И все-таки я не склонна ее осуждать. Я ходила по трехэтажному зданию, рассматривала готовые комнаты, понимая, сколько придумок, находок, оригинальных и творческих решений впитал этот дом. И глядя на них, прощала и ее, и себя. Около года в моем столе лежал недописанный роман, отложенный лишь потому, что я не могла раздобыть информацию об одном из исторических персонажей. Героя можно было попросту вычеркнуть или сделать более плоским. Дуб можно было поставить прямо сейчас, а сосну пришлось искать неделю. «Но, знаешь, — сказала я, — когда пишешь большую по объему книгу и хочешь, чтоб классной была каждая деталь, нужно, как минимум, понимать — это весьма трудновыполнимая задача. И хотя бы не умножать ее на вторую такую же трудную — требование сделать это в короткий срок. Особенно, если такой объем ты берешь впервые в жизни. Ты думаешь, твой ремонт длится слишком долго? По-моему, учитывая все обстоятельства, ты идешь к своей цели со спринтерской скоростью!»
Иногда мы ставим себе не только высокую планку, но и стахановские сроки ее выполнения, да еще и ряд дополнительных требований в придачу: сделать это легко, с удовольствием и без напряга. Когда же оказывается, что второе невозможно, а напряжение достигает предела, отчаиваемся, вместо того, чтоб понять, мы просто неправильно рассчитали условия выполнения задачи. Бывает и хуже — революционная ситуация. Ты не можешь жить так, как хочешь, а так, как можешь, — не хочешь. В итоге впадаешь в ступор, не делаешь вообще ничего, стоишь с опущенными руками и можешь простоять так всю жизнь, особенно личную.
Несколько лет назад моя коллега развелась, и теперь воспитывает дочку одна. Она чудесная женщина, «без жилищных и финансовых проблем», нравится мужчинам и не против выйти замуж второй раз. «Но как найти мужа, ведь в нашем возрасте ты сразу видишь все их недостатки?» — часто цитирует она героиню фильма «Москва слезам не верит». «Мне кажется, — парирую я, — наш возраст тем и хорош, что ты точно знаешь, людей без недостатков не бывает в природе. И если ты видишь их, то сразу можешь понять, подходят тебе его недостатки или нет». В ответ знакомая приводит иную цитату: «Уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало…» Конечно, она не мечтает о принце. Но, слушая описание ее идеала, я ловлю себя на мысли, что это создание — коли не сказочное, то уж точно занесенное в Красную книгу с пометкой: «В Украине осталось не больше 10 экземпляров». Холостой, лет сорока, без вредных привычек, с деньгами, высоким социальным статусом, приятным, неконфликтным характером, любящий чужих детей (это неполный список). «А чем был плох N, — припоминаю я ее предыдущую пассию, — вы вроде казались такой гармоничной парой. И с дочкой твоей он ладил». «Ну да, — кивает она, — но у него была такая работа, друзьям сказать стыдно. В общем, он из моего ЖЭКа». Кем он там работал, она так и не призналась. Быть может, и слесарем, как Гоша из не верящей в слезы «Москвы».
Но я все чаще думаю, что существует только один способ выбрать между двумя постулатами («Лучше сделать хоть что-то, чем не делать вообще!» и «Лучше ничего не делать, чем делать плохо!»). Задать вопрос: «А кто, собственно, кроме тебя способен понять, что для тебя хорошо, а что плохо?». Кто может сказать, что значит хороший мужчина, хорошая картина? Мне кажется, ответ очень прост.
Хороший мужчина — не тот, который соответствует длинному списку требований, а тот, рядом с которым тебе хорошо (вчера, сегодня и завтра!).
Хорошее произведение искусства не то, которое висит в музее, а то, которое приносит заряд энергии лично тебе. И потому никто никогда не убедит меня, что искусство Пикассо важнее, чем народный лубок. Кто-то почувствует импульс при взгляде на «Гернику». А кто-то повесит на кухне веселый мирок моей знакомой художницы и каждый день, попивая утренний кофе, будет улыбаться ему, получая еще один радостный энергоглоток.
И для него ее творчество будет в сто крат лучше, чем кубические картины Пикассо, при виде которых он ощущал бы с утра лишь раздражение и злость.
Что же касается моей трудотерапии на даче — прав был Том Сойер!.. Какое счастье красить забор, не думая о недостижимом идеале. И в процессе бездумного творчества внезапно понять… Лучший и самый гарантированный способ никогда не написать гениальный роман, никогда не найти своего идеального мужчину, никогда не достичь идеала — слишком много и часто думать о нем.
Высокая планка
Шанс на счастье прямо пропорционален величине потребностей. Лучше всего быть старой девой. Убрала квартиру, полила герань, покормила кошку, приготовила свое любимое блюдо и села смотреть любимое кино… Все! Тебя уже окружает твой собственный идеальный мир. Домохозяйкой быть чуть хуже. Мешают муж и дети. Ты убрала — они разбросали. Ты их обстирала — они испачкались. Хуже всего быть политиком — потому что такой огромный кусок, как страна, совершенно невозможно довести до идеала.
Но самое забавное, что в один прекрасный день ты понимаешь — хороша или плоха твоя жизнь, зависит отнюдь не от идеальности жизни, а от твоего представления об идеале. Я много раз писала об идеализме, максимализме, перфекционизме и прочих «измах», вынуждающих нас требовать от себя и других слишком многого — ставить слишком высокую планку. С другой стороны, надо признать, чем выше планку ты ставишь, чем чаще тебе приходится подпрыгивать, чем чаще подпрыгиваешь — тем больше шансов дотянуться до самых небес. Высокая планка — хорошо и в то же время плохо, как и все в нашей жизни.
Есть у меня знакомая… Она живет с мужем и сыном в двухкомнатной «панельке» — чистенькой, отремонтированной, очень уютной. Да она и сама признает, что у них настоящее «семейное гнездышко». Но мечтает она об иной жилплощади — трехкомнатной, а лучше четырехкомнатной квартире в новом доме, с большим коридором и кухней-залом. И чтобы дом был поближе к центру. И ее желание можно понять. Его даже нельзя отнести к нереальным. Но для осуществления желания, мало продать их жилье и добавить к вырученной сумме все накопленные средства, мало уговорить маму мужа продать свою квартиру и перебраться в село (о чем последняя и слышать не хочет, а, услышав, немедля начинает скандал), им с мужем еще нужно взять кредит и, чтоб выплатить его, найти обоим дополнительную работу. В общем, проект возможный, но сложный — физически и психологически. Потому обсуждаем его мы не первый год, а в промежутках рассматриваем сказочно-прекрасные планы квартир в «новостроях», с балконами и кладовками, размером с их нынешнюю спальню… Однако недавно она вдруг сказала мне: «Слушай, я тут подумала… для того чтоб купить четырехкомнатную квартиру мне нужно испортить отношения со свекровью, затем несколько лет подряд отказывать себе во всем и работать, работать, работать… А ведь мне скоро сорок. И мужу тоже. Сейчас у нас хороший доход. И в семье почти нет проблем. Мы можем позволить себе и ребенку любую прихоть. Мы так любим делать друг другу подарки и путешествовать вместе… Мы можем объехать весь мир. Мы столько всего можем, если не покупать ту квартиру. Так, может, стоит просто забыть про нее? Она — моя мечта. Но если отказаться от этой мечты, получается, что… я уже счастлива?».
И если для нее роковой вопрос остался покуда открытым, я знаю человека, который уже дал на него ответ. Родив второго ребенка, моя коллега ушла в декрет и… не вернулась. Особой необходимости работать у нее не было — супруг обеспечивал семью и с радостью принял ее в роли домохозяйки. Сама же она считала эту роль не только временной, но и позорной. Ужасное слово «домохозяйка» вызывало у нее немедленное желание умереть со стыда. Согласно поставленной ею планке — идеальная дама должна успевать все-все-все: выйти замуж за принца, родить трех детей, прослыть секс-символом и сделать карьеру. Почему бы и нет, вон Анжелина Джоли смогла ж! И в киевской тусовке можно найти пару подобных примеров. Как не задать вопрос «Неужели я хуже?» И как на вопрос «Разве я хуже?» — модно ответить «Да» без содроганья. В итоге много месяцев подряд между нами происходил один и тот же разговор. «Нужно идти работать, — говорила она, — пора мне, наконец, что-то делать» Мы садились и придумывали ей «настоящее дело», разрабатывали план действий. На том все заканчивалось. А какое-то время спустя начиналось сначала: «Нужно идти работать. Пора что-то делать»… Пока однажды я осторожно не спросила. «А может, ты просто не хочешь? Может, тебе просто страшно признать, что ты и так счастлива? В конце концов, если бы ты хотела пойти на работу, ты бы давно пошла…»
Но в нашей полубогемной среде под счастьем подразумевалось отнюдь не стиранье пеленок. В журналистской, телевизионной, театральной, эстрадной тусовке героинями слыли певицы и актрисы, выходившие на сцену на третий день после родов, директрисы и продюсерши, грозно восседавшие за начальственным столом с ребенком в «кенгуренке» на пузе. Счастливые домохозяйки тут не котировались (полная дура, домашняя клуша и неработающая женщина были для нас почти синонимами!). В случае с моей знакомой — четырехкомнатная квартира была хотя бы ее собственной, пусть и трудно достижимой мечтой. Коллега же равнялась не на свою — на высокую планку тусовки! «Когда мы с мужем выходим куда-то в люди, мне кажется, что все смотрят на меня с презрением», — вздыхала она. А, услышав мое предположение, обиделась насмерть. Позже задумалась. А после года раздумий, когда бывший работодатель позвонил ей и предложил работу в новом престижном проекте, с чистым сердцем радостно ответила: «Спасибо, но нет. Мне и так хорошо… И ты не представляешь насколько!»
Но в нашей полубогемной среде под счастьем подразумевалось отнюдь не стиранье пеленок. В журналистской, телевизионной, театральной, эстрадной тусовке героинями слыли певицы и актрисы, выходившие на сцену на третий день после родов, директрисы и продюсерши, грозно восседавшие за начальственным столом с ребенком в «кенгуренке» на пузе. Счастливые домохозяйки тут не котировались (полная дура, домашняя клуша и неработающая женщина были для нас почти синонимами!). В случае с моей знакомой — четырехкомнатная квартира была хотя бы ее собственной, пусть и трудно достижимой мечтой. Коллега же равнялась не на свою — на высокую планку тусовки! «Когда мы с мужем выходим куда-то в люди, мне кажется, что все смотрят на меня с презрением», — вздыхала она. А, услышав мое предположение, обиделась насмерть. Позже задумалась. А после года раздумий, когда бывший работодатель позвонил ей и предложил работу в новом престижном проекте, с чистым сердцем радостно ответила: «Спасибо, но нет. Мне и так хорошо… И ты не представляешь насколько!»
Ничего не изменилось. Все осталось, как было — кроме ее отношения к происходящему. Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, несчастный самоедствующий человек стал по-настоящему счастливым. Как не задуматься, сколько людей на земле несчастливы лишь оттого, что поставили себе чересчур высокую планку?
Взять хоть меня. После того как, бросив курить, я начала толстеть — каждый новый килограмм был равнозначен известию о конце света. Год назад я весила 53 кг и считала это античной трагедией. Сейчас вешу 54 кг — и считаю это своим идеальным весом. Что изменилось? Все то же… И мудрость не в том, чтоб соврать себе, что черное — белое. Суть в том, чтоб и впрямь осознать это. Само собой, мне было сложно испытать радость и счастье, когда я перестала вмещаться в половину вещей своего гардероба. Но стоило знакомому сказать банальную фразу — «Ты ж знаешь, в твоем возрасте женщина должна выбирать между лицом и талией» — я вдруг стала замечать, насколько лучше мое лицо стало выглядеть на фотографиях. Стоило мужу вместо банального «Я люблю тебя любой» произнести «Ух ты, у тебя и впрямь появилась попа», — я вспомнила старую шутку: «Есть два способа подчеркнуть талию: похудеть, отрастить попу». И решила, что просто сменила первый способ на второй… Не говоря уж о том, что когда грудь увеличивается эдак на полтора размера, тебе есть что подчеркивать, помимо талии. Сейчас, год спустя, я и правда считаю, что приобрела больше, чем потеряла. Однако ни мой личный пример, ни эмоциональный рассказ, ни частичная демонстрация приобретений не разубедили мою подругу. Она по-прежнему считает, что должна весить 50 килограмм. Должна, и все. Это ее идеальный вес. И ее ничуть не смущает, что в те краткие периоды жизни, когда ей удается достичь идеальных «пятидесяти», все знакомые дружно ахают: «Ой! А чего ты такая уставшая? Много работаешь? Или не спишь?». Она уверена, что, похудев, превращается в красавицу, а все оставшееся время страдает от собственного несовершенства.
Во всем сказанном мной нет ничего нового. Молитва — «Господи, дай мне силы изменить то, что я могу, терпение — принять то, что я не могу изменить, и мудрость — отличить одно от другого» — стара как мир. Но, на мой взгляд, не менее важно уметь отличать свое счастье от своей же мечты об идеальном счастье. Еще важнее — отличать свое счастье от чужого, навязанного социумом: коллегами, друзьями, родителями. Хуже всего, когда ты скачешь, пытаясь допрыгнуть до поставленной кем-то высокой планки, как собачонка за приподнятой хозяином палкой, и горестно скулишь от обиды, оттого что не можешь это сделать. И бежишь со всех ног, стоит кому-то швырнуть ее в кусты… не подумав, а тебе туда надо? А что нужно лично тебе?
Можно искренне и страстно страдать от того, что твой муж зарабатывает не так уж много, твой ребенок — не учится на «отлично», твой дом — в непрестижном районе. А можно столь же искренне радоваться, что работа мужа позволяет ему проводить больше времени с семьей и у вас всегда хватает на жизнь, сын — не тихий заучка, а нормальный парень (да и большинство великих людей вовсе не были отличниками в школе), в доме бывает много гостей и постоянно звенит чей то смех. Все зависит от отношения!
В миг, когда я впервые осознала, что вряд ли стану великой писательницей, мой мир рухнул. Поставленная планка — мой идеал, оказалась недостижимой, и с этим было невозможно смириться. А потом я подумала… А может, достаточно того, что я делаю то, что хочу, и мне нравится выдумывать сказочные истории. Может, нужно просто творить в свое удовольствие, совершенствоваться себе на радость, а там видно будет… Зачем грезить величием? Может, я уже счастлива?
И все-таки странно, что внутри нас живет некий невидимый регулировщик с палочкой-планкой. Одним взмахом руки он может изменить нашу жизнь как угодно, послать нас куда угодно: вверх, прямо, вниз, заставить карабкаться на гору, сдирая руки в кровь, осесть и построить дом, упасть в ад и день за днем мучить себя, попрекая несовершенством. Но самое странное, что он — это мы…
И наше счастье часто зависит лишь от того, позволяем ли мы себе быть счастливыми.
Конфликтная ситуация
В гороскопах, посвященных «Весам», написано: люди моего уравновешенного знака склонны тщательно обминать все острые углы. Что, увы, отнюдь не означает, будто углы столь же тщательно обминают нас. Иногда они врезаются в твою жизнь совершенно неожиданно, как айсберг в бок «Титаника», и оканчиваются такой же катастрофой…
На днях ко мне приехал за утешением друг-артист. Он «побил горшки» с главным режиссером из-за того, что за три дня до спектакля объявил: я не смогу в нем играть. «Я все ему объяснил!» — сетовал он. — «У меня уважительная причина! И на роль есть дублер. Да, на афишах стоит мое имя. Но можно вывесить объявление о замене. Это ж не то, что я сорвал ему график…»
Тем не менее, ссора меж ним получилась настолько остроугольной, что поставила под угрозу его работу в театре. Да и разве так уж редко «высокие отношения» летят в тартарары из-за, казалось бы, сущей ерунды? Так, однажды я монументально разругалась с матерью из-за… котлет. Ко мне в гости собирались прийти люди, обсудить важный для моего карьерного роста проект. Визитеры были курящие, и я попросила уступить нам кухню. «Нет», — безапелляционно отрезала мама, — «мне нужно пожарить котлеты». Мысль, что котлеты и мой карьерный взлет можно в принципе ставить на чаши одних весов была для меня настолько абсурдной, что «Весы» во мне сломались, и я разразилась плачем.
То же самое сделала моя соседка, когда ее муж отказался идти в аптеку за лекарством на том основании, что на улице дождь. «Ты представляешь», — плакалась она. — «Мне плохо, поднялась температура, в доме ни одной противопростудной таблетки — и завтра нужно выйти на работу, хоть застрелись, иначе сорву договор. А он мне: «Там же дождик!» Ну не обидно? Я умирать буду, он мне стакан воды не подаст!»
А еще года два тому мы чуть не рассорились с лучшей подругой из-за гримера. Перед пафосной акцией нам выделили одного визажиста на двоих. Зная, подружка неисправимая копуша, я заранее приняла реверансное решение. «Пусть он красит тебя, я приеду уже готовая», — предложила я, рассчитывая, что перед началом действа профессионал слегка подретуширует мой грим. Но, появившись в назначенное время, увидела на лице напарницы только слабые зачатки «красы». Праздник приближался. Даже на мою компромиссную ретушь времени уже не оставалось. Получалось: она будет красивая, а я — урод! И я высказала свое «фе» по полной программе… Она ответила мне тем же. Конфликт обернулся испорченным торжеством (на котором мы обе чувствовали себя недокрашенными полуфабрикатами) и месячным разрывом (поскольку «похищать» твою красоту не позволено даже лучшим подругам!)
Когда же кое-как переобижавшись, мы все-таки постарались объясниться, выявилась парадоксальная вещь. Она искренне считала: я собираюсь воспользоваться услугами другого визажиста, а этого щедро уступаю ей. И появление с требованием уступить мне кресло восприняла как гром среди ясного неба. Вчера я обещала ей одно, сегодня, не предупредив, меняю свое решение, подвожу ее, еще и возмущаюсь, что она недовольна!
«Иногда я думаю, почему они не могли сказать друг другу все с самого начала?» — говорит героиня одного из моих любимых произведений. «Но тогда не было бы пьесы», — отвечает герой.
Любое литературное художество строится на конфликте между персонажами. И именно недоговорка является одним из самых заштампованных сценарных приемов. «Я должна сказать тебе важную вещь», — заявляет она. «Нет-нет, скажи мне главное, ты любишь меня? Все остальное не имеет значение!» — целует ее он. А потом, узнав несказанное, обижается и разрывает с ней отношения.