– Все? – ужаснулся Конрад.
– Нет, конечно. Я имею в виду могилы, где вместо квесторов обнаружились дрейгуры. И обязательно сообщите, что дрейгур сгорел при попытке его допросить.
– Намеренная утечка сведений? Генриэтта, я все сделаю, как вы просите. И даже не стану спрашивать: зачем. Считайте, что я бросил каштан, куда приказано.
Впереди показались первые фонари бульвара Олигархов.
– Что ж, мне – налево, вам – направо. Удачи!
Она замялась. Наверное, надо сказать что-то еще. Барона ждет поход; тебе, подруга, тоже предстоят не ароматические ванны с квинтетом свирельщиков. Чужие люди из ведомств-конкурентов: железный щеголь-квиз и въедливая стерва-вига. Знакомы два дня…
Душа была не на месте – словно к душе Генриэтты Куколь сребробородый колдун подшивал две лишних тени, три громких имени и восемь грустных перспектив на будущее.
– Удачи! Когда дело благополучно ляжет на полку в архиве, мы еще погуляем с вами до утра…
Наигранная бодрость в голосе барона звякнула фальшивой монетой. Он и сам это понял, смутившись.
– Обязательно, ваша светлость. Не лезьте зря на рожон, хорошо?
– И вам поменьше рожнов, сударыня…
Конрад фон Шмуц порывисто наклонился, взял руку Анри; щекотно уколов усами, поцеловал.
Уходя, он ни разу не оглянулся.
Добрая примета.
Енох Лафута, пьяница, которого злая жена не пустила ночевать, качнулся и протер глаза. Все это время он стоял в проходе между домами, прислонясь к стволу старой акации, чтобы не упасть. Моряк с обезьяной не видели пьяницы, зато Лафута отлично видел обоих. И пребывал в недоумении. То ли моряк так напился, что разговаривал с глупой обезьяной? – то ли он, Енох Лафута, настолько пьян, что видел, как обезьяна отвечала матросу, затем матрос поцеловал обезьяне лапу, и оба разошлись в разные стороны?
– Иди, козел! – заорала из окна жена, томимая милосердием. – Спи уже…
Енох выбросил из головы дурацкое видение и пошел.
* * *
Вернувшись домой, Анри раздумала ложиться спать. Времени на отдых оставалось мало, на вещие сны расчитывать не приходилось, – эти парами не ходят! – а вставать так или иначе пришлось бы за полтора часа до рассвета.
Вздохнув, она принялась накапливать ману по рецепту тетушки Эсфири.
Вытащила книги из шкафов, протерла пыль и расставила заново, по системе «Стоунхендж», разработанной друидами-библотами Тучной Клуни. Вымыла полы в столовой, спальне и гостиной, отказавшись от швабры и стоя на четвереньках, в позе «Са-пэй ищет следы духов». Долго возилась с посудой, добиваясь блеска, привлекающего веселую энергию Йой. Закамуфлировала чуть скошенную дверь в кухню при помощи шторы из кипарисовых планок, сместив базисный центр притяжения плохих ситуаций за окно, во дворик. Надраила бархоткой окна, выходящие на юг, отчего радости должны были возрасти, а горести уменьшится. Это, правда, вело к беременности или преждевременным родам, но Анри сомневалась, что там, куда она собралась, это будет важно. Уравновесила стихии: Огонь – курительницей для благовоний, перенесенной в ванную комнату, Воду – бокалами пирамидальной формы, Металл – декоративным мечом из сосны, возложенным на стойку в кабинете, Дерево – рассыпанной в углах речной галькой, Землю – сухими фиалками, сунутыми в книги наподобие закладок.
Почувствовав резкий прилив сил, удвоила рвение.
* * *
Туман крался по улицам Реттии.
Туман брел по булыжнику мостовой, шаркал подошвами башмаков, тянул бледные пальцы, заплетая город паутиной – от бульвара XXVI-ти Ла-Лангских Коммерсантов до площади Регуса Эволютора, от консерватории маэстро Бригета Куриация к театру «Пироглобус», от приюта Блудных Сыновей, основанного безымянным купцом-многоженцем, к гостинице «Приют героев». Тучи разошлись; нависнув над головой ковшиком, чахоточно-румяный месяц лил в паучью сеть кровь с молоком. Горгульи с крыши храма Бабушки Странноприимной беззвучно разевали пасти, угрожая месяцу, но ковшик и без горгулий понимал: его час близок.
Скоро рассвет.
Скоро он опрокинется в жгучий кипяток восхода.
Трое скользили в умирающей ночи, не задевая паутины, не замечены сонным патрулем, который прошел, стуча погремушками, с ритмичными возгласами: «Баю-баюшки-баю, славлю родину мою!».
Два вигила и одна вигилла.
Арест-команда Тихого Трибунала.
Андреа Мускулюс жил в квартале Анахронистов, в частном домике, каких здесь было много – богатый застройщик Фриц Тыковка-сын, выкупив за бесценок здешние пустыри, настрогал уйму двухэтажных карликов-близнецов и озолотился на аренде. Действительным членом лейб-малефициума ученик Кольрауна стал меньше полугода назад – откладывая часть нового, вполне сносного жалованья, через два-три года он переедет в более престижный район, но сейчас вынужден довольствоваться малым. Это хорошо. Меньше свидетелей. Соседи носа наружу не высунут, если в доме сударя малефика начнется подозрительный шум.
Решат: куклу иголкой дырявит, а кукла своего счастья не понимает, отбивается.
– Инги, останься у входа.
– Хорошо, Мантикора.
– Грегор, встань под тем окном. Да, которое светится.
– Хорошо, Мантикора.
Это были лучшие из лучших, Ингвальд Холера и Грегор Богомолец. Малефик должен радоваться: за ним пришли, как за полным магом высшей квалификации. Сам факт такого ареста Коллегиум Волхвования засчитывал за особые заслуги и выдавал аттестат – если будущий м. в. к. выходил на свободу без поражения в правах.
Анри видела в этом тонкий намек умницы-Месропа. Сообразит малефик, в чем соль – из штанов выпрыгнет, лишь бы заслужить. Хотя нет, такие, как наш бычок, из штанов выпрыгивают с неохотой. Даже из магистерских штанов за высшей квалификацией.
А жаль…
Ингвальда и Грегора вигилла не посвящала в хитросплетения замысла. Им достаточно знать главное: председатель выписал ордер на арест. Имя, фамилия, адрес. Извольте выполнять.
Прислуги Мускулюс не держал. И дверей не запирал, согласно традициям малефициума. Иные традиции стоят на ногах куда крепче закона, особенно традиции вредные, каким и место в обществе королевских вредителей. От друзей запираться грешно, от мага не запрешься, а вор в дом – счастье на порог. Некоторые малефики еще и доплачивали ворам, если грабитель доживал до возвращения хозяина.
Войдя в крохотный холл, Анри поднялась по лестнице на второй этаж. Мускулюс – человек законопослушный, добропорядочный, сопротивления оказать не должен. Оттого и грустит внизу Холера, оттого печалится Богомолец: знают, что не доведется удаль показать.
Скучный арест.
Пустая интрига князей мира сего.
– Именем Тихого Трибунала, вы арестованы! Извольте следовать за мной!
Сидевший за столом Андреа Мускулюс поднял голову. Суконный халат распахнулся, открывая крепкую шею и грудь. Лицо малефика, бесстрастное, восково-бледное, усеяли бисеринки пота. Грубоватые черты смазались, словно художник провел по портрету кистью, обильно смоченной водой. Казалось, на широкие плечи бычка внезапно лег Овал Небес, и надо держать, держаться, ждать, пока срезанный под корень ясень Коловорот вырастет заново.
– Вы подождете, пока я… оформлю бумаги?
Голос Мускулюса был ровен, тих и наполнен многозначительными паузами, как у птицы Аль-Хохол, механической диковины, выставленной в галерее семинарии искусств.
– Мне недолго… осталось…
– Бумаги?
В планах авантюры никаких бумаг не предполагалось. Он что, приводит дела в порядок? Дурная примета…
– Да. Вы, наверное, знаете, что я сирота, – малефик начал облизывать губы, неприятно морщась. – Так вот, у меня нашелся дедушка. Вот. Да, дедушка. В Раушбахе. Дедушка год назад умер. Он оставил мне наследство. Да, наследство. Вот. Мне надо подписать ряд бумаг. Да.
Анри внимательно смотрела на его руки. Сильные, бугристые руки скорее кузнеца, чем волшебника. Во время разговора они беспорядочно двигались по столу, беспорядочно на первый взгляд, даже на второй, но месяц заглядывал в окно, на дворе царила осень, шевелилась левая занавеска, ночь уходила прочь, орал внизу горластый кот, требуя любви… Ведя рассказ о наследстве подозрительного дедушки, Андреа Мускулюс чертил поверх разбросанных бумаг «Piscatorius linum», иначе «Рыбкин невод». Чертил с огромным трудом, как если бы вспоминал каждый пасс, каждую линию – вот еще нить, вот еще, осталось дернуть здесь, пустить внахлест там, и одно из самых смертоносных орудий малефициума, когда время не допускает более долгосрочных чар, когда минуты на счету, когда ты теряешь сознание, и неизвестно, кто его найдет, твое сознание, кто поднимет, отряхнет пыль, пустит в ход…
Осталось чуть-чуть, самую малость.
– Да, дедушка. Сударь Тэрц был столь любезен, что лично явился ко мне со всеми бумагами. Да. Бумагами. Вы знакомы с сударем Тэрцем?
– Да, – в тон ответила вигилла, стараясь не делать резких движений и переходя в оценочный блиц-транс. Совсем как в саду капитана Штернблада, только теперь каштаны предполагалось таскать из огня. – Я знакома со стряпчим Фернаном Тэрцем. Но я не возражаю познакомиться заново.
– Да, – в тон ответила вигилла, стараясь не делать резких движений и переходя в оценочный блиц-транс. Совсем как в саду капитана Штернблада, только теперь каштаны предполагалось таскать из огня. – Я знакома со стряпчим Фернаном Тэрцем. Но я не возражаю познакомиться заново.
Она глубоко вздохнула. На левой щеке болезненно пульсировало клеймо «двух Т», сделавшись видимым. Пульсация разрешала прорвать любые препоны, отправив служебное сообщение в долю секунды.
– Всегда мечтала познакомиться с профосом Надзора Семерых. Сударь Тэрц, я не в курсе, что именно вы блокировали малефику… Впрочем, неважно. Важно другое: вы знаете, что он сейчас ударит? Или вам плохо видно из угла?
Сутулая тень в углу сняла шляпу и отвесила поклон.
– Мне хорошо видно, – сказал стряпчий, подавшись вперед. Складывалось впечатление, что ему не удалось до конца разогнуться после поклона. Шляпу он надевать не стал, словно экономил силы, и даже такой мелкий жест отнимал их слишком много. – Надеюсь, мы не станем проверять, смогу ли я блокировать двоих? Одного магистра и одну м. в. к.?
Он напоминал аиста, ухватившего жабу.
– Четверых, – поправила Анри. – Одного магистра и трех м. в. к. Снаружи ждут Холера и Богомолец. Два очень злых вигила. Им велено избегать силовых действий без особой нужды, но если я ввяжусь в наш любовный треугольник, они обязательно почуют. Сейчас первый день недели, Луна в Цитадели, тауквадрат Нервных Хижин, аспект возврата благосклонен. Это означает успешность государственной магии в экстремальных условиях. Уж поверьте опыту мантиссы.
Пальцы Мускулюса начали завязывать последний, «мертвый» узел с петелькой.
– Да, – сказал малефик. – Наследство.
Это было страшно – бледный, скованный солдат ведет бой, разговаривая о пустяках.
– Если я сниму блок, вы гарантируете, что он не опрокинет «невод» на меня?
– Да, – сказал малефик. – Дедушка. Не опрокину. Да.
Ничего не произошло. Если не считать того, что Андреа Мускулюс сунул руку в карман халата, извлек клетчатый платок и начал вытирать лицо. Рука дрожала, малефик дважды ткнул себе пальцем в глаз и грязно выругался, не стесняясь присутствием дамы. Потом он запахнул халат, завязал пояс, заметил, что узел пояса – копия финального узла «невода», еще раз выругался и взялся перевязывать.
На столе мерцал оставленный про запас «Piscatorius linum».
– Как вы мне все надоели, – с чувством произнес малефик, сморкаясь в платок. – С вашими следствиями, дознаниями, арестами, интригами, планами, Чурихом… Век бы вас не видел, господа хорошие!
Он подумал и добавил:
– Да.
– Остаточные явления блокировки, – прокомментировал стряпчий, а вернее, профос Тэрц, выбираясь из угла и как ни в чем не бывало усаживаясь в кресло. Шляпу он водрузил на острое колено, покачивая ногой. – Скоро пройдет. Здесь кто-то говорил о Чурихе? Андреа, дружище, погасите вашу пакость, она меня раздражает…
– Что вы хотели от меня? – не спеша гасить чары, спросил Мускулюс.
– От вас? Взаимности. И кое-каких сведений.
– Вам не кажется, что я вправе первый требовать взаимности?
– Хорошо. Драный гремлин, никогда не хотел связываться с учениками Кольрауна! На вас пахать нужно, а не блокировать…
Тэрц сцепил пальцы на животе, засмеялся и начал рассказ.
* * *
Стряпчий Фернан Тэрц, профос Надзора Семерых, занялся Чурихом недавно, взамен ушедшего на покой коллеги.
Наблюдения последних лет ясно говорили, что некроманты Высшего Совета опять затеяли игру с огнем. Расширение внешних контактов, путешествия инкогнито, внеочередные сессии Совета, сокращение числа заявок на открытия и лицензирование новых чар. Таинственные эксперименты, проводимые не в башнях Чуриха, защищенных системой охранительных чар «вырви-глаз», а где попало, от Бадандена до Ятрицы… Закупки свежих покойников у скорбящих родственников, готовых за горсть монет продать хоть мать родную, в саване с бантиком. Покойники закупались в странном ассортименте: народный умелец Ясь Конюшина (на спор подковал ерша), маэстро Гвидо Салтансен, гений клинка (довел фехтовальную залу до разорения и умер в нищете), престарелая чета Гарбуздов, Карл и Клара, которые до глубокой старости восхищали зрителей на приапических оргиях храма Танритариев, бровар Йошка Порей (на спор выпивал полтора бочонка пива с вялеными уклейками), наемный атлант Граммон с дочерьми-кариатидами (двадцать лет служили опорой академическому театру кукол и были привалены крышей во время Жучьего землетрясения)…
Связь не просматривалась.
Умершие закупались с соблюдением гражданского кодекса, раздел «Недвижимое имущество», статья «Физические тела: аренда и найм». Придраться было не к чему. Для некромантов такие штучки – в порядке вещей. Фернан подозревал, что часть мертвецов попросту крадется из могил, без оформления сделки и выплаты пошлин, но доказать ничего не мог.
И не стремился: Надзор Семерых интересуют злоупотребления магией, а за державу профосам не обидно.
В начале лета состоялось подозрительное знакомство Чуриха с рыцарями Ордена Зари, квесторами сезона. Чурихские некроты – слишком практичные господа, чтобы без важной причины искать дружбы безобидных идеалистов. Когда идеал попадает в руки магов определенного профиля, он способен воплотиться в жизнь с приветливостью шелкового шнурка, присланного вам на дом местным диктатором.
– Идеалы? Свет и Тьма?! – нет, судари мои. Азарт и тщеславие, вот их настоящее имя. Я не люблю идеалы. Однажды они сломали мне жизнь.
– Как именно?
– Увы, душенька. Вспоминать прошлое я не люблю еще больше.
– Извините…
Квесторов было жаль. Молодежь, проблемы роста, шило максимализма, вогнанное в юную задницу по самую рукоять… Разослав письма в семьи рыцарей, Фернан искренне надеялся, что за дружбу с Чурихом патриархи всыплют щенкам по первое число. Он не знал, что опаздывает, что смешон в своих благих намерениях, как смешон лекарь-недоучка, отпаивая прокаженного настоем шульжени скверной.
Когда барон, вернувшись в гостиницу и застав бессонный съезд родичей, начал рассказывать про малефика Мускулюса и его подвиги на кладбище Вторичной Инкарнатуры… О, Фернан сразу навострил уши! Здесь не обошлось без чурихских проделок. Если казенные сыкари не сумели допросить дрейгуров, сломавшись на «языке висельника», то профос целиком полагался на свое мастерство блокатора. В столице сейчас находился Гувальд Мотлох, верховный архивариус Надзора Семерых – связавшись с ним, профос убедил Гувальда отыскать опытного разверзателя из числа магов, тайно сотрудничающих с Надзором, чтобы тот раскрыл для Тэрца нужную могилу и провел допрос.
У Фернана имелись личные связи в магической среде столицы, но не воспользоваться контактами верховного архивариуса было бы грешно.
– Проклятье! В былые времена, до обращения, я и сам чудесно вскрыл бы захоронение!
– И подняли бы дрейгура? Вы из некромантуры?
– Душенька, не хватайте меня за язык. Нет, я не из некромантуры, как ваш замечательный председатель Трибунала. Но дрейгура поднял бы хоть за шкирку, хоть за хлястик. Правда, молодой Фернан Тэрц не сумел бы блокировать корни «языка висельника»…
– Понимаю.
– Ничего вы не понимаете, хорошая моя. Ничего. С вашим судьбоносным профилем такие вещи…
– С моим судьбоносным профилем хорошо известно, что у людей две руки. Но сразу в обе судьба ничего не дает!
– Хм-м… Беру свои слова обратно. И прошу прощения за резкость.
– Вернемся к теме разговора. Архивариус Гувальд обещал вам помочь?
– Да. Гувальд обещал помочь.
Дело оставалось за малым: узнать, в каких именно могилах лежат дрейгуры – участники налета на «Приют героев». Не перерывать же все кладбище сверху донизу?! Выяснять дислокацию нужных могил у Марии Форзац профос раздумал: добровольно эта сударыня и слова не вымолвит, а затевать блокацию в отеле, в присутствии бдительного са-пэя, не хотелось. Зацепить вигиллу? – Надзор не поощрял насилие в отношении сотрудников Тихого Трибунала.
– У меня оставался единственный доступный свидетель.
– Я.
– Вы, сударь малефик.
– Что вы блокировали мне?
– Степень важности запланированных дел. Сложный переломный блок со смещением акцентов. И падение базового уровня недоверчивости. Иначе вряд ли удалось бы заморочить вам голову мифическим дедушкой.
– Но вы не смогли бы прочесть мои мысли!
– Разумеется. Вы бы сами мне все выболтали. Извините, мастер Андреа, я не спешу раскрывать секреты блокации. Полагаю, малефики тоже не горят желанием объяснять направо и налево тайны следового вольтажа. Если вы когда-нибудь видели шмага, то есть сломанного…
– К сожалению, видел.
– Значит, вы поймете. Жертва «синдрома ложной маны» не в силах объяснить вам, что за чудеса она творит в воображении… Слова бессильны, это надо видеть. Или верить.