– Да мне плевать на твою истину, – вспыхнул майор. – В этой войне несправедливость с обеих сторон. А как ты хотел? Война – не вечеринка. Лично я давал присягу, за нее и горбачусь. Не пустой это звук для меня, пойми. Чихал я на свободу, Европу и прочую незалежность, тем более на хорьков, засевших в Киеве. Я Украине присягал, и ты, кстати, тоже.
– Присягал, – согласился Алексей. – Но другой Украине. Нет больше той страны, которой мы оба присягали. Продали ее Западу.
– Об этом можно спорить до хрипоты, – отмахнулся майор. – А что ты имеешь против западного образа жизни?
– Не поверишь – ничего. Нормальный образ жизни. Но этот Запад переходит все границы, признает лишь собственные интересы и дико орет, когда оппоненты пытаются отстаивать свои интересы, на которые имеют полное право. При этом он откровенно лжет, вводит в заблуждение собственных граждан, абсолютно не замечает фашиствующих радикалов, прорвавшихся во власть.
– Опять ты про фашистов! – Майор вдохнул. – Ходят какие-то дети на митинги…
– Свастика, факельные шествия, нацистская атрибутика, пропаганда превосходства украинской нации. Итог закономерен. Отлично оснащенные зондеркоманды под желто-блакитным флагом расстреливают сотнями мирных жителей Донбасса только лишь за то, что среди них могут оказаться люди, сочувствующие ополченцам. Я не демагог, майор, таких случаев масса.
– Ладно, заткнись. – Поперечный разозлился, забрался в сигаретную пачку, поковырялся в ней. – Черт, сигареты кончились!
– Держи. – Алексей швырнул ему початую пачку.
– Спасибо. – Поперечный извлек из пачки несколько сигарет, разложил их на полу как патроны в обойме, а то, что осталось, швырнул обратно. – И не парь мне мозги про фашизм, – проворчал он. – Я знаю, что это такое. Мой дед штурмовал Зееловские высоты, брал Рейхстаг.
– Мой дед тоже брал Берлин, – сказал Алексей. – Он форсировал Хафель, за которым его и контузило. Попал в госпиталь и до конца жизни кусал локти, что не смог дойти до рейхстага.
– Мой дошел. Погиб в солнечной Праге через две недели.
Курить уже было невмоготу, но они не переставали насыщать прогорклым дымом подвальное помещение. Разговор принимал спокойный характер.
Очень кстати выяснилось, что оба родом с Харькова. Алексей проживал с семьей у площади Поэзии, в квартале за старым продовольственным магазином, а Поперечный – недалеко от Красношкольной набережной, в квартале старых бараков.
Оба окончили Рязанское воздушно-десантное училище, помнили своего преподавателя – глуховатого полковника Кадочникова по кличке Митрофан. Поперечный завершил учебу в двухтысячном, после чего женился на украинке и вернулся на незалежную. Стригун выпустился пятью годами позже.
Потом он служил в Пскове, в Новороссийске, Кандалакше, периодически выезжал в командировки на Северный Кавказ и только в двенадцатом году по личным обстоятельствам перебрался в Донецк. Мать лежала при смерти, сестра удаляла тяжелую опухоль. Алексей был твердо уверен в том, что через пару лет вернется в Россию и продолжит службу, но подкрался роковой 2014 год.
– Я тоже был на Кавказе, – подумав, сообщил Поперечный. – Две командировки во время учебы – в леса под Аргуном и дагестанский Хасавюрт. Неприятно вспоминать, особенно эти бородатые рожи, идущие в атаку!..
– Которых ваши политики в Киеве до сих пор называют повстанцами и ополченцами. – Алексей усмехнулся. – Ужас голимый, майор. Ты воевал в войсках своих непримиримых врагов. Сочувствую.
– В то время вы не были врагами. – Поперечный со злостью глянул на собеседника и закусил губу.
– Ладно, майор, прости. Я тоже поднимал боеготовность ваших доблестных вооруженных сил. Дети есть?
– Два сына. Одному четыре, другому пять. В Харькове с женой живут, у той самой Красношкольной набережной.
– У меня тоже пара, но девчонки, – проговорил Смирнов, лежащий лицом к стене. – Одна школу заканчивает, другая уже…
– Странно, – сказал Алексей. – Мне что-то подсказывает, что твой боец не спит.
Поперечный улыбнулся впервые за все время их сомнительного знакомства. Это была нормальная человеческая улыбка, немного смущенная, какая-то неустойчивая, а не злорадный торжествующий оскал.
– А у тебя дети есть?
– Нет. – Алексей помотал головой. – Сложилось так. Первая жена была бесплодная. Вторая… и не жена вовсе, но стерва первосортная. Может, повезет, будут еще.
Он вздрогнул – на лестнице кто-то топал. Дверь распахнулась. Командир вскинул автомат и с облегчением опустил его. В подвальное помещение вошел возбужденный Архипов. Автомат за спиной, шапка заломлена на затылок, в каждой руке по большому клетчатому пакету.
Отдуваясь, он взгромоздил их на пол, обвел глазами честную компанию и осведомился:
– И почему я, мужики, должен за вас пахать?
– В Турцию ездил? – Алексей удивленно таращился на пакеты.
– Вроде того. – Архипов хохотнул и начал выгружать добычу.
Сначала звякнуло стекло, и об пол стукнули донышками четыре грязные, но запечатанные бутылки.
– Горилка «Хлебный дар», господа военные. Березовая прохлада, блин!
– Это так необходимо? – Алексей нахмурился. – Тебя за этим посылали?
– Не пройду же я мимо, – резонно возразил боец. – Все нормально, командир. Бухло на Новый год.
– Не шути так! – Алексей чуть не поперхнулся. – Что-нибудь полезное принес?
Архипов вытаскивал из пакетов мятые пачки с чаем, какие-то крекеры, леденцы, палку задубевшей колбасы, похожую на сломанную ногу младенца. Потом он бросил на пол сетку с картошкой, раздавленной и покрытой подозрительной зеленью.
– Магазин накрыло, осталась воронка. Он был не очень большой. Пришлось вспоминать альпинистское прошлое и все такое. Там все под землей, под снегом. Нашел вот это – и то слава богу. Если покопаться, можно еще что-нибудь отыскать. Аптека находилась через несколько домов. Рядом пристройка. Похоже, там здешний лекарь практиковал. В этом местечке обнаружилось гораздо больше интересного, чем в аптеке. Пристройка кирпичная, несколько комнат уцелели, пожара не было. Я не горазд в фармакологии, но курсы по оказанию медпомощи посещал и по образованию когда-то был фельдшером. Смотрите, что нашел! – Архипов взялся за второй пакет и начал выбрасывать из него упаковки с бинтами, марлей, врачебный инструментарий – скальпели, пинцеты, шприцы.
Он доставал коробки с лекарствами, выстраивал их рядами.
– Брал до кучи, многое не пригодится, но смотри сам, Леха. Перевязка вся стерильная, с антисептиками, перекись, йод, зеленка, хлоргексидин. Ранозаживляющие мази, стрептоцид, ампулы с дексальгином для обезболивания, новокаин – его внутримышечно вводить надо. Куча антибиотиков – язык сломаешь, пока произнесешь. Есть даже вот что!.. Это игла с кетгутом – такая нить, чтобы раны зашивать. Еще гемостатическая губка для остановки крови. В общем, все, что нужно. Или почти все.
– Слушай, а ты молодец! – воскликнул Стригун, сползая с матраса.
Они склонились над Левиным, плавающим в беспамятстве. Парень был горяч, его физиономия лоснилась от пота. Но он, видимо, почувствовал внимание к своей персоне, приоткрыл глаза. Парень явно забеспокоился. Его пальцы стали судорожно метаться по панцирной сетке. Словно над ним склонились ангелы смерти, а не участливые товарищи, желающие ему только блага.
– Эй, вы чего? – прошептал Андрюха. – Со мной что-то было?
– Непроизвольное калоиспускание, – пошутил Архипов.
– Ух, блин! Вы что, серьезно? – Он сделал попытку оторвать голову от подушки, его физиономия скривилась так, словно под нос ему сунули ампулу с аммиаком.
– Лежи-лежи, – успокоил его Алексей. – Медики шутят, называется. Не было у тебя никакого испускания.
– Но сейчас будет, – отвернувшись, прошептал Архипов.
– Эй, я не понял. – Тревога, граничащая с паникой, отпечаталась на лице товарища. – Вы что собрались делать?
– Для начала новокаин в задницу, а там посмотрим. Ты не волнуйся, боец, мы просто рану обработаем.
Пока Архипов готовил больного к процедуре, проще говоря, снимал с него штаны, Алексей собрал инструменты, часть лекарств, отнес в противоположный конец подвала. Поперечный и Смирнов смотрели на него с растерянностью. Лазарь в обморочном состоянии метался по кровати и жалобно звал маму.
– Держите, мужики, разбирайтесь. Начальные навыки у вас имеются? Надо пулю извлекать, пока не поздно. Вчера протянули резину!.. Вся надежда, что организм молодой, должен перебороть заразу.
– А где прикажете его оперировать?
– Да где хотите. Можете на снег отнести. Или хоть в этой койке.
Андрюха Левин особо не ерепенился и даже улыбался, когда товарищи всаживали в него новокаин. Оба пулевых отверстия они с особой тщательностью обрабатывали перекисью, стрептоцидом, йодом, надеялись, что зараза еще не проникла в организм, и микробы способны умирать.
Анальгетиков лекари не жалели. Архипов истыкал Андрюхе всю кожу, вводя дексальгин. Потом он подумал и добавил дозу кетонала, зловеще приговаривая, что хуже не будет, потому как уже некуда. Несколько минут Архипов работал иглой, а Левин, уставший выть, обреченно терпел. Потом мучители наложили парню тугую перевязку и скормили две таблетки ципролета.
– А это зачем, изверги? – простонал Левин.
– Антибиотик, – объяснил Архипов. – С данной минуты твоя основная еда.
– Лучше бы водки дали.
– Ага, уже бегу наливать.
На другом конце подвала царило замешательство. Единственное, что удалось силовикам – это стащить с больного часть верхней одежды. Лазарь пришел в себя, смотрел на товарищей с суеверным ужасом, как будто они собрались омывать его перед погребением. Рана в плече превратилась в гнойный нарыв, окруженный фиолетовыми кругами.
Ополченцы подошли поближе. Им приходилось держаться настороже. Автоматы висели у них за спинами, верхние пуговицы расстегнуты, пистолет во внутреннем кармане у командира. Но меньше всего в эту минуту силовиков заботила перемена ролей. Украинцы в нерешительности переминались, смотрели на ополченцев исподлобья, с какой-то неясной надеждой.
– Подвиньтесь, мужики, – пробормотал Архипов.
– И под окно встаньте, – добавил Стригун. – Чтобы мы вас видели.
– Капитан, прекращай! – Поперечный поморщился.
Ополченцы склонились над раненым. Завидев чужие лица, тот окончательно впал в стресс. Но кроха самообладания у парня оставалась. Он глубоко вздохнул, сделал стоическую попытку успокоиться.
– Это мы, Лазарь, – сообщил Архипов. – Твой ночной кошмар. Ничего, детка, это еще не самое страшное. Вот вернешься домой, а там у тебя и начнется донбасский синдром. Пойми правильно, это не сериал.
– Ты молодец, умеешь успокаивать, – похвалил Алексей.
– А чего их жалеть, – резонно отозвался Архипов. – Я слышал, что в натуре есть такой синдром. Вроде афганского, только посильнее. Парни возвращаются домой, а после запивают, колются, сходят с ума, руки на себя накладывают. Чего завис, командир? – Он неодобрительно покосился на Алексея, взгляд которого прилип к ране.
Стригун проглотил сгусток тошноты и резонно спросил:
– Думаешь, он даст себя прооперировать? Впору врезать молотком по башке.
– Мужики, привяжите ему руки к кровати, – бросил Архипов силовикам и снова склонился над Лазарем. – Парень, водку будешь?
– Нет… – прохрипел рядовой.
– А горилку?
– Давай.
– Командир, тащи выпивку.
Старшие товарищи уже привязали запястья парня к дужкам кровати. «Хлебный дар» вливался в распахнутую глотку как топливо в бензобак. Лазарь пару раз судорожно дернулся, а потом начал энергично ворочать кадыком.
– Хватит. – Архипов оторвал от горла бутылку, хлебнул сам и сделал вид, что не заметил осуждающего взгляда командира. – Грамм триста извели на этого паршивца. Надо подождать, пока лекарство подействует. Пошли, командир, руки мыть.
Когда они вернулись, Лазарь лежал неподвижно, с закрытыми глазами.
– Подействовало, – сказал Алексей.
– Да, это хорошее лекарство, быстро действует, – согласился Архипов. – Эй, Смирнов, чего прирос к своей стене? Садись пациенту на ноги, держи его крепче.
Операция прошла успешно, но крови выпила немало – и в прямом, и в переносном смысле. Все это очень напоминало стрижку кота. Сперва уколы новокаина вокруг раны, чтобы обезболить оперируемую зону. Потом Архипов смазывал кожу бедолаги горилкой, а все присутствующие жадно работали ноздрями. Полфлакона зеленки – хорошо, тоже не повредит. Пациент, конечно, не молчал и не лежал неподвижно. Он использовал всю мощь своих голосовых связок и минимальное пространство для маневров.
Но это не мешало Архипову работать. Он скальпелем рассек кожу, что-то буркнул про отсутствие хирургических перчаток, расширил разрез.
– Сестра, пинцет! – прохрипел он. – Да лежи ты, поганец!
– Огурец не надо? – спросил Алексей, протягивая инструмент.
– Огурец не надо. После первой, сам понимаешь. Да лежи, кому сказано! Смирнов, держи его!
Что-то звякнуло и покатилось по полу. Это была та самая пуля. У Лазаря больше не было сил орать. Он беззвучно открывал рот, обливался потом. Архипов схватился за заранее приготовленную иглу с нитью, начал делать грубые стежки, стягивая края разреза. Кровотечение почти остановилось. Самозваный хирург испустил облегченный вздох.
– Леха, быстро – хлоргексидин, зеленку, губку!
Получилось коряво, но вроде бы неплохо. Архипов заливал рану белой тягучей жидкостью, пристраивал горкой губку, стерильные салфетки, рычал, что ему срочно нужен бинт, накладывал тугую повязку.
– Леха, заполняй шприц кеторолом. Нужно ввести обезболивающее. Смирнов, переворачивай клиента, стаскивай с него портки!
Через несколько минут все четверо сгрудились вокруг кровати и пристально разглядывали раненого. Лазарь приходил в себя, дергал ресницами словно красна девица. Проблески сознания возникали и тут же гасли. Иногда он открывал глаза, наполненные мутью, с трудом ими ворочал.
– А он точно должен прийти в себя? – неуверенно спросил Поперечный.
– После трехсот граммов водки? – Архипов озадаченно почесал макушку.
У него был такой вид, словно пулю вытаскивали не из кого-нибудь, а из него, причем из головы.
– Даже не знаю. Разве что сообщить ему приятную новость. Ты скажи ему, майор, когда Украина станет членом Евросоюза, и он сразу очнется.
– А когда она станет? – осведомился Смирнов.
– После Турции.
– А Турция когда?
– Никогда.
Майор прыснул, но быстро осознал свою глупую ошибку, сделался серьезным, насупился.
Лазарь с огромным усилием разлепил глаза, уставился на силуэты людей, окружавших его, и пролепетал, спотыкаясь:
– Хлопцы, а еще горилка есть?
Незаметно наступил вечер. Андрюха Левин очнулся и, не вставая с кровати, начал ворчать. Мол, что за дикое время года: утром ночь, вечером она же самая. Никаких свечек не напасешься! Архипов кашеварил. На печке стояла прокопченная кастрюля, он с сомнением на лице периодически подсыпал в нее крупу.
– Все. Кажется, готово, – объявил он неуверенно. – Научился готовить.
– Научиться бы еще есть то, что ты готовишь, – проворчал Левин.
– А тебе это не грозит, – отмахнулся Архипов. – Ты у нас типа прооперированный, тебе есть нельзя. На кефирной диете ты у нас, Андрюша.
– Да брось, – заволновался Левин, опуская ноги на пол. – Какая диета, я уже иду. Мне усиленно питаться надо, Архипов. Я скоро буду весить меньше бакса. – Боец для наглядности провел большим и указательным пальцами по своим впалым щекам.
– Это не страшно, – успокоил его Алексей. – Бакс нынче толстый.
Каша у Архипова действительно получилась специфическая – прогорклая, вязкая, как клейстер. Улучшить ее вкус не смогли ни тушенка, ни оттаявшая колбаса. Но ополченцы ели за милую душу, не забывая отпускать комментарии в адрес главного кулинарного «креативщика».
– Эй, подходите! – пригласил Алексей к столу пленников. – Не укусим, если сами бросаться не будете. Садитесь по-турецки, располагайтесь, посуда найдется. Да не стесняйтесь вы, это всего лишь ужин.
Пленные, поколебавшись, подошли короткими шажками. Со спутанными ногами не разгуляешься. Руки тоже были связаны, но так, что запястья имели подвижность.
Майор Поперечный хмурился. Чувствовалось, как его разрывают полярные ощущения. Смирнов тоже вел себя сдержанно, посматривал на офицера, молчаливо спрашивал совета.
– Кстати, насчет посуды. – Архипов порылся за загородкой в груде полезных вещей, вернулся с кучей старых кружек. – Не возражаешь, командир? Пьянство, конечно, зло, но не выпить сегодня никак нельзя.
– По маленькой, – разрешил Алексей.
– А разве они большие? – удивился Архипов, придирчиво изучая трехсотграммовые кружки.
– Сволочи!.. – простонал с дальней койки Лазарь, приходящий в себя. – Сами водку жрут, террористы поганые!
– Вот, опять мы здесь с ежегодным посланием, – проговорил Стригун. – майор, объясни товарищу, что сказка о террористах сегодня не актуальна. Может быть, завтра. Кстати, тебя он тоже террористом назвал.
– Ципролет возьми, – встрепенулся Архипов. – Скорми ему парочку. Это антибиотик.
Майор, помявшись, удалился и вернулся вместе с Лазарем, поддерживая того под локоть. Боец передвигался словно пьяный, глаза его очумело блуждали. Он поскользнулся на пуле, извлеченной из плеча, которую так никто и не подобрал, и чуть не грохнулся на пол. Подскочил Смирнов. Они вдвоем усадили раненого, прислонили к теплой буржуйке, сунули тарелку в руку.
– Так и быть, сиди, боец, – разрешил Алексей. – Но только по ушам не ездить, псаки не заливать и до кипения не доходить, а то испаришься!