— Может и забрали, — без огорчения откликнулся Быков. — Но я думаю, мы им еще пригодимся.
— Зачем?
— Мало ли... Только ты вот что, ты ни в коем случае не геройствуй! Что спросят — сразу выкладывай, как оно есть. Так, мол, и так, старика связали, потому что он не давал ему — то есть мне - стереть записи с дисков. А потом, когда связали, он — то есть я — эти самые записи, может, и стер. Я — то есть ты — ничего не успел толком разглядеть. В шоке, мол, был, потому как чуть не стал свидетелем убийства...
— Но я и в самом деле ничего не разглядел! А вы что, все-таки их стерли?
— Ну а что еще? На кой они мне-то? Короче, говори правду и не нарывайся на неприятности. Учти, допрашивать они нас будут поодиночке...
Быков как в воду смотрел. Массивная дверь распахнулась, и типы в масках схватили его и куда-то потащили.
— Вот, видите? Буквально в подполье загнали! — пожаловался мэр Чирнецкий, когда Быкова бросили на пол перед его со вкусом сервированным столом в сером бункере. — Чтобы поесть по-человечески, приходится теперь буквально прятаться. А то везде эти сволочи с телекамерами. Так и лезут в рот: не ухватил ли я лишнего кусочка с их народного стола.
— Ты учти: твой рыжий шеф сказал, что твоя судьба его не интересует, — сухо и сразу приступил к делу Кунгусов. — Поэтому тебе лучше не крутить, а сразу признаться: где диски?
— Сразу и признаюсь: их забрали те, кто приволок нас сюда, — охотно пошел на сотрудничество Быков.
Кунгусов кивнул чудовищу в маске, нависавшему над сыщиком и дышавшему на него луком, и то со всего маха пнуло Быкова по копчику.
Василий взвыл и выгнулся. Потом он перевел дух и спросил:
— Вы хо..отите... чтобы я не...мог говорить?
— Я имею в виду, — проигнорировал его вопрос Кунгусов, — диски с записями переговоров с Бирезовским. Где они?
— Я уже сказал. Их забрали...
Новый пинок был еще сильнее. Быков от боли и вредности характера, воя и причитая, откатился от бившего, и как-то нечаянно задел стол. Тарелки и яства со звоном посыпались на пол.
— Не хорошо, — терпеливо сказал мэр. — Это, между прочим, казенная посуда. Из представительского фонда.
Но его укоризна пропала впустую. Чудовище в маске попыталось вытащить Быкова из-под стола, он этому сопротивлялся изо всех сил. Стол опрокинулся, и шикарный темно-синий костюм мэра обезобразили бело-зеленые разводья.
— Ну вот! — глава Катеринбурга огорченно осмотрел ненужный натюрморт на своем животе, и попросил Кунгусова:
— Нельзя ли без этих вульгарностей? Он же умный человек, наверное. Надо ему просто объяснить.
— Слушай, гнида московская, — со всей накопленной в столице ненавистью прошептал зам мэра по идеологии, — мы с тобой шутки шутить не собираемся! Нам нужны диски с записями. И мы их из тебя либо выбьем, либо... Может быть, ты согласишься на обмен? Посмотри вон туда.
Быков, опасливо наблюдая за чудищем над собой, быстро зыркнул, куда кивнул Кунгусов. Чтобы запомнить увиденное на всю жизнь, ему хватило и мгновения.
Возле двери каземата стояла большая клетка с обезьяной, а рядом лежала обвязанная веревкой от шеи до пояса Нина. Отползти от клетки ей не давала веревка, которой была привязана к прутьям ее щиколотка. Но лежала женщина не вплотную к клетке, а на некотором расстоянии. Как раз таком, что обезьяний самец мог дотянуться только до ее колен. Но его явно интересовало то, что находится у нее под юбкой. Он увлеченно пыхтел и тянулся туда когтистой лапой. Мертвенно-бледное лицо Нины было все в поту, а глаза обморочно закатились.
— Ты понял ситуацию? — внимательно всмотрелся в Быкова Кунгусов. — Ты хорошо ее понял?
Василий поднапрягся и зевнул. Потом нервно поднял глаза на палача и сказал:
— Пусть этот тип отойдет. Он меня сбивает с мыслей.
Кунгусов кивнул, чудовище в маске беззвучно отступило к двери и стало с любопытством наблюдать за азартными попытками обезьяны дотянуться и безуспешными стараниями женщины отползти.
— Ну, собрался? Где диски?
—Их действительно забрали ваши быки. Да, они пустые теперь. Но это именно те, которые были в квартире у Даниловой. Просто я их стер.
—Не ври! Ты не мог уничтожить такие ценные вещи!
—А я и не уничтожил. Я стер записи с дисков, но перед этим скопировал их на свой ноутбук. А потом послал эти файлы по электронной почте в Москву. Если я не проявлюсь там в ближайшее время, эти записи обнародуют через газеты.
— Вранье! Когда это ты все успел?
—Хэ! У меня было полно времени. Конечно, после того, как мы спеленали вашего психа... Кстати, неужели у вас такой дефицит кадров, что вам приходится пользоваться услугами психов?
—Каких психов? Ты про Илларионова? Ну, во-первых, сначала мы не знали, что он такой. На нем же не написано. А потом он был довольно полезен. Ну, а когда выяснилось, что он со странностями — не могли же мы обнародовать, что он — наш.
—Но же убил черте сколько людей! Депутата! Как же могли?
—А что мы могли? — пожал плечами зам мэра, пока его начальник, будто ничего не слыша, вкушал уцелевшие яства. — Мы сдали его врачам, они его полечили и выпустили.
—Но он же чуть-чуть и меня не убил, - сообщил, пытаясь понять собеседника, Быков. — Он же совсем больной!
— Но не убил же? Вот и радуйся, — насупился Кунгусов, вставая. — Ладно, подожди меня здесь.
Он ушел, а мэр, безуспешно пытавшийся оттереть салфеткой свой животик, любезно спросил:
— Вы никогда не задумывались, что путь из обезьян в человеки может означать не прогресс, а как раз деградацию? Я бы перефразировал известное изречение. Я бы сказал так, — Чирнецкий добродушно прижмурился, и его мягкое губастое лицо стало философским. — «Чем больше я узнаю людей, тем больше я уважаю обезьян!» Особенно ихних мужиков. И лидеров. Ребята живут просто и весело. Хотят есть — едят. Хотят «это дело» — делают «это дело». Причем, вы знаете, по части поз и всяких таких штучек, они гораздо изобретательнее людей. Они же сильнее и гибче. Да и бабы обезьяньи лишнего о себе не воображают. Мне нравится наблюдать, как у них это происходит. То, что у людей — порнуха, у них выглядит настоящей классной эротикой. И мне давно хотелось поставить эксперимент: а будет ли Джим — этого красавца в клетке так зовут — станет ли он ...так сказать...иметь... женщину? И видите, судя по тому, как он к ней рвется, она не оставила его безучастным. С другой стороны, интересно: а как она на это отреагирует? Ведь генофонд у него на 98 процентов такой же, как у нее. Значит, она вполне может получить удовольствие. А? Как вы считаете?
— Вопрос, конечно, интересный, — морщась от боли в спине, признал Быков. — Но меня сейчас больше интересует другое. На кой вам все эти выкрутасы, избиения, когда можно просто эти файлы у меня купить?
— Купить? — мягко засмеялся мэр. — Вы наглец. Это же мои файлы, мои! А я не так богат, чтобы покупать у всяких проходимцев свои собственные записи. А вот обменять мое на ваше
— можно. Вы мне мои файлы, а я вам — вашу женщину. Причем ради этого я даже готов отказаться от научного эксперимента, о котором мечтаю почти три года. А, как вам это?
Дверь открылась, на пороге появился Кунгусов.
Но выглядел он как-то странно. Лицо было бурым от злости, под глазом появилась багровая ссадина. Руки были расставлены, точно он боялся сделать лишнее движение.
Все несколько прояснилось, когда Кунгусова отшвырнули в сторону, а в комнату, размахивая дубинками и пистолетами, влетели люди в камуфляже и в масках. Среди черных голов мелькнуло озадаченно-радостное лицо Влада Никрасова, и он закричал, тыча пальцем в Быкова:
— Да вон он, ваш москвич! Живой, слава Богу!
Тем временем, неотличимый от ворвавшихся ни внешностью, ни габаритами бугай, пинавший Василия, оказался брошенным на пол и скованным наручниками. Та же участь постигла и вяло сопротивлявшегося мэра. Когда его закончили сковывать, вся физиономия ЧАМа была покрыта плотной маской из размазанной по полу еды. Было полное впечатление, что это он сам, желая съесть как можно больше, так перемазался.
Но хуже всех пришлось Кунгусову. По воле случая он отлетел к клетке Джима, и намаявшийся в безуспешных попытках дотянуться до женщины самец своего шанса упустить не пожелал. Он сгреб зама по идеологии, притиснул его к прутьям клетки нижними конечностями, а верхними стал сноровисто раздирать его брюки. Объятия примата были такими плотными, что почти почерневший от прилива крови Кунгусов не мог даже звука издать. Он лишь сипел и извивался.
Убедившись, что любое сопротивление подавлено в зародыше, один из ворвавшихся снял маску, и Быков узнал его. Именно этот, украшенный наколками тип, караулил его, попивая пивко в кустах возле школы напротив дома на Сурикова, 40.
— Ну что, гнида? — спросил синий у Василия. — Понял теперь, что от нас не убежишь?
Нити ведут в Москву
Шефиня Быкова по страховой компании испытывала к своему подчиненному двойственные чувства. С одной стороны, он успешно работал, обеспечивая ей премии и благоволение начальства. С другой, он был слишком капризен.
Ведь далеко не всегда стоило доводить фактуру о разоблаченных мошенниках до следствия и разбирательств. Среди желавших надуть страховщиков и их родных, порой попадаются вообще-то вполне приличные, а главное — состоятельные люди. Такие, дабы не допустить огласки и позора, готовы немало заплатить умеющим хранить молчание об их грешках. Шефиня была как раз такой, а вот Быков — нет.
Подобно тому, как прирожденный музыкант не способен фальшивить даже за очень большие деньги — ему любая нотная фальшь причиняет вполне физические мучения, так же и прирожденная ищейка. Быков не мог пойти на сговор с разоблаченным жуликом, даже если бы тот его озолотил.
Шефиня пыталась ему объяснить, что сейчас, когда все воруют, соблюдать верность заповедям вроде «не укради» — и глупо, и даже опасно. Народ этого не поймет.
Но Быков лишь отшучивался. Он, де, не судья другим. Но сам в грязь лезть не намерен. Мол, не жили богато, не фиг начинать. Стар он уже, чтобы учиться махинировать. А делать что-либо кое-как ему самолюбие не позволяет.
Короче, образовалась типичная патовая позиция.
И когда Шефиня встретилась с разоблаченной Василием автомобильной мошенницей Надеждой Колосковой, женщины сразу нашли общий язык. Им оказался язык цифр. На этом языке Шефине было гораздо выгоднее замять дело Колосковой, чем подавать в суд на всю ее банду. Ведь в первом случае, все деньги шли шефине, а во втором — в основном фирме.
Загвоздка была только в Быкове.
И родился простой, как женская истерика, договор: Шефиня выяснит, где именно в Катеринбурге базируется сыщик, а Надежда посылает туда лихих ребят. Которые должны были, отомстив за честь обманутой коварным сыщиком женщины, заодно заставить его подписать признания во всем тяжком, дабы в будущем он не мог и пикнуть лишнего — ни против Надежды, ни против Шефини.
Ибо поскольку все мужики — козлы, то женщинам вполне простительно стравливать их между собой, ради своего исконного женского счастья. Которое не в деньгах, а в количестве брюликов, платьев от кутюр и поклонников из числа этих самых козлов.
Мобильная бандочка московских урок прибыла в Катеринбург, но самостоятельно отловить Быкова не сумела. Больше того, они спугнули его, и тем самым спасли. Он принял их засаду за людей мэра и стал прятаться тщательнее. Тогда посланники Надежды состыковались с местной братвой.
Так они вышли на квартиру Даниловой, но немного опоздали: менты уже прихватили Быкова и куда-то повезли. Бандюки проследили за ними до самого зоопарка. Тут они выждали момент, и проникли в потайные подземелья, которые возвели под прикрытием якобы крайне необходимой животным подземной автостоянки.
Поплутав в подземных коридорах, урки наткнулись на Кунгусова, входившего в камеру к Владу Никрасову. Прихватив их обоих в качестве проводника и подстраховки, бандюки и ворвались в камеру, где мэр, пируя и философствуя, ставил эксперименты по превращению человека в обезьяну.
Но прежде, чем приступить к нанесению Быкову новых телесных повреждений, бандюки занялись более важными делами. Прежде всего, они обыскали всех присутствующих на предмет изъятия денежных знаков и материальных ценностей. Ничего не поделаешь: хватательный рефлекс есть вторая натура таких типов. Потом они вылакали для разогреву дорогое марочное вино, несколько бутылок которого не разбились.
А потом их отвлекла картина ухаживаний обезьяны Джина за так кстати попавшимся ему Кунгусовым. Джим это делал несколько своеобразно, но не более жестоко, чем это же самое проделывали с городом и сам Кунгусов со своим шефом.
Веселье было в самом разгаре, когда вызванные сигналом тревоги, который успел подать скованный чуть позже подручный палач мэра, к разгульной компании наведался ОБМОН. И началась махаловка.
К счастью, обе стороны уразумели, что стрелять боевыми патронами в условиях небольшой камеры — самоубийственно ввиду неизбежных рикошетов, а также невозможности отличить своих от противника. Но на стрельбу шумовыми, газовыми и световыми патронами не скупилась ни одна из сторон. Как и на пинки, подсечки, и кулачные удары.
Под шум и неразбериху свалки, Влад сумел не только освободить с помощью одного из кстати оказавшихся на полу столовых ножей Нину, но и, вытащив из кармана палача ключи, разомкнуть кандалы и на Быкове.
А потом они где ползком, а где короткими перебежками удрали.
— Увези меня отсюда! — обнимая, и орошая Василия слезами, требовала Нина.
— Увезу тебя я в тундру? — неуклюже пошутил тот, еще не отойдя от богатого событиями и побоями дня. Но, увидев суровость на лице любимой, оправдался:
— Это цитата. Из песни.
Нина прищурилась и многообещающе сказала:
— Я такой песни не знаю! И не желаю знать!
ГЛАВА XII. ДЕЛА У ПРОКУРОРА Что было...
— Не зря говорят, что лучшая власть для холопа — хороший хозяин. Который кормит, а работать не заставляет. А демократия в этом отношении шутка жестокая: кого выбрал, от того и получи.
— Это вы к чему? — спросил Шеремех.
— Это я вообще, — признался Василий Быков. — Давно хотелось об этом высказаться, да все как-то... То повода не было, то слушателя не находилось.
Поскольку помощник Шеремеха Влад Никрасов принял самое непосредственное участие в спасении и Нины, и самого Быкова, Василий никак не мог отказать парню. А тот очень настоятельно просил встретиться с шефом УТА и все ему рассказать.
— Ну, теперь у вас есть слушатель, — как бы делая сыщику одолжение, отозвался Шеремех. — И что теперь? Что вы тут у нас устроили?
— Вам как рассказывать: как все оно было? Или как оно распутывалось?
Шеремех уперся рукой в стол, точно готовясь отскочить. Но не отскочил, а пробурчал, как привык бурчать в телекамеру:
— Лучше как было. По порядку. Но без ботвы.
— Все началось с того, что вашему мэру стало тесно в Катеринбурге. Захотелось стать губернатором, а там: чуть-чуть и — еще выше.
— Это в Совет Федерации, что ли?
— Ну, в России есть места и повыше.
— Не может быть!
— Почему? — удивился Быков. — Он же высокий. Толстый. Говорит громко и через губу. Ничего не умеет. Страна о его способностях понятия не имеет. Чего ж еще надо у нас, чтобы быть избранным?