Вино хранилось у Панкрата в бутылях и в двух деревянных бочках. Глумов выбил из них пробки, и вино, вырвавшись на свободу, устремилось во все стороны, покрывая каменный пол липкой, остро пахнущей пленкой. Глумов надеялся, что вино в какой-то степени уничтожит подозрительные следы, во всяком случае, основательно смажет картину.
Он ушел из подвала, запер его и выбросил ключи в сортир. Его никто не видел вплоть до того момента, как он вернулся в свой пристрой. Тогда он аккуратно развесил по всей комнате промокшую одежду и завалился спать беспробудным сном. Больше в этот день ничего не могло случиться.
Потом явилась милиция. Глумов спокойно воспринял ее появление. Беспокоился он только за погреб, но следователь не захотел взламывать замок. Это было на руку Глумову. Он получал еще какое-то время для маневра. Внутренний голос советовал ему бежать как можно скорее, но он не поддался ему. Он бегал уже давно, и это начинало входить в привычку. Глумов не хотел превратиться в трепещущего кролика. Он верил, что сумеет выкрутиться.
Единственным слабым местом опять был его паспорт. По сути дела, он выбросил деньги на ветер и приобрел особую примету, которую полагалось носить в кармане и предъявлять по первому требованию властей. С его паспортом это значило каждый раз класть голову в пасть льву. Но кто мог знать, что Кенарь окажется такой подлюгой? Сдал старого знакомого, не задумываясь, едва только его об этом попросили. Да еще пытался заманить Глумова в ловушку, предложив ему место курьера!
В общем-то, Глумову плохо верилось в светлые качества человеческой натуры. В определенном смысле он и сам был предателем и сильно Степанкова не осуждал. Он только твердо знал одну простую вещь. За все приходится платить. Заплатит и Степанков, когда придет время. Иначе просто нельзя.
А ему остается… Что ж, у него еще есть американский паспорт, кое-какие деньги, а если он сумеет избавиться от Бабалу, то и какое-то время. Можно будет попробовать начать все сначала. Он переберется в Европу, а оттуда куда-нибудь подальше. Например, в Австралию. Пусть Риберо его ищет. Он не молод, страдает гипертонией и ведет не самый здоровый образ жизни. Не исключено, что он сдохнет раньше, чем завершит свои поиски.
В следующие два дня Глумов мало выходил из дому. Хозяйке он сказал, что слегка простудился, гуляя у моря, и теперь хотел бы отлежаться. Кажется, она поверила. Впрочем, Глумова это не особенно волновало. Даже призвав на помощь всю свою фантазию, Лида вряд ли смогла бы догадаться, кого она приютила в своем доме. Глумов не выказывал внешне ни беспокойства, ни агрессии. Она ни в чем не могла его заподозрить.
Причина же, по которой Глумов не торопился появляться на людях, была абсолютно банальной. Его одежда, его новый плащ, брюки, изящные туфли – все пришло в негодность. Он с трудом все отчистил, но улучшить товарный вид уже не мог. Носить все это барахло было, конечно, можно, но при первой же возможности следовало переодеться. Так он выглядел чересчур непрезентабельно, а в его положении непрезентабельность чересчур опасна. В глухом поселке такой стиль мог пройти, но пускаться в дальние странствия в таком помятом виде не стоило.
Глумов решил, что как только разделается с делами, сразу же поедет в ближайший город и приведет себя в порядок. Пока же он валялся на койке, изучая записную книжку Терехина. Записи покойного мало что сказали ему. Терехин не был мыслителем и не обладал большими связями. В книжке значились одни телефонные номера – Глумову, конечно, неизвестные. Впрочем, нет, был один знакомый номер – он принадлежал Степанкову. Был телефон, помеченный краткой подписью «Шеф». Был телефон Живаева. В книжке он значился как Капуста. Это был один из тех редких номеров, который сопровождался адресом.
Глумов уже смутно помнил этого человека. Был когда-то наглый, нахрапистый парень с белесыми глазами, которого, кроме баб и бабок, ничего не интересовало. Постоянно лез в драку, рисовался и набивал себе цену. Друзьями они никогда не были, но, кажется, и серьезных конфликтов тоже не имели. В ту пору Безумный Макс и Чемодан декларировали дружбу и взаимопонимание, а Глумову с Капустой тем более делить было нечего. К тому же они обоюдно друг друга побаивались. У Глумова тоже была репутация отчаянного парня, его старались не задирать. Теперь Капуста стал одноруким и всерьез соперничать с Глумовым никак не может. Но за его спиной по-прежнему стоит Чемодан, за все эти годы набравший силу, но не потерявший интереса к деньгам и власти. Наверное, Риберо ему хорошо заплатил, если Чемодан решил на старости лет влезть в эту кашу. Впрочем, вряд ли Чемодану расправа с каким-то Глумовым могла показаться сложным делом. Все равно что муху прихлопнуть, тем более он не своими руками собирался это делать. А Риберо не станет жалеть денег. Ему если что-то втемяшится в его заплывшие жиром мозги, то уже ничем этого оттуда не выкорчевать. Теперь у него идея фикс, захватившая его без остатка, – уничтожить человека, который едва не уничтожил его. Без этого он и умереть спокойно не сможет.
Проклятые американцы! У них было все – информация, время подготовиться, оружие и специалисты. Риберо был у них уже в руках, и они умудрились упустить его. Он удрал к себе в горы, потеряв половину охраны и приличный груз кокаина. Зато он узнал, кто его предал, и с тех самых пор спокойная жизнь у Глумова кончилась.
Хотя сильно огорчаться не стоило. Не сдай он Риберо, американцы посадили бы его самого – так сказать, утешительный приз. Провел бы он ближайшие лет пятнадцать в железной клетке где-нибудь в жаркой невадской тюрьме, в самом пекле – вот тогда был бы повод для огорчений. А пока все идет почти нормально, и он хозяин своей судьбы. Остальное просто временные трудности.
По вечерам он выходил к морю, прохаживался по берегу и сумрачно смотрел на перекатывающиеся волны. Тело Панкрата пока нигде не всплывало, но это могло случиться в любую минуту, и тогда все могло пойти по-другому. Теперь Глумов повсюду таскал с собой пистолет, любовно вычищенный и смазанный. С оружием он чувствовал себя неуязвимым – и в далекой жаркой стране, и здесь, дома, где на оружие все еще было наложено табу. Однако стреляли здесь не менее охотно, чем в джунглях, и всегда оказывался в выигрыше тот, кто был вооружен.
На четвертый день вечером Глумов вышел из дома для своей обычной прогулки. Он был собран, бодр и готов к любым неожиданностям. В кармане плаща лежал пистолет. Глумов прошел через поселок и направился к морю.
Солнце уже садилось. В домах зажглись огни. Над побережьем веял свежий ветер. Кроме плеска волн, не было слышно ни одного звука.
Но вдруг в эту идиллическую мелодию вплелась зудящая механическая нота. За поселком, в той стороне, где проходила дорога, ехал автомобиль. Глумов остановился, прислушался и решительно повернул назад. Сюда не часто приезжали машины, особенно по вечерам. Сейчас следовало быть очень внимательным.
Глумов вернулся в поселок как раз вовремя – темный силуэт автомобиля с включенными фарами четко вырисовывался на повороте дороги, в двух шагах от мрачного обезлюдевшего дома Панкрата. Мотор работал. Видимо, человек, сидевший в машине, раздумывал, стоит ли тратить время на то, чтобы заглядывать в спящий дом. Раздумывал он недолго. Мотор снова заурчал, и машина поехала дальше. Примерно у пятого дома она остановилась, и из нее вышел человек. Он неторопливо осмотрелся и поднялся на крыльцо. Через некоторое время ему открыли дверь и впустили в дом. Стало тихо.
Глумов осторожно приблизился к автомобилю. Сгущались сумерки, и он не опасался, что его узнают, даже если в машине остались еще люди.
Однако машина оказалась пуста. Приезжий был один. У Глумова отлегло от сердца. Он посмотрел на номера. Номера были московские.
– Приехали? – задумчиво пробормотал Глумов. – Поздновато что-то спохватились, ребята! По идее, птичка давно уже улетела… Да и несерьезно как-то – в одиночку.
Он обошел машину, подергал ручку и вдруг, повинуясь неосознанному импульсу, открыл дверцу и сел на заднее сиденье. «Мягко и тепло, – мелькнуло у него в голове. – А что, если того… Хозяина тем же путем, а самому – на его же машине прямо до Москвы? Ничего хитрого. Если хорошо жать, за сутки обернешься. Там и спохватиться не успеют».
Он прервал свои мечтания, потому что со стороны дома послышался шум, открылись двери, и на порог упал яркий сноп электрического света. Приезжий вышел из дома и, попрощавшись с хозяевами, тяжелой походкой направился к машине. Глумов сжал в кармане рукоять пистолета. Что-то в фигуре этого человека показалось ему знакомым.
Он откинулся на спинку сиденья, чтобы казаться незаметнее, и уставился на приближающийся силуэт. Хозяин машины подошел, открыл дверцу и втиснулся на место водителя. Это был Степанков.
Он был, по своему обыкновению, мрачен и задумчив. Настолько задумчив, что даже не посмотрел назад и ничего не заметил. Сердито сопя, он постучал пальцами по рулевому колесу и пристально всмотрелся в перспективу кривой поселковой улицы, сумрачной и пустынной. На щеках его серебрилась начинающая отрастать щетина. Вероятно, Степанков очень спешил, если ему даже некогда было побриться.
– Далеко забрался, Кенарь! – негромко сказал Глумов.
Степанкова подбросило на сиденье. Он подскочил как ужаленный и, резко выворачивая шею, обернулся. Обычное хладнокровие ему изменило. На его грубом лице были написаны растерянность и ужас – это было заметно даже в полумраке. Он, не отрываясь, смотрел на Глумова и молчал.
– Ну, здравствуй, что ли! – насмешливо проговорил Глумов, выпрямляясь и протягивая Степанкову руку. – Все-таки мы с тобой теперь культурные люди, должны соблюдать вежливость, когда берем друг друга за глотку, верно?
Степанков рассеянно пожал протянутую руку. Он по-прежнему не мог оторвать взгляда от Глумова, точно увидел привидение. Наконец у него прорезался дар речи.
– Фу-у! Ну ты меня и напугал! – сказал он с упреком. – Так нельзя, Глумов! У меня с сердцем проблемы.
– Извини, не знал, – сказал Глумов. – А то бы предварительно позвонил. Но твой визит для меня тоже большая неожиданность. Прямо сердце защемило, как тебя увидел. Все-таки старый знакомый. Такая встреча!
– Слушай, Глумов, может, бросим эти шуточки? – мрачно спросил Степанков. – Сам понимаешь, я сюда не воздухом морским дышать приехал. Времени у нас мало, а поговорить нужно о многом. Так что давай без приколов, по-мужски, ладно?
– По-мужски? – жестко сказал Глумов. – Это как? Я тут на днях двоих наших земляков рыбам скормил. Может, это ты называешь «по-мужски»? Или вот сейчас у меня в руке пистолет – тебе прямо в спину смотрит. Если я сейчас выстрелю – это по-мужски будет?
– Мать твою! – расстроенно пробормотал Степанков. – И ты способен выстрелить мне в спину, Андрюха? Вот так запросто возьмешь и убьешь?
– А сложно только в кино убивают, – ответил Глумов. – С ахами, вздохами, с проклятиями всякими. А в жизни нет ничего проще: щелк – и готово! Тебе ли не знать? А у тебя, выходит, имеются возражения? – насмешливо добавил он. – У тебя, наверное, другой вариант на уме – меня прикончить. Угадал, Кенарь?
– Не зови меня Кенарем! – раздраженно бросил Степанков. – Ненавижу эту кличку. Чем тебя мое имя не устраивает?
– Меня ты сам не устраиваешь, – сказал Глумов. – Целиком. Понятно изъясняюсь?
– А вот тут ты, Андрей, не прав, – очень серьезно сказал Степанков. – Я ведь помочь тебе приехал. Сломя голову мчался, боялся не успеть.
– Боялся, что я лыжи смазал?
– Боялся, что меня опередят. Ты ведь должен соображать, что тех двоих хватятся? Чемодан сразу понял, что тут дело нечисто. А ты их в самом деле завалил? Этого я и боялся… – Он покачал головой. – Зря ты это сделал, Андрюха. Теперь ты всем враг – и Чемодану, и ментам.
– А тебе?
– Я тебя врагом не считаю. Я, по правде сказать, виноват перед тобой, Андрюха. Только, честное слово, я не знал, что такое Чемодан затевает.
– А с какого хрена он вообще про меня узнал? – прищурился Глумов. – Это он мне работенку предлагал?
– Он. С моей подачи, это верно. Но ты же сам сказал, что хотел бы чем-нибудь денежным заняться. Просто, когда я Чемодану про тебя говорил, он уже в курсе был. Ты ведь понял, что по твою душу тут двое приехали?
– Я-то понял. Чемодан откуда понял?
– Так один из двоих – Бугай, – спокойно сказал Степанков. – Ты мне говорил, что не знаешь, где он.
– Теперь знаю, – насмешливо ответил Глумов.
Возникла неловкая пауза. Потом Степанков завозился, беспокойно оглянулся назад и просительно сказал:
– Андрюха, я сигареты достану? Не подумай чего… И вообще, убрал бы ты от моего хребта пушку! Как на сковородке сижу. А у меня сердце…
– Слышал уже, – с досадой сказал Глумов. – Хотелось бы чего-нибудь поинтереснее услышать. Расскажи все-таки: чего сюда примчался? Говоришь, помочь? Чем помогать-то собрался? Тоже пушку захватил? Или гранату? Или ты просто разведчик? Установил местонахождение и отзвонился? А грязную работу другие выполнять будут?
– Ты все неправильно понимаешь, – проникновенно сказал Степанков. – Никто меня сюда не посылал. Я ведь на Чемодана конкретно не работаю. Так, по знакомству с ним общаюсь. Тут просто все на тебе завязалось – поневоле приходится… Я ведь не сразу разобрался, что к чему. А когда разобрался, понял, что не могу тебя бросить. Совсем погано это будет. Многого сделать я для тебя не могу, а вот предупредить – пожалуйста.
– О чем предупредить? Что меня Бугай с Джеком ищут? Что Чемодан за бабки тоже подключился? Что Капуста у себя Бугая приютил, шмотки его хранит? Что все теперь догадались, где я нахожусь? Так я это и без тебя все знаю. И к тому же врешь ты, Кенарь! Мне на хвост сели, еще когда ты меня в Москве навещал. До самого вагона проследили. А ты, паскуда, говоришь, что не разобрался!
– Честное слово, Андрюха, не знал! – взмолился Степанков. – Я никому твоего адреса не давал. Откуда мне было знать, что Чемодан своих «шестерок» по моим следам пошлет? Говорю же, когда разобрался, мне от всей этой пакости самому тошно стало!..
Сейчас Степанков не казался уверенным и сильным. Он был жалок и растерян. Его жирное лицо покрылось испариной. Даже крупная фигура его, казалось, увяла и уменьшилась в размерах. Он все-таки достал из кармана сигареты, но никак не решался закурить и вертел пачку в толстых пальцах, с тоской глядя в темноту за окном.
– Много Чемодану за меня заплатили? – с любопытством спросил Глумов.
Степанков пожал плечами:
– Сам понимаешь, со мной этот вопрос не обсуждался. Это я так, по намекам понял. Да и не стал бы Чемодан ничего делать бесплатно. А стоит он сейчас много, дешевить не будет. Значит, думаю, много заплатили. Но, говорят, дело того стоит? – Он обернулся к Глумову. – Я слышал, ты в Америке кокаинового барона штатникам сдал? Мощную организацию завалил?
– Ну, что там в Америке делается, здесь никого волновать не должно, – ответил Глумов. – Но от тебя скрывать не буду. Сдал я эту жирную свинью. За хорошие бабки и настоящий паспорт. С белым орлом на обложке. Только вот американцы сами лопухнулись. Упустили они этого барона в последний момент. Отсюда и все мои неприятности. Так что не завалил я ту организацию, а пощипал только. Примерно пятьдесят на пятьдесят.
– Тоже солидно, – с уважением сказал Степанков. – А что же ты из Штатов свалил?
– А кому я там нужен? Они со мной расплатились, а дальше живи как знаешь. И вообще, сдается мне, кто-то из федералов дал наводку моим старым корешам, где меня искать. Как ты понимаешь, героем Соединенных Штатов я не стал. Использовали меня, как проститутку, и все дела.
– Понятно, – деликатно пробормотал Степанков. – Сложное у тебя положение! Ведь они за тобой даже сюда добрались и успокаиваться никак не хотят. Уезжать тебе надо из страны.
– Сам об этом думал, – хмуро признался Глумов. – Сначала от «хвоста» избавиться надо.
– Вот для этого я и приехал, Андрюха, – тихо сказал Степанков. – Предупредить. Кто предупрежден, тот вооружен, говорят. Чемодан, по-моему, комбинацию нехорошую затеял. Он со мной по некоторым вопросам советовался, откуда я и догадался.
– Что за комбинация?
– За Чемодана менты взялись, а ему это совсем ни к чему. Он сейчас этих двоих пригрел, а на них уже целый букет висит. Они столько ментов покрошили… Дикие они какие-то! Короче, после того как его люди здесь пропали, Чемодан окончательно решил развязать этот узел. Он понял, что влип по-крупному. С одной стороны менты, с другой – эти головорезы, за которыми какая-то непонятная сила стоит. Чтобы от себя все подозрения отвести, Чемодан решил отправить их сюда – пускай, мол, они здесь с тобой сами разберутся. А чтобы от них раз и навсегда избавиться, он придумал ментам стукнуть, только чуть попозже – в тот самый момент, когда они тебе глотку перережут. Он надеется, что при задержании Бугая с его дружком прикончат. Тогда все концы в воду, и он в порядке. Как говорится, и невинность соблюдет, и капитал приобретет.
– А откуда у него гарантия, что Бугая с Джеком прикончат? А если по дороге возьмут или здесь, на месте преступления?
Степанков внимательно посмотрел на Глумова и печально сказал:
– Ты извини – сразу я тебе про это не сказал, а ведь я и буду эта гарантия, Андрюха!
Глава 12
Гуров решил еще раз поговорить с Машей Перепечко, чтобы уточнить некоторые детали, касающиеся ее связи с Глумовым. У него появилась новая информация относительно последнего, и он хотел удостовериться, действительно ли Маша не была осведомлена о близком прошлом Глумова.
Неожиданно выяснилось, что Маша, несмотря на протесты врачей, уже выписалась из больницы. Дома ее тоже застать не удалось. Оказалось, что неутомимая Маша уже давно на работе. Сильнейшее потрясение не сломило ее. Гуров невольно позавидовал такому неженскому характеру. Особой симпатии эта женщина у него не вызывала, но не уважать ее было невозможно.
Он созвонился с Машей по служебному телефону, чтобы договориться о встрече.
– В семь часов вечера я буду свободна, – суховато ответила Маша, которой, видимо, было не слишком приятно встречаться с человеком, видевшим ее в худшую минуту жизни. – Если вас устроит, подъезжайте в мой офис. Вы знаете, где это?