Стоило ей повесить трубку, как телефон зазвонил.
Джорджи вздрогнула и с опаской поднесла трубку к уху.
– Алло!
– Это всего-навсего я, – послышался в трубке голос Хизер. – Звоню тебе снизу.
– У меня все нормально, – сказала Джорджи.
– Чувствую. Нормальные люди всегда рассказывают, какие они нормальные и как у них все прекрасно.
– Тебе чего-нибудь нужно? – не слишком вежливо спросила Джорджи.
– Я скоро уезжаю. Мама хочет, чтобы ты спустилась позавтракать и заодно попрощаться со мной. Она сейчас делает французские тосты.
– Я не хочу есть.
– Мама говорит, что людям, когда они в депресняке, нужно напоминать о необходимости есть и мыться. Напоминаю: тебе не мешает сходить в душ.
– Схожу, – пообещала Джорджи.
– Тогда пока. Я люблю тебя.
– Я тебя тоже. Пока.
– Но ты ведь спустишься, чтобы проститься со своей единственной и неповторимой сестрой?
– Да. Обязательно.
– Люблю тебя. Пока.
Джорджи повесила трубку и еще раз набрала номер Нила. Занято.
Она взглянула на часы. Пять минут десятого. Когда же Нил должен был покинуть Омаху, чтобы к завтрашнему утру быть в Калифорнии? В какое время он тогда появился?
Этого Джорджи вспомнить не могла. Неделя их разрыва слилась для нее в какой-то слезливый комок. Слезливый комок пятнадцатилетней давности, на который она смотрела из зеркала заднего вида. Только зеркало показывало не идущие сзади машины, а ее жизнь.
Джорджи снова подняла трубку.
Один, четыре… два…
Четыре, пять три…
Четыре, три, три, один…
Занято.
– Прими душ! – послышался из коридора голос матери. – Я делаю французские тосты!
– Иду! – крикнула в ответ Джорджи.
Она подползла к шкафу и принялась выгребать содержимое.
Роликовые коньки. Упаковочная бумага. Стопки старых номеров «Спуна».
У стенки стояла красно-зеленая коробка, предназначенная для рождественских украшений. На всех ее сторонах Джорджи когда-то написала большими черными буквами: «Хранилище».
Вытащив коробку на пол, Джорджи подняла крышку. Коробка была плотно набита разными бумагами. После свадьбы Джорджи завела себе под Хранилище другую коробку (та пылилась где-то на чердаке их дома). Затем у нее появился компьютер и доступ в Интернет. Вырезки сменились закладками и снимками с экрана, которые она распихивала по виртуальным папкам жесткого диска и потом забывала, где что лежит. Что-то безвозвратно терялось, поскольку компьютер под ее руками имел обыкновение гробить жесткие диски. Джорджи перестала распечатывать фотографии. Если ей хотелось взглянуть на старые рождественские снимки, их приходилось искать на картах памяти. Видеопленки запечатлели первые месяцы жизни Элис, но посмотреть их было не на чем. Эпоха пленочных видеомагнитофонов ушла безвозвратно.
Все, что лежало в верхней части красно-зеленой коробки, относилось ко времени, когда Джорджи съехала из материнского дома. Это было незадолго до их свадьбы с Нилом. «Эта свадьба все-таки состоялась», – мысленно напомнила себе Джорджи.
Она нашла чек комиссионного магазина, где покупала свадебное платье. Триста долларов. Новое обошлось бы ей куда дороже.
– Я надеюсь, что невеста, надевавшая это платье до меня, счастлива, – сказала тогда Джорджи Нилу. – Не хочу, чтобы аура чужого несчастливого брака перешла на нас.
– Можешь не волноваться, – успокоил ее Нил. – Мы счастливы, и наше счастье нейтрализует все ауры.
Он тогда был по-настоящему счастлив. Все время их помолвки. Джорджи никогда не видела его более счастливым, чем в те месяцы.
Едва только Джорджи сказала «да» и кольцо оказалось на ее мизинце (для ее безымянного пальца оно было маловато), Нил радостно подпрыгнул и обнял ее. Он улыбался во весь рот. Во всю глубину своих чудесных ямочек на щеках.
Он обнимал ее за талию и затылок, без конца целовал, повторяя:
– Выйди за меня. Джорджи, выйди за меня.
Она снова и снова говорила «да».
Воспоминания о том дне потускнели. Как это могло случиться? Почему осталась лишь общая картина, а множество мелких подробностей забылось? Она думала, что такое событие должно накрепко врезаться в память. А ее мозг думал по-другому. Они с Нилом были пятнадцать лет женаты, и уже не столь важно, какие обстоятельства предшествовали их браку.
Джорджи помнила, как счастлив был тогда Нил. Помнила его слова.
Отныне и навсегда. Отныне и навсегда.
Неужели Нил это говорил? Неужели она тогда слушала его вполуха, не понимая слов, произносимых на ее помолвке?
Джорджи обеими руками полезла в Хранилище…
Ее диплом об окончании колледжа.
Какой-то дурацкий гороскоп, вырванный из журнала «Спай».
Последний выпуск комикса «Остановить Солнце». Еж, нарисованный Нилом, улетал к небесам.
Вот они – снимки, сделанные материнским поляроидом.
Лиз до последнего держалась за свой поляроид. Ей вечно не хватало терпения, чтобы возиться с обычной пленочной камерой. А тут – подождал несколько минут, и сразу получаешь готовый снимок.
Джорджи нашла три снимка, сделанные в тот знаменательный день. Все три ее мать сделала в гостиной, на фоне рождественской елки. На Джорджи была мешковатая футболка с крупной надписью «Теперь вперед!», оставшаяся от занятий в школьной группе повышения самооценки. Даже по снимку чувствовалось, что Джорджи всю неделю проревела. (Так оно и было.) Нил тоже не блистал нарядом: мятая фланелевая рубашка, в которой он провел сутки за рулем. И все равно они оба были такими молодыми и симпатичными. Достаточно худенькая Джорджи. Круглолицый Нил.
Из всех снимков только один был четким: Джорджи стоит, выпучив глаза, и протягивает к объективу руку с кольцом на мизинце. Рядом – улыбающийся Нил. Возможно, в тот день он единственный раз улыбался во весь рот, отчего его уши еще сильнее торчали в разные стороны, напоминая криво изображенные скобки.
Помнится, после снимков мать усиленно потчевала Нила лепешками, а он говорил, что две последние ночи не сомкнул глаз. «Я лишь немного вздремнул в Неваде. Прямо на обочине». Тогда Джорджи потащила его наверх, уложила на свою кровать, стащила с него ботинки и сняла джинсы. Ей хотелось потереться бедрами о него. Они оба накрылись одеялом.
– Выйди за меня, – и в постели повторял Нил.
– Выйду, – отвечала она.
– Возможно, я бы и смог прожить без тебя. Но это была бы жизнь, недостойная называться жизнью.
Наверное, эту фразу он придумал за двадцать семь часов пути.
Джорджи выложила снимки на пол. Три момента пятнадцатилетней давности. Три момента, когда ее Нил был счастлив и полон надежд. Ее настоящий Нил.
– Джорджи! Ну сколько можно тебя ждать?
Джорджи смотрела на снимки и ждала, когда они почернеют от яркого утреннего света.
Глава 28
Мать вошла не постучавшись.
– Я уже шла вниз, – сказала Джорджи.
– Все равно опоздала. Мы сейчас повезем Хизер к доктору Уиснеру.
Джорджи вечно забывала, что у Хизер другая фамилия. Все женщины в их семье имели разные фамилии: мать была Лайонс, Хизер – Уиснер, а Джорджи – Маккул. Выходя замуж, Джорджи захотела сменить фамилию на Графтон, однако Нил воспротивился.
– Джорджи Маккул не такое сочетание, чтобы отказаться от него по первому капризу.
– Это не каприз, а мое замужество.
– Не смеши меня! Джорджи Маккул – это же настоящая женщина Бонда. От такой фамилии нельзя отказываться.
– Но я же становлюсь твоей женой.
– Чтобы стать моей женой, тебе вовсе не обязательно менять фамилию.
– Ты сегодня уже говорила с девочками? – спросила мать.
– Не успела. Я с ними вчера разговаривала.
Разговаривала ли? Ну конечно, с Элис. Что-то про «Звездные войны»… Стоп, Джорджи. Это было всего-навсего сообщение голосовой почты.
А позавчера?
– Тебе бы стоило проехаться с нами, – сказала мать. – Подышишь свежим воздухом.
– Нет, я останусь дома. Нил может позвонить.
Что мог бы означать его сегодняшний звонок? То, что он остался в Небраске? То, что он сделал окончательный выбор… не в ее пользу?
– Возьми свой мобильник, и поехали.
Джорджи покачала головой. Вчера она так и не купила новый аккумулятор.
Мать села рядом с ней на пол. У обеих были домашние брюки одинакового фасона. У Лиз – зеленовато-голубые. У Джорджи – розовые. Мать подняла с пола один из снимков. Нечеткий. Нил на нем смотрел на Джорджи, а Джорджи улыбалась в объектив.
– Вспоминаешь давние дни? – спросила мать. – Мальчишка за сутки проехал полстраны. И ведь гнал без остановки. Он всегда был мастак на широкие жесты.
Да, он мог встать на одно колено. Мог ждать ее у общежития Сета. Рисовал цветки вишни ей на плечах.
Широкие жесты.
Лиз отложила снимок.
– Все наладится, – сказала она, сжимая колено дочери. – «Если это так, значит так лучше». Видела такую рекламу?
Лиз отложила снимок.
– Все наладится, – сказала она, сжимая колено дочери. – «Если это так, значит так лучше». Видела такую рекламу?
– Видела. Это реклама кампании в поддержку подростков с нетрадиционной ориентацией.
– Не важно, откуда она. Есть слова, применимые ко всему. Конечно, ты со мной не согласишься. Я же вижу: тебе сейчас очень плохо. Возможно, будет еще хуже. Я пока не представляю, как вы будете решать вопрос с детьми. Но время лечит все раны. Поверь мне, Джорджи, все до одной. Нужно просто пережить тяжелые времена. Потом счастье улыбнется и тебе, и Нилу. Должно пройти время.
Мать попыталась поцеловать Джорджи. Сколько ни давай себе обещаний, а привычные реакции тела сильнее. Джорджи снова отвернулась. Мать вздохнула и встала.
– Мы оставили тебе французские тосты. Да и недоеденной пиццы хватает… – (Джорджи кивнула.) – Думаешь, если я скажу Хизер: «Если это так, значит так лучше», она признается, что у нее есть подружка, которая больше чем подружка? – спросила мать, берясь за дверную ручку.
– Она думает, что ты не знаешь, – усмехнулась Джорджи.
– Я и не знала. Кендрик догадался. Он мне об этом твердит с тех пор, как Хизер сходила на школьный вечер. Его насторожил ее костюм. Я ему сказала, что молодые девчонки часто стесняются большой груди и стараются одеться так, чтобы не слишком выпячивать свои округлости. Ты же у меня не выросла лесби…
– Да. Не сподобилась.
– Но когда Хизер сидит на диване и ведет себя так, словно рядом с ней парень… я же не слепая.
– Алисон – симпатичная девочка. Мне понравилась.
– Я не собираюсь устраивать из этого трагедию, – сказала мать. – Тем более что женщинам в нашей семье крупно не везет с мужчинами.
– Тебе ли это говорить? У тебя есть Кендрик.
– Но вспомни, когда он мне встретился!
Джорджи сошла вниз, чтобы проститься с Хизер, затем приняла душ. Ей снова пришлось надевать материнское белье. И как вчера, покупая эти злосчастные лифчики, она забыла купить остальное белье?
Надо сходить в прачечную, вытащить из мусорной корзины футболку Нила и, если Петуния не порвала ее зубами и когтями, выстирать.
Эту футболку Джорджи присвоила, еще когда впервые осталась у Нила на выходные. Она два дня не меняла одежду, в которой приехала, и та пропахла потом и мексиканским соусом сальса. О том, чтобы съездить домой и переодеться, не было и речи. Им обоим хотелось подольше растянуть тот уик-энд. Джорджи помылась в душе и надела то, что предложил ей Нил: спортивные штаны, слишком узкие для ее бедер, эту футболку с «Металликой» и полосатые боксеры.
– Ты хочешь, чтобы я ходила в твоем белье? – спросила она.
– Не знаю, – ответил Нил и покраснел. – Я как-то об этом не думал.
Был воскресный день. Соседние комнаты пустовали. Сокурсники Нила подрабатывали кто где. Джорджи вышла из душа, облаченная в футболку и боксеры, которые тоже были ей тесны. Нил сделал вид, что не заметил.
Потом он со смехом повалил ее на кровать.
Редкий случай, когда Нил смеялся. Очень редкий.
Джорджи любила поддразнивать его по поводу ямочек на щеках, пропадающих впустую.
– Твое лицо так и просится в рассказ О’Генри, – говорила она. – А назывался бы рассказ так: «Самые потрясающие ямочки на щеках и парень, который никогда не смеется».
– Я смеюсь.
– Когда? Когда остаешься один?
– Да. Каждую ночь я жду, когда все заснут, и тогда сажусь на кровати и хохочу как сумасшедший.
– Ты никогда не смеешься над моими шутками.
– А ты хочешь, чтобы я смеялся над твоими шутками?
– Да. Я же все-таки сочинительница комедийных сценариев. Я хочу, чтобы все смеялись над моими шутками.
– У меня туговато с чувством юмора, – признался Нил.
– Уж лучше скажи, что не считаешь меня остроумной.
– Джорджи, ты очень остроумна. Спроси кого хочешь.
Она ущипнула его за бок:
– Наверное, не настолько остроумна, если тебя мне не рассмешить.
– Знаешь, я никогда не смеюсь над остроумными вещами. Просто мысленно отмечаю: «Надо же, какая забавная шутка».
– Тогда и про мою жизнь О’Генри мог бы написать рассказ: «Самая остроумная девушка в мире и парень, который никогда не смеется».
– «Самая остроумная девушка в мире»? Мне смешно уже от одного названия.
Стоило Нилу слегка улыбнуться, как на щеках сразу появлялись его чудесные ямочки. А его синие глаза сверкали.
Этот разговор повторялся у них год за годом, становясь все менее живым и игривым.
– Я же знаю, что ты не смотришь наше шоу, – упрекала она Нила.
– И ты бы его не смотрела, если бы оно не было твоим, – привычно отвечал Нил, складывая выстиранное белье или нарезая авокадо.
– Но это мое шоу. А ты мой муж.
– Когда в последний раз я его смотрел, ты обвинила меня в предвзятости и самодовольстве.
– Скажешь, не так? Ты смотрел мое шоу с такой физиономией, будто оно ниже твоего достоинства.
– Сущая правда. Оно ниже моего достоинства. И твоего тоже.
Не важно, что он был прав…
Совсем не важно.
Когда она впервые позаимствовала его футболку, Нил смеялся, а потом опрокинул ее на кровать…
Нил смеялся не тогда, когда читал или слышал что-то остроумное. Он смеялся, когда был счастлив.
Глава 29
Дом опустел. Мать оставила телевизор включенным, чтобы мопсы наслаждались рождественскими песенками.
Джорджи сидела на кухне и смотрела на коричневый «Тримлайн». Этот аппарат был поновее, уже с кнопками вместо диска.
Нил больше не позвонит ей из прошлого. Да она и не хотела этого.
И еще она не хотела, чтобы все это закончилось.
Джорджи пока не была готова потерять Нила. Даже для себя в прошлом. Она не была готова его отпустить.
Кто-то подарил Джорджи волшебный телефон, и ей было достаточно часами говорить по нему с ее старым другом. Если бы ей подарили машину времени, она бы, скорее всего, перенеслась в прошлое и оказалась рядом с ним. Она бы не стала совершать подвигов вроде убийства Гитлера. Пусть этим занимаются другие.
Возможно, Нил, с которым она говорила всю неделю, сейчас ехал в Калифорнию. Или не ехал. Или он был плодом ее воображения. Но тот Нил по-прежнему казался ей в пределах досягаемости. Джорджи по-прежнему верила, что с ним она сможет все исправить.
А ее Нил…
Ее Нил не отвечал на звонки и больше не делал попыток позвонить ей сам.
Ее Нил словно забыл о ее существовании.
Возможно, все это означало, что он не был ее Нилом.
Джорджи подошла к висевшему на стене аппарату, провела рукой по изгибу трубки и лишь потом сняла ее. Кнопки осветились. Джорджи тщательно набрала номер мобильника Нила…
Ее тут же переключили на голосовую почту.
Джорджи была готова оставить голосовое сообщение, хотя и не знала, о чем говорить. Однако привычного «бипа» она не услышала. «К сожалению…» – раздался чужой голос. «Этот ящик… переполнен», – произнес другой. В трубке щелкнуло, и Джорджи снова услышала привычный гудок.
Она привалилась к стене, сжимая в руке гудящую трубку.
Так ли уж важно, ехал ли к ней Нил в далеком девяносто восьмом, если он не вернулся к ней в настоящем? Зачем ей было связывать с ним жизнь в прошлом, чтобы потерять его в будущем?
Через несколько дней Нил с девочками должны вернуться в Калифорнию. Джорджи будет встречать их в аэропорту. Что они с Нилом скажут друг другу после десяти дней молчания?
Они по-дурацки расстались. Теперь… по-дурацки встретятся?
Гудок в трубке изменил тональность. Предупреждение, что трубка снята и тот, кто ее снял, не производит никаких действий. Джорджи выпустила трубку из рук, глядя, как она раскачивается на эластичном кольчатом шнуре.
Наверное, те же чувства испытывал Нил минувшей ночью, когда она положила трубку на пол и он не мог дозвониться – из своего 1998 года. Он уже был встревожен и напуган ее словами. А короткие гудки просто свели его с ума. Сколько безуспешных попыток дозвониться до нее сделал он?
Джорджи всегда думала, что Нила заставила вернуться в Калифорнию романтическая любовь к ней. А если нет? Если он вскочил в машину и поехал только потому, что не смог до нее дозвониться? Может, ему просто нужно было увидеть ее и удостовериться, что с ней ничего не случилось?
Джорджи встала. Ее движения напоминали кадры замедленной съемки.
Нил. «Мастак на широкие жесты». Нил, ехавший к ней через заснеженные пустыни и горы, чтобы рождественским утром оказаться на крыльце ее дома.
Нил…
Ключи от ее машины по-прежнему лежали на разделочном столе, куда их вчера бросила Хизер. Джорджи потянулась к ключам.
Что еще ей понадобится? Водительское удостоверение, кредитная карточка и мобильник лежат в машине. Она выберется через гаражную дверь, не тронув замок входной.
Уходя, она посмотрела на щенят. Те спали под рождественскую музыку.
У нее это получится… хотя бы потому, что ничего другого ей не оставалось.