— Это временно, — сказал ему Соколов, будто услышал его мысли, — сейчас мне станет лучше.
Он вытянул руку, словно для того, чтобы отечески похлопать по плечу, а сам толкнул паренька вперед так сильно, что тот перевалился через тонкие железные перила и упал на старинную брусчатку. Высота была небольшой, но парнишка приземлился неудачно, на плечо. Голова ударилась о камни, с резким хрустом сломалась ключица. Соколов медленно сошел со ступеней и присел рядом на корточки. Пареньку было страшно и очень больно. Правая рука не слушалась его, и он, как ни пытался, не мог встать, только дергал ногами.
— Если бы не Мельник, я бы тебя не тронул, — сказал ему Соколов, — Но Мельник хочет меня убить, а если я буду слаб, то не смогу защититься. Ты бы тоже защищался всеми возможными способами, правда? Ты бы даже убил меня сейчас, если бы мог, — лишь бы не умирать самому. Правда?
Паренек кивнул, из его левого глаза скатилась на щеку большая слеза.
— Ну вот видишь, — серьезно и печально произнес Соколов. Он протянул руки к тонкой шее паренька и задушил его, внимательно глядя, как приближается смерть, а потом сбросил тело в пруд, напихав в рюкзак тяжелых камней.
Убийство не доставило Соколову обычного удовольствия, но жертву выбирать не приходилось. У него не было возможности колесить по городу и искать кого-то получше, потому что Мельник мог очнуться в любой момент.
Полицейская машина встала в мертвой пробке.
«Если бы не Мельник, мне не пришлось бы убивать людей», — Мельник крутил и крутил в голове эту фразу. Его провокация стоила людям жизни. Само его появление на шоу стоило людям жизни. И любые дальнейшие действия могли стоить кому-то жизни. Ему хотелось сидеть и не двигаться, позволить отвезти себя в СИЗО и судить. Теперь, развив свои способности, он выжил бы в тюрьме, и Сашино сердце мог бы отматывать оттуда. Но в ответ на эти мысли крыса начала вести себя беспокойно. Она царапала и покусывала Мельнику грудь, и злость поднималась в нем. Он не хотел слушать голос разума, он жаждал убить Соколова.
Мог ли он это сделать? Мельник сомневался. Он сидел в темном кузове полицейской машине, смотрел на скованные наручниками руки и во мглу, скопившуюся у пола, и думал: его план не сработал. Спровоцировав Соколова во дворце, он вынудил того сделать ответный ход и потратить все свои силы, но воспользоваться слабостью противника не успел. Напасть первым… Мельник не знал, как за это взяться.
Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и его локоть случайно задел сидящего рядом сержанта.
— Не дергайся, — лениво промямлил сержант и двинул Мельника в бок. В его голосе и выражении лица сквозила брезгливость.
Удар полицейского пришелся прямо по крысе, та взбесилась и укусила того, кто был ближе, поскольку не могла добраться до сержанта. Мельник почувствовал, как горячая кровь струится по его животу, и понял, что злится. Крыса выскочила из-за пазухи, взобралась на плечо и стала яростно пищать ему в самое ухо. Мельник поморщился и отвернулся.
Закипавшая в нем злость искала выхода. Он хотел бы сбросить крысу с плеча, ударить в сержанта, выйти из машины и глотнуть прохладного воздуха со вкусом городского дождя. Еще охотнее он убил бы Соколова. И вдруг Мельник подумал: «А почему нет?» Ведь если он сам не пытался нанести Соколову смертельный удар, не зная, как подобраться к нему, то и Соколов ведь не убивал своего противника, и, может быть, по той же причине.
Мельник выпрямился, тверже уперся ногами в пол. Крыса на его плече перестала верещать. Медленно, одного за другим, она обводила взглядом сидящих в фургоне полицейских. Те молчали и не двигались, словно почувствовали, что Мельника сейчас лучше не трогать.
Соколову было бы выгодно убить его сейчас, думал Мельник. Мертвый, он ничего не сможет опровергать и навсегда останется виноватым в глазах зрителей. И если Соколов не делает этого, то только потому что не может.
А значит, он слаб.
А значит, к нему не нужно присматриваться в поисках слабых мест.
Нужно наносить удары.
Полицейская машина проехала немного и снова встала. Мельник закрыл глаза и увидел запруженную автомобилями улицу сверху: микроавтобус с ОМОНом был сзади, там ехало пятнадцать бойцов — слишком много. А вот в машине, где сидел он сам, находилось всего пять человек: водитель, пассажир на переднем сиденье и трое в кузове. Мельник расправил плечи, отпустил Сашино сердце и улыбнулся.
— Чего лыбишься? — спросил полицейский, сидевший напротив.
— Заткнись, — незлобно ответил Мельник, и никто больше не сказал ни слова.
Машина проехала несколько метров, замерла, проехала еще несколько метров, замерла снова, а потом, когда тронулась стоящая впереди иномарка, вдруг резко взяла вправо, так что правый ряд взорвался негодующими гудками, и выскочила в темную арку, ведущую во двор. Двор был сквозным, из него проехали в другой, из того — в третий, а там уперлись носом в узкий проезд, запруженный машинами.
Сержант снял с Мельника наручники и почтительно открыл перед ним дверь.
— Спасибо, ребят, — весело сказал Мельник, перекрикивая гневные голоса, звучавшие из рации. Полицейские подняли руки и с энтузиазмом помахали своему пленнику, но Мельник, хоть и устроил эту глупую шутку, на них уже не смотрел — не было времени. За ним гнались, он ясно это понимал, а потому скользнул между образовавшими пробку машинами и исчез в подворотне на другой стороне улицы.
Он долго бежал дворами, потом быстрым шагом, наклонив голову, шел по оживленным улицам и наконец остановился в маленьком темном сквере. Посидеть и подумать — вот что было ему сейчас нужно. И раздать долги.
Сначала он проверил тех полицейских, с которыми ехал в машине, — с ними все оказалось в полном порядке. Воздействие Мельника не оставило в их головах ни малейшего следа. Он словно превратился из подростка, вламывающегося в дома и оставляющего после себя жуткий бардак, в тончайшего профессионала, который действует так аккуратно, что даже пропажу самой дорогой и значимой вещи после его посещения замечают не сразу. Мельник горько усмехнулся: он считал свой дар разрушительным, а выяснилось, что тот не более разрушителен, чем топор — если умеешь им пользоваться.
Потом он прошелся по всем участникам шоу — и, чем ближе к началу, тем заметнее были следы его воздействия. Потом обратился к человеку, о котором, к своему стыду, вспомнил только после слов Соколова. Он забрался в голову к следователю Медведеву и ужаснулся тому, что там натворил. Голова была наполнена густой и непрерывной болью, которая оказалась так сильна, что следователь ничего, кроме нее, не слышал и не чувствовал. Следователь Медведев хотел умереть.
Мельник растерялся, не зная, с чего начать. Но потом, постепенно, пробуя, пытаясь и приспосабливаясь, он разобрался в сломанном механизме. Поправил тут, подтянул там, кое-что подчистил, кое-где распутал и отошел, пристально глядя на свою работу.
Следователь Медведев проснулся в палате в двухстах с лишним километрах от Мельника и сосредоточенно посмотрел перед собой. Белая стена соединялась с белым потолком, и эта белизна первый раз за долгое время не резала глаз. Мысли ползли медленно, но были удивительно ясными и четкими. Следователь Медведев проверил — он мог вспомнить все: имена всех членов своей семьи, их дни рождения и как однажды старший сын упал с велосипеда. Он даже мог в деталях представить себе его синяк на животе и лицо врача скорой. Медведев пошел дальше и вспомнил последние дела, над которыми работал, имена жертв и подозреваемых, и выводы, которые он сделал на основе улик, и сами улики.
Головная боль прошла так же внезапно, как и началась. Этот день стал самым счастливым в жизни следователя Медведева.
Потом Мельник перешел к Насте. Он заглянул к ней в голову осторожно, ожидая застать там такой же кавардак, как у следователя, но увидел только слабые признаки своего присутствия. Это было как оставить в чужой квартире шляпу — заметно, но не разрушительно. Настя восстановилась после чуждого вмешательства самостоятельно, и, значит, его влияние на нее было не таким сильным, как ему представлялось. Он задержался на минуту, раздумывая, отчего она так безумно влюбилась в него? Спровоцировал ли он это чувство, или Настя была склонна к подобным реакциям? В это время раздался телефонный звонок, и Настя взяла трубку.
— Ты видела новости? Он сбежал, — сказал звонящий.
Мельник слушал внимательно, запоминая каждое слово, потому что этот разговор было жизненно важен.
Когда Настя положила трубку, Мельник встал со скамейки. Передышка закончилась, он должен был идти, но не успел сделать и шага, как наткнулся на напряженный, пристальный взгляд. Женщина средних лет с растрепанными кудряшками крашенных в черное волос глядела на него, как смотрят люди, которые силятся вспомнить кого-то смутно знакомого. Потом она вспомнила и по-рыбьи шлепнула губами. Рука ее потянулась к сумочке, но замерла на полпути, глаза лихорадочно высматривали пути отступления. В сквере появились двое рослых парней, черноволосая женщина вытянула по направлению к Мельнику короткий палец с распухшим суставом и закричала. Парни остановились в недоумении, женщина продолжала тянуть высокое истеричное «а-а», а Мельник побежал прочь из сквера.
— Ты видела новости? Он сбежал, — сказал звонящий.
Мельник слушал внимательно, запоминая каждое слово, потому что этот разговор было жизненно важен.
Когда Настя положила трубку, Мельник встал со скамейки. Передышка закончилась, он должен был идти, но не успел сделать и шага, как наткнулся на напряженный, пристальный взгляд. Женщина средних лет с растрепанными кудряшками крашенных в черное волос глядела на него, как смотрят люди, которые силятся вспомнить кого-то смутно знакомого. Потом она вспомнила и по-рыбьи шлепнула губами. Рука ее потянулась к сумочке, но замерла на полпути, глаза лихорадочно высматривали пути отступления. В сквере появились двое рослых парней, черноволосая женщина вытянула по направлению к Мельнику короткий палец с распухшим суставом и закричала. Парни остановились в недоумении, женщина продолжала тянуть высокое истеричное «а-а», а Мельник побежал прочь из сквера.
Он не рискнул поехать на метро, потому что там было светло и многолюдно. Ему приходилось выходить на оживленные улицы, освещенные фонарями, витринами и фарами многочисленных машин. Время от времени его узнавали, и тогда приходилось бежать.
Эпизод одиннадцатый ПОСЛЕДНЕЕ ИСПЫТАНИЕ
1По пути Мельник остановился позвонить. Полицейские забрали его телефон, поэтому ему пришлось воспользовался чужим. С выбором Мельник определился быстро: вот уже несколько минут перед ним мелькала широкая спина молодой девушки — несмотря на полноту и невысокий рост она шла быстро, с той же скоростью, что и Мельник. Ее полные ноги были втиснуты в узкие джинсы, ляжки терлись друг о друга при ходьбе, а узкая синтетическая куртка плотно обтягивала широкую мясистую спину.
— Девушка, — мягко позвал Мельник, догоняя ее. Она повернула к нему блеклое круглое лицо, обрамленное жидкими нечистыми волосами:
— А?
Мельник взял ее под локоть и зашептал на ухо. Она обмякла и подалась к нему. Его рука нырнула в карман ее узкой куртки и нащупала там полную, влажную от пота ладонь, сжимавшую телефон. Мельник закрыл глаза, вспоминая номер Полины, вынул мобильник и набрал нужные цифры одной рукой. Второй он прижимал к себе девушку, так что со стороны они казались парочкой, которая мирится после бурной ссоры. Лица его не было видно — он уткнулся девушке в макушку и, разговаривая, вдыхал прелые запахи ее неопрятных волос.
— Полина, — сказал он в трубку, — ты где? Вот и хорошо. Будьте там. Думаю, Саше угрожает реальная опасность. Не уходите от нее, пока я не скажу, что все закончилось.
Потом Мельник набрал Айсылу:
— Приезжай, пожалуйста, на Марксистскую. Я буду ждать тебя у входа в метро. Как можно быстрее. Пожалуйста.
Мельник положил телефон девушке в карман и, не оглядываясь, пошел вперед.
Его узнавали. Вокруг него колыхалось разноцветное человеческое море. То там, то здесь, будто блики на воде, вспыхивали устремленные на него взгляды. Люди смотрели, смутно понимая, что где-то видели этого высокого темноволосого человека, потом улыбались, поняв, что перед ними знаменитость, и, наконец, улыбки сползали с их лиц, сменяясь нервными оскалами — у тех, кто уже видел новости. Это было похоже на шули-кунов возле мельницы — то же веселье, так же сменяющееся ненавистью и кровавыми плевками в снег. Замелькали огни полицейских машин — кто-то все-таки вызвал полицию. Красные отблески были похожи на мерцание сковородок с раскаленными углями. Мельник пустился бежать. Чьи-то сильные, цепкие пальцы схватили его за руку — он рванул, и человек, упустивший его, взвыл от досады, а может быть, оттого что Мельник вывихнул ему кисть. Люди шарахались от него, смотрели с изумлением и смесью злобы и страха. Матери закрывали собой детей. Мельник бежал.
Скрываясь от полиции, он нырнул во дворы, но вскоре снова выскочил на оживленные улицы — ему нужно было встретить Айсылу. Сирены выли все ближе, по асфальту топали тяжелые полицейские ботинки. Погоня приближалась, а Мельник был еще далеко от метро.
Он обернулся и увидел несколько темных фигур. Люди шарахались и от них, и от него, и на запруженном обычно московском тротуаре образовалась пустота. Никто больше не бежал. ОМОН, сопровождавший его в отделение, догнал и окружил беглеца.
Мельник огляделся: сотни людей были повсюду. Они выходили из маршруток, покидали магазины, выворачивали с боковых улиц, смотрели из окон и из проезжающих мимо машин. Некоторые знали, кто такой Мельник и почему его арестовывают. Все были уверены в том, что он виновен.
Крыса выскользнула из-за пазухи и взбежала Мельнику на плечо. Там она поднялась на задние лапки, то ли вынюхивая что-то, то ли подставляя покрытую мягким серебристым подшерстком грудь под выстрелы. Это был вызов, и, раз крыса могла его бросить, мог бросить и Мельник.
Сколько вокруг него было человек? Сотня? Две? Больше?
Сколько человек могло встретиться ему на пути? Еще несколько сотен? Тысячи?
Он никогда не делал того, что собирался сделать сейчас.
— Руки! — крикнул ему полицейский.
Мельник медленно стал поднимать к голове согнутые в локтях руки. Крыса скользнула ему за пазуху. Глаза Мельника закрылись. Он собрал все свои силы и выкрикнул, толкая мысль одновременно во все головы, до которых мог дотянуться:
— Вы меня не видите!!!
Все изменилось, когда он открыл глаза. Люди текли мимо него, опасливо огибая вооруженных полицейских, которые растерянно озирались в поисках пропавшего преступника. Голова гудела, как колокол. Мельник тянул и тянул свой неслышимый крик, ударяя по новым и новым людям, встречающимся ему на пути. Он не оглядывался, он ни о чем не думал — просто знал, что если потеряет концентрацию, то второй раз так ударить уже не сможет. Ему было холодно. Он бежал.
Айсылу стояла у метро не одна — Иринка была вместе с ней. Они не увидели его, так же как остальные. Мельник подбежал, схватил их за руки и потащил за собой по улице. Иринка испугалась, стала вырываться и кричать, Айсылу цыкнула на нее, но было уже поздно — Мельник отвлекся, и силы у него кончились. Люди, идущие к метро, стали оглядываться. Иринка и Айсылу вцепились в его руки мертвой хваткой ошарашенных детей. К площади подъезжали полицейские машины. Мельник побежал еще быстрее, так что Айсылу едва успевала за ним, и в тот момент, когда полицейские посыпались из машин, толкнул дверь в «Мельницу» и упал внутрь. Айсылу и Иринка рухнули рядом.
2В первые минуты в кафе Мельник ничего не видел и не слышал. Его трясло от холода, и каждый вздох давался с трудом, словно воздух вокруг был обжигающеморозным. Вернулись голоса, которые просили, угрожали, плакали, кричали от страха, яростно шептали, шипели, хрипели, истекали ядом и обессиленно замолкали. От них болела голова и слепли глаза, но защититься не было сил. Мельник потратил всю свою энергию на толпу.
Три пары женских рук подняли его с пола и усадили на низкий диванчик. Мельник прислонился к стене виском. Голоса стали немного тише, стало возвращаться зрение. Айсылу, наклонившись к нему, что-то говорила, но он не сразу смог разобрать слова и читал по губам:
— Бледненький какой, покушать тебе надо, набраться сил…
— Мне не до еды, — сказал он, — я должен…
— Должен не должен — все равно ничего не сможешь, пока не покушаешь.
От ее слов Мельнику стало чуть теплее. Он видел, как она обеспокоена, и улыбнулся через силу, чтобы успокоить ее.
— Ну-ка расскажи, — сказал он, и застывшим губам стало больно от движения, — сходила ты на съемки? Посмотрела на Пугачеву?
— Посмотрела, — ответила Айсылу, и глаза ее заулыбались.
— Ну и как тебе?
— Понравилась. Хорошая.
Больше Айсылу не сказала ничего, но Мельник знал, что она вспоминает каждую деталь, каждую мелочь, каждую секунду своей сбывшейся мечты. Он огляделся, отыскивая глазами Иринку и Александру, и увидел, в каком ужасном состоянии находится кафе.
Свет был тусклым: на потолке горел всего один светильник, в остальных были побиты лампочки. Пол усеяли осколки, куски черствого хлеба и засохшая глина, нападавшая с обуви. Окна были грязными, будто их несколько раз окатили помоями. Столы оказались залиты чем-то липким и исцарапаны ножами. Салфетки на столах лежали захватанные, темно-серые, с желтыми потеками. Пахло затхлостью.
Иринка стояла рядом с Александрой, сидящей на низком пуфике возле стойки, и держала ее за руку. Спина Александры была сгорблена, голова опущена, руки сложены на коленях, а кисти рук бессильно расслаблены. Мельник встал, забыв про холод, голоса и слабость, и пошел к ней.
— Что случилось? — спросил он.
— Я не справляюсь, — ответила Александра безжизненным, сиплым голосом. — Их слишком много. Они приходят, гадят, потом начинают ругаться, что тут очень грязно, покидают кафе, я отчищаю, отмываю, отдраиваю, они снова приходят и снова гадят… Я не могу, мне плохо.