В гостиной у стены разместился Андреевский крест. Я подошла к нему так, как обычно подходят к экспонату в художественной галерее.
Каждая комната, которую мы осмотрели, казалось, имела некий налет извращенной направленности, как, смею предположить, вы и ожидали. В гостиной у стены разместился Андреевский крест. Я подошла к нему так, как обычно подходят к экспонату в художественной галерее. Я смотрела на него с замиранием сердца и, видя, какой он крепкий, попыталась представить, каково это — быть привязанной к нему. Адам пристально наблюдал за моей реакцией, возможно, даже слишком пристально. Он взял меня за руку и повернул к лестнице.
— Может быть, потом.
Я почувствовала, как зарделись мои щеки, а он улыбнулся; я улыбнулась в ответ, уверенная в том, что у меня будет возможность поразвлекаться здесь с ним, что, независимо от того, насколько сильно воздействует обстановка, он не превратится в сверхдоминанта, который ввергнет меня в пучину того, что я не смогу выдержать.
Хорошо, что эта мысль возникла у меня прежде, чем я добралась до верха лестницы, потому что у меня пересохло в горле от того, что я увидела с лестничной площадки. Три закрытых двери вели в разные комнаты, но глаза мои не отрывались от клетки, аккуратно поставленной наверху лестницы — дверца призывно открыта, сверху лежат подушечка и одеяльце.
Адам толкнул первую дверь и открыл ее. Мне потребовались все мои усилия, чтобы заставить себя следовать за ним. Ванная комната с ванной, рассчитанной на двоих человек (ладно, не на двоих — больше, и уж, конечно, предостаточно для нас). Вторая дверь скрывала огромнейшую спальню, в которой стояла кровать из темного дерева с пологом, оснащенная (ничего не могу с собой поделать, чтобы особо не отметить) металлическими кольцами, прикрепленными с интервалами вдоль всей главной перекладины и предназначенными для целей подчинения. Адам открыл третью дверь. Перед тем как он снова плотно ее закрыл, я успела мельком увидеть большое количество оборудования, и это выглядело совсем не как домашний спортзал.
— Потом, — снова сказал он, и его нежный поцелуй в носик противоречил знакомому голодному взгляду его глаз. — Давай сначала распакуем сумки.
Мы спустились вниз по лестнице, по пути обнаружив кухню. Кухня была просто кухней, в ней не было особенного оборудования или игрушек, но что меня поразило, так это то, насколько хорошо она была оборудована. Духовка из нержавеющей стали, плита и вытяжка, большая столешница для готовки, кофемашина, соковыжималка. Я заглянула в духовку. Все пространство дома было девственно-чистым, что развеяло мои сомнения насчет гигиены, однако кухня была гораздо чище любой из комнат. Надеюсь, в этом был заложен какой-то смысл, но все же это казалось расточительством — ну кто, проводя выходные в такомкоттедже, станет вместо этогоготовить жаркое? А потом я повернулась, увидела лицо Адама — и все мысли о готовке вылетели у меня из головы.
Я нервничала и была взвинчена, осторожно глядя на его лицо. Адам стоял передо мной, выжидая. Он привез с собой две сумки. Одну, со сменной одеждой, он оставил внизу. Другая же, из черной мягкой кожи, в которой, я уже хорошо знаю, хранятся все его игрушки, сейчас была зажата в его руках.
Он пристально смотрел на меня. Не дожидаясь, пока я отведу взгляд, он расстегнул ширинку и вытащил член, манящий меня больше, чем любое приглашение. Я улыбнулась, сделала шаг к нему, но остановилась как вкопанная, когда он прорычал:
— Нет. Ползи.
Внезапно тишина стала поистине оглушительной. Я могла услышать, как быстро забилось мое сердце. Я одарила его мрачным взглядом, но встала на четвереньки и поползла через вымощенный плиткой кухонный пол, чувствуя себя немного нелепо в джинсах и свитере. Когда я доползла до него, меня одолели сомнения. Его член был прямо передо мной, но я не осмеливалась рискнуть и самовольно взять его в рот. Я посмотрела на него снизу вверх.
Он засмеялся и потрепал меня по волосам.
— Молодец. Можешь пососать.
Я почувствовала, что залилась краской, смущенная тем, что он принял мою заминку за молчаливую просьбу разрешить, хотя даже я сама понимала, что так оно и было в действительности.
Я нежно взяла член в рот, мягко посасывая, и Адам застонал, опершись о барную стойку. Его вздохи удовольствия, когда я подключила язык, немного восстановили мое равновесие. А чувство собственной силы вернулось, когда я увидела, как он на мгновение отключился, и веки его, дрожа, закрылись, пока он наслаждался ощущениями.
Тем не менее это было еще не все. Он открыл глаза и, не глядя на меня, отвернулся от стойки. Я двинулась за ним, но он продолжал идти вперед спиной, и, медленно пройдя через все помещение к дверному проему, вышел из кухни.
Он не говорил мне продолжать держать его член во рту, но я уловила намек на это в его медленных движениях. Я сама, честно говоря, не хотела его отпускать, и это привело к тому, что я ползла вслед за ним, хотя чувствовала себя неуклюжей и несколько неизящной. Он провел меня через гостиную, а потом направился к лестнице. На мгновение мне показалось, что он собирается подниматься по ней так же, спиной вперед, и я стала мысленно прикидывать, должен ли такой неуклюжий человек, как я, действительно рискнуть и проползти целый лестничный марш, не переставая делать минет (а если я поскользнусь? В лучшем случае пропадет все настроение, в худшем — несчастный случай и гарантированная поездка на «Скорой» обеспечены). Внезапно он протянул руку, схватил мои волосы, оторвал меня от члена и поставил на ноги. Я даже пикнуть не успела.
Затем отвернулся, чтобы подняться по лестнице, и потянул меня за волосы, заставляя следовать за ним. Кожа на голове горела, я торопилась за ним в комнату особого назначения. Едва ли я могла воспринимать окружающее и все предметы вокруг меня, когда он тащил меня по направлению к окну и позорному столбу.
Первое, что следует сказать о позорном столбе, так это то, что многие люди называют его «колодки». Технически — говорю вам как истинный ботан — это неверно. Такие формы наказания, как колодки (которые приковывали ноги к одному месту) и позорные столбы (удерживавшие голову и запястья) использовались для публичного порицания воров и бродяг. Часто им бросали гнилую еду, жители деревень собирались посмеяться над ними — своего рода эксперимент по связыванию и вечернее развлечение, когда все шли поглазеть на одного парня, прикованного к месту и находящегося в центре всеобщего внимания. Я была очарована позорным столбом с тех пор, как первый раз услышала о его существовании на уроке истории Средних веков в начальной школе. К тому времени, когда я начала изучать историю в высшей школе, я могла ночь напролет, лежа в кровати, тщательно продумывать свои сексуальные фантазии, в которых я была прикована к столбу, унижена и оттрахана бессчетным количеством людей, которые жаждали сделать это.
Позорный столб был одной из моих давних сексуальных фантазий. Я вскользь говорила о нем Адаму месяцем раньше, запинаясь и шепча в темноте, смущенная не столько мерзостью действия, сколько его своеобразием. Но это была такая причуда, которую я никогда не рассчитывала испытать на практике. Когда-то давно я видела его в музее, но столбы теперь такая редкость, и, как правило, все они древние. Экскурсоводы обычно не предлагают девушкам с широко раскрытыми глазами испытать их на себе, но, честно говоря, даже если бы и предложили, то совсем не для того, чтобы доставить им удовольствие в центре музейной экспозиции или на исторически обставленной шумной вечеринке.
Этот экземпляр был из прочного красного дерева. Выглядел он вполне добротно. Мне он показался необычайно красивым, и, проведя пальцем по гладкой лакированной поверхности, я внутренне возрадовалась. Адам поднял верхнюю перекладину, демонстрируя три полукруглые выемки — большую для шеи и две другие поменьше, по одной на каждое запястье. Он снова ухватил меня за волосы, пристраивая мою шею в нужном положении. Я поколебалась минуту, прежде чем устроить руки в меньших выемках, позволив ему защелкнуть верхнюю часть, пригвоздившую меня к месту.
Первое, что я почувствовала, — это волна паники, второе — прилив похоти. Адам вставил деревяшку, скреплявшую между собой половинки, и я оказалась в капкане, как следует зажатая неподатливым деревом. Из-за веса, давившего на шею, было трудно поворачивать голову, поэтому поле моего зрения ограничивалось моими же ступнями и маленькой областью вокруг них. Спина была согнута, и поза моя было мало того что неудобная, но еще и делала меня крайне беспомощной. Задница торчала, и я просто чувствовала, как Адам смотрит на нее, а он пялился так сильно, что заставил меня почувствовать себя голой. И я была жутко благодарна, что это не так. Пока не так.
Он обошел вокруг столба и стал передо мной. Его член был так близко к моему лицу, что я дышала на него. И вдруг стало понятно, почему этот столб ниже тех, которые я видела раньше. Он, конечно же, вызывал приступы боли в спине от неудобного положения, которое неожиданно показалось практичным.
Он обошел вокруг столба и стал передо мной. Его член был так близко к моему лицу, что я дышала на него. И вдруг стало понятно, почему этот столб ниже тех, которые я видела раньше. Он, конечно же, вызывал приступы боли в спине от неудобного положения, которое неожиданно показалось практичным.
Это была такая причуда, которую я никогда не рассчитывала испытать на практике.
Адам положил свою кожаную сумку на пол, как раз туда, где я могла ее видеть, открыл ее и начал в ней рыться, хотя делал это таким образом, что я, к своему разочарованию, как ни старалась, не смогла увидеть ничего из ее содержимого, кроме веревки.
Наконец он вынул маленький серебряный цилиндр. Сначала я подумала, что это пуля-вибратор, но потом он снял колпачок. Это была помада. Обычно я не использую много макияжа, и в большинстве ситуаций вполне довольствуюсь блеском для губ, кроме тех случаев, когда мне надо выглядеть шикарно. Я не любительница помады, поэтому очень удивилась.
Он покрутил основание и продемонстрировал ярко-красный цвет тюбика. Я посмотрела на него с подозрением, а затем он склонился ко мне, отбросил непослушные пряди волос с моего лица и нежно поцеловал в лоб. Его прикосновения были мягкими и успокаивающими. Все так и говорило о том, что сейчас он сделает что-то из ряда вон выходящее.
Он взял помаду и написал что-то поперек лба. Я начала дрожать, мысли завертелись в водовороте замешательства. Можно было спорить на все сто, что написал он что-то ужасное, и я, без сомнения, выглядела нелепо. У меня были немалые опасения, что он купил одну из тех несмываемых помад, которые могут оставить меня с какой-то унижающей достоинство надписью через весь лоб навеки. В нарастающей истерии я принялась размышлять, не придется ли мне самой отрезать челку перед тем, как я отправлюсь в понедельник на работу.
— Хочешь знать, что тут написано?
Я качнула головой, скорее попытавшись стряхнуть волосы на лицо, чтобы он не мог видеть оскорбительную надпись, чем отрицательно ответить на его вопрос.
— Здесь написано «шлюха».
Он снова опустился на колени, поднял мое лицо и зачесал волосы назад. Но атмосфера в комнате изменилась. Я больше не чувствовала нежности, только одно желание: побольнее унизить. Адам начал покрывать мои губы бесстыдной помадой, дергая рукой подбородок, пока возил ею по моим губам снова и снова. К тому времени, когда он закончил, я, должно быть, выглядела как клоун. Губы были липкими и опухшими. Я их не чувствовала.
Он зашел сзади, но облегчение, которое я почувствовала с его исчезновением из поля зрения, вряд ли продлилось дольше секунды. Его руки обвили мою талию, расстегнули брюки и вместе с трусами опустили их до колен. Я потопталась, пытаясь освободиться и вылезти из них, но Адам шлепнул меня по заду, предостерегая от этого. От того, что я была раздета наполовину, я чувствовала себя более уязвимой, чем если бы была совершенно голой. А когда Адам начал писать на заднице, стало щекотно, и у меня начали дергаться ноги.
— На случай, если полюбопытствуешь, здесь написано «шалава».
Я ощутила прилив ярости. Он вернулся к моему лицу, безо всякого предупреждения схватил меня за волосы и надел ртом на член, проталкивая себя и натягивая мои волосы, пока не оказался так глубоко, что я захрипела, пытаясь дышать. В отчаянии я могла только сжимать пальцы на обездвиженных узкими отверстиями руках, пытаясь извернуться и оттолкнуть его.
Так же быстро он вырвался назад, предоставив мне возможность любоваться его членом, измазанным помадой и блестевшим от слюны. Он подвинулся ближе, и я открыла рот, ожидая, что он снова ворвется в меня, но вместо этого он показал на линию, где кончались следы помады — примерно на три четверти длины ствола.
— Ты должна лучше стараться, — сказал он, заталкивая себя обратно внутрь.
Я приняла игру и старалась открывать рот как можно шире, чтобы пропустить его поглубже, но после нескольких секунд нарастающей паники снова стала задыхаться, и глаза наполнились слезами. Он вышел, оставив паутинку слюны, тянувшуюся от моего рта до кончика его члена. Я закрыла глаза, когда увидела ее, и заскулила от смущения. Он посмотрел вниз, чтобы увидеть причину моего расстройства, и снова подался вперед, мимоходом вытерев ее о мою щеку, прежде чем опять проверить, где находится отметка. Я решительно не открывала глаза, не желая доставлять ему удовлетворение от того, что испытываю настолько сильное унижение, что глаза мои не просто мокрые — я готова разрыдаться. К моему великому облегчению, он не стал возражать. Пока.
— Уже лучше, но пока еще не вполне хорошо. Еще одно усилие. Ну, давай, милая.
Его слова подстегнули меня. Я глубоко вдохнула за мгновение до того, как он пронзил мне рот. Я ощутила рвотный рефлекс, пытаясь подавить растущую панику от невозможности дышать, и каким-то образом, несмотря на неподходящий угол и мою неустойчивость, его член проскользнул в мое горло. Он громко застонал, и я почувствовала прилив гордости. Я полностью контролировала себя, пытаясь дышать носом, который уткнулся в его пах. В течение нескольких секунд мне это удавалось, но в конечном счете я опять начала задыхаться, и он вышел, как ни в чем не бывало вытирая смесь слюны и предэякулята о мое лицо. Когда он оказался ближе к щекам, я смогла увидеть помаду по всей длине ствола. Мой состязательный дух засчитал это за победу, что было удивительно, если вы помните мою позу. Но я думаю, что мы должны ценить наши победы, где бы мы их ни одерживали. Я постаралась не заострять внимание на том, что представляло мое лицо после этого.
Я думаю, что мы должны ценить наши победы, где бы мы их не одерживали.
Он опять начал вталкиваться в мой рот, грубо, жестко. Он сгреб мои волосы, запрокидывая мне голову настолько, насколько разрешал позорный столб, удерживавший меня на месте. Он мог толкать меня туда и обратно, глумясь над тем ритмом, в котором он хотел трахаться со мной. Временами я давилась и задыхалась, но гораздо чаще он сам выскальзывал из моего горла и перед тем, как через некоторое время вернуться туда, начинал удовлетворять себя сам, очень быстро двигая рукой прямо перед моим лицом. Я знала его слишком хорошо, чтобы понять, когда оргазм стал неотвратим, и, к моему расстройству и досаде, он с глубоким стоном кончил. Я закрыла глаза, но не могла помешать ему кончить мне на лицо и волосы.
Когда я открыла глаза, он надевал брюки и смотрел на меня сверху вниз. Потом нагнулся и освободил меня. Я медленно встала, распрямляясь понемногу, чтобы облегчить боль в плечах. Я была сбита с толку. Что, и это все на сейчас? Но он снова схватил меня за волосы и, остерегаясь испачкать спермой руки, поволок через всю комнату и прихожую, позволив мне, наконец, на ходу выбраться из брюк и трусиков, одновременно одернув и поправив лифчик и блузку от офисного костюма. Я чувствовала, как со щек на грудь капает сперма. Адам привел меня к клетке.
Мы долго стояли, глядя на нее. Я давно интересовалась клетками и камерами, с тех пор, как зачитывалась историями о деве Мэриан [5], плененной Гаем Гисборном и шерифом Ноттингемским во время их непрекращающейся борьбы за поимку Робин Гуда. Но, стоя перед одной из них и зная, что Адам ждет, когда я туда залезу, я занервничала. Неожиданно я почувствовала, что влезть в нее — все равно что прыгнуть через пропасть. И сделать это с большим желанием. Я посмотрела на Адама, увидела, как он смотрит на клетку, и попыталась представить, о чем он думает. А потом он сверкнул глазами в мою сторону, и мгновения передышки иссякли.
Он дернул меня за волосы, подтягивая к клетке, и указал на нее головой. Медленно я встала на четвереньки и замерла на секунду, чтобы прикинуть, как туда забраться так, чтобы было удобно.
Это была небольшая клетка. В высоту она доходила до метра двадцати, длина и ширина были немного меньше. Прутья были толстые, выполненные из прочной на вид стали, с просветами, сквозь которые едва ли могли пролезть два пальца, не больше.
Адам открыл дверцу, швырнул на пол подушку и пнул меня ногой в направлении входа. Я продвигалась медленно, повернувшись так, чтобы вползать задом и иметь возможность видеть его лицо, одновременно пытаясь блюсти свою скромность и не выставлять напоказ то, какой влажной сделала меня обработка у позорного столба.
Я пробралась в клетку и устроилась на четвереньках на подушке, ожидая увидеть, что он собирается делать дальше. Ответ был — ничего. Он просто прикрыл и запер дверцу снаружи, а потом спустился по лестнице вниз.
— Позовешь, если что-нибудь понадобится.
Его слова смутили меня. Было же совершенно ясно, что больше, чем что-либо, мне нужна возможность кончить. Или он учел это? Или хотел, чтобы я сама попросила? Или мне надо тихо сидеть и просто ждать? Сколько я смогу ждать?!
Я постояла на коленях несколько минут. Определенно, он вернется с чем-нибудь из той сумки с гаджетами или сделает со мной что-нибудь еще, продолжая игру. Вместо этого я услышала его шаги в кухне, хлопки открываемого и закрываемого холодильника, а потом звуки включенного телевизора. Он явно решил оставить меня здесь на неопределенное время. От этих мыслей я взбесилась — от предположения, что он мог попользоваться мной, а потом основательно запереть, пока не будет готов делать еще какие-то дьявольские штуки, как будто я игрушка. Но чем больше я так думала, тем влажнее становилась, и в итоге смутилась настолько же сильно, насколько и возбудилась. Я свернулась калачиком, продолжая смотреть на лестницу, но вдобавок наслаждаясь покоем и свободой от всего. Понимаю, это может прозвучать глупо, но было что-то умиротворяющее и высвобождающее в этой клетке. Полы были теплые, у меня имелась подушка, добавлявшая удобства. Я поймала себя на том, что пристально рассматриваю прутья клетки, и протянула руку, чтобы дотронуться до них.