У нее было туповатое веснушчатое лицо со вздернутым носом, огромные крестьянские руки, широкие покатые плечи и голос, почти лишенный эмоций. До сегодняшнего дня я говорила с ней от силы раз десять, и сейчас я пыталась понять, почему ничто в ее поведении меня не насторожило, почему, ежедневно общаясь с Теодором, Лизой, Вильгельмом, Фердинандом, я так и заметила ничего подозрительного. Ведь тогда, когда я сидела у пруда в день своего прибытия, и Теодор подошел ко мне, он хотел вызнать, как долго мы с отцом пробудем в замке. Но мы, как и Креслеры, вовсе не были крепкими орешками, и нас оказалось так же легко напугать, как и их.
– Скажите, – вкрадчиво осведомился Чиннов у сообщников, – а графа Рейтерна вы тоже прикончили, чтобы он вам не мешал?
Слуги заволновались.
– Послушайте, – сердито начал Фердинанд, – мы не убийцы…
– Но ведь граф Рейтерн оказался не так легковерен, как все остальные, – заметил Чиннов. – Однажды ночью он остался в гостиной, чтобы посмотреть, что будет происходить. Он подозревал вас, не так ли? Тогда вы устроили явление Белой дамы, и оно позволило вам спокойно вынести из тайника половину клада. Но ведь вторая все еще оставалась в башне. Что было в следующую ночь? Ту самую, когда граф исчез? – Чиннов подошел к Теодору и впился взглядом в его лицо. – Что вы с ним сделали? – тихо, но страшно отчеканил следователь. – И зачем вы открывали склеп? Что, там тоже были какие-то сокровища?
– Я уже сто раз повторил вам: мы ничего не делали! – выкрикнул Теодор. – Никакой склеп мы не открывали, клад совсем в другом крыле находится… В замке было слишком много посторонних, ведь приехал доктор Фридрихсон… Потом Лиза заметила, как эта, – он кивнул на меня, – рассыпала на полу муку, и мы занервничали…
– Я не верю ни единому вашему слову, – холодно промолвил Чиннов, сжигая его взглядом. – Много посторонних – это один доктор? И зачем выметать муку, если вы не оставили на ней свои следы? Нет, вы заметили муку уже после того, как наследили на ней, именно поэтому вам и понадобилось чистить пол. Что, граф Рейтерн застал вас за этим занятием и стал требовать объяснений?
– Мы не видели графа Рейтерна в ту ночь! – упрямо сказал Фердинанд. – Мы собрались у Теодора, как обычно… тут он заметил, что Марты нет, спросил у Вильгельма, где она… Вилли стал бормотать, что жена сейчас придет… Прибежала Марта, Теодор напустился на нее, и она стала рассказывать, как забралась к вам… Он стал орать на нее, мол, он же велел ей забыть об этой чертовой рыси, что сейчас вы разбудите весь замок, нажалуетесь графу, у них будут неприятности… Но все было тихо. Теодор сказал, что нам лучше разойтись, все остальные возмутились… Еще бы – оставлять такие сокровища! Мы отправились к лазу, Теодор шел сзади, бурча себе под нос, что все катится кувырком и мы ведем себя, как последние идиоты… Он первым заметил муку на полу, когда остальные уже прошли по ней, и накинулся на Лизу, что она не уследила за вами. Мы наследили не только в коридоре, но и на коврах в комнате… на них остались наши следы из муки. Теодор сказал, что все, хватит, сегодня мы никуда не полезем, надо срочно все подмести и не забыть как следует вычистить обувь. И вместо того, чтобы доставать сокровища, мы занялись полом и коврами… – Повар несмело покосился на меня. – Не буду говорить, как вас ругали в ту ночь… честили на все корки… Марта вообще предлагала пойти к вам и свернуть вам шею, чтобы вы нам больше не мешали…
– Ты что несешь, болван! – вне себя крикнула жена сторожа. – Думай, что говоришь…
– Я рассказываю господину следователю, как все было, – огрызнулся Фердинанд. – Ты почему-то особенно ее ненавидела, – добавил он, обращаясь к Марте. – С тех пор, как фотограф бегал за ней по саду со своим аппаратом, как собачонка…
Тут Марта так злобно сверкнула на него глазами, что он счел за благо умолкнуть.
– Итак, все было тихо и мирно, не считая того, что фрау Грюн ударила фрейлейн Ланину по голове, но это не в счет, раз фрейлейн осталась в живых, – с изысканной вежливостью промолвил Чиннов. – Вы убрали все следы своего пребывания, вычистили обувь и просто разошлись. Я правильно вас понимаю?
– Все так и было, – сказал Теодор. – Мы не видели графа Рейтерна в ту ночь и понятия не имеем, куда он делся.
Чиннов отвернулся.
– Вы все постоянно повторяете одно и то же, – промолвил он с легкой гримасой раздражения. – Что вы не видели графа, вы не знаете, что с ним стало, и, разумеется, вы понятия не имеете о том, куда он исчез. А ведь, например, фрау Грюн сочла вполне естественным предложить убить фрейлейн Ланину только за то, что та стала подозревать, что привидения являются розыгрышем. Что же вы сделали бы с тем, кто застал вас ночью в двух шагах от лаза, который вы тщательно скрывали? Что бы вы сделали с человеком, который стал бы между вами и вашими мечтами о богатстве? – Глаза Чиннова угрожающе сверкнули. – Вы бы убили его, и не вздумайте убеждать меня, что это не так.
– Мы не убивали графа Рейтерна! – выкрикнула Лиза и бурно зарыдала. – Мы его пальцем не тронули…
– Лиза, перестань, – холодно промолвил Вильгельм, который до тех пор молчал. – У него нет никаких доказательств. Что, господин следователь, вы нашли где-нибудь следы крови или другие улики, указывающие на убийство? У вас ничего нет против нас. И вы ничего никогда не докажете!
И он усмехнулся так, что я, завидев эту усмешку, окончательно убедилась в том, что Чиннов прав.
– Вы правы, – спокойно промолвил следователь, – я ничего не нашел. Потому что той ночью вы не только подметали муку – вы уничтожали и более важные следы, которые остались после убийства графа. Именно поэтому вы не рискнули лезть за второй половиной сокровищ – у вас были дела поважнее. Скажите, куда вы дели тело?
– Не было никакого тела! – простонала Лиза сквозь слезы.
– Мы не убивали графа, – пробормотала Марта. – Вы заблуждаетесь!
– Я же все равно найду доказательства, – настойчиво гнул свою линию Чиннов. – И я в любом случае узнаю, что именно вы с ним сделали. У вас был сговор, граф Рейтерн помешал вам, и вы его убили. Сейчас вы твердите мне то, о чем вы договорились ночью, когда поняли, что наделали. Вы ничего не знаете, никого не видели и вы вообще ни при чем!
– Именно так! – с вызовом проговорил повар.
– Возможно, это было случайное убийство, – продолжал следователь. – Вы не хотели убивать графа, но так получилось. Только чем дольше вы будете упорствовать, тем хуже придется вам всем. Ни один суд не примет на веру ваши показания о том, что вы всего лишь подмели той ночью муку и разошлись.
Сообщники молчали, переглядываясь. Лиза была бледна, как смерть; Марта ожесточенно кусала губы. Фердинанд выглядел растерянным, Вильгельм, казалось, колебался. Но тут раздался спокойный голос Теодора.
– Господин следователь, вы вольны выдвигать любые версии. Но мы не имеем никакого отношения к исчезновению графа Рейтерна, и больше нам нечего сказать по этому поводу.
– Хорошо, – на удивление легко согласился Чиннов. – Так и запишем в протокол.
Из последующих дней у меня остался в памяти силуэт одетой в черное графини Рейтерн, которая в изумлении смотрела на груду золотых монет и украшений, извлеченных из тайника. Чиннов что-то говорил ей, но она не слушала. Возле дочери стоял доктор Фридрихсон, готовый в любую минуту прийти ей на помощь, если понадобится.
– Я слышала когда-то разговоры о кладе Рейтернов, но даже мой муж смеялся над ними, потому что не верил ни единому слову, – промолвила наконец графиня, тяжело качая головой. Она достала платок и стиснула его в пальцах. – Поверьте, я бы отдала все сокровища мира за то, чтобы мой сын был жив…
Люди Чиннова обыскали лес, обшарили пруд и даже перекопали погреб в домике сторожа, так как полагали, что он мог зарыть там тело убитого. Но не прошло и двух месяцев, как тайна разъяснилась сама собой. В тихой заводи реки Неменек всплыл мужской труп, который утопили, привязав к нему тяжелый груз. С течением времени веревки сгнили, и разбухшее, наводящее оторопь тело поднялось на поверхность. Первым его заметил мальчишка, учившийся в школе у Августина Каэтановича, и побежал рассказывать всем о страшной находке. По остаткам одежды, кольцу на руке и янтарной фигурке в кармане не без труда опознали Кристиана Рейтерна. Он был убит выстрелом в голову. Револьвер, из которого его застрелили, после долгих поисков был обнаружен в комнате Теодора, в хитроумном тайнике, устроенном за одним из шкафов.
Глава 24 Кошмар
Мне до сих пор невыносимо трудно говорить о том, что произошло потом, но я все же попытаюсь, чтобы не нарушать целостности повествования.
Пока тело не было найдено, теплилась хотя бы призрачная надежда на то, что Кристиан остался жив, и я цеплялась за нее до последнего. Но после того, как Чиннов показал мне янтарную фигурку, которую я подарила убитому, и спросил, узнаю ли я ее, надеяться уже было не на что. Клад далекого предка убил потомка, и ничто в этом мире не имело больше значения.
Я плохо помню, как я жила в те страшные дни, когда стало понятно, что все кончено и Кристиана больше нет. Я двигалась, ела, спала, как-то существовала, но это существование замыкалось в пещере скорби: тьма слева, тьма справа, тьма везде. Горе поглотило меня, я не ощущала ничего, кроме него, и все остальное сделалось мне безразлично.
В почтовом отделении я больше не работала. Графиня Рейтерн, надо отдать ей должное, повела себя крайне деликатно. Она не давала нам с отцом понять, что теперь, когда афера с привидениями разоблачена, мы стали в замке совсем лишними; также она не препятствовала моему появлению на похоронах. Вообще графиня держалась так, что вызывала всеобщее уважение. Другая мать на ее месте стала бы осыпать убийц проклятьями; графиня не стала опускаться до публичных проявлений скорби, но от Чиннова я узнала, что она употребила все свои связи на то, чтобы дело поручили лучшему в Курляндии обвинителю. Суд я помню плохо, хотя меня и вызывали свидетельницей. Само собой, обвиняемые были признаны виновными и приговор оказался максимально суровым, а Чиннова, успешно раскрывшего столь громкое дело, повысили и перевели в Митаву. Все шло своим чередом, и только Кристиана мне никто не мог вернуть. Я совершила ошибку, я проглядела зло, которое гнездилось совсем рядом со мной, и я знала, что за эту ошибку я буду расплачиваться до конца своих дней.
Брат Саша звал меня в гости, мать прислала никчемное письмо, которое должно было приободрить и внушить, что у меня еще все впереди, но только вывело меня из себя. Не зная, чем себя занять, я иногда часами гуляла возле замерзшего пруда и вяло размышляла о том, что если пойти по тонкому льду, можно провалиться в воду, и если мне повезет, никто меня не спасет. Но рядом всегда находилась Ружка, которая хромала после ранения, и ветеринар сказал, что хромота останется с ней навсегда. Я не могла оставить ее даже на моего отца.
В 1905 году империя зашаталась. Забастовали рабочие в городах, началось вооруженное восстание в Москве, террористы убивали министров и губернаторов, но я едва заметила то, что творилось в моей стране, и отголоски тревожных новостей, которыми были полны газеты, доносились до меня как глухой, хоть и назойливый шум. Весной отец получил новое назначение – в Анненбург, о котором я знала только то, что он находится в 21 версте от Митавы. Графиня после суда уехала в Германию, и в замке оставались только Креслеры и новые слуги, которые вовсе не склонны были верить в то, что привидения оказались ненастоящими, и пугались каждого шороха. Молоденькая пухленькая горничная Ядвига как-то разоткровенничалась со мной и сообщила, что по замку бродит утопленник.
– Какой утопленник? – машинально спросила я.
– Граф Кристиан Рейтерн, – ответила горничная, зачем-то с испугом оглянувшись на дверь.
– Его не утопили, – точности ради поправила я собеседницу. – Его застрелили.
Ядвига покачала головой. Мне говорили, что до поступления в замок она была задорной хохотушкой с ямочками на щеках, но в Фирвиндене я редко видела, чтобы она улыбалась.
– И перестаньте выдумывать, – добавила я сердито. – Никаких привидений нет.
– Но ведь они тут были, я имею в виду, настоящие! – горячо воскликнула Ядвига. – И отец графа Кристиана видел Белую даму… а я видела утопленника, вот как вижу вас сейчас. – Она снова оглянулась и понизила голос до едва различимого шепота. – Он ходил там, где старая детская… куда больше никто не заглядывает. Казалось, что с него течет вода, но он не оставил мокрых следов. И вы как хотите, но я точно знаю, что это был убитый граф…
Старая детская находилась среди заброшенных комнат, которыми больше никто не пользовался. Я походила по комнате, потрогала старую деревянную лошадку, пытаясь представить на ней маленького Кристиана, и мое сердце наполнилось нежностью.
«Может быть, если он стал призраком, – подумала я, – он что-нибудь мне сообщит… что-то, о чем не успел сказать при жизни». Я перенесла в детскую кресло и в ближайшую ночь устроилась на нем. Ружка прикорнула у моих ног.
Итак, я сидела в кресле, а слева от меня темнел прямоугольник окна, в котором красовалась круглая желтоватая луна. Я вспомнила, что совсем недавно было полнолуние и что многие верят, что именно в это время призракам легче разгуливать по земле. Не знаю, сколько я просидела в кресле, но в какой-то момент я поймала себя на том, что у меня стала затекать спина. И тут под полом послышалась возня и писк. «Мыши», – мелькнуло у меня в голове, но писк неожиданно стал нарастать и превратился в угрожающий клекот и звук, похожий на царапанье тысяч когтей по чему-то твердому. Я вцепилась в подлокотники до боли в пальцах, и внезапно детская осветилась – но это была уже не детская, а огромная мрачная столовая на первом этаже. Сами собой вспыхнули канделябры на столе и люстры под потолком, и тотчас стало видно, что за столом сидят рыцари в доспехах, но все они были неподвижны, словно их заколдовали. Один подносил ко рту кубок с вином и так и замер, другой смеялся, повернувшись к соседу, и застыл в этой позе, третий силился запихать в рот огромный кусок мяса и навеки остался с раздутыми щеками и выпученными глазами.
То, что произошло в следующее мгновение, испугало меня едва ли не больше, чем неожиданное превращение детской в пиршественный зал. Холодный ветер пронесся по залу, и стало ясно, что все фигуры рыцарей сделаны из песка, потому что они стали рассыпаться на глазах. Песок утек в щели между половицами, и через несколько мгновений зал опустел. Пламя свечей горело по-прежнему ровно и ярко, но тревоживший меня клекот стих.
«Это кошмар, – поняла я во сне. – Надо проснуться».
Но стоило мне моргнуть, и я оказалась уже не в столовой, а в какой-то незнакомой комнате, напоминающей дамский будуар. Я стояла у зеркала, но мне почему-то казалось, что в нем отражаюсь не я, а кто-то другой, и это мне не понравилось.
Я отвернулась от зеркала, и из тьмы мне навстречу вышел призрак. Он выглядел почти как человек, но казался полупрозрачным. Вода лилась из его глаз и капала с волос.
– Тебе придется все исправить, – шепнул он. – Найди портрет.
В следующее мгновение я почувствовала, что кто-то схватил меня. И в самом деле, из зеркала показались руки, которые вцепились в мои плечи, запястья, шею и пытались утянуть меня к себе. Я закричала…
– Господи боже мой, – произнес кто-то совсем рядом со мной, – да этому просто названия нет!
Я подскочила на месте. Свет лампы ударил мне в глаза, и я увидела, что возле меня стоит рассерженный отец. Разбуженная Ружка недовольно крутила головой.
– В чем дело? – промямлила я.
– Это я должен спросить у тебя, в чем дело! – в запальчивости ответил отец. – Спишь ночью в заброшенной комнате, кричишь во сне… знаешь, как ты сейчас кричала? Я решил, что тебя убивают…
– Мне приснился кошмар, – пробормотала я, оглядываясь. Вид знакомой деревянной лошади успокоил меня: значит, я по-прежнему нахожусь в детской, и сон оказался всего лишь сном.
– Так, – решительно объявил родитель, – с меня хватит! Этот замок измучил тебя. Завтра же ты собираешь вещи, и мы уезжаем!
– Ты же говорил, – пробормотала я, – что мы уедем только в пятницу…
– Я передумал. Все равно я уже сдал дела Серафиму, да и в Анненбурге нас ждут…
Утром я попрощалась с Креслерами. Минна даже немного всплакнула и сунула мне прощальный подарок – отрез шелка, в котором я позировала Юрису.
– Он вам пойдет куда лучше, чем мне, – сказала она. – Прощайте и будьте счастливы!
В Шёнберге, когда мы с отцом и Ружкой ждали дилижанс до Бауска, Гофман пришел нас проводить, а через некоторое время к нему присоединился Августин Каэтанович. Так как нам предстояло путешествие, я надела на рысь ошейник и прицепила к нему поводок, чему Ружка была вовсе не рада.
– Вот, и вы тоже покидаете нас, – вздохнул Гофман.
– Ну, может быть, мы с вами еще встретимся, – сказала я. – Если вас, например, тоже переведут в Анненбург…
– Вряд ли, – ответил Гофман. – Там ведь нет телеграфа, только почта.
Тут отец спохватился, что забыл что-то купить в дорогу, и отошел вместе с телеграфистом. Августин Каэтанович серьезно посмотрел на меня.
– Вы не рады, что уезжаете? – спросил он.
– Я не знаю, – призналась я. – Иногда я вспоминаю, как прошлой осенью… Кристиан, Юрис, вы, я, Карл Гофман… И Креслеры… Как мы играли в теннис, пели, музицировали, фотографировались… как мы, в сущности, были счастливы…
На глазах у меня выступили слезы, и я полезла за платком.
– Я тоже сохранил об этом времени наилучшие воспоминания, – ответил Августин Каэтанович, волнуясь. – И я хочу сказать… если вам понадобится друг… Вы всегда можете рассчитывать на меня.
– Вы получаете известия от Юриса? – спросила я. – Как он сейчас?
– Женат, живет в хорошем доме в Либаве, – произнес Августин Каэтанович после паузы. – Но к фотографии он охладел, у его жены и так достаточно денег. Теперь он помогает дяде в торговле. – Он немного помедлил. – Вы не обидитесь, если я скажу вам кое-что?