Шайтас зашипел, гадюки на его голове на хвосты встали от злости. Но больно кровь моя демону понравилась. Давно он меня к себе зовет… Или уверен был в исходе.
— Хорошо, — рявкнул он, и упало с неба воронье. — Их отпущу. А ты мне служить вечность будешь, Шаисса! — и захохотал.
— Не твоя еще, подожди веселиться, — мотнула я головой и нахмурилась.
— Так недолго осталось! — он подошел вплотную к линии на снегу, так что я заволновалась, как бы не выбрался. Но, кажется, Шайтас был готов подождать. Облизнулся предвкушающе, прищурил кровавые глаза. — С восходом солнца станешь свободна, ведьма. Срока тебе до первого цветка папоротника. Только…
Я голову вскинула, ожидая каверзы. Так и есть…
— Только пусть он в тебе суженую признает и полюбит в обличии другом, — оскалился демон. — Докажет, что не коса рыжая и стать женская поманили, а душа твоя.
Я повела длинным носом, осмотрела хмуро грязные ладони с когтями.
— Человеком будешь, — усмехнулся демон, — человеком…
Я кивнула, посмотрела с тревогой на дуб, который уже с одной стороны без ветвей остался, лишь грязные хлопья пепла на снегу.
— Согласна, — сказала я и ножи выдернула, завертелась, завыла, дверь закрывая. Тень Шайтаса хохотала, шипела змеями, скребла когтями, да скорое свидание мне пророчила. Но я не слушала.
* * *Когда вернулась, Таир по сторожке бегал беспокойно, Саяна каркала, а Тенька под лавку забилась и скулила. Тоже мне, грозная хлесса!
— Ты где была? — завопил мальчишка, стоило порог переступить. — Жуткое что-то творится! Лес шумит, ветер воет, пауки по стенам ползут, мыши летучие со скал налетели! И в окно нечисть скребется, зовет меня голосами разными! Думал, сожрали тебя уже!
Я кивнула на арбалет, который висел за его спиной, кухонный нож в одной руке да горшок печной в другой, и хмыкнула.
— Никак спасать собирался, — улыбнулась я и села устало на лавку. — Все уже, утих лес… и зло ушло. Пока двери открыты — не удержать нечисть, лезет в наш мир. Не бойся, спать спокойно будем.
Таир кивнул и нахмурился, предчувствуя, что я не все сказала.
— Уйду завтра, — не глядя на мальчишку, бросила я. — Далеко. А ты должен домой вернуться. К дядькам. Слышишь меня?
— Куда уйдешь? — растерянно спросил он.
— Далеко! — раздраженно от того, что жалость сжимала сердце, рявкнула я. — А ты домой…
— Я с тобой, — мальчишка смотрел в стену, сжимал в руке горшок и хмурил густые брови решительно. И так трогателен был в этой беззащитной решительности, что я снова отвернулась. Тенька из — под лавки вылезла, встала рядом с пареньком, пасть зубастую раззявила, словно в поддержку. Предательница.
— Нельзя! — взглянув на насупленного мальчишку, я вздохнула. — Таир, миленький, ну куда со мной? Я сама не знаю толком, куда иду и зачем, а ты со мной…
— А я помогу! — обрадовался он. — Вместе-то мы придумаем, да? А вдруг с тобой случится что-то? И как же ты без меня, одна? Я тебя защищать буду… А если чего, я и выхаживать могу, доказал ведь! Куда же ты одна? Не пущу…
Я совсем затосковала. И вот что с этим несмышленышем делать? А еще и Теньку с Саяной не бросить. Ворона старая и бескрылая, погибнет, да и хлесса щенком ко мне прибилась, привыкла…
— Ладно, — сдалась я. — Спать ложись. Утром думать будем.
— Но я…
— Спать!!!
Тенька рявкнула и снова залезла под лавку, ворона в угол забилась. А я отвернулась к стене, делая вид, что не слышу жалостливых вздохов мальчишки. Тот поворочался на тюфяке да и уснул. А я еще долго лежала, зарубки рассматривала. Если бы не уговор с Шайтасом, то к следующему цветению вереска стала бы свободной. Но к осени от души Ильмира ни кусочка не останется…
* * *Проснулась, когда солнышко даже край земли еще не позолотило, встала тихонько. Таир посапывал, раскинув в стороны руки, рядом Тенька свернулась. Саяна посмотрела на меня с притолки желтым глазом, да снова задремала. А я шаль накинула и за порог пошла. Лес стоял притихший, промозглый еще, но уже пах влажной землей и травой под ней, обещал через пару седмиц раскинуться на полянках пестрым ковром медуниц, закапать из срезов березовым соком и запушиться шариками вербы. 'Скоро' — шептал мне лес, и я улыбалась этому обещанию. Это время для меня всегда было самым любимым, самым дорогим сердцу, это время обещания нового. Время, когда понимаешь, что еще одна зима закончилась, а впереди столько солнца и цветения трав, и сочной малины, и облаков, плывущих в синеве неба… Хорошее время.
Шла я прощаться.
Обошла полянки, потрогала рукой шершавую кору, прикоснулась к кустарникам. Пеньки мшистые, коряги и валежник, берлогу медвежью, норы и гнезда. Всем поклон отвесила, у всех прощения попросила. Ухала сова, полеты наши вспоминая, выл волк, смотрели из чащи глаза звериные. Свидимся или нет, а старалась я им защитой быть и помогала, как умела.
Попрощавшись, пошла по тропке к озеру. Ледок еще не сошел, лишь поломался. Я присела рядом, провела рукой, и под ладонью моей встала льдина стоймя, заблестела серебром. Как раз и первый луч верхушки осветил, сполз ниже, отразился в моем зеркале.
Я смотрела внимательно, как волосы пегие серо-русыми становятся, как исчезают бородавка да метки ведьминские, как из глаз желтизна уходит. Не обманул демон, человеком стала. Да не собой. На рыжеволосую Шаиссу нисколько не похожа, смотрела на себя новую, но не узнавала. Волосы пепельные, глаза цвета блеклого да неопределенного, то ли голубые, то ли серые, лицо бледное, словно и солнца не видевшее. Все в моей новой внешности непримечательное было, обыкновенное, мимо пройдешь — не заметишь, спросят — не вспомнишь. Не отталкивает и не притягивает, никакое…
Вздохнула, убрала ладонь с льдины, и упала она, разбилась на кусочки.
И тут…
— Шаисса?
Я вскинулась. Обернулась. Стояла она, растерянная, дрожала в домашнем легком платьице. Конечно: какой обличие сменила, такой и осталась моя сестрица! Словно за восемь лет и не изменилось ничего! Ни на день Леля не повзрослела, такой же девчонкой голубоглазой осталась! Раньше между нами два года разницы было, а теперь десять! Для меня время прошло, а для Лели — нет.
— Шаисса? — неуверенно повторила она, мелко дрожа на стылом ветру.
Я очнулась, бросилась к ней, сдергивая пуховую шаль и укутывая сестренку.
— Лелечка! Душа ты моя, сестричка ненаглядная! Как же я рада тебя видеть!
Сестра растерянно хлопала глазами, озиралась, и я потащила ее к домику.
— Идем скорее, замерзнешь!
— Что ж ты наделала? — слабым голосом спросила она, покорно переступая ногами.
— Потом! Все потом, моя хорошая! — я рассмеялась от охватившего меня счастья, не удержалась, стиснула ладошку сестрички. — Голодная наверное?
В лачугу я ее затащила и, все еще не веря, стала ощупывать, тискать, как в детстве. Лелька покорно терпела мои объятия, хоть и морщилась. Таир проснулся, сел на тюфяк, зевнул во весь рот. И вскочил, кинулся к нам.
— Лелька, ух какая ты! Пригожая!
Сестрица зарделась под взглядом паренька, потупилась, но тут же нос задрала.
— А ты без шапки не так на лиходея смахиваешь, даже ничего будешь!
— Да за меня сама Весенняя Дева не прочь замуж выйти, а ты говоришь — ничего? — возмутился Таир.
— Ты ври, да не заговаривайся, — звонко отбила Леля и фыркнула. — Вот же баечник! Горазд сочинять! То у тебя кони крылатые, то птицы огненные, а теперь еще и Дева на посылках! Врушка!
— Это я-то сочиняю?!
Я села на лавку и всхлипнула, так эти двое разом замолчали, переглянулись испуганно. А я рукой махнула
— Это я так… соринка попала. На стол накрывайте…
Задавать вопросы сразу эти двое не стали, хоть и косились на меня недоуменно. Во взгляде Таира особого удивления не было — видимо, мальчишка видел меня прежней, настоящей. С Лелей они поладили, хоть и подначивали друг друга постоянно. Пока они снедь на стол собирали, я сидела на лавке, задумавшись. Решала, что дальше делать. Таир остановился рядом, окинул меня взглядом:
— Рассказывай уже, — велел он.
— Рассказывай, — поддакнула Леля.
Я слабо улыбнулась. Впрочем, скрывать я и не собиралась.
— В волоцкую землю мне идти надо. Найти там одного человека. Вспомнить он меня должен…
— А если не вспомнит? — Лелька хоть и мелкая, да глупой никогда не была.
— Вспомнит, — твердо сказала я.
— Так, девчонки, подождите! — перебил Таир. — Давайте по порядку. А то я совсем запутался! Леля навсегда расколдовалась?
Сестрица насупилась.
— Навсегда, только Шаисса для этого к Шайтасу на поклон пошла, свою душу пообещала, — звонко и гневно сказала она. — Думала, я не знаю? В лесу деревья все знают! А ведь срок и так заканчивался к осени! Свободна была бы! И я тоже. Так нет же, сговариваться пошла!
— Зачем? — не понял Таир.
— Зачем? — не понял Таир.
Леля руки в бока уперла, как грозная нянюшка, брови свела.
— Влюбилась потому что, глупая! — с досадой фыркнула сестрица. — Хочет своего синеглазого вернуть!
— Леля! — попыталась отдернуть я сестрицу.
— А что Леля? Восемь лет ты в этом лесу в норе живешь, как зверь. День за днем долг платишь, расплатилась ведь почти! А теперь что?
— Что? — не понял Таир.
— А теперь все заново!
— Еще восемь лет? — ужаснулся мальчишка.
— Ты глупый? — поморщилась Леля. — Теперь она в обличии чужом, и срока ей — до цветка папоротника! И если не узнает ее этот служитель, то душа Шаиссы навсегда во власти демона окажется!
Сестрица смотрела гневно, даже глаза потемнели от злости. Таир поскреб затылок озадаченно.
— Так любовь же, — пробормотал он.
— Дурость одна эта ваша любовь! — уверенно отрезала девчонка. Я смущенно улыбнулась. Дурость, кто ж спорит…
— И что мы будем делать?
— Вы будете кашу есть, — вздохнула я, и Тенька одобрительно тявкнула. Очень она слово 'есть' любит. — А я пойду пожитки собирать. К вечеру доберемся до Сосенок, деревенька такая, там останетесь, поняли? У Аришки, присмотрит за вами…
— Вот еще! — в один голос возмутились детишки. — Мы с тобой пойдем!
Леля на коленки встала, обняла мне ноги, щекой прижалась, носом хлюпнула.
— Никуда я тебя одну не отпущу, даже думать не смей!
Таир потоптался неловко, а потом на лавку сел рядышком, по голове меня погладил.
— И я не отпущу.
Тенька обрадовалась, подползла, мордой ткнулась. Даже Саяна с притолоки свесилась, присматриваясь к моей голове.
— А ну брысь, — рявкнула я. — Развели тут сырость. Бегом за стол и ложкой стучать. Будет, как я скажу, поняли?
И пока детишки, ворча на злую Шаиссу, покорно уплетали кашу, я половицы разобрала да мешочки с монетами вытащила. Что ж, на дорогу с лихвой хватит, и Леле на дальнейшую жизнь, если задуманное не удастся. Бедствовать моя сестрица не станет.
— Откуда столько? — изумился Таир, выглядывая из закутка.
— За дела ведьминские, — хмуро пояснила Леля. — Восемь лет копилось, вот и насобиралось! Уж не от муженька досталось, хотя Шаиссе наследство богатое полагается. Того самого муженька, что ее плетьми бил, не жалеючи, да измывался, как хотел. Из-за кого она столько лет ведьмой ходит!
— У Шаиссы был муж? — изумился мальчишка. — А теперь он где?
— Был, да сплыл! — обрадовала Леля. — Будет знать, как свои ручки поганые распускать!
Я на сестрицу глянула строго, но не одернула. Да и что тут скажешь, все правда. Замужней я рано стала, шестнадцать весен всего исполнилось. Девчонка совсем. Не хотела, конечно, да никто не спросил. Кому мнение сироты интересно? Сулил защиту и благоденствие мой жених, обещал заботиться обо мне и сестрице. Рода мы древнего и благородного, но обнищавшего и забытого. Я и пошла под венец… А в первую же ночь, когда снял с меня венчальный убор супруг, всю свою натуру звериную и показал. А ведь видела я черноту в его душе — дар во мне с самого детства был, бабушка использовать учила, пока жива была, да от людей прятать. Я и прятала, а более всех от семьи своего мужа. Боялась его до жути, ночей, как кары ждала, даже Шайтас меня так не пугал, как супружник венчанный. Ночами он меня мучил, а днями сестрица его житья не давала. Может, и потерпела бы я, дело забывчиво, а тело заплывчиво, говорят, да только муж мой через год на сестричку, на Лелю, поглядывать начал. А потом и руки распускать. Так что тут я уже не сдержалась. Такое заклятие наложила, что самой страшно. Только тогда не знала многого…
Собралась быстро. Да и чего медлить, из пожитков — два узелка. Платье на сестричку надела, сама в штаны и кожух влезла, завернула нехитрый скарб. Домик запечатала, укрыла тенью, поклонилась, поблагодарила за приют. Восемь лет назад просила дорожку привести меня в нору тихую, где отсидеться можно, горе переждать, она и привела. А теперь тропка в обратную сторону.
На опушке леса я присела, склонилась над Тенькой и Саяной, зашептала, заворожила. Были хлесса зубастая да птица злобная, стали — шавка дворовая и голубица, коих дамы для развлечения заводят. Полюбовалась на них, шикнула, чтобы Тенька пасть не открывала. А то рычит она совсем не по-собачьи.
До Сосенок добрались скоро, постучались в дом к Аришке. Мастерица выскочила на порожек, глянула приветливо, а я — недоверчиво. Уже отвыкла от добрых взглядов, все чудится, что вновь посмотрят со злобой и отвращением. Аришка меня не признала, конечно, хоть и виделись мы с ней раньше. Но я тогда ведьмой была, а она хворая лежала, умирающая. Но про должок, думаю, не забыла. Хотела попросить за детишками присмотреть, а потом увидела улыбку счастливую, взгляд, вглубь себя направленный, и колечко на пальце. Значит, сладилось у них с Грыней. Мастерица, конечно, мне в просьбе не откажет, да только не вовремя я со своим прошением. Да и Леля с Таиром смотрели на меня волком и всю дорогу о чем-то за спиной сговаривались. Не надо ведьмой быть, чтобы понять: оставлю у Арины — на утро сбегут и за мной следом отправятся.
Так что я вздохнула и попросила лишь одежду для себя и сестры с… братом. Немного запнулась, кинув быстрый взгляд на покрасневшего Таира, но продолжила уже увереннее:
— Нам нужна одежда в дорогу, удобная и неброская. Найдется?
— А как же, — весело отозвалась девушка, окинув нас приветливым взглядом, и посторонилась, приглашая в дом.
Через час мы вышли уже в обнове, да не абы какой. Все же, Арина— мастерица умелая, даже простую одежду способна красивой и необычной сделать. Я пока наряды перебирала, все думала, что дальше делать. А хозяйка мне ткани подавала, то синюю, лазурную, то зеленую — муаровую. И тихонько так, чтобы другие не слышали, сказала, протянув мне баночку:
— Румяна вот, — смутившись, прошептала она, — для щек…
Я кинула, снова вздохнула. Хорошая девка, добрая. Покачала головой, отвела ее руку. Румяна здесь не помогут, и платья яркие не спасут, только подчеркнут мою серость. Так что наряд я выбрала простой, темно — серый, и волосы повязала таким же платком. Ариша хмурилась, душа ее светлая, красоту творящая, страдала, на мою невзрачность глядючи. Я улыбнулась, пытаясь смягчить ее расстройство.
Зато вот Леля моя красавицей стала. В удобном теплом платье цвета майской сирени, с кружевным воротничком и синей лентой в светло — рыжей косе, сестра стала похожа, наконец, не на чумазую проходимку, а на благородную девушку. Так что даже Таир на нее засмотрелся, когда Леля вышла к нам из комнаты, переодевшись. Аришка ей еще и бусы на шею повесила, так что я побоялась, что с такой девой пригожей мы всех женихов по дороге соберем!
Тепло поблагодарив мастерицу, мы отправились к кожевнику и у него купили удобную обувь и дорожный сундук. И, перекусив в харчевне, уселись на телегу, что отбывала на юг.
* * *В дороге провели несколько дней, так что хлесса уже успела привыкнуть к поводку, а Саяна — к клетке. Зимой добрались бы скорее на санях, но снег уже сошел, дороги развезло весенней грязью да распутицей. И чем ближе подъезжали, тем мрачнее я становилась. Даже Леля уже не радовалась обновкам, а жалась ко мне испуганно. Таир смотрел недоуменно, потому что видимых причин для беспокойства у нас не было. Напротив — и тракт шире стал, и люди в обозах наряднее, и кони со сбруями дорогими. Пару раз уже пронеслись мимо роскошные тройки со стражами на задворках, из которых выглядывали родовитые девицы или городские богатеи. И я отворачивалась, сжималась, хоть и понимала, что никто меня не признает. Пока все надеялась, что тропка меня мимо проведет, что дорожка покуражится, да свернет в строну, ан нет. Вела уверенно меня к Ильмиру, в места знакомые. Родные и чужие одновременно. Лелечка моя совсем побледнела, когда увидела стену городскую.
В телеге еще семейная пара была, попутчики, так Таир подсел к нам ближе, заговорил шепотом:
— Девчонки, вы чего пришибленные такие? — округлил он глаза.
— Сам пришибленный, — огрызнулась Леля и на меня глаза скосила, можно ли говорить, мол? Я плечами пожала, рассеяно рассматривая городскую стену да черепичные крыши домов. Города с детства не люблю: живой силы в них мало, неуютно мне. Но лучше бы сюда дорожка вела. Но тропка меня прочь от городских стен поманила, на восток, к озерному краю, и я совсем опечалилась. Уж не знаю, Шайтаса то проделки, или Судьба так полотно моей жизни соткала, но возвращалась я туда, откуда бежала без оглядки восемь лет назад.
— Выросли мы здесь, — буркнула Леля непонимающему мальчишке и тоже замолкла, сжалась в углу.
Я смотрела вокруг и тревожно, и алчно, на пролески с редкими деревцами, на землицу особую, с красным суглинком вперемежку, на затянутые легкой зеленой дымкой леса. Здесь теплее было, и деревца уже укутались робким весенним одеянием, еще тонким и прозрачным, почти невидимым. В низинках стоял туман от холодной земли, а дальше потянуло тиной и рыбой, знать, приближались к воде. Пять их было, круглых, как серебрушки, зеркальных озер, возле второго, самого красивого, поместье стояло… Удельного князя озерного края, супружника моего…