Без отчета, без контроля. Разве это не счастье? Понимать, что обладаешь чувством любви, взаимной привязанности и обоюдного влечения и в то же время жить бесконтрольно, самостоятельно и независимо?!
Лично Лене такой расклад нравился. Милка с ним тоже соглашалась, причем не просто соглашалась, а долгие годы с упоением была погружена в свою греховную связь. Это сейчас, недавно, что-то навело ее на сомнения и она решила поставить вопрос ребром, на что Костик, при всей своей любви к Милке, спокойно ответил:
– Или так, как сейчас, или никак. Из семьи я не уйду! Выбирай!
– Ну почему?! – по-бабски размазывая слезы по щекам, вопрошала непонимающая Милка.
– Без комментариев! – Костик был непреклонен. – Нет и все! Если в рамках наших с тобой отношений что-то не устраивает, давай будем анализировать, менять… Но ничего большего.
И взгляд непроницаемый, и слова жесткие, и аж волна холода от него исходит.
После разговора с сестрой Милка задумалась: «А может, права Лена. Ну такое у меня счастье. Да, усеченное, неоднозначное, но есть. Другие вон без мужика полжизни маются. Или какими-нибудь случайными связями удовлетворяются. А у нее все хорошо! Он же и друг! И собеседник! И помощник! Правильно сказала Леночка. Все же умная у нее старшая сестра. Умная и хорошая. Грустная только, правда, что-то в последнее время… Но это ничего. Это пройдет».
* * *Дмитрий вызвал руководителя службы безопасности:
– Петр Степанович, хотел спросить…
– Слушаю!
– Есть у меня одна личная просьба.
Собеседник сдержанно кивнул.
Дмитрий протянул листок из блокнота, на котором были написаны три слова: мужское имя, отчество и фамилия.
Петр Степанович коротко глянул на записку, вернул Дмитрию и задал один вопрос:
– Информация нужна в форме досье или достаточно устного сообщения?
– Не надо досье. Коротко. Устно. Лично от вас.
– Хорошо. Думаю, завтра смогу доложить.
– Спасибо!
За посетителем закрылась дверь, и Дмитрий опять погрузился в размышления.
* * *Лена периодически беседовала с Питером. То мать Ивана звонила, то он сам. Дела у него шли все хуже, но это было вполне предсказуемо. Жаль было мать. Вот уж кто убивался по-настоящему, так это она.
– Леночка! – плакала она в трубку. – Он уходит. А я не представляю, как мне жить одной. Хоть волком вой! Ни детей у меня других нет, ни внуков.
– Анна Семеновна! – пыталась хоть как-то ее успокоить Лена. – Ну что вы раньше времени-то… Может, все еще обойдется. Порой такие чудеса случаются.
– Ой, голубушка! Вы ведь сами прекрасно понимаете, что это он сам… своими руками… Это ужасно! Когда твой ребенок несчастен, это ужасно!
– Я говорила вчера с Иваном. Голос его мне показался бодрым, мы даже посмеялись с ним… Ну да… анекдот какой-то вспомнили. И еще случай смешной из нашей с ним туристической жизни…
– Леночка, спасибо вам… – Анна Семеновна, казалось, немного успокоилась, но вдруг опять сорвалась и расплакалась. – Вы даже не представляете, что значите в его жизни!
Подобные фразы Анна Семеновна произносила и раньше, но Лена не знала, как на них реагировать, и всегда прерывала разговор сама, мол, извините, не могу больше беседовать, или позвоню позже, или еще что-то в этом роде…
С мужем всегда делилась, что вот, звонила мама Ивана, говорила то-то и то-то. Тот хмурился, не очень понимая, зачем тянуть никому не нужную связь. Осознавал, конечно деликатность и трагичность момента, но все же был недоволен. И тем, что Лена расстроена бывает после этих разговоров, и тем, что она вовлечена в эту историю. Выслушивал, молча кивал, вроде бы сочувствуя, но особенно не выказывая интереса и не задавая никаких вопросов. Только кинул как-то раз безапелляционно:
– На похороны не пущу! Даже не спрашивай!
Она вроде бы попыталась не согласиться:
– Как? Это же неправильно!
Он даже не стал слушать:
– Нет! Разговор окончен! – и вышел из кухни. Даже чай не допил. Отодвинул чашку и вышел.
* * *Выйдя замуж совсем девчонкой, Леночка активно открывала для себя взрослую жизнь. Столько шишек себе набила, прежде чем научилась правильному обращению с мужем.
То бежала впереди него, идя в магазин или в гости, и не понимала его нахмуренных бровей и раздражения. Бывало, он буквально шипел:
– Куда ты бежишь? Куда лезешь поперек батьки в пекло. Ты же замужняя дама! Тебе положено на полшага сзади мужа идти, а ты все летишь куда-то, точно стрекоза! – и так обидно произносил он это слово «стрекоза», что она расстраивалась. Послушно брала его под руку и степенно шла за мужем, как, по его мнению, предписывали семейные правила. Однако поначалу ее хватало ненадолго. Она отвлекалась на палатки с цветами или на ароматные пончики, или на предложения сыграть в лотерею… И опять распадалась только-только налаженная гармония молодой пары, и опять муж хмурил брови и все начиналось снова-здорово.
Или, к примеру, дома. Сидит он вечерами, телевизор смотрит. А Леночке охота поболтать с ним, кроссворды вместе поразгадывать, в шашки сыграть. Он отошел как-то по телефону поговорить, а она со вздохом облегчения телевизор-то и выключила. Ой, лучше бы она этого не делала, потому что он орал так, что впору было затыкать уши и бежать из дома:
– Ты что, не понимаешь? Я так отдыхаю! Мне так интересно! Сколько можно повторять? Займись чем-нибудь! Тебе что, делать нечего? Рубашки, в конце концов, погладь мужу! И не трогай ты меня, когда я телевизор смотрю! Сто раз говорил уже!
Леночка недоумевала в такие минуты: а зачем ему вообще нужна семья, если вечера он проводит у телевизора, толком не общаясь со своей молодой женой? Зачем она – молодая, красивая – вообще вышла замуж? Чтобы проводить все вечера дома? В бесконечном созерцании теледебатов, футбола и еще бог весть знает чего…
Правда, со временем вопрос с вечерними программами урегулировался сам собой. Родился сын, и все внимание, понятное дело, переключилось на него. Но для Леночки стало хорошим уроком: нельзя перечить мужу, нельзя идти против воли, нельзя его раздражать! Как-то потихонечку, в обход, на цыпочках. Где хитростью, где юмором… Но вся эта мудрость пришла с годами, а на первых порах тяжело ей с ним приходилось. И любить любила, и гнева его побаивалась.
Странное сочетание. Странное и не очень совместимое. Любовь и страх. Уж либо одно, либо другое. Но видимо, все же не страх, как таковой, а, скорее, опасение, что не угодит, что опять вызовет недовольство, что в семье, боже сохрани, случится разлад. И Леночка по шажочку шла к своей заветной цели – созданию идеальной семьи. Ну насколько это вообще возможно. И насколько так называемый идеал существовал в воображении Леночки.
Спустя несколько лет ей это удалось. Или, наверное, правильнее сказать, им это удалось. Поскольку союз – это дело двоих, и строится он стараниями обоих партнеров. Через несколько лет в семье подрастал смышленый сынок, Леночка превратилась в Лену, защитила диплом, устроилась на работу. Артем выглядел вполне респектабельно. Окруженный заботой и любовью жены, он всегда был безупречно одет, сыт и, казалось, должен бы быть доволен жизнью. Однако, невзирая на все внешние атрибуты успешности и благополучия, что-то точило Артема изнутри. Боялся он расслабиться и никак почему-то не мог допустить полного удовлетворения настоящим. Все ему казалось, что тут Лена не дотягивает до совершенства, там чего-то не дорабатывает. А иной раз специально раздувал скандал на ровном месте, делая из мухи слона или явно придираясь к какой-то мелочи. Лену такое отношение мужа обижало. Но она привыкла проглатывать обиды, все прощая любимому мужу. Он же, скорей всего, хотел лишний раз указать ей, кто в доме хозяин. Как будто кому-то эта истина была непонятна. Или подчеркнуто грубо заставлял себя уважать таким образом, чтобы, не дай бог, жена не расслабилась, не возвысилась, не возгордилась, чтоб опять же помнила, кто в доме хозяин.
В какой-то момент, по прошествии десяти – двенадцати лет, Лена вдруг поймала себя на неприятной мысли: а где любовь? Ее трепетная, искренняя, трогательная любовь – где она? В первый раз, когда эта мысль пришла, она буквально остолбенела: шла из магазина с покупками и вдруг остановилась посреди дороги, поставила сумки на асфальт и чуть не расплакалась… Тогда она просто отогнала от себя эту мысль, как случайную, лишнюю… Ну посещают иной раз людей глупые мысли. Что ж теперь, из-за каждой мысли расстраиваться?
А потом все чаще и чаще, причем в какие-то неподходящие моменты. Помнится, застолье какое-то шло, отмечали праздник у друзей, и тост прозвучал:
– Все влюбленные… Ну все, кто за нашим столом влюблены, целуемся!
На вечеринке присутствовало несколько пар, и все они, кто неловко, стесняясь, а кто, наоборот, уверенно и смело, повернулись друг к другу с бокалами шампанского… Поцелуи опять же получились разные: у кого с объятиями, жаркие, у кого еле коснувшись друг друга губами, кто-то и вовсе прижался щекой к щеке, избежав прилюдной ласки… И только Лена замешкалась. Только она одна из всех не отреагировала на слово «влюбленные» и не повернулась первая к Артему, а просто ответила на его порыв.
Он потом шипел на нее полвечера:
– Ты почему не кинулась меня целовать первая, как все порядочные жены?
Она оправдывалась:
– Ты опередил меня.
– Что значит опередил? А ты о чем думала?
– Артем, ну захотелось мне, чтобы ты инициативу проявил! Разве это плохо?
Видимо, такой ответ его как-то примирил с действительностью, и он успокоился.
Не успокоилась Лена. Это был уже не первый звоночек. И она была вынуждена задуматься и разобраться в своих чувствах. Но по-честному разобраться у нее не получалось. Слишком долго она выстраивала свои отношения с Артемом, слишком много сил вложила она в свою семью, слишком во многом перестроила саму себя, чтобы вот так, запросто что-то неприятное осознать, понять, проанализировать. Что-то такое, что явно из ряда вон, что не входит в ее систему ценностей, что способно подкосить основу столь тщательно выстраиваемого ею здания. Слово «нелюбовь» не годилось, оно даже внутренне не произносилось Леной никогда. Охлаждение? Возможно. И не так уж страшно звучит. Неприятно, конечно, тоже, но не страшно. Усталость? Да, вот оно! Что ж она раньше не догадалась?! Конечно, она просто устала. У ребенка в школе проблемы с дисциплиной, дома только-только ремонт закончили… В отпуск бы ей! В отпуск!
* * *Отпуск, понятное дело, не спас, поскольку причина была не в усталости. Отдых помог переключиться, чуть отвлечься, но отнюдь не заглушить внутренний голос, который заявлял о себе вновь и вновь.
Артем, надо отдать ему должное, Лену любил. Только очень скрывал свое чувство. Любовь его выражалась в дорогих подарках, букетах по случаю и без, в том, что ни в каких материальных ценностях он супруге не отказывал. Так-то оно так, но ни слов любви, ни особой нежности Артем никогда не проявлял, поэтому Лене было тяжело жить в этой неопределенности и вечном вопросе: а как же все-таки муж к ней относится?
Спросила как-то:
– Артем, скажи честно: ты меня любишь?
Он ответил не задумываясь и будто бы не всерьез:
– Конечно! А что, у тебя сомнения есть по этому поводу?
– Есть! – осмелела она.
– Да? – он казался искренне удивленным.
– Ты никогда не говоришь мне о любви. Я честно говоря, даже не помню, признавался ли ты мне в любви хоть когда-то.
– Нечего зря болтать! – резко оборвал он жену. – Любовь надо поступками доказывать. А что зря говорить о ней? Только воздух сотрясать! Надеюсь, в моем искреннем отношении к тебе сомнений нет?
В отношении поступков у Лены сомнений не было. Дом – полная чаша, любые вопросы решаются, ответственность за семью – целиком на муже. Какие сомнения?
Внутренние сомнения были у Лены к себе самой. И сомнения, и вопросы, и неприятные предчувствия.
* * *Петр Степанович был лаконичен, сух и краток:
– Артем Николаевич Богатырев, шестидесяти двух лет. Внешне выглядит моложе: подтянут, прямая осанка. Имеет небольшой бизнес – две автомойки, шиномонтаж, магазин запчастей. Женат вторым браком. Общих детей со второй супругой нет. Полгода назад были проблемы со здоровьем: гипертонический криз. Лечился в клинике. Сейчас восстановился, продолжает работать. Со стороны налоговой к нему претензий нет.
Он прервался.
– Это все? – спросил Дмитрий.
– Есть информация личного характера. Вы уверены, что хотите ее узнать?
Дмитрий удивился вопросу. И не столько самому вопросу, сколько своей реакции на него. Почему-то заволновался. Хотя что ему волноваться о совершенно незнакомом мужчине, которого он никогда не видел, с которым его нынешняя супруга разведена много лет назад. Вопрос, наверное, нужно было поставить по-другому: не «хочет ли» он узнать информацию, а «насколько ему нужна» такого рода информация? Наверняка и не нужна вовсе. Тем не менее он почему-то кивнул, мол, да, говорите.
Петр Степанович бесстрастно продолжал:
– Отдыхает с супругой два раза в год. Предпочитает активный отдых: яхты, большие экскурсионные программы, дайвинг, горы. Правда, последние полгода изменил своим правилам: после выхода из клиники почти месяц проходил курс реабилитации в санатории.
Информация казалась исчерпывающей. Петр Семенович замолчал. Повисла пауза. Дмитрий успел подумать: «Ну и зачем мне нужно было знать это? Ну живет человек своей жизнью и ладно! Куда я лезу?» Он хотел завершить разговор и даже уже слова начал произносить, типа «спасибо за оперативность» и прочее, но взгляд собеседника остановил его. Тяжелый, чуть исподлобья, взгляд человека, который знает больше, чем говорит.
– Есть еще кое-что… Думаю, именно то, что вас заинтересует…
– Да? – насторожился Дмитрий. – А почему же вы сразу не..?
– Не торопитесь, Дмитрий Матвеевич! Я выполняю свою работу беспристрастно и четко. Нам, я имею в виду службу безопасности, нельзя эмоционально реагировать на получаемую информацию. Иначе мы быстро «сгорим». А вы, ну… те люди, для которых, собственно, эта информация предназначена, могут сильно разволноваться. Да что там волнение? Жизни меняются, отношения рвутся…
– Послушайте, вы о чем? – вдруг завелся Дмитрий. – Я вас просил дать мне информацию о человеке, а вы мне читаете лекцию о каких-то непонятных вещах! Кто как реагирует! У кого как меняется жизнь!
– Простите! – Петр Степанович принял свой прежний облик: непроницаемое лицо, четкий голос, жесткость взора.
– Ваша супруга встречается с Артемом Николаевичем.
Дмитрий ничего не понял. Он даже головой замотал:
– Что? Простите! Я, видимо, не расслышал.
– Артем Николаевич периодически встречается с Еленой Васильевной, – повторил Петр Степанович. – Подробнее ничего сказать не могу. Времени на сбор информации вы дали мало. К тому же запроса на ведение от вас не поступало.
– Какое ведение? Что такое ведение? – Дмитрий пребывал в некоем шоке.
– Ну слежка по-простому.
– Какая слежка? За кем? – Дмитрий обхватил голову руками. – Постойте, я ничего не понимаю! Как встречаются? Зачем? Вы уверены?
– Дмитрий Матвеевич! Если будет дана команда, я отвечу на все ваши вопросы. Пока это все.
И он сам поспешил закончить аудиенцию:
– Я могу быть свободен?
Дмитрий ошарашенно кивнул:
– Да. Спасибо.
Похоже, его жизнь на самом деле переворачивалась. Надо же так: в одночасье, в какой-то миг! Боже, ну что же это такое?! И что теперь с этим делать? Как с этим жить? Бежать домой, к Лене, выяснять? Раскрывать карты? Или молча ждать, дав добро на слежку? То есть позволить кому-то следить за собственной женой? Зачем ему это?! Зачем?! У него счастливый брак! У него любимая жена! К чему ему эти подпольные игры? Он и так уже влез по самые уши. И что хорошего ему все эти знания принесли? Кроме душевных мук и болезненных сомнений – ничего!
Так он и сидел полдня, позабыв о работе, о важных звонках. Переживания ревности так захватили его, что он никак не желал слушать внутренний голос, который шептал ему возможные спасительные варианты: «Да может, они по поводу сына общаются! Или по поводу наследства ведут разговор? Или какие-нибудь еще вопросы обсуждают, не имеющие ничего общего с личными взаимоотношениями».
Когда он наконец услышал сам себя, то усилием воли прервал поток своих переживаний. «Да что это я? Стоп! В самом деле, у меня нет никаких оснований для ревности. Наверняка какие-то неразрешенные старые вопросы или сын. Других поводов я вообще не вижу. Вечером спокойно поговорю с Леной и все: ставлю точку! А то какие-то слежки, ведение… Тьфу!»
* * *И все же слова Анны Семеновны – матери Ивана – долго будоражили Лену. «Вы даже не представляете себе, что значите в его жизни». Видимо, и вправду, много. Она вспомнила ту фотографию, которую Иван использовал, как закладку. Давнее фото. Первая… Нет, вторая их совместная поездка. Куда они летали тогда? В Голландию? Точно! Много гуляли по Амстердаму, ездили по пригородам, посещали выставки, плавали на кораблике по каналам… Помнится, там было такое изобилие цветов. Они ходили чуть ли не полдня по цветочному базару, наслаждаясь ароматами, любуясь разноцветьем. Набрали с собой какие-то семена. Каждый потом посадил их у себя дома. Созванивались: у кого что выросло. У Лены – огромные красные граммофоны-колокольчики. У него – чахлый подсолнух. Но это потом, по приезде. А там, на этом базаре, он купил ей розы, большой яркий букет. А потом не удержался и еще один подарил – из подсолнухов!
На том фото она так и стоит с двумя букетами, счастливая, смеющаяся… Сколько лет он хранит этот снимок? Сколько времени он потратил, рассматривая его? Какое количество энергии он черпает из тех давних, далеких дней? А цветы тогда так и остались в номере, не брать же их с собой. Они улетали через несколько дней. Цветы оставались свежими и, казалось, спокойно простоят еще дней десять. Особенно подсолнухи.
– Оставь! Прилетим, я тебе еще куплю, – пообещал Иван.
– У нас редко продают подсолнухи. Жалко…
В самолете на обратном пути они поссорились. Он в зоне вылета купил красивую бутылку, якобы другу в подарок, а сам открыл ее в салоне, чему она очень противилась. Он не слушал, обещал чуть-чуть, угощал ее, она отказывалась, а сам он в результате напился и все впечатление от поездки ей испортил.