— Меня сейчас лучше не трогать… как бы чего не вышло.
Теперь в комнате пахло горелым металлом и потом усталых волшебников. Новый мир нарождался, крича почти человечьим голосом. Сердитое дитя желало есть, пить и жить: если понадобится, оно отнимет жизнь у своих повивальных бабок. В пальцах Квентина вспыхнуло золото — должно быть, одна из монет Маяковского. За окнами промелькнул размытый пейзаж.
Пространство искривилось. Комната раздувалась, как волдырь на теле реальности. Что-то будет, если он лопнет?
— Нотунг![21] — выкрикнул Квентин. Плам не могла понять, что звучит в его голосе — боль, торжество, отчаяние? Окованный серебром конец посоха грянул об пол, гром, как от пушечного выстрела, пронизал ноги Плам. Проволока на стенах и потолке раскалилась, буквы на полу вспыхнули, как магнезия.
Потом все постепенно затихло, остановилось, погасло. Пламя двух чудом не задутых свечей поколебалось и выровнялось. Квентин повалился на стол. В комнате еще звучала высокая серебристая нота — может быть, у Плам просто звенело в ушах.
В окнах, даже в маленьком угловом, снова открылся вид на нижний Манхэттен. Квентин выпрямился, обвел взглядом потолок и углы, посмотрел на Плам.
Сзади, показала она.
В стене появилась красная дверь, окованная черными железными завитками. Квентин с лязгом выронил жезл.
ГЛАВА 21
Он сделал несколько осторожных, недоверчивых шагов к двери и замер. Пыль в комнате осела, серебряный звон утих. Плам чувствовала себя так, точно пробежала большую дистанцию на голодный желудок.
— Мы сделали это, — торжественно объявил Квентин. — Все получилось. Мы создали новый мир.
Он опасливо взялся за круглую медную ручку, но током его не ударило и рука насквозь не прошла. Повернул ручку, толкнул дверь… потянул на себя… Дверь открылась.
Ветер, ворвавшись в комнату, остудил горячий лоб Плам и захолодил душу.
— Квентин…
Он не двигался. Она подошла и встала рядом с ним на пороге.
— Не хочешь войти?
Он посмотрел на нее так, словно только что проснулся.
— Сейчас, минуту. — Он поднял к глазам ладонь. — Я думал, у меня шрам от этой монеты останется. Как в «Утраченном ковчеге», помнишь? Чувство было, как от ожога, но нет, все цело.
Плам не поняла, о чем он, но уточнять не стала: не тот был момент.
За дверью не оказалось ни Стоакрового леса, ни даже яблоневого сада. Плам вспомнилось брекбиллское зеркало после того, как отражение Дарси пропало: за порогом они видели ту же комнату, вот только их в ней не было.
— Зазеркалье… — Квентин взял со стола ложку с длинным черенком и бросил через порог. Она благополучно клацнула об пол зазеркальной комнаты.
— Что это? — спросила Плам.
— Наш мир, полагаю.
— Но почему он так выглядит? Это правильно, по-твоему?
— Кто его знает.
— Я думала, он будет похож на сад. Ты ведь не это создавал?
— Нет, — нахмурился Квентин.
— Вот именно. Зачем создавать новый мир, который выглядит точно так же, как старый.
— Хороший вопрос.
Квентин вошел в комнату-отражение, огляделся по сторонам. Он не боялся, надо отдать ему должное — просто оценивал обстановку.
— Классика. Мир наизнанку. Ну, хоть традиции соблюли. — Он раскинул руки. — Заходи, тут вроде бы безопасно.
Плам зашла, перебарывая разочарование. Дом точно приобрел сиамского близнеца, приросшего к нему красной дверью.
— Мы все-таки создали свою землю, да?
— Дом уж точно. Осторожно, Плам, тут что-то не то.
Да, верно. Полная тишина. В доме-оригинале благодаря волшебной изоляции тоже тихо, но этот вообще отрезан от мира звуков. Как оклеенная яичными кассетами студия.
И это чувство клаустрофобии…
— Посмотри на окна, — сказала Плам, определив, откуда оно берется. — Это же зеркала.
Дом-отражение, похоже, не только глух, но и слеп.
— А с зеркалами тогда что сделалось?
Да, интересно. В маленькой ванной на площадке есть зеркало. Плам заглянула туда, приготовясь испытать шок, как в ужастике.
Все страньше и страньше. Зеркало так и осталось зеркалом, но в нем бушевала форменная вьюга, заметая пол, вешалку для полотенец, раковину, оседая на волосах и ресницах Плам. Только в нем — Плам инстинктивно потрогала голову и убедилась, что на реальных волосах снега нет.
— Надо же, — сказал подошедший Квентин — на него это никак не подействовало.
Владетели несуразного дома продолжили свой обход. Мебель, занавески, посуда и двери остались там, где и были, но компьютеры и телефоны пропали, а страницы в книгах сделались чистыми. В ванных не стало туалетных принадлежностей, в шкафах одежды — в этом доме никто не жил. Вода из кранов текла, но только холодная. Квентину казалось, что один из восточных ковров лежит наоборот, Плам полагала, что нет. Идти проверять оригинал никому не хотелось.
Усталость и разочарование настраивали их на слегка истеричный лад.
— Он вроде шкафа, — сказала Плам. — Самый большой шкаф в Нью-Йорке — представляешь, сколько в него всего влезет.
— Я не для этого его делал.
— Тогда оборудуй себе мужскую берлогу. Пара плоских теликов и комп с игровой приставкой.
Когда они опять поднялись наверх, этажом ниже, в спальне Плам что-то грохнуло.
— Второй башмак, видимо, — сказал Квентин. — Приготовим палочки, Гарри.
Плам, прыснув из вежливости, вняла предупреждению и приготовила блокирующие чары. Очень удобная вещь: стоит сказать ключевое слово, и они начнут действовать. То, что готовил Квентин, издавало тонкий нарастающий визг.
В спальне, однако, было пусто — только стул валялся опрокинутый, задрав ножки.
— Стул упал, — весело прокомментировал Квентин, вернув его в стоячее положение.
— Ну да, вижу.
Они как будто подначивали друг друга, дожидаясь, кто первый начнет психовать. По дороге на второй этаж обнаружилось еще кое-что: цветные фотографии на стенах полиняли и сделались черно-белыми.
Что-то грохнуло снова, теперь над ними. Все тот же стул — они даже смотреть не пошли.
— М-да. Интересно, что там снаружи.
— Мне неинтересно, — сказала Плам. — Посмотри, если не слабо.
На секунду им показалось, что на кровати Квентина под покрывалом что-то лежит — оказалось, подушка. Плам занервничала. Внизу на кухне разбилось что-то — похоже, винный бокал.
Они покорно спустились туда, Квентин первый. Да, смотри-ка, действительно бокал — на полу, вдребезги.
— Может, ветер, — сказала Плам. Ее психотеравпевтичка решила бы, что она прикрывает юмором более глубокие чувства, и была бы права.
Они побродили еще немного в напрасной надежде обнаружить то, что сделаю бы их землю волшебной и романтической. Мы набрали неверный номер, думала Плам. Мы не это заказывали.
— А еда тут съедобная, если она вообще есть? — поинтересовался Квентин.
Плам храбро открыла холодильник. Лежавший там виноград превратился в зеленые стеклянные шарики. Квентин тем временем просматривал книги, открывая одну за другой.
— Они все чистые, можешь не морочиться.
— Да, наверно. Я не этого ждал — не могу понять, почему все так обернулось. Я чувствовал, что все идет как надо, когда колдовал.
Он направился к входной двери. Наверху что-то упало — кажется, лампа.
— Квентин…
— Да знаю я. Это точно страна, но я не совсем уверен, что она наша.
— Чья же тогда?
Он пожал плечами. Плам страшным усилием воли удержалась, чтобы не замурлыкать «Моя земля и твоя».
— Создали-то ее мы.
— Ну да. Пойдем посмотрим, кто лампу скинул?
— Пошли.
На середине лестницы он остановился, прислушиваясь.
— Мне почему-то кажется, что нас дурят. Постой-ка здесь, я сейчас.
— Его последние слова.
Квентин опять сбежал вниз и застыл, глядя на что-то, чего Плам не видела.
— Блин.
— Что там у тебя? — Он мог и не отвечать: на полированных лестничных перилах заиграли голубые сполохи, хорошо знакомые Плам.
— Беги!
В Брекбиллсе, спасая ее от призрака, Квентин держался на удивление спокойно — и пока заклинание творил, тоже, — но теперь откровенно струхнул. Он несся к ней по ступенькам с совершенно белым лицом.
— Да беги же!
Он сбил бы Плам с ног, если б она тоже не рванула наверх. Откуда здесь это? Ее как будто настиг страшный сон из реального мира. Или она сама пришла в этот сон.
На втором этаже длинноногий Квентин догнал Плам, схватил за руку, чуть не выдернув ее из сустава, и потащил за собой. На бегу он ударился ногой о скамейку — болело, должно быть, зверски.
— Давай быстрей!
На третьей площадке он задержался и пустил через ее плечо чары. Плам в лицо полыхнуло жаром. Они домчались до мастерской и влетели обратно в реальный мир.
Плам, захлопнув красную дверь, выпустила наконец свое блокирующее заклятие, о котором совсем забыла. Воздух перед дверью заколебался.
Плам, захлопнув красную дверь, выпустила наконец свое блокирующее заклятие, о котором совсем забыла. Воздух перед дверью заколебался.
Они смотрели друг на друга, тяжело переводя Дух.
— Она. Может. Пройти, — вымолвил Квентин — не столько перепуганный, сколько потрясенный, как разглядела Плам. Как будто он сейчас заплачет или его стошнит — она очень надеялась, что этого не случится. И зачем они только это затеяли! Всем известно, что древние заклинания выпускают на волю всяческие первобытные ужасы. Идиоты самонадеянные.
— Как она попала-то сюда? — выговорила Плам. Квентин молчал. На его лице смешались грусть, счастье и ужас.
ГЛАВА 22
Он так и не заснул в эту ночь. Честно попытался — ночью ведь надо спать, — но не смог. Пару часов он просто смотрел в потолок; в голове грохотало, как в барабане, где сушится обувь. Потом, в три утра, встал, оделся и поднялся на четвертый этаж.
С полчаса он стоял перед красной дверью, подрагивая коленкой и до боли сжимая челюсти. Потом начал ограждать себя чарами, усиливать рефлексы и так далее — все, о чем мог вспомнить перед возвращением в зазеркалье.
Все это, скорее всего, делалось зря. Элис и в бытность человеком была сильнее его, а теперь и вовсе перешла на другую шкалу. Подключилась к магистральной линии.
Может, это заклинание ее вызвало и она теперь заключена в зазеркальном доме? Неудавшееся, казалось бы, заклинание в то же время сработало лучше некуда. Он не понимал, как это случилось, но именно этого он и хотел. Он создавал новый мир, но так еще лучше. Она вернулась в его Эдем в виде змея. Момент настал.
Элис, конечно, будет бороться с ним, ведь она хотела совсем не этого. Чего же тогда? Кто знает. Являться ему, насмеяться над ним, помучить его, убить. Но нужно ей одно: снова стать человеком.
У нее своя нужда, у него своя. Ему просто необходимо снова увидеть этого человека — единственного, с кем он чувствовал себя легко и свободно. Надо бы сначала поспать, поесть, обсудить это с Плам, но вопрос в том, сколько ему отпущено времени. Ниффины очень капризные существа; если Элис уйдет теперь, он, возможно, никогда уже ее не увидит. А Плам, конечно, будет его отговаривать.
Квентин, не чувствуя ни малейшей усталости, смотрел на красную дверь и пытался представить себе прежнюю Элис. Помнит он ее или просто гонится за призраком призрака, порождением собственной памяти? Семь лет прошло после ее гибели — дольше, чем он знал ее во плоти. Что, если от нее осталась только придуманная им Элис? Кого он собирается возвращать?
Твердо вознамерившись это выяснить, Квентин открыл дверь, но за порог не ступил. Комната-отражение с окнами-зеркалами осталась на месте. Он сел, поджав ноги, на пол и стал ждать.
Через десять минут появилась Элис. Она плыла в профиль к нему, слегка волоча ноги, безмолвная и зловещая, как акула в аквариуме. Его она не видела — а может быть, просто не трудилась повернуть к нему голову.
Когда она пропала из виду, он встал, выждал еще пять минут и вошел. За дверью стояла все та же полная тишина — ни одно дуновение снаружи не проникало в зеркальные окна. На краю поля зрения, как телевизор с выключенным звуком, мерцало зеркало ванной, в котором по-прежнему шел густой снег.
Квентин, качаясь с пятки на носок, постоял на верхней площадке. План? Какой тут может быть план. Никто еще не возвращал злому духу человеческий облик. Элис на этот раз не являлась долго. Он уже думал, не позвать ли ее, но тут услышал в нижней комнате звуки, как будто там катали по ковру маленький, но тяжелый предмет. Лестницу озарило голубое сияние. Все намерения, слова и чары тут же вылетели из головы, и Квентин зашагал назад к двери. Он больше не управлял своими ногами: они сами несли его, как биокиберпротезы.
Вот что значит бояться за свою жизнь. Квентин снова остановился у самой двери. Так что же делать? Может, просто крикнуть: «Очнись! Вспомни, кто ты есть! Мне надо поговорить с Элис!» Вся штука в том, что монстры никогда не признают себя монстрами.
Не успел он об этом подумать, как она просочилась сквозь пол. Квентин, как атлет, рванул вниз по лестнице, слыша за собой смех — до жути знакомый, но холодный и механический, как будто кто-то выстукивал его по стеклу.
Видя, что она плывет следом, он отступил в зазеркальный вариант спальни Плам. Нет, это все-таки не Элис, не совсем Элис. Расплывается временами, как голограмма низкого разрешения.
Волосы невесомым облаком парили над ее головой, голубые губы и зубы словно навек застыли в улыбке. Может, ниффином быть кайфово, кто его знает. Она проследовала за ним до первого этажа и обратно на третий. Не спеша, но ускоряясь с ним вместе, словно это входило в правила. Квентин посмеялся бы, не гонись за ним голубой демон, способный испепелить человека одним касанием — а может, и не касаясь. Демон, беспрепятственно проходящий сквозь полы, стены и потолки.
Но вот что самое странное: он понемногу входил во вкус этих сюрреалистических догонялок. Это, несмотря ни на что, была Элис — искаженная, мутировавшая, но Элис. Не она и не совсем не-она. Земная девушка теперь преобразилась в чистую магию, в силу и в гнев, но он всегда любил эти главные ее качества, гнев и силу.
Он мог бы вечно убегать от нее, лишь бы в тупик не впаяться. Как будто это он призрак, а она Пакман[22] в мире привидений (голубые призраки, кстати, даже Пакману не давали себя сожрать). Скоро ли она потеряет терпение и примется за него? Точно с акулами плавать, но акулы-то известно чего хотят, а вот ниффины…
Моментами его разбирало кинуться прямо в ее объятия и сгореть. Ну не дурак ли?
Через полчаса Квентин сдался, сбежал домой через красную дверь и присел на край своего верстака, отдуваясь после продолжительной беготни по лестнице. Он остался цел, это плюс, но никуда не продвинулся. Неправильно он что-то делает, хоть ты тресни.
Около семи пришла Плам с кофе.
— Господи. Ты что, в кошки-мышки играл с этой нечистью?
— С Элис, — машинально поправил он. — Играл, да.
— И как оно?
— Да ничего, живой вот.
— А Элис?
— Мертва по-прежнему.
— Не хочу вмешиваться, но не бросить ли тебе это дело? Хватит уже судьбу искушать. Мне как-то не по себе в одном доме с этим… с ней.
— Я хочу хоть что-то о ней узнать.
— И что узнал на текущий момент?
— Ей нравится играть со мной. Она могла бы уже раз десять меня убить, но вот не убила же.
— Сил моих с тобой нет.
Они смотрели на красную дверь, как в телевизор или в лунку для подледного лова.
— Она, между прочим, убила моего двоюродного прадедушку Мартина — но причины у нее на то были, что да, то да. Думаешь, она еще жива, твоя Элис?
— Не знаю. Чувство такое, что жива.
— У тебя на этом сдвиг, понимаю, но постарайся все-таки смотреть на вещи в реальном масштабе. И обещай бросить, если дело окажется безнадежным.
Плам, конечно, права. И намного умней его, хотя ей всего-то двадцать один.
— Обещаю. Но не сейчас.
— Хорошо. Оставлю тебя одного.
— Я не один. Я с Элис.
Позже он попытался вызвать ее на поединок. Да, он видел, как она поборола самого Мартина Четуина, мага невиданной мощи, но это было давно. Теперь Квентин сам научился паре приемов самозащиты и снаряды тоже наловчился пускать. Человек-щит большой взрывной силы.
Элис играет с ним, но он будет драться всерьез. Нелегко это — сражаться с тем, кого любишь, но эту Элис невозможно любить.
Он вспомнил самые толстые защитные чары и присобачил к ним пару укрепляющих. Войдя в зазеркалье, он навел их шесть раз подряд, прикрывшись сразу шестью щитами, почти невидимыми. Сквозь них все виделось в розовом свете.
Будь их больше шести, это только ослабило бы защиту, притом на седьмой его уже не хватило.
Снаряды со всеми прибамбасами он приготовил загодя: тройной тяжести, бронебойные, отравленные, под напряжением.
Он не решился бы прибегнуть к такому оружию, не будь у самого дома столь надежной защиты: сквозь незащищенные стены снаряды в случае промаха прошли бы как сквозь бумагу. Не говоря уж о том, что снаряды эти выходят за рамки легальности — но раз он воюет в другом измерении, может, и обойдется.
Элис прямо-таки взмыла ему навстречу — время кормежки, видно, пришло. Он только теперь заметил, что она не касается пола ногами — просто перебирает ими, как балерина, почти шутливо. Помнишь, мол, как я ходила на этих подпорках? Конечно же, помнишь. И как я раздвигала их для тебя, тоже.
Квентин знал, что не сможет убить ее, и все-таки попытался. Пока она оставалась ниффином, других отношений между ними просто не могло быть. Свои снаряды он пустил с такой силой, что они ему чуть пальцы не оторвали. Зеленые и шипящие, они понеслись к Элис, как юркие рыбки, но футах в десяти от нее замедлили ход. Она вела себя так, будто Квентин преподнес ей подарок… ну зачем же было так тратиться. Снаряды под ее взглядом построились в линию, окружили ее талию зеленым кольцом — и брызнули во все стороны.