Ребята. Опомнитесь, пока не поздно. Вправьте свои мозги на место, покажите нам, что они все еще у вас есть. И вспомните историю про Пэрис Хилтон. Сколько раз дедушка пытался объяснить непослушной девочке, что звание внучки полноценного миллиардера – это не столько право, сколько набор неприятных обязанностей. Половозрелая побрякушка из подворотни может себе позволить неизмеримо больше, чем упакованная бриллиантами представительница статусной семьи. Потому что семье скандалы наносят урон, снижают капитализацию, ослабляют положение в той части общества, где принимаются решения. Девочка никак не слушалась. Спала и смеялась. Смеялась и спала. То попадалась на оргии, то наркотики у нее отнимали, то она оказывалась в тюрьме. В конце концов дедушка не выдержал. И отменил завещание. Причем ладно бы лишил наследства только Пэрис; нет же, он вообще переписал все состояние благотворителям.
Шалила Пэрис. А денег лишились все. И мама, и папа, и братья, и сестры. За то, что не смогли или не пожелали ее обуздать.
Мораль тут какая. Остатки либерального наследства мотаете вы. А лишат его – нас. Обидно, честное слово. Придется вас обуздать.
Черногория, оставшаяся в белом
На неделе между 13 и 19 августа. – В Новгородской об-ласти подорван поезд «Невский экспресс».
Следуя принципу статусности новостей, надо бы сейчас писать о взрыве поезда «Невский экспресс». Размышлять о странностях сюжета, в котором экспозиция с кульминацией не сходится, а развязка была оглашена непосредственно после завязки. Глава Антитеррористического комитета Патрушев наутро после взрыва заявил, что комитет предвидел такой поворот событий и давно предпринимает меры по поддержанию особого порядка во время парламентских и президентских выборов; читай: контроль спецслужб за ходом выборов будет усилен. Это единственная четкая формулировка, от которой – сомневаться не приходится – никто ни на шаг не отступит. Все остальное глубоко сомнительно; версии безжалостно плывут.
Сначала террористы предстали расчетливыми, опытными взрывниками: заложили заряд приличной мощности, чтобы поезд свалился в реку, чему помешала огромная скорость состава; затем их стали изображать подростково-наивными самоделкиными, неумехами. И нетрудно догадаться почему. За новгородским взрывом мог стоять кто угодно, но предъявлять информационные улики некому; слишком долго электорат убеждали, что с профессиональным чеченским терроризмом давно уже покончено, враг побежден, Кадыров наше все; серьезного, солидного внутреннего сопротивления нет и быть не может, ибо жить мы стали лучше, жить мы стали веселее, и народ счастлив. Однако же кого-то надо предъявить раздраженному обществу; единственный правдоподобный претендент на роль коварного злодея – Радикал-Одиночка. Во-первых, он отморозок, симпатий не вызывает; во-вторых, про него – единственного из врагов порядка – телевидение говорило постоянно. И про Радикального Националиста, и про Радикального Левака. Все наши радикалы – дилетанты; устроенные ими взрывы были до сих пор ничтожны и по замыслу, и по исполнению (подпорченный памятник Николаю II…). Чтобы перевести стрелки на них, стрелочник должен делать вид, что теракт был подготовлен кое-как; приходится сочетать несочетаемое: рассказывать о жестоком, продуманном – и лишь чудом не осуществившемся – замысле, и тут же объяснять городу и миру, что бомбисты были неумехи.
Но все-таки о взрыве мы писать не будем. Потому что авторы колонок тоже люди. Как все, имеют право съездить в отпуск. Единственное их отличие от нормальных сограждан заключается в том, что и в отпуске они продолжают думать о политических смыслах, выискивая их всюду, даже в красотах природы и в подробностях курортного быта. Как рядовой Иванов, который на вопрос старшины: «О чем ты думаешь в строю?» – честно отвечал: «О бабах; я об них завсегда думаю».
Вокруг – Черногория, местечко Петровац, узкая полоска пляжа, плотно утрамбованная телами – старыми и молодыми, стройными и жирными; люди приехали сюда прогреться, просолиться на год вперед. Горы действительно темные, местами черные; у водной глади – скалистые; море сине-зеленое, прозрачное; красота. А то, что малость грязновато, и мусор, как в родимом Подмосковье, подброшен в каждую удобную расселину, так это один из последних следов коммунизма: почти везде, где красные правили долго, сохраняется привычка гадить на природе. Исключая Чехию, Восточную Германию и, может быть, Венгрию. И то с оговорками. Во всяком случае, в Черногории не грязней, чем в Хорватии, и значительно чище, чем в Албании, где прибрежные территории похожи на промышленные свалки. Домики в Монтенегро уютные, обустроенные; ресторанчики не очень дорогие и добротные; таким, наверное, был бы сейчас Крым, если бы Антанта не сдала его большевикам.
Но речь не об этом. Речь о прямых последствиях политического выбора. Мы – на территории, которая совсем недавно была вовлечена в полноценную войну; в государстве, которое отделилось от Сербии практически вчера; при этом Черногория уже – в еврозоне; границы с Хорватией, Боснией – вчерашними врагами – открыты настежь; на Белград ведет сквозной железнодорожный путь; книжки про Милошевича можно купить на развале, но ни малейшего желания сражаться за великую Сербию ни у кого нет.
Когда крошилась Югославия, каждый решал за себя, как действовать, какие цели отстаивать. Сербы решились на то, чего счастливо избежали россияне: попытались силой удержать рассохшуюся территорию. Черногорцы мягко уклонялись от сербской крутизны; участвовать в армейских операциях – участвовали, но совершенно не активничали и постепенно готовились соскочить с югославской иглы. Хорваты гордо воевали; словенцы тихо отползали в сторону; македонцы делали все, чтобы про них забыли; босняки, пережив подобие геноцида со стороны регулярной сербской армии, не удержались от расистской мести и под прикрытием международных сил изгнали сотни тысяч сербов из Краины. На что мировое сообщество охотно закрыло глаза.
Собственно, в 90-е годы на Балканах были опробованы все возможные варианты исторического поведения в условиях распада федерации. От милитаризма и насилия до подкупа и почти толстовского неучастия в делах общественного зла. Были обкатаны все схемы управления. От суверенной сербской демократии до македонского полуотказа от суверенитета в обмен на западные преференции. Что же мы видим теперь, на выходе из давней ситуации?
Суровая славянская битва за суверенную демократию приводит к изоляции от мира и при этом равно заканчивается сделкой с международным трибуналом; Россия, теряя свой международный авторитет, защищает Милошевича до последнего, а сербские власти спокойно выдают его Гааге; мы бьемся за статус Косова как настоящие герои, но еще немного – и наши белградские братья сдадут этот статус без боя, договорятся закулисно и оставят нас наедине с нашими принципами.
Двусмысленная хорватская игра по типу «ни нашим ни вашим» увенчалась двусмысленным же положением вещей; в туристическом отношении тут полный порядок, но евро так и не стал национальной валютой хорватов, они теряют на этом клиентуру. Однозначный македонский выбор в пользу «внешнего управления» тоже далеко не безупречен; если ты готов отдать все и сразу, то зачем тебя слишком долго уговаривать и улещивать? «„Все куплю“, – сказало злато. „Все возьму“, – сказал булат». Что же до Черногории, то она не виляла, как Хорватия; не нарывалась, как Сербия; не отдавалась, как Македония. Она вела себя как ласковое теля; теперь теля подросло и само готово кормить молочком народившихся собственных деток.
Мораль? Да никакой морали. Путь Черногории нам не подходит; мы слишком большие, слишком самостоятельные, чтобы сосать двух маток – если раскатаем губу, никакая матка не выдержит. Но и нам пригодилось бы гениальное черногорское правило: незачем растрачиваться в бессмысленном сопротивлении ходу вещей; нужна политика сбережения себя в настоящем ради участия в будущем.
Бог-пост
На неделе между 20 и 26 августа. – В мире разразился полномасштабный кризис ипотечного кредитования; россияне удивительно спокойно реагируют на новость, которая может обернуться мировой экономической катастрофой.
Седьмые годы, как правило, становятся кризисными для мировой экономики. Двадцать лет назад случился американский черный понедельник, когда индекс Доу-Джонса за одну торговую сессию обвалился на 23 процента. Десять лет назад произошло масштабное фондотрясение, за которым последовал азиатский спад и российский дефолт. Сейчас, в 2007-м, мы переживаем последствия тяжелейшего кризиса американской ипотечной системы, и не факт, что основные беды позади; как бы не случилась великая октябрьская капиталистическая революция: в октябре объявят данные о заложенных домах и невозвращенных кредитах, и тогда может тряхануть совсем уж сильно.
Седьмые годы, как правило, становятся кризисными для мировой экономики. Двадцать лет назад случился американский черный понедельник, когда индекс Доу-Джонса за одну торговую сессию обвалился на 23 процента. Десять лет назад произошло масштабное фондотрясение, за которым последовал азиатский спад и российский дефолт. Сейчас, в 2007-м, мы переживаем последствия тяжелейшего кризиса американской ипотечной системы, и не факт, что основные беды позади; как бы не случилась великая октябрьская капиталистическая революция: в октябре объявят данные о заложенных домах и невозвращенных кредитах, и тогда может тряхануть совсем уж сильно.
А может – и не тряхануть. И в этом весь фокус.
В нашем четко расчисленном и расписанном по графам мире нет и не может быть никаких предустановленных событий. Ни дурных, ни хороших. Мы точно знаем, что было в прошлом, и подчас готовы вести себя в соответствии с этим знанием в настоящем; но в действительности никто ничего гарантировать и предугадать не может. Да, в августе 2007-го десятилетний цикл кризисов на фондовых рынках снова подтвердился; значит ли это, что он стал закономерностью и уже сейчас надо готовиться к бедам 2017-го? Вовсе нет. Хуже того, любая попытка обсчитать судьбу и прописать ей правила хорошего (читай: закономерного) поведения с неизбежностью приведет нас к полной катастрофе. Это отлично понимал Пушкин; его герой по имени Германн, которого мой компьютер упорно пытается поправить в данную минуту на привычного Германа, с одним «н» на конце, надеется утроить, усемерить капитал, стать тузом, ради этого пугает старуху до смерти и получает от ее посмертной тени тайну трех карт. Старуха не обманывает: все три названные ею карты одна за другой срывают куш. Но в конце концов сам Германн случайно обдергивается, ставит по ошибке на даму; а дама его, как помнит всякий, убита. Закономерность удачи полностью подтверждена; при этом случай – откровенно торжествует.
Примерно так ведет себя современное человечество; оно хочет полностью обезопаситься от любых случайностей, гарантировать себе сегодняшнее состояние и неостановимый прогресс. Ради этого готово на смерть чужой старухи, общение с тенями забытых предков и отказ от любых идеалов.
Западная цивилизация продолжает говорить о безусловном принципе прав человека, о свободе как естественной основе жизни – и последовательно закрывает глаза на полное личностное бесправие там, где есть финансовый или армейский интерес. Будь то Китай с его невероятным ростом и невероятным же контролем за каждым. Будь то Россия с ее жестко подавленной информационной системой и тотальными приписками на выборах. (Многие считали, что приход иностранных совладельцев в состав российских медиахолдингов переменит ситуацию; не тут-то было, зона действия общественной репутации – Запад, а за его пределами свободолюбивые корпорации находятся как бы вне зоны действия сети.) И тем более тоталитарный Пакистан или фашизоидная Эстония – имею в виду не народ, а правящую элиту этой славной страны. Распространяется влияние спецслужб; по сантиметру, по миллиметру, но личные свободы неуклонно сдают позиции всеобщему контролю, оправданному жаждой безопасности. Отказавшись некогда от религиозных ценностей веры ради светских ценностей прав человека – во имя свободы, Запад медленно и постепенно, но все же начал жертвовать свободой и правами – ради контроля и безопасности.
Россия, напротив того, честно порицает правозащитные штучки, зато хвалит православные традиции. Даже министр иностранных дел Сергей Лавров сочиняет статью, где о нашей внешней политике пишет в терминах Уварова и Горчакова, а Нагорную проповедь приравнивает к вертикали мироздания. Но если отвлечься от слов и посмотреть непредвзято на дела, станет ясно, что православие тут решительно ни при чем. Независимо от личных воззрений наших вождей, которые не обсуждаем, потому что не наше дело разбираться с их бессмертными душами. При чем – лишь паталогический страх перед любыми переменами, поскольку они рискованны; налицо тотальное неверие в возможности России развиваться. Сохранить бы то, что есть… Любой ценой.
Ценой отказа от гражданских свобод. Ценой новой гонки вооружений – не соотнесенной с реальными военными потребностями и долгосрочными экономическими возможностями; «Булава» проносится над миром, стратегические бомбардировщики готовы подняться в воздух на боевое дежурство… Ценой всеобщей подмены понятий, ценной создания фантасмагорической картины мира, в которой против русского мира направлено все и такие мощные, грозные враги, как Грузия и Балтия, спят и видят, как бы захватить нас – и переправить в лапы вашингтонского обкома. Разумеется, как тут обойтись без новых опричников по имени «наши» (словцо терминологически возникло как раз в опричных грамотах эпохи Грозного царя). Они героически защитят нашу волю; а наша воля – ни во что не верить и усердно креститься, чтобы пронесло.
Разумеется, никакого греха в том, чтобы стелить соломку, отодвигать угрозы, управлять кризисами, – нет. Никто не обязан сладострастно отдаваться катастрофе; оно, пожалуй что, и вредно – с любой точки зрения, от церковной до медицинской. Но разменивать свою свободу, данную от Бога, – свободу развиваться, свободу иметь личные убеждения, свободу приумножать таланты, свободу жить за пределом кротовьей норы – на какие бы то ни было гарантии есть предательство. По отношению к Провидению. Если вы верующий. Или к судьбе. Если вы верите в то, что не верите. Запад, перестающий печься о праве личности и передающий системы управления погоновожатым, незаметно перестает быть Западом. Россия, забывающая о Царстве Небесном ради земного покоя и позволяющая вождям присваивать то, что принадлежит исключительно Богу, – тоже не вполне Россия. Русские церкви всегда были Бог-постами, постоянным напоминанием о том, что ничего окончательного на земле нет и быть не может: процесс творения – не завершился.
Но современный мир, что западный, что восточный, предпочел обустроить себя по принципу безумного чаепития; насвинячили, запачкали чашки и ложки – пересаживаемся к следующему прибору. Заранее зная, что когда-нибудь чистые тарелочки закончатся и мы зависнем над собственной грязной посудой. Но не в состоянии предугадать, в какой именно это момент случится.
…Так будет в октябре очередное сотрясение рынков или все-таки нет?
Зачем раскрыто дело Политковской?
На неделе между 27 августа и 2 сентября. – Генпрокуратура объявила о раскрытии убийства Политковской. – Министерство обороны уволило из Вооруженных сил начштаба космодрома Плесецк Константина Чмарова, который исполнял обязанности начальника космодрома в тот день, когда пьяные офицеры избили ногами и бляхами ремней рядовых Дзгоева и Синконена; последний от побоев умер.
Три дня назад генпрокурор товарищ Чайка сообщил президенту о раскрытии дела Политковской. Вчера объявлено о задержании подозреваемых, названы их имена, нарисована схема взаимного подчинения. Сегодня двоих обвиняемых уже отпустили – не хватило улик. И нас захлестнула волна комментариев. Причем захлестнула извне, что понятно. Внутри страны жанр комментария неуклонно уступает место жанру пересказа. Лучше с одобрительной, доброй интонацией, но можно и равнодушно. Главное, без лишних умствований. Западникам же умствовать пристало; они – стараются. Но общий смысл произнесенного на разные лады и в разных вариациях сводится к одной нехитрой мысли: Чайка намекнул на Березовского, а значит, дело не раскрыто, и вообще все это полная ерунда, ибо заказано Путиным в целях борьбы с ненавистным ему олигархом. Читайте «Дейли телеграф» и «Таймс», «Нью-Йорк таймс» и заявление «Репортеров без границ» – всюду примерно одно и то же.
Попробуем пойти другим путем. В полном соответствии с правилами, которым учат на первом курсе журналистского факультета. Отделяя факты от комментариев. Вопрос: что в заявлении товарища Чайки было комментарием? Ответ: а вот про Березовского – как главного заказчика – и было. Но что же при этом было фактом? То, что обвинения предъявлены а) чеченскому семейному клану, б) подполковнику ФСБ, в) оперативникам и г) милицейскому борцу с этнической организованной преступностью, который успел убежать.
Достаточно всмотреться в этот список непредвзято, чтобы понять: не комментарий важен. А важен набор предъявленных обществу ролей. Даже если какие-то персоналии в списке арестованных и подозреваемых изменятся, даже если выяснится, что кого-то из них притянули к делу напрасно, а нужно было притянуть других – все равно: сам состав преступной группы очевиден и говорит о многом. Он говорит о том, что чеченские исполнители действовали не сами по себе, а под чутким руководством великодержавных чекистов и милицейских; что изначальное решение или, по крайней мере, оперативные планы разрабатывались и координировались людьми в погонах; что система не осталась в стороне от черной работы. Смыслом которой было не убийство конкретного человека и не месть за публикации, а уничтожение символа. Символа свободной оппозиционной журналистики. Символа, который так важен для Запада – и почти безразличен для большинства россиян. Хорошо это говорит о россиянах или плохо, но факт остается фактом: за пределами узкого правозащитного круга и обидчивых властных элит Политковская была известна мало; имя слышали, чем занимается – не интересовались.