Взглянув на себя в зеркало, девочка поняла, что выглядит больной ровно настолько, насколько пыталась притвориться в понедельник. На лбу проступила холодная испарина, кожа побледнела, а волосы висели безжизненными прядями. Тереза сполоснула лицо холодной водой, вытерлась бумажными полотенцами и села на унитаз. Она глубоко дышала, пока тяжесть в груди не начала исчезать.
Тереза посмотрела на трясущиеся руки и попыталась унять дрожь. Скоро ей полегчает. Скоро она встретится со своей стаей.
10Поездка с Терез в метро и автобусе подействовала на Терезу успокаивающе. Когда они разложили покрывала на привычном месте у загона с волками, Тереза даже начала чувствовать тепло солнечных лучей. Озноб, сопровождавший ее в последние дни, отступил, и она смогла говорить, не контролируя, дрожит ее голос или нет. Рядом с Терез становилось чуть легче.
Тереза легла на живот и пристально оглядела загон. Волков видно не было, тогда она достала свой кусочек шкуры, помахала им, а потом погладила, как талисман.
— Что ты делаешь? — удивилась Терез.
— Хочу, чтобы они пришли. Волки.
— Зачем.
— Хочу их увидеть.
Повисла пауза, а потом Терез произнесла:
— Вон они идут.
Тереза прищурилась и попыталась отыскать волков среди деревьев или за камнями, но так никого и не увидела. Обернувшись к Терез, она собиралась попросить ее указать, где же волки, но поняла, что подруга смотрит в сторону дороги. Остальные девочки единой группой шли по направлению к ним.
— А я думала, ты волков увидела.
— Мы сами — волки. Ты же говорила, — напомнила Терез. Да, говорила. Но сейчас стая, крадучись пробирающаяся к загону, походила на волчью не больше, чем Тереза — на волчицу. Девочки уселись в тесный кружок вокруг Терез. В воздухе стоял неслышимый вой. И от всех без исключения исходил один запах — подавленности и ноющей боли.
Выяснилось, что у других неделя прошла примерно так же, как у нее самой. Все началось с бурлящего и искрящегося ощущения близости ко всему вокруг. Казалось, ощущение это не исчезнет никогда, но постепенно оно ушло, сменившись ознобом и отчаянием.
Как и Тереза, девочки почувствовали облегчение, оказавшись вместе, но сейчас их голоса звучали едва слышно. Блеклые тени голосов.
«…Казалось, вот наконец… Когда оно исчезло, я увидела себя… Что я — пустое место… Ничего выдающегося не сделала и вряд ли сделаю… Будто я невидимка… Меня никто и не вспомнит… Все пропадет… Кажется, я слишком мала, чтобы меня услышали… Когда оно исчезло, ничего не осталось…»
Так продолжалось минут пять. Они тихонько ныли, пока Терез вдруг не прикрикнула на них: «Тихо!»
Разговоры резко оборвались. Выставив вперед ладони, будто пытаясь остановить несущийся на нее поезд, Терез прокричала еще раз: «Тихо! Тихо!»
Если б девочки могли навострить уши, как звери, они бы сейчас это сделали. Они сидели тесной группкой вокруг Терез и нетерпеливо потягивались, переглядываясь. Они ждали от нее слов, которые освободят их от этого гнетущего состояния. Предложение, приказ, выговор. Что угодно.
Когда Терез открыла рот, девочки уже были настроены услышать от нее очередную кратко сформулированную и неоспоримую истину. Поэтому им потребовалось несколько секунд, чтобы понять: Терез поет.
Тут большинство девочек узнали мелодию. Даже если они не помнили слов куплета, припев знали абсолютно все. Чистейший голос Терез послужил им камертоном, настроив всех на нужный лад.
Терез пропела всю песню целиком, а девочки вторили припеву. Музыка стала для них морфином. Растворяясь в чудесных звуках, они переставали чувствовать боль. Пока длилась песня, бояться было нечего. Когда они замолчали, издалека послышались аплодисменты.
Люди, выгуливающие собак неподалеку, остановились, чтобы послушать девочек.
— «Споем вместе», да! — прокричал один из них. Терез указала в сторону Скансена и произнесла:
— Эту песню я буду петь. Там. Послезавтра. Вы должны прийти. А потом все закончится. Будет хорошо.
С этими словами девочка поднялась, подошла к сетке, отделяющей загон, и зарычала, пытаясь приманить волков. Безуспешно.
— Что значит «потом все закончится»? Ничего же не закончится, правда?
Взглянув в сторону Скансена, Тереза представила себе сцену у ресторана «Сульлиден» где-то там, за деревьями, такой, какой она обычно видела ее по телевизору: толпы народу, певцы на сцене, летающие над головами зрителей камеры, «Стокгольм в моем сердце». Стена из молодых девчонок, похожих и непохожих на них самих, прижатых к ограждениям у самой сцены и вторящих известным исполнителям. Неужели на этой сцене будет стоять Терез? А они сами будут рядом, среди публики. Среди всей этой массы людей.
— Ронья, помнишь, ты спрашивала, в чем наша цель? Что такого мы собираемся сделать?
— Ну да, и мы уже кое-что сделали, — кивнула Ронья, пожав плечами.
— Нет, — ответила Тереза. — Толком мы еще ничего не сделали. Это была лишь подготовка. — Она бросила взгляд на висевшую рядом с загоном для волков табличку: «Животных не кормить». Указав рукой на нее и на весь Скансен, девочка продолжила: — Но мы кое-что сделаем. И тогда нам станет хорошо раз и навсегда. И ни один урод нас не забудет.
11Хитачи. Модель DS84DFL.
Вес — 1,6 кг. Длина — 210 мм. Эргономичная резиновая рукоятка. Диаметр патрона — 13 мм. Число оборотов — 1200 в минуту.
Целый час Тереза провела в поисках нужного инструмента. Дрель должна работать на батарейках, а рукоятка удобно лечь в маленькую ладонь. Нельзя, чтобы она была слишком большой или тяжелой, но сверло должно быть приличной толщины. Она должна продаваться повсюду. И быть красивой.
Нужный инструмент скрывался под ничего не говорящим названием «Хитачи DS84DFL». Небольшого размера, довольно мощная дрель на литиевой батарейке. Ручка смотрелась удобной. Терезе не терпелось сжать ее в ладони, превратив острое жужжащее сверло в продолжение своей руки.
Ссылку на нужную модель и список магазинов, где она продавалась, Тереза разослала всем девочкам. Что касается других видов оружия, будем импровизировать, но когти у всех должны быть одинаковые.
Утро понедельника сменило вечер воскресенья, а Тереза все еще сидела за компьютером, отыскивая информацию о подручных материалах, которые помогут им освободиться от жизни, которую они не выбирали. Луна стояла высоко на небе и вотвот должна была исчезнуть.
Зуд в теле не давал Терезе покоя. Она ходила взад-вперед по полоске лунного света на полу и думала о спящих родителях, о дрели, о хранившемся в подвале топоре. Единственное, что ее останавливало: если дать себе волю сейчас, то во вторник она уже не сможет быть вместе с девочками.
Кончики пальцев покалывало, подошвы горели, а грудная клетка вздымалась от тяжелого дыхания, как у изголодавшегося зверя, когда Тереза все-таки заставила себя перестать бродить по комнате. Вдруг она кого-нибудь разбудит. Стук в дверь, кто-то заходит в ее комнату, а дальше ночь оборачивается катастрофой.
Присев на постель, Тереза сделала то, чего не делала уже несколько месяцев, — приняла антидепрессанты. Проглотила целых три таблетки, не запивая водой. А потом сидела, сложив ладони на коленях, и глубоко дышала. Ждала, что будет.
Но и через полчаса в ее состоянии ничего не изменилось. Ее по-прежнему разрывало на части. Тогда Тереза села к компьютеру и написала письмо. Текст она сочинила в стиле Терез, потому что так ей было проще собраться с мыслями. Готовое письмо она распечатала в четырех экземплярах, положила листки в конверты и указала адреса, предварительно найдя их в интернете.
Оставшиеся часы Тереза провела стоя у окна и глядя на луну.
Обхватив себя руками, она старалась пережить эту ночь.
В понедельник Тереза поехала на автобусе в Римсту и купила дрель на последние из скопленных денег. По дороге обратно девочка сидела в автобусе, держась за коробку, будто за буек. Придя домой, она первым делом распаковала инструмент и поставила его на зарядку.
В мыслях она постоянно возвращалась к их плану. Визуализировала ситуацию. Просматривала видео с прошлых выпусков программы, чтобы понять, как там все устроено. Где сидит публика, где находятся камеры. Терезе было страшно.
Она боялась, что испугается в решающий момент, что упустит свой шанс, струсив из-за еще теплящегося в ней уважения к человеческой жизни.
Она боялась, что испугается в решающий момент, что упустит свой шанс, струсив из-за еще теплящегося в ней уважения к человеческой жизни.
Вечером ей позвонил Юханнес.
Голоса родителей и братьев давно стали для Терез ничего не значащим фоновым шумом, вне зависимости от того, обращались эти люди к ней или нет. Она к ним не имеет больше никакого отношения. Но почему голос Юханнеса по-прежнему так хорошо слышно?
— Здравствуй, Тереза.
«Тереза». Снова это имя. Она еще его помнила, знала, что оно в каком-то смысле обозначает ее саму. Да, услышав его из уст Юханнеса, она вспомнила ту, другую девочку. Какой она была до встречи с Терез, до песни «Лети», до Макса Хансена, до Урд. Бедная маленькая Тереза, со своими глупенькими стишками и никчемной жизнью.
Она заговорила голосом Терезы. Он еще пока жил в ней. Ей даже было приятно разговаривать этим голосом. Терезу не мучил жуткий голод. Терезе не нужно устраивать кровавую бойню. Тереза дружит с Юханнесом, и так всегда и будет.
— Привет, Юханнес.
Она прилегла на постель и прикрыла глаза, прижав трубку к уху. У них состоялась совершенно нормальная беседа. Они болтали об Агнес, об одноклассниках, о ремонте библиотеки. На секунду она притворилась, что все это важно, и получила удовольствие от их с Юханнесом разговора.
Через какое-то время речь зашла об их общих воспоминаниях. Не сопротивляясь, Тереза позволила другу перенести себя в их грот, напомнить о поездках на велосипеде, купании на пляже, загоне с овцами.
Они проболтали два часа. Положив трубку, Тереза достала дрель и взвесила ее в руке. Вдруг все задуманное показалось ей невозможным.
Тогда девочка сделала выпад, включив дрель и представив, что ей оказывают сопротивление. «Урд!» — выкрикнула она.
«Урд».
Ночью ей удалось немного поспать. Дрель Тереза взяла с собой в постель. Ее пальцы крепко сжимали мягкую удобную рукоятку, будто специально созданную для ее руки.
12Человек может вынашивать замысел убийства, но скрывать его за широкой улыбкой. Человек может фантазировать о реках крови и разлетающихся в стороны мозгах, но при этом завтракать, напевая себе под нос. Однако, даже если нет никаких внешних признаков, рано или поздно его окружение что-то заподозрит. Потому что это сочится из человека, исходит от него как излучение.
Родители Терезы стали ее побаиваться. Им не за что было зацепиться, дочь не делала и не говорила ничего особенного, но вокруг нее создалось особое мерцание — мрачная аура, которая повергала их в дурное настроение, стоило им войти в дом. Когда во вторник утром Тереза попросила подвезти ее в Эстерюд пораньше, примерно за час до поезда, никто лишних вопросов задавать не стал. Родители знали, что она снова едет в Стокгольм встречаться с подругой. Если ей нужно в город пораньше, то ее отвезут туда пораньше.
Рюкзак Терезы выглядел тяжелым, и Йёран предложил понести его, но дочь смерила его взглядом, от которого руки опустились сами собой. Всю дорогу до Эстерюда Йёран с Терезой просидели молча. Девочка назвала адрес, и отец спросил:
— Разве тут не Юханнес живет?
— Да.
— Так ты к нему в гости идешь?
— Да.
— Отлично! Может, это тебя… взбодрит.
— Надеюсь.
Выйдя из автомобиля, Тереза взяла рюкзак и осталась стоять, повесив голову и не захлопывая дверцу. Когда она посмотрела на отца, в его взгляде читалась боль. Наклонившись к ней через сиденье, Йёран протянул дочери руку: «Крошка…»
Сделав шаг назад, Тереза быстро произнесла:
— Я пока не знаю, поеду ли в Стокгольм. Если что, я позвоню.
С этими словами она захлопнула дверцу автомобиля, развернулась и вошла в подъезд.
Йёран сидел не двигаясь, положив руки на руль. Когда дочь вошла внутрь, он сгорбился и опустил голову на ладони. Лбом он случайно нажал на звуковой сигнал. Услышав громкий звук, Йёран вздрогнул и выпрямился, озираясь по сторонам. Неподалеку стоял мужчина его возраста, в руках — пакеты из продуктового магазина и смотрел в упор на Йёрана. Йёран помахал ему, завел двигатель и тронулся с места.
Тереза поднесла палец к кнопке звонка и остановилась в нерешительности. То, что ей сейчас предстоит, может оказаться весьма и весьма мучительным. Уходя, она даже не обернулась помахать отцу, но с Юханнесом ей необходимо попрощаться. Только после этого она сможет действовать. А там уж будь что будет.
Поэтому теперь, когда ее большой палец завис в сантиметре от белой кнопки, Тереза чувствовала себя главнокомандующим, который принимает решение: запустить ракеты, которые положат начало мировой войне, или нет. Самое ужасное, она пока не понимала, что именно приведет в действие страшный механизм — если она нажмет или если не нажмет.
Она нажала кнопку звонка. Никакого рева двигателей внутреннего сгорания, пожирающих двенадцать литров ракетного топлива в секунду. Никаких воплей ужаса, издаваемых жителями Земли. Только мелодичное треньканье и звук шагов в прихожей.
Юханнес открыл дверь. Выглядел он так же, как и все это время с момента своего превращения. Розовая футболка, шорты цвета хаки, кожу уже покрывает легкий загар, хотя лето еще только началось. С блеском в глазах он развел руки в стороны и, прежде чем Тереза успела этому воспрепятствовать, заключил ее в объятия.
— Привет! Как я рад тебя видеть!
— И я тебя, — пробормотала Тереза ему в плечо.
Парень сделал шаг назад, держа ее за плечи и оглядев с ног до головы.
— Как дела? Выглядишь не то чтобы очень, если честно.
— Спасибо.
— Да не обижайся. Ты же понимаешь, о чем я. Проходи!
Тереза прошла в гостиную, неся рюкзак за собой, и села в кресло. Обстановку квартиры будто собрали по кусочкам, притащив вещи из разных домов, принадлежащих людям с исключительно дурным вкусом. Ничто ни с чем не сочеталось — рядом с антикварным на вид торшером громоздился искусственный цветок на плексигласовом ящике. «У мамы дел по горло, — объяснил Юханнес, — ей некогда заниматься оформлением интерьера».
— А мама Агнес это видела? — спросила Тереза, еще раз оглядевшись.
Юханнес громко рассмеялся и рассказал, как было забавно, когда Клара — мама Агнес — первый раз пришла к ним в гости на ужин. Она долго стояла у картины с плачущим ребенком, а потом произнесла что-то вроде: «Ну да, это же… классика».
Увидев, что Тереза даже не улыбнулась, Юханнес вздохнул, сел на диван и, сцепив ладони между колен, выжидающе замолчал. Тереза наклонилась ближе к нему, подвинувшись на самый краешек кресла, и сказала:
— Я убила людей.
— Что за чепуха! — ухмыльнулся Юханнес.
— Двоих. Одного сама, а второго с помощью других.
— Ты это не серьезно, правда? — Улыбка застыла у него на лице, а потом и вовсе исчезла, когда Юханнес взглянул в глаза подруге.
— Вполне серьезно. А сегодня я собираюсь убить еще людей.
Мальчик нахмурил брови, будто Тереза рассказывает ему шутку, смысла которой он не понимает, а потом усмехнулся:
— Зачем ты все это говоришь? Не будешь ты никого убивать, ясное дело. И никогда не убивала. В чем тогда суть?
Расстегнув рюкзак, Тереза выложила на темно-коричневую поверхность журнального столика дрель, молоток, тесак и небольшой болторез.
— Вот эти инструменты мы собираемся использовать. У других примерно тот же набор.
— Кто эти другие?
— Те, кто пойдет вместе со мной. Моя стая.
Юханнес поднялся с дивана и прошелся по комнате, вцепившись пальцами в голову. Потом встал рядом с Терезой, посмотрел на инструменты, перевел взгляд на нее саму:
— О чем ты? Брось все это! Что с тобой творится?
— Бросить я не могу. Но мне страшно.
— Да уж я догадываюсь. И чего ты боишься?
— Что я не справлюсь. Понимаешь, я должна начать первой. Юханнес погладил ее по волосам, медленно покачивая головой. Встав перед Терезой на колени, он снова ее обнял и зашептал, крепко прижимая к себе:
— Ну все, все. Тереза, послушай, ты никого не убивала и сегодня тоже никого не убьешь. Прекрати об этом говорить. Зачем тебе вообще кого-то убивать?
— Потому что мне это по силам, — сказала девочка, оттолкнув его от себя. — Потому что мне это нравится. Убивая, я чувствую себя живой.
— Ты действительно хочешь убивать людей?
— Да, очень хочу! Жду этого с нетерпением. Но сомневаюсь, хватит ли мне решимости. Не уверена, что я полностью готова. Юханнес со вздохом поднял брови и спросил таким тоном, будто он готов поиграть с ней в эту странную игру:
— И как же ты поймешь, готова или нет?
— Попробовав убить тебя.
— Ты и меня убить собираешься?
— Да.
— И… когда именно?
— Сейчас.
Тень легла на лицо мальчика, утомленного этой игрой. Резким движением он взял со стола молоток и протянул его Терезе, продолжая стоять на коленях перед нею.