Он созвонился с Машей по служебному телефону, чтобы договориться о встрече.
– В семь часов вечера я буду свободна, – суховато ответила Маша, которой, видимо, было не слишком приятно встречаться с человеком, видевшим ее в худшую минуту жизни. – Если вас устроит, подъезжайте в мой офис. Вы знаете, где это?
Гуров, разумеется, знал. Поехал он в офис один, без Крячко, – боялся, что в присутствии жизнерадостного друга Маша будет чувствовать себя скованно. Откровенно говоря, он вообще не надеялся узнать что-то новое. В тот страшный день, пережив огромный стресс, Маша Перепечко выложила практически все, что знала о Глумове, и вряд ли теперь может что-то к этому добавить.
Сотрудники рекламного агентства еще не разошлись, когда Гуров появился в офисе. Большую часть из них составляли молодые эффектные женщины, деловитые и уверенные в себе. Похоже, Маша Перепечко сознательно культивировала в своем бизнесе феминистский уклон. Мужчины тут были на вторых ролях.
Впрочем, зайдя в Машин кабинет, Гуров застал ее именно с мужчиной. Она давала какие-то указания высокому молодому человеку, модно и даже слегка вычурно одетому. Молодой человек держался раскованно, но почтительно и едва ли произнес за время разговора пару слов. Когда же появился Гуров, Маша недовольно поморщилась и отослала его.
– Одним словом, приготовишь к утру пробные образцы и покажешь! – строго сказала она молодому человеку. – И без самодеятельности. Только в том плане, как я тебе сказала, понятно?
– Будет сделано, Мария Ивановна! – прошелестел молодой человек и исчез.
Маша предложила Гурову садиться. Он обратил внимание, что, несмотря на все ухищрения, Маша сегодня выглядит не очень хорошо. Она была бледна и старалась меньше двигаться. Видимо, раны доставляли ей сильную боль. Гуров еще раз подивился характеру этой женщины. Тем не менее он счел неудобным не поинтересоваться о ее здоровье.
– Здоровье? Что вы имеете в виду? – немного раздраженно отозвалась Маша. – Я вполне здорова, если не считать того, что все мое прекрасное тело изрезано. Теперь вот придется на косметическую операцию ложиться. Не ходить же в шрамах – все-таки я не кавалерист-девица…
– Ну, сила воли у вас подходящая, – заметил Гуров.
– Сила воли мужиков мало интересует, – зло сказала Маша. – Мужикам сиськи подавай и прочие упругости. Извините, но я сегодня немного не в духе – вот и несу что попало… Вы хотели о чем-то со мной поговорить?
– Да, боюсь, мы теперь от вас не скоро отстанем, Мария Ивановна, – немного смущенно ответил Гуров. – Такая вот неприятная ситуация сложилась. Но мы должны найти и наказать преступников.
– Да, это было бы неплохо. Совсем хорошо было бы, если бы это не доставляло мне дополнительных мучений. Получается, что я в этой неприятной ситуации дважды жертва, и конца моим мучениям не видно. Вернулся мой муж, а здесь соседи, знакомые, недомолвки, намеки, я вся в бинтах, как египетская мумия… Что прикажете мне в такой ситуации говорить? Я изворачиваюсь, как умею, а тут вы со своими вопросами. Осталось только вызвать на допрос моего мужа и открыть ему глаза. И кто же будет наказан?
– Извините, Мария Ивановна, – сказал Гуров, делаясь очень серьезным. – Но, по-моему, вы путаете причину со следствием. Ваши неприятности происходят не от того, что вам докучает милиция. Может быть, не стоило так безоглядно бросаться в объятия малознакомого человека, тем более с таким неоднозначным прошлым?
– Что я могу вам ответить? – безнадежно сказала Маша. – Не станем же мы вместе с вами истолковывать мои сексуальные фантазии! Вы не женщина и все равно ничего в этом не смыслите. Мужчины чрезвычайно примитивны в этом отношении. Что касается личности Глумова… Он всегда чуть-чуть отличался от серой массы своих «корешей», как это тогда называлось. Была в нем некоторая… ну, романтичность, что ли, душевная красота… Правда, очень глубоко запрятанная. В других обстоятельствах он мог стать героем. К тому же он всегда был хорош собою и вызывал безотчетную симпатию. Когда я снова увидела его… – Она вдруг решительно махнула рукой и сказала совсем другим тоном: – Ладно, хватит об этом! Вы все-таки не исповедник. Вас интересуют факты, а не чувства, я правильно понимаю?
– Совершенно верно, – кивнул Гуров. – Хотя психологические мотивы тоже представляют определенный интерес. Вот вы так говорили про Глумова, что даже я проникся. Это замечательно, что вы обнаружили в нем положительные качества, но, боюсь, этим качествам уже не суждено реализоваться никогда. Вы действительно не представляете, чем сейчас занимается Глумов?
– Не стала даже спрашивать, – фыркнула Маша. – Чтобы, не дай бог, не разочароваться. Но уж, конечно, он занимался не благотворительностью. Это было ясно сразу. Но держался он как человек, повидавший мир и осознающий свое место в этом мире. И деньги у него имелись, я думаю, немалые.
– И вас все это не насторожило?
– А что меня должно настораживать? – пожала плечами Маша. – Я не работаю в органах. Меня интересовал Глумов как мужчина. Знать подробности мне не хотелось. Не хотелось, знаете ли, разбивать романтический ореол.
– Никогда бы не подумал, что такая женщина, как вы, так тянется к романтике, – проворчал Гуров. – Помните того орла, что выколот на плече у вашего Глумова? Сегодня мне доложили, что эта эмблема обозначает. Она указывает на принадлежность Глумова к преступной организации, которая действует в Южной Америке на сопредельной территории трех государств. Торговля кокаином. Там труднодоступный район и подходящий климат. Огромные деньги и тысячи загубленных жизней. А вы говорите, романтика…
– Я не занимаюсь преступными организациями, – отрезала Маша. – И не считала нужным копаться в биографии своего любовника. Меня связывало с ним совсем другое.
– Но неужели он совсем о себе не рассказывал? Может быть, какая-то обмолвка, намек…
– Абсолютно ничего. Мы говорили только о том, что с нами происходит в настоящий момент. Прошлого старались не трогать. Ни близкого, ни далекого.
– А о своих планах он ничего не сообщал?
– О планах? Нет, ничего. Он всегда был очень сдержан и не любил много разговаривать. Однажды я спросила его про этого орла. Он отшутился, но было видно, что ему неприятен вопрос, и больше я этой темы не касалась.
– Вы бывали у Глумова дома, не замечали у него ничего необычного? Оружия, например, каких-то странных вещей, пакетов?
– С наркотиками, вы хотите сказать? – иронически произнесла Маша. – Нет, ничего такого мне в глаза не бросилось. Глумов ничем не отличается от обычных людей, понимаете? Он не выглядит чудовищем.
– Ну, об этом речь и не идет, – сказал Гуров. – Хотя специфика деятельности, знаете, накладывает свой отпечаток. Например, сыщики становятся с годами ужасно занудными. Не думаю, что торговля кокаином смягчает нравы. Буду с вами откровенен, Мария Ивановна, меня очень беспокоит возвращение Глумова. Что у него на уме? Он приехал тайно, притащил за собой убийц… Может быть, он еще и чемодан с кокаином приволок? Вот в чем проблема!
– Не видела я у него чемодана, – ответила Маша. – Он, по-моему, налегке путешествует. Только – что мне показалось странным – совсем не пользуется кредитной карточкой. Предпочитает менять наличные в банке.
– Вы говорили, что расстались как-то неожиданно?
– Да, получилось немного странно, – болезненно поморщившись, сказала Маша. – Теперь-то я полагаю, что Глумов почувствовал слежку и предпочел смыться. А сначала я решила, что он банально меня «кинул». Как говорится, поматросил и бросил, – она горько усмехнулась. – Конечно, винить некого – сама виновата, но я привыкла, что культурные люди расстаются иначе. Хотя какая культура? В сущности, Глумов – человек первобытный, живущий инстинктами. Наверное, этим он и привлекателен… Но я, кажется, заболталась?
– Давайте немного ближе к обстоятельствам вашего расставания, – предложил Гуров. – Как это выглядело?
– Да никак не выглядело. Он позвонил мне на работу – не помню точно, какой это был день, – сказал, что хочет услышать мой голос. Мне было совершенно не до нежностей – мы запускаем очень важный рекламный проект, дел невпроворот, и вообще, я предпочитаю, когда инициатива в отношениях исходит от меня. Короче, я предложила ему отложить излияния на вечер. Но потом вспомнила, что вечером должна вести в ресторан представителей немецкой фирмы, с которой мы сотрудничаем, и сказала Глумову, что сама ему завтра перезвоню. Но назавтра закрутилась, забыла и позвонила только послезавтра. Звонила несколько раз – телефон не отвечал. Я наведалась к нему. В квартире не было ни одной его вещи, даже следов его пребывания не осталось. И я поняла, что он ушел.
– Не было предположений, куда он мог уйти?
– Ума не приложу! – сказала Маша. – Глумов жаловался мне, что Москва изменилась, что он ничего не узнает, что все, кого он знал, или умерли, или исчезли. Он очень неуютно себя здесь чувствовал. Не представляю, к кому он мог здесь прислониться. Даже квартиру, где он жил, подыскала ему я. Это квартира моей подруги. Конечно, Глумов не был со мной до конца откровенен, и, возможно, у него здесь все-таки остались друзья. Или подружки…
– Не было предположений, куда он мог уйти?
– Ума не приложу! – сказала Маша. – Глумов жаловался мне, что Москва изменилась, что он ничего не узнает, что все, кого он знал, или умерли, или исчезли. Он очень неуютно себя здесь чувствовал. Не представляю, к кому он мог здесь прислониться. Даже квартиру, где он жил, подыскала ему я. Это квартира моей подруги. Конечно, Глумов не был со мной до конца откровенен, и, возможно, у него здесь все-таки остались друзья. Или подружки…
– Все может быть, – задумчиво сказал Гуров. – А он не хотел никуда уехать? Не поговаривал об этом никогда?
– Не припомню, – сказала Маша. – В конце концов, мы были всего лишь любовниками. У каждого своя жизнь. Мы оба понимали, что скоро расстанемся. С моей стороны это был романтический порыв, а Глумов… Глумову, наверное, просто некуда было деваться. Никакого подтекста в наших отношениях не было. Случайная, можно сказать, выдуманная встреча.
– Я, наверное, покажусь вам резонером, Мария Ивановна, – сказал Гуров, поднимаясь. – Но хотел бы напомнить о вреде случайных связей. К сожалению, люди забывают об этом, пока не почувствуют последствия буквально своей шкурой. На этот раз вам чертовски повезло, но такое везение бывает только один раз в жизни. Поэтому как только увидите где-нибудь около себя хотя бы тень Глумова или его приятелей, помеченных тем же орлиным клеймом, сразу же, не медля ни секунды, звоните мне. А сами куда-нибудь прячьтесь, чтобы и духу вашего не было, поняли?
Трудно было придумать большее испытание для деловой женщины, чем такая нравоучительная отповедь, да еще произнесенная устами мужчины, но Маша Перепечко сдержалась. Только ее бледное лицо вспыхнуло болезненным румянцем, а в глазах вспыхнул огонек, который при желании вполне можно было принять за ненависть.
– Это так серьезно? – спросила она. – Я имею в виду Глумова. Про тех двоих я уже поняла.
– Там, где наркотики, там шуток вообще не бывает, Мария Ивановна, – сказал Гуров. – Поэтому хорошенько запомните мои слова.
Он покинул рекламное агентство удовлетворенным. Ему не удалось узнать ничего нового, но зато все-таки удалось убедить Машу Перепечко поберечься. Вообще-то Гуров собирался предложить ей куда-нибудь уехать на время, но, пожалуй, это был бы уже перебор. Маша не пошла бы на это просто из упрямства. Тем более какой-то важный проект запускает. Но, по крайней мере, можно надеяться, что проект не помешает ей быть осмотрительной. Вряд ли Бугай с дружком захотят еще раз наступать на те же грабли, для них это смертельно опасно, но Глумов может на горизонте появиться, и Гуров очень надеялся, что в этот момент Маша вспомнит его предостережение.
Он сразу поехал в главк, но по дороге ему позвонил Крячко и возбужденным тоном предупредил, чтобы Гуров ехал в район Алтуфьевского.
– Ребята сообщили, что у Живаева в доме какая-то возня происходит. Кажется, зашевелились, гады!
Гуров сразу же изменил маршрут, но попытался выяснить у Крячко детали.
– Я сам ни хрена не знаю, – признался тот. – Сказали – срочно, я и рванул. Тебе вот только позвонил. Да там, на месте, разберемся! Лучше один раз, как говорится, увидеть…
Он отключился. Гуров не стал возобновлять разговор. Не стал он и звонить оперативникам, которые вели наблюдение за домом Живаева. Если сразу ничего не объяснили, значит, дело действительно срочное. Гуров боялся одного – как бы не опоздать. Если ребята кого-то возьмут без него, будет обидно, но если без него они кого-то упустят, это уже будет катастрофа.
Возле дома Живаева его встретил лейтенант Шестаков, который в одиночестве сидел в потрепанной «девятке» и с тоской смотрел по сторонам, явно завидуя тем, кто находился ближе к основным событиям.
– Что здесь такое? – поинтересовался Гуров. – Кого-то взяли?
– Никого пока не взяли, товарищ полковник, – ответил Шестаков. – Если бы вы не приехали, тогда, может быть, приняли бы такое решение. А теперь вам решать, что делать. Володин и Петровский там, в доме, вас дожидаются. А товарищ полковник, который перед вами приехал, на всякий случай с тылу зашел. Говорит, вечно у нас все задним ходом уходят. А в этом доме никакого заднего хода нет.
– Некоторые, лейтенант, и через балкон уходят, – заметил Гуров. – Невзирая на этаж. И не только у вас, между прочим. Но речь не о том. Что произошло-то?
– Одним словом, появились здесь недавно два замурзанных человека, – объяснил Шестаков. – В спецовках, чемодан при них – такой обтрепанный, в каких сантехники свою снасть носят. Ну, мы сначала так и подумали – сантехники, с профилактикой ходят. Только потом приметили – в одном подъезде они вообще не были, в другом всего пять минут каких-то крутились, а потом быстренько в наш зашли и тут уж стали все подряд квартиры обходить – вроде работают. Но Петровский, который на лестничной клетке торчит, вот что заметил – другие квартиры они быстро обскакали, а у Живаева минут пятнадцать пробыли, не меньше. А когда вышли, то вроде чемоданчик у них тяжелее стал. Так ему на первый взгляд показалось. А сейчас они наверх пошли, марку выдерживают – пока все квартиры не обойдут, не уходят. Боятся, что заподозрят.
– А вы уверены, что они точно не сантехники? – спросил Гуров. – Может, у Живаева кран потек?
– Я не знаю, товарищ полковник, – застенчиво сказал Шестаков. – Петровский сказал, что таких сантехников не бывает. А особенно его беспокоит, что они сначала вроде налегке были, а когда от Живаева вышли…
– Ладно, это я уже слышал, – перебил его Гуров. – Пойду погляжу, что там у вас за сантехники. Ты здесь тоже ушами не хлопай в случае чего. Этот дом какой-то заколдованный – мы тут постоянно кого-то упускаем.
Гуров оставил Шестакова и отправился в подъезд, где караулили Володин и Петровский. Он застал их на площадке третьего этажа. Оба находились в напряженном ожидании и то и дело нетерпеливо посматривали наверх. Они сообщили то же самое, что и Шестаков, только добавили, что опасаются, как бы «сантехники» не смылись каким-то иным путем, потому что их уже давно не видно, а то, что квартиру «пасет» милиция, даже дураку понятно.
– Ну, во-первых, иные пути у нас контролируют лейтенант Шестаков и полковник Крячко, – сказал Гуров. – Не на вертолете же они улетят! А во-вторых, если вы убеждены, что здесь дело нечисто, то кто нам мешает прямо сейчас подняться и побеседовать с этими «сантехниками»?
– Вас ждали, товарищ полковник, – сказал Петровский. – Нам ведь было приказано самостоятельных решений не принимать.
– Самостоятельные решения всегда надо принимать, – заметил Гуров. – Даже когда это запрещено приказом. Никуда от этого не деться, господа сыщики! Но ближе к делу. Мы с Володиным пойдем наверх. Ты, Петровский, нас здесь страхуешь. Если это наши клиенты, упустить их мы не имеем права.
Володин, коротко стриженный круглоголовый блондин, кивнул и решительно поставил ногу на ступеньку.
– Я впереди пойду, товарищ полковник, – предупредительно сказал он. – Мало ли что.
– Хочешь сказать, что старому хрычу такое серьезное дело не по зубам? – посмеиваясь, спросил Гуров. – Ну, тогда ступай! Посмотрю, как вы без меня справляетесь.
Володин начал подниматься вверх по лестнице. На ходу он озабоченно вертел головой – видимо, прикидывал, с какой квартиры лучше начинать проверку. В подъезде было тихо. Не хлопали двери, и не бухали по ступеням тяжелые шаги работяг.
– Они на самый верхний этаж поднялись, – вполголоса сказал Володин. – И уже долго там торчат. Может, почуяли что-то?
– Тебе виднее, – сказал Гуров. – Смешнее всего будет, если мы застанем их за сменой какого-нибудь сифона и нас попросят подержать инструмент, раз уж мы все равно здесь и нам нечего делать.
– Все может быть, – согласился Володин. – Но вот Петровский убежден, что это не сантехники. У нас просто времени не было связаться с их коммунальным хозяйством, а то бы обязательно проверили…
Он вдруг замолчал, остановился и начал прислушиваться. Гурову тоже показалось, что он слышит наверху какой-то шорох. Он предостерегающе поднял руку, отстранил Володина и стал быстро подниматься. Володин тоже ускорил шаг.
Теперь они совершенно ясно услышали легкий шум на верхней площадке, который через секунду оформился в топот человеческих шагов. Кто-то торопливо шел им навстречу.
Еще через секунду они встретились. Перед Гуровым появились двое работяг в засаленных тужурках и надвинутых на лоб кепках. У одного в руках был моток толстой проволоки, а у другого – объемистый чемоданчик, который помнил, наверное, не одно социалистическое соревнование. Чемоданчик действительно казался тяжелым. Работяги спешили изо всех сил и, наклонив головы, попытались проскочить мимо оперативников. Гуров встал у них на пути.
Две пары настороженных глаз уставились на него. Эти двое были неважными актерами – он понял это сразу. За настоящих сантехников их мог принять только неопытный наблюдатель. Одежда, конечно, сильно меняет облик, но парни выглядели слишком сытыми и слишком большими здоровяками для той категории работяг, которая известна своей склонностью к горячительным напиткам. И руки у них были совсем не рабочие – возможно, они тягали этими руками штангу и молотили боксерскую грушу, но представить в этих руках сантехническую снасть было невозможно. Даже сейчас эти руки были абсолютно чистыми и холеными.