похвасталась своим браком и замерла, ошеломленная, узнав о помолвке своей новой знакомой с Виером. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но тут же захлопнула его.
— Я знаю, что он был помолвлен с тобой. И… это не он рассказал репортерам… ты ведь знаешь? — тихо спросила девушка.
— Знаю, — быстро сказала Лиска. — Не волнуйся об этом.
Ее взгляд в очередной раз за последний час упал на перебинтованную спину собеседницы, и на этот раз Мария поймала его:
— Думаешь, я идиотка, что пошла на это, да?
— Вовсе нет! Честно говоря, я восхищаюсь твоей смелостью.
— И ты не думаешь, что она граничит с глупостью?
— Нет. Честно, нет. Ты пошла на это, потому что хотела, и…
— Я не хотела.
— Что?
Лиска вытаращила глаза и приоткрыла рот, донельзя удивленная. Чего-чего, а этого она не ожидала услышать.
— Ну… в смысле, хотела крылья, да. Но… я ненавижу больницы, с детства. Если бы только знала, как я не хотела операции. У меня… у меня на Земле отец умер после аппендицита. Думаю, если бы у меня воспалился аппендикс там, я до последнего бы не давала себя резать — пока не начала бы умирать. Но после переезда на Горру что-то изменилось. Когда мне открыли телепатические способности, я как будто почувствовала себя новым человеком, почувствовала, что вообще все возможно… Я несу бред? — спросила Мария, вдруг оборвав себя на полуслове.
— Нет.
Лиска решительно помотала головой:
— Пожалуйста, продолжай! Я понимаю, о чем ты говоришь.
— Ну вот… в общем, когда узнала про крылья — я подумала, что это того стоит, и мне просто должно повезти после всего. Моя жизнь на Земле ни на что не была похожа — не могла же я прилететь на Горру, чтобы умереть в больнице? Вот я и решилась.
Мария надолго замолчала, и в палате воцарилась тишина. Лиска ошеломленно смотрела перед собой, и ее мысли внезапно унеслись далеко от палаты, в которой она сидела, и от девушки, лежавшей на кровати.
— Тхорн, мне нужна твоя помощь, — заявила она следующим утром, едва ее любимый преподаватель пересек порог дома.
— Неужто?
Кошачий взгляд пронзил не хуже лазера, и Лиска сердито стиснула челюсти:
— Ты можешь хоть раз не читать мои мысли и позволить произнести что-то вслух?
— А ты можешь не быть такой склочной? — парировал он. — Ладно, говори. Я весь внимание.
Лиска кивнула и подняла правую руку, позвенев браслетом, который ее измучил.
— Я хочу вспомнить. Я думаю, что готова, — негромко сказала она. Страшно было так, словно за спиной находился обрыв, с которого она уже прыгнула и теперь летит вниз, в какую-то бездонную пропасть, на дне которой неизвестное чудовище.
Выражение вечно невозмутимого лица Тхорна немного изменилось.
— Садись, — совсем другим голосом сказал он. А потом протянул руку, расстегнул ее браслет и положил на стол перед ними. Его теплые огромные ладони сгребли обе ее руки, и их взгляды встретились: ее, полный тревоги, и его — надежный, спокойный. Согревающий.
— Сначала скажи мне, что ты помнишь, — тихо предложил его мягкий голос, такой же кошачий, как и глаза. Однажды, уловив эту ассоциацию, Тхорн поинтересовался, кто такие кошки, и Лиска позволила себя просканировать, чтобы он сам увидел. А потом он кивнул, рассказав, что представители похожего семейства есть и на Горре, но никому не приходит в голову тащить их в дом — они своевольны, опасны и порой весьма крупны. «Но ты права, нечто общее у нас, пожалуй, есть», — задумчиво сказал он тогда, явно очень довольный сравнением.
— Я помню мертвую собаку. И я помню ее живой. Но я не знаю, что произошло между этими… картинками. Не знаю, как она умерла.
— Хорошо, — осторожно сказал Тхорн, слегка потирая ее ладони своими пальцами с обеих сторон. — А себя ты помнишь? Какая ты была тогда?
Лиска сначала помотала головой, но тут же замерла, задумчиво повернув ее:
— Помню вроде… красное платье с такими, — она провела рукой по груди, — белыми кружевами, вот здесь. И еще носочки почему-то.
— Это очень хорошо. Теперь я тебя уведу, и ты попробуешь представить себя маленькой, в том платье. Только это, ладно?
— Мне не по себе.
— Это не удивительно.
— Тхор… ты ведь знаешь, что там?
— Нет. Но я точно знаю, что это давно в прошлом, чем бы это ни было. В прошлом, понимаешь? Все, что мы сейчас сделаем — это достанем это оттуда и выбросим этот хлам на свалку, где ему и место, договорились?
— Но я буду помнить…
— Будешь. Но это воспоминание больше не будет иметь власти над тобой. Оно больше не будет твоим кошмаром. Просто воспоминание — одно из миллионов.
Его глаза смотрели настолько уверенно и твердо, что Лиска поверила. Она кивнула и позволила затянуть себя в увод, и тут же закрыла глаза, представляя себя ребенком. Сначала попытки не особенно удавались — до тех пор, пока ее затылка не коснулась ладонь Тхорна, от которой словно электрические разряды пошли по волосам.
— Что ты делаешь? — прошептала она, вздрогнув.
— Ты мне веришь?
— Конечно, верю.
— Тогда расслабься и продолжай вспоминать.
— Есть, командир, — язвительно бросила она, поскольку его тон показался чересчур пафосным.
— Отшлепаю, — невозмутимо отреагировал Тхорн. Лиска вздохнула. С такой аргументацией спорить было трудно.
Вновь сосредоточившись на деталях из воспоминаний, ее сознание не заметило, в какой момент «утонуло». Но все произошло, как вспышка. Ветер, утро, серое небо. Начало осени — еще тепло, но собирается дождь. Мама тянет за руку, торопится довести ее до садика. Лиска поворачивает голову, и видит собаку — она лежит на газоне, по морде стекает кровь. Ее глаза — огромные, добрые… беспомощные. Полные мольбы и боли.
— Мам, подожди!
Через мгновение она держит собачью морду на коленях нового платьица и погружается в телепатический контакт сильнее, сама того не понимая. Она чувствует боль несчастной псины, как свою — она очень сильна. Переломанные кости, рваная рана на голове. Вероятнее всего — сбила машина. Ей нужна, очень нужна ее помощь. Лиска поворачивается к матери, ища поддержки, но вместо этого внезапно чувствует ее нарастающую злость. А в следующую минуту — взрыв.
Три яростных шлепка, подзатыльник, крики — в сплошном шоке она далеко не сразу поняла, что материнский гнев вызван испачканным платьем — новым и, видимо, дорогим. Самым красивым в ее малышковом гардеробе.
Дальнейшее Лиска воспринимала как сквозь сумрак — возвращение домой, переодевание, еще один шлепок в сердцах, еще крики — что-то про блох и грязь… По ее щекам градом катились слезы, но она все пыталась говорить маме про собаку, про то, что надо помочь — все еще верила, что рано или поздно та образумится. Когда стало понятно, что матери на псину плевать, Лиска устроила истерику. На которую, впрочем, никто не обратил внимание — ни мама, ни воспитательница в садике. Она рыдала еще часа два в углу, в группе, пока не получила еще шлепков от воспитательницы.
Вечером, когда она шла с мамой домой, собака лежала там же, уже мертвая. Маленькая Лиска видела смерть впервые в жизни, но сразу поняла — почувствовала холод. Ни боли, ни страха — никаких чувств. И ей даже стало немного легче, впервые за день, потому что она поняла, что собака больше не мучается и не ждет от нее помощи. Но весь вечер она молчала, не отвечая ни на один вопрос матери. Еще по-детски думая, что мама не бывает не права, Лиска все силы тратила на попытку понять, почему оставить собаку без помощи было правильным. И не могла.
Тхорн крепко держал ее все то время, что она безутешно плакала, переживая воспоминания почти двадцатилетней давности. И гладил по голове, успокаивая, что-то тихо нашептывая, словно нянька. Лиска не помнила, когда так плакала, если не считать того самого дня времен ее детства. Но вспомнить все того стоило.
— Дело не в собаке. Дело в маме, — выдавила она, прерывисто вздыхая.
— Ты поняла, насколько вы разные. И тебя это травмировало.
— Она жестоко поступила, даже для нетелепата. И это так типично для нее, — процедила Лиска, сжав челюсти.
— Постарайся не судить. Значит, ее так научили, — спокойно сказал Тхорн и погладил ее по волосам: Главное, что ты не такая.
— Но я ее дочь.
— И это ничего не значит, ровным счетом.
— Но я…
— Ты сама решаешь, кто твоя семья. Посмотри на меня.
Тхорн взял ее лицо в ладони и вытер слезы большими пальцами. Вглядевшись в его глаза, Лиска увидела в них что-то новое. Так или иначе, происшедшее и на него подействовало. И она вдруг поняла, насколько они стали близки. Больше, чем друзья. Больше, чем учитель и ученица. Скорее уже, как родные.
— Тхор!