Глава 9
Буквально посреди всех этих событий мы начали терять бабушку Галлею.
На самом деле, все началось еще несколько месяцев назад, поздней весной. Она стала забывчивой, называла меня Джули, путая с мамой, забыла даже собственное имя. Несколько раз бабушка умудрилась запереть себя в доме, запамятовав, куда положила ключи. Мама пыталась заставить ее носить их на цепочке на шее, но это не срабатывало. Ключи продолжали теряться в трещинах и щелях, на улице и по углам, растворялись в воздухе. И становилось лишь хуже. Бабушка выходила из магазина с корзинкой покупок, за которые забывала заплатить, теряла часы и боялась происходящего. Расстроенная и взволнованная, она звонила нам посреди ночи, и мы, конечно же, говорили, что приедем на следующий день или через день, что у нас нет никаких планов. Во время этих звонков ее голос был дрожащим и высоким, он пугал меня, когда я передавала трубку маме. Мама опускалась с телефоном в руках прямо на кухонный пол и уверяла бабушку, что у нас все хорошо, мы все в добром здравии и волноваться не о чем. К конце октября мы уже не были так в этом уверены.
Мы с бабушкой Галлеей всегда были близки. Я носила ее имя, и это делало ее особенной для меня. Когда я была маленькой, я провела несколько летних каникул в ее доме, когда родители уезжали в путешествия. Она жила одна в старом домике в викторианском стиле с большими окнами в Буффало. С ней жил толстый кот по имени Джаспер. В доме была винтовая лестница, на перилах и стенах вокруг которой висели колокольчики. Именно их звон я всегда вспоминала, когда думала о бабушке или слышала ее имя.
Моя мама унаследовала сияющие глаза бабушки Галлеи, ее аккуратный подбородок и, если вы знали, когда прислушаться, можно было услышать тот же певучий смех. Но бабушка Галлея была с сумасшедшинкой, ее эксцентричность немного усилилась после смерти дедушки десять лет назад. Она тогда занялась садоводством, обычно надевая для таких случаев мужской комбинезон и соломенную шляпу, чем пугала соседей, особенно мистера Фэрроу, который жил в двух домах от нее и был обладателем морковно-оранжевых волос и вставной челюсти. Бабушка ела только органическую пищу, брала на временное воспитание детей из ассоциации «Спаси ребенка» и учила меня танцевать степ, когда я была в пятом классе. Мы танцевали дни напролет в ее гостиной под музыку из древнего проигрывателя.
Бабушка Галлея родилась в мае 1910 в день, когда комета «Галлея» осветила небо над их маленьким городком в Вирджинии. Ее отец, наблюдавший за кометой вместе с толпой других людей на больничном дворе, посчитал это знаком и назвал дочь Галлеей. Эта история о комете тоже делала мою бабушку особенной, слегка загадочной. Волшебной. И часть ее магии передалась мне, когда меня назвали в ее честь – ну, или мне просто нравилось верить в это.
Когда мне было шесть, мы специально поехали к бабушке, чтобы посмотреть на комету. Я помню, как сидела на ее коленях, завернутая в плед. Ожиданий и волнений было больше чем самих впечатлений, мы тогда увидели лишь немного света в ночном небе, напоминавшего полоску из звезд. Бабушка Галлея была необычайно тиха, прижимая меня к себе, и она как будто бы видела больше всех нас. Она тогда взяла меня за руку и прошептала:
- Взгляни на это, Галлея. Вот она.
Мама потом говорила, что никакой кометы мы в тот день не увидели, но бабушка утверждала, что она неправа. В этом и была вся магия бабушки Галлеи – она могла создать в твоем воображении все, что угодно, и ты видел это буквально своими глазами.
Мама волновалась, звоня в Буффало и проводя много времени у телефона, когда я уже отправлялась спать. Меня полностью поглотили происходящие события – школа, работа, Мэйкон, закончившееся наказание, которое теперь позволяли мне проводить с ним все свое свободное время. А со Скарлетт мы ездили к доктору, я зачитывала ей нашу Библию беременности, напоминала принимать витамин С и чистила апельсины. Мы обе проходили через беременность – у нас просто не было выбора.
После скандала, потрясшего всю школу, прошло несколько недель, а тут еще парень Элизабет Гандерсон, тот самый, с козлиной бородкой, спутался с ее лучшей подружкой Мэгги, и Скарлетт со своим ребенком стали старой сплетней.
Но, каждый раз, когда бабушка Галлея звонила нам, мамино лицо изменялось до неузнаваемости, и меня это наводило на мысли о комете и том, как бабушка показывала мне ее. Я закрывала глаза, пытаясь вспомнить хоть что-то – но не могла.
К середине ноября Мэрион была знакома со Стивом уже достаточно хорошо, и его альтер-эго понемногу начало показываться нам на глаза. Все началось где-то на третьем или четвертом свидании. Скарлетт заметила нечто необычное первой и ткнула меня в плечо, глазами указав на Стива, сидевшего на стуле в ожидании Мэрион. Обычно он всегда приходил в галстуке и оксфордах, спортивных бомберах или пиджаках, но не в этот раз. Тем вечером на его шее, едва различимая под галстуком, был привязан коричневый кожаный шнурок, с которого свисал серебристый кружок.
- Это не медальон, - прошептала я Скарлетт, когда он отошел в ванную, - это просто какое-то украшение.
- Это точно медальон, - уверенно отозвалась она. – Ты видела эти символы на нем? Это какая-нибудь странная монета воинов или еще что-то такое.
- Да хватит тебе!
- Серьезно. Я говорю тебе, Галлея, он точно больше не может скрывать свое второе «я». Оно начинает вылезать из него, мало-помалу.
- Скарлетт. Он – бухгалтер.
- Он – сумасшедший, - она скрестила руки на груди. – Погоди, вот увидишь.
Мэрион, в полу-застегнутом платье и с сережкой в руках, спустилась вниз, остановившись перед дочерью. Та молча застегнула платье.
- Мэрион, - сказала Скарлетт, когда из туалета донесся звук смываемой воды. – Посмотри на его шею.
- На что? – громко переспросила Мэрион, когда он вышел из-за угла. Медальон – или нет – все еще можно было разглядеть на шее Стива.
- Ни на что, - буркнула Скарлетт. – Хорошего вечера.
- Спасибо, - Мэрион поцеловала Стива в щеку. – Ты не видела мою косметичку?
- На кухонном столе, - легко ответила дочь. – Ключи – на полочке.
- Отлично, - Мэрион зашла на кухню и через мгновение вернулась с косметичкой в руках. – Ладно, девочки, вам тоже хорошего вечера. Не вляпайтесь в неприятности и будьте в постелях, когда следует, - сегодня Мэрион вела себя гораздо более по-матерински, чем когда-либо. Может быть, так она готовилась стать бабушкой. Мы не знали.
- Конечно, - кивнула я.
- Господи, подари нам хоть немного доверия, - обычным тоном отозвалась Скарлетт. – Как будто мы собираемся забеременеть или еще что-то.
Мэрион сощурилась, глядя на нее. Стив ничего не знал о ребенке, даже через полтора месяца она никак не решалась ничего ему рассказать, наверное, потому что еще не справилась с этим знанием сама. Она с трудом могла говорить о ребенке, но если и говорила, «аборт» - было первым или последним словом в ее речи.
Стив стоял возле двери, неуверенно улыбаясь. Он совершенно не был похож на воина. Скорее всего, Скарлетт предвзято относится к нему, вот и все. Не превратится же он во Влада прямо на наших глазах.
- Хорошего вечера, - пожелала я им, и Мэрион, раздраженно повернувшись на каблуках, вылетела на улицу. Стив помахал нам рукой на прощание.
- Черт, - пробормотала Скарлетт. – Что за чудак.
- Он не такой уж плохой.
Подруга села на ступеньку лестницы, положила руки на живот. Хоть особенно ничего еще не было видно, она стала выглядеть иначе. Я не могла бы описать это как-то конкретно, но это напоминало фильм в замедленной съемке о том, как распускаются цветы, который мы смотрели на биологии. Каждый лепесток раскрывается медленно, все происходит постепенно, и нужно следить очень внимательно, чтобы не упустить ничего важного. В обычном режиме цветок просто брался из ниоткуда, но, когда каждый кадр был замедлен, можно было наблюдать потрясающее развитие этой красоты. Со Скарлетт происходило что-то похожее, как я считала.
Кэмерон Ньютон был единственным человеком в школе, на кого этой осенью было направлено больше странных взглядом, чем на Скарлетт. Он был новичком, в сентябре ему было довольно-таки трудно. Кэмерон был одним из тех парней, что отличаются высоким ростом, худобой и бледной кожей. Он всегда носил черное и выглядел то ли полуживым, то ли полумертвым, зависит от того, насколько оптимистично вы на это смотрите.
Как бы то ни было, ему было непросто. Но я уже разучилась удивляться, поэтому не нашла ничего слишком уж особенного обычного в том, что однажды утром нашла Кэмерона за нашим со Скарлетт столом в классе коммерческого дизайна.
- Смотри-ка, - просто прошептала я подруге, - это Кэмерон Ньютон.
- Да, - весело отозвалась она, помахав ему рукой. Он нервно улыбнулся в ответ. – Он милый парень. Я пригласила его сесть с нами.
- Да, - весело отозвалась она, помахав ему рукой. Он нервно улыбнулся в ответ. – Он милый парень. Я пригласила его сесть с нами.
- Что? – но было уже поздно, мы подошли к столу, и Кэмерон смотрел на нас снизу вверх. Черные джинсы. Черная водолазка. Даже его глаза казались черными.
- Привет, Кэмерон, - сказала Скарлетт, отодвигая стул рядом с ним и садясь. – Это Галлея.
- Привет.
- Привет, - его голос оказался удивительно глубоким для такого худющего парня, а еще у него был акцент, который заставлял вас вслушиваться, чтобы понять, что он говорит. У Кэмерона были длинные тонкие пальцы, и сейчас он был занят обработкой шпателем куска глины.
- Последние пять лет Кэмерон жил во Франции, - сообщила Скарлетт, когда мы расположили буквы алфавита в нужном порядке. – Его отец – известный повар.
- Правда? – удивилась я. Кэмерон все еще заставлял меня нервничать. Он производил впечатление одинокого и замкнутого человека, который много времени проводил в одиночестве. – Это… интересно.
Скарлетт пнула меня под столом и посмотрела на меня, словно я пыталась пошутить над Кэмероном, хотя на самом деле нет. Кэмерон резко отодвинул стул и пошел в подсобку, где лежали разные материалы для поделок. Группа девочек за соседнем столом громко захихикала, когда он проходил мимо.
- Ты не сказала, что подружилась с Кэмероном Ньютоном, - тихо сказала я.
- Я не думала, что это так важно, - ответила подруга, вырезая ровную букву «О». – В любом случае, это круто. Вчера я была здесь одна и слышала абсолютно все, о чем трепались Марианна Листер и ее подружки. Бла-бла-бла, Майкл Шервуд, бла-бла-бла, ребенок Скарлетт, - передразнила она.
- Они болтали о тебе? – я повернулась, чтобы найти взглядом Марианну. А вот и она, смотрит в нашу сторону, ее губы шевелятся, подружка справа от нее хихикает. Я отвернулась.
- Сегодня мне все равно, - произнесла Скарлетт, - но вчера меня тошнило все утро, я была почти синяя, а тебя не было, так что все просто свалилось на меня. Я начала плакать прямо здесь, на коммерческом дизайне, и пыталась скрыть это, но не получалось . Я чувствовала себя такой жалкой и ничтожной, а тут Кэмерон вдруг подошел ко мне и положил передо мной кусочек глины. И это была Марианна Листер.
- Чего-чего?
- Марианна Листер. В смысле, это была идеальная головка с ее лицом, и все детали были просто потрясающими. Он сделал даже эту маленькую родинку на ее щеке и оформил воротник ее свитера.
- Зачем? – я оглянулась на подсобку, где скрылся Кэмерон.
- Понятия не имею. Но я сказала ему, что это мило, но он вроде как проигнорировал меня и дал мне свой учебник по истории. А потом вложил мне в руку фигурку. Я не знала, что с этим делать и протянула ему назад. И тут же она и ее подружки начали шутить о нас с ним.
- Ненавижу ее, - буркнула я.
- Нет, ты послушай, - Скарлетт рассмеялась. – Так вот, Кэмерон совершенно спокойно взял книгу, поставил голову Марианны на стол и треснул по ней! Просто вот так: «Бах!». Э было так смешно, Галлея, я чуть не умерла от хохота. А потом он дал книгу мне, и мы вместе превратили Марианну в лепешку. Говорю тебе, он бунтарь!
- Бунтарь, - пробормотала я за ней, когда Кэмерон вышел из подсобки с еще одним куском глины в руках. Он смотрел прямо на нас. – Не знаю.
- Правда, - кивнула Скарлетт, когда он подошел чуть ближе. – Погоди, вот увидишь.
Остаток недели я провела, знакомясь с Сэмероном Ньютоном на уроках коммерческого дизайна. Моя подруга была права: он был забавным. Кэмерон мог пробормотать что-то себе под нос, и вот ты уже готов разразиться хохотом, даже если прекрасно понимаешь, что делать этого нельзя. Он был очень талантливым с глиной, по-настоящему одаренным, и мог легко изобразить лицо любого человека, идеально изображая даже самые мелкие детали. У него получалось потрясающее лицо Скарлетт, каждая линия повторяла ее собственные черты, а волосы, будто живые, изящно завивались возле плеч. Он делал и мою фигурку, передавая в глине мою полуулыбку и аккуратно изображая тонкий нос. Ему было под силу исполнить в глине весь мир, превратив его в миниатюрные копии нас настоящих.
Скарлетт радушно приняла Кэмерона в нашу маленькую компанию, а в моих глазах он как-то вырос, и мне стали приятны и глубокий голос Кэмерона, и его странный смех, и одежда неизменно черного цвета. У меня не было совершенно ничего общего с Кэмероном Ньютоном, кроме Скарлетт – и этого было достаточно, чтобы мы стали почти что хорошими друзьями.
Моя мама все еще была не в восторге от Мэйкона. Некоторых вещей о нем она по-прежнему не знала и знать наверняка не могла, но она подозревала. Подозревала, что это он звонит мне по ночам и оставляет сообщения, если я не беру трубку. Подозревала, что ему есть, что скрывать, раз, когда она берет трубку, из нее доносится лишь его дыхание, да и то всего на несколько секунд, а потом – гудки. В итоге мама постоянно кричала, чтобы я «сказала своим друзьям, чтобы они не звонили так часто», но на этом все и заканчивалось.
- Твоя мама ненавидит меня, - говорил Мэйкон. Кажется, ему это даже нравилось?
- Она тебя не знает.
- Эх, - отзывался он, и я чувствовала, как он улыбается. – Но знать меня, как ты понимаешь, уже означает – любить.
Из-за его звонков и других вещей, что ей не нравились, мама начала придумывать новые правила.
- Никаких звонков после половины одиннадцатого, - заявила она однажды утром, помешивая свой кофе. – Так и передай своим друзьям.
- Я не могу заставить их не звонить мне!
- Тогда скажи, что я заберу у тебя телефон, если это не прекратится, - коротко сказала она. – Ясно?
- Ясно. Но, конечно же, звонки никуда не исчезли. В итоге я не могла позволить себе крепко заснуть, чтобы успеть взять телефон после первой же трели и не позволить ему разбудить родителей. И все это лишь для того, чтобы Мэйкон пожелал мне спокойной ночи, откуда бы он ни звонил.
Были и другие моменты. Иногда по вечерам, когда Мэйкон знал, что я не могу с ним увидеться, он проезжал мимо нашего дома и нажимал на гудок или вообще останавливался под нашими окнами. Я знала, что он ждет меня, а он знал, что я не могу выйти. Но он все равно приезжал. И ждал меня.
Так что мне оставалось только лежать в кровати, улыбаясь про себя и думая о том, что сейчас его мысли занимаю лишь я одна. Затем он уезжал, а у наших соседей, мистера и миссис Харпер, всегда загорался свет – они все надеялись поймать наглеца, что разъезжает по улице по ночам и будит порядочных людей гудками машины. Я не знала, зачем Мэйкон это делает, как по мне, так он ходил по тонкому льду. Ему было известно, что мои родители строгие, но он все равно продолжал свои штучки. Из-за этого каждый раз, слыша гудок на улице, я чувствовала, как мой желудок сжимается и переворачивается. А мама всегда поднимала взгляд от газеты, книги, телевизора и смотрела на меня так, словно это я была за рулем, жала на гудок и терроризировала соседей.
Теперь мне приходилось изобретать новые пути, чтобы встречаться с ним. Я выходила из дома, шла к Скарлетт, проходила через черный ход ее дома и встречалась с Мэйконом через несколько улиц. А уж оттуда мы ехали туда, куда хотели. И я потихоньку начинала видеть его жизнь, узнавать мелкие детали одну за другой.
Однажды, после нескольких часов катания по городу, мы приехали на парковку у подножия высокого холма. На холме стоял громадный дом, окруженный яркими фонарями. Весь верхний этаж был одним сплошным окном, и я видела, как люди ходят там туда-сюда, все в вечерних платьях и с бокалами вина в руках. Вечеринка на вершине мира.
- Что это? – спросила я, когда мы вышли из машины и стали подниматься по роскошно подсвеченной лестнице.
- Это, - сказал Мэйкон, когда мы подошли к высоким стеклянным дверям, за которыми виднелся богато убранный холл, - дом.
- Дом?!
Он открыл дверь передо мной. Когда я вошла, меня окружил запах лилий, напомнивший дорогие духи, что стояли на полочке у мамы. Я посмотрела на часы: 23:06. Пятьдесят четыре минуты до комендантского часа.
Мэйкон провел меня к лифту, нажал на треугольную серебристую кнопочку. С мягким звоном открылась дверь. Пол в лифте устилал темно-зеленый махровый ковер, который напоминал траву, когда ты вставал на него. Мэйкон нажал «П» на сенсорной панели, дверь так же мягко закрылась, и мы поехали вверх.
- Ты живешь в пентхаусе? – я обернулась, и из зеркала на меня взглянули четыре моих отражения.
- Ага, - отозвался он, слегка пожимая плечами. – Моя мама верит в силу красивого вида сверху.
Это был первый раз, когда он говорил о своей семье. Все, что я раньше слышала о его матери – лишь то, что она живет по соседству, торгует недвижимостью и выходила замуж по крайней мере три раза.
- Невероятно, - сказала я. – Этот лифт красивее, чем весь мой дом!
Снова раздался тихий звон, дверь отъехала в сторону, и мы оказались в еще одном холле, на этот раз меньшем. Дальше по коридору я видела приоткрытую дверь, а за ней – тех самых людей с бокалами в руках. До нас донеслись приглушенные звуки голосов, звон бокалов и музыка.