О господи, Галлея. Мне так жаль. Я люблю тебя, я здесь, ты только держись. Я здесь.
Когда приехала скорая, я повторяла им, чтобы меня отвезли домой и что со мной все в порядке. Я же знала, что нужно лишь пересечь лужайку Скарлетт, и вот я окажусь дома. Я проходила там сотни раз, ничего страшного не могло случиться! Но меня никто не слушал.
Я пыталась удержать рядом Мэйкона, его руку и лицо, но санитары заставили меня отстраниться, и я потеряла его.
- Он должен остаться на месте преступления, - сказала женщина с короткими волосами. Со мной она говорила твердым, но тихим голосом, повторяя одно и то же, сколько бы раз я не спросила. – Ложись и расслабься, милая. Как тебя зовут?
- Галлея, - отвечала я. Я понятия не имела, что случилось. Моя нога болела, а один глаз было сложно открыть. Еще мне почему-то не удавалось пошевелить пальцами на левой руке, но она не болела. Странно.
- Красивое имя, - сказала женщина, а кто-то вложил мне в руку какой-то предмет и попросил сжать. – Очень красивое.
В больнице меня положили в кровать, и меня внезапно окружили люди. Кто-то говорил мне что-то на ухо, спрашивал номер телефона, и я назвала номер Скарлетт. Даже тогда я понимала, что у меня будут очень большие неприятности с родителями.
Через некоторое время пришла доктор и сообщила, что у меня растянуто запястье, рваные раны на спине, два ушиба ребер, а кожу над правым глазом нужно будет зашить. Нога, по словам доктора, отделалась лишь ушибом, потому и болит. Из-за того, что у меня перебинтована голова, мне придется остаться на ночь.
Она снова и снова повторяла, что мне очень повезло, а я снова и снова спрашивала, где Мэйкон, но она не ответила, сказав, что мне нужно поспать, отдохнуть. Она придет позже, чтобы проверить, как я. О, чуть не забыла, моя сестра ждет снаружи.
- Сестра? – удивленно проговорила я, когда ширма чуть отодвинулась, и вошла Скарлетт, выглядевшая так, словно прибежала сюда, выскочив из кровати. Ее волосы были забраны в растрепанный хвост на затылке, а надела она длинную фланелевую футболку, в которой, как мне было известно, подруга спала. Ее живот был еще больше, чем несколько часов назад, если такое вообще возможно.
- Господи, Галлея, - она остановилась возле кровати, глядя на меня. Она была напугана, но пыталась скрыть это. – Что произошло?!
- Это происшествие.
- Где Мэйкон?
- Не знаю, - я была близка к тому, чтобы заплакать, все мое тело вдруг начало болеть. – Он не снаружи?
- Нет, - губы подруги сложились в тонкую линию. – Я не видела его.
- Ему пришлось остаться на месте происшествия, - объяснила я, - но он сказал, что будет рядом. Он очень переживал.
- Неудивительно, - возмутилась она, - он же чуть не убил тебя!
Я закрыла глаза, прислушиваясь к писку каких-то аппаратов за ширмой. Они напомнили мне звуки, доносящиеся из комнаты напротив той, где жила бабушка Галлея в «Эвергрине».
- Я не сделала это, - сказала я после долгого молчания. – На случай, если тебе интересно.
- Нет. Но я рада.
- Когда об этом узнают мои родители, я – труп, - сонно пробормотала я. – Они никогда не позволят увидеть мне его снова.
- Его ведь даже нет здесь, Галлея, - мягко проговорила Скарлетт.
- Это просто происшествие, - повторила я.
- Прошло уже полтора часа. Копы тоже в комнате ожидания, я говорила с ними. Мэйкон ушел.
- Нет, - я боролась со сном, как могла. – Он уже едет.
- Ох, Галлея, - грустно вздохнула Скарлетт. – Мне очень, очень жаль.
Но ее голос становился все тише и тише, а пищание за ширмой – все дальше и дальше, а я уплывала куда-то.
Проснувшись, я увидела, как нападающий несется по полю с мячом – на стене висел телевизор. Мяч взлетел, бешено крутясь в воздухе, и парень потянулся, схватил его и начал ловко обводить соперников. Стадионы неистовствовали. Когда он бросил мяч и заработал пять очков для своей команды, камера приблизилась к его лицу. Широкая улыбка, руки, сжатые в кулаки, подняты над головой.
- Привет, - услышала я мамин голос и обернулась, чтобы увидеть ее, сидящую на стуле возле моей кровати. – Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, - откликнулась я. Меня перенесли в палату с двумя кроватями, на свободной сидел папа. На нем все еще была мексиканская футболка, которую он всегда надевал на Новый год. – Когда вы приехали?
- Недавно, - я посмотрела на часы на стене, а мама погладила меня по голове, поправляя повязку. Три тридцать. Утра? Вечера? – Милая, ты очень нас напугала.
- Простите, - говорить было тяжело, я так устала. – Я испортила всю вечеринку.
- Мне наплевать на вечеринку! – воскликнула мама. Она тоже выглядела усталой, ее лицо выглядело точно так же, как во время нашей встречи у бабушки Галлеи в «Эвергрине». – Где ты была? Что произошло?
- Джули, - твердо произнес папа с соседней койки, - дай ей поспать. Сейчас это неважно.
- Полицейский сказал, что ты была с Мэйконом Фокнером, - продолжала мама. Ее голос звенел и дрожал. – Это правда? Он сделал это с тобой?
- Нет, - я закрыла глаза, и ко мне снова вернулись холод, ветер и россыпь ярких вспышек. Я так устала. – Это просто…
- Я знала, я знала, - говорила мама, держа меня за здоровую руку, - господи, ну почему ты не могла послушать меня? Неужели ты не понимала, что я права? Что я знаю, как лучше? Почему тебе всегда нужно доказать что-то? Посмотри, к чему это привело, посмотри…
- Джули, - папа встал и направился к моей кровати. – Джули, она спит и не слышит тебя, милая.
- Ты обещала, что не будешь видеться с ним, - прошептала мама мне на ухо. – Ты же дала мне слово.
- Пойдем, - сказал папа. Затем еще раз, так тихо, что я едва разобрала. – Пойдем.
Мои собственные мысли и звуки вокруг сплелись, унося меня куда-то вдаль. Но перед этим я не спала, нет, папа ошибся. Я слышала все, слышала ее голос, шепчущий мне о моем выборе. А еще я слышала голос Мэйкона. Я здесь, Галлея. Я здесь.
Глава 17
Январь был тяжелым – серым и бесконечным. Новый год я провела в больнице, а затем под охи и ахи окружающих была отправлена в свою кровать, но уже дома. Всю неделю я сидела, уставившись в окно и глядя на дом Скарлетт. Мама взяла контроль за моей жизнью в свои руки, и я позволила ей это сделать.
Мы не говорили о Мэйконе. Было понятно, что той ночью случилось что-то более серьезное, чем «случайное происшествие», но мама ничего не спрашивала, а я не поднимала эту тему. Она меняла повязки на моей голове и запястье, приносила еду на подносе в постель. Дома было тихо, мама была так близко, и Мэйкон казался странным сном, который едва ли был реальным. Представлять его было почему-то почти физически больно.
Но он пытался связаться со мной. В первый вечер, когда я приехала домой, я услышала гудок его машины под нашими окнами, но не пошевелилась, продолжая глядеть в потолок, лежа в постели. Я слушала его сигналы, пока мои глаза блуждали по комнате, зеркалу, кукле на шкафу и книгам. Он в очередной раз нажал на гудок, и я закрыла глаза.
Я не знала, что думать. Та ночь была полнейшим безумием, начиная ссорой со Скарлетт и заканчивая холодным ветром на дороге. Мне было больно, и я злилась, чувствуя себя одураченной, словно все кругом были правы, а я заблуждалась, но пелена вдруг спала с моих глаз, и я увидела что-то разрушенное, не подлежащее восстановлению. На моем столике перед зеркалом лежали конфеты, ни одну из которых я так и не съела, и кольцо, которое срезали в операционной. Иногда я все еще чувствовала его на своем пальце, а затем вспоминала, что ему никогда больше там не быть. Возможно, Мэйкон был не таким, каким я его представляла. Может, он вообще был совершенно другим?
Впрочем, я тоже была не такой, какой себя считала.
Конечно же, у каждого из нас теперь появилось свое мнение на этот счет.
- Он просто придурок, - сказала Скарлетт, когда мы сидели у нас на кухне, ели виноград и играли в настольную рыбалку. Мы не упоминали нашу ссору в Новый год, слишком уж неудобно чувствовали себя из-за нее. – Кстати, сегодня он спрашивал о тебе в школе. Опять. Все никак не оставит меня в покое, словно не в состоянии приехать к тебе сам.
- Он приезжал прошлым вечером, - ответила я. – Сидел в машине, как будто я вот-вот выберусь из дома.
- Если бы ему было не все равно, он бы уже был на коленях под твоей дверью и молил о прощении, - подруга скорчила рожицу, ерзая на стуле. Она была по-настоящему огромной и не могла долго сидеть в одной и той же позе, а ее походка напоминала, если сказать мягко, утиную. – Знаешь, у меня так бушуют эти проклятые гормоны, что я могла бы задушить его голыми руками.
Я ничего не ответила. Невозможно что-то взять и выкинуть из своего сердца, можно лишь позволять этому уходить, каплей за каплей.
Через несколько дней, около полуночи, я услышала, как что-то ударилось в мое окно. Я слушала стуки в стекло, пока, наконец, не встала и не подняла раму. Внизу я с трудом различила Мэйкона, стоящего в темноте двора.
Через несколько дней, около полуночи, я услышала, как что-то ударилось в мое окно. Я слушала стуки в стекло, пока, наконец, не встала и не подняла раму. Внизу я с трудом различила Мэйкона, стоящего в темноте двора.
- Галлея, - прошептал он. – Выходи. Мне нужно сказать тебе кое-что.
Я промолчала, представив родителей, которые сидели в своей комнате, и понадеялась, что они захотят выглянуть в окно.
- Пожалуйста, - продолжал он. – Всего на минутку, ладно?
Я захлопнула окно, не ответив ему, затем все-таки прокралась по лестнице, оставив дверь позади себя приоткрытой. Мне было плевать на секретность.
Мэйкон стоял возле кустов, увидев меня, он сделал несколько шагов вперед, выходя из тени.
- Привет.
- Привет.
Пауза.
- Как ты себя чувствуешь? Как запястье?
- Лучше.
Он ждал, словно ожидал, что я скажу больше. Я не сказала.
- Слушай, - начал Мэйкон снова, - я знаю, ты злишься, что я не пришел в больницу, но у меня есть причина! Твои родители были и так расстроены, даже не видя меня. Плюс мне позвонили и сказали, что мою машину забрали на эвакуаторе, и…
Он все говорил и говорил, а я смотрела на его лицо. Оно казалось мне таким волшебным тогда. Меня вообще притягивало абсолютно все в Мэйконе Фокнере, я обожала все вещи, что он мне показал, но на самом деле он всегда держал меня на расстоянии вытянутой руки. Джедайские трюки – не единственный штучки, в которых он был хорош. Это обыкновенные хитрость и скрытность. Ничего особенного в них не было.
А Мэйкон все болтал:
-…приезжал всю неделю, чтобы все объяснить, но ты не выходила, а я не мог позвонить тебе, а…
- Мэйкон, - я подняла руку. – Просто остановись.
Он выглядел удивленным.
- Я не хотел, чтобы ты пострадала, - проговорил он, а я спросила себя, какую именно боль он имеет в виду. – Я просто сорвался. Но мне так жаль, Галлея, я все для тебя сделаю! Ты нужна меня. Мне было так плохо с той минуты, как это случилось.
- Правда? – поинтересовалась я, не веря ни единому слову.
- Да, - тихо отозвался он, кладя свою руку на мою и тихонько поглаживая мои синяки, снова причиняя мне боль. – Я вел себя, как чокнутый.
Я отошла, чтобы он не мог дотянуться до меня, и скрестила руки на груди.
- Я больше не могу видеть тебя.
Он заморгал, переваривая услышанное.
- Твои родители успокоятся, - легко сказал он, а я поняла, что он говорил это уже сотни раз. Каждое слово, которое я принимала так близко к сердцу, уже было сказано другим девчонкам в других дворах или на том же сиденье в той же машине. Все это уже происходило, и вот теперь повторялось снова.
- Дело не в моих родителях, - покачала головой я. – дело во мне.
- Галлея, не делай этого, - предупредил он, опуская голову в покаянии (притворство?). – Мы можем разобраться со всем этим.
- Я так не думаю.
Я поняла, после всех этих серых январских дней, что заслуживаю лучшего. Я заслуживаю слов «Я люблю тебя» и киви, цветов и воинов, которые будут приходить к моему дому, обезоруженные любовью. Я заслуживаю сотни собственных фотографий и легких толчков малыша внутри живота. Я заслуживаю того, чтобы вырасти, измениться и стать такой девушкой, какой действительно хочу быть.
- Галлея, подожди! – воскликнул он, когда я повернулась и пошла к дому. – Не уходи!
Но я уже уходила, создавая собственную маленькую магию, исчезая. Хотя бы чему-то я у него научилась.
Я не слышала ее, пока не вошла в дом через задний ход, прикрыв дверь за собой. Лишь, когда я обернулась в темноте, комната вспыхнула ярким светом. Моя мама в халате стояла возле лампы и смотрела на меня.
- Итак, - произнесла она, пока я хлопала глазами, привыкая к свету. – Все вернулось на круги своя, как я погляжу.
- Что?
- Не наш ли друг Мэйкон это был? – сердито спросила мама. – Он вообще появляется когда-нибудь при свете дня? Или он может работать лишь под прикрытием темноты?
- Мама, ты не понимаешь, - я собиралась сказать ей, что теперь он уйдет насовсем, и что она была права.
- Я понимаю, - она повысила голос, - что этот мальчик чуть не убил тебя, но ты так ничего и не поняла. Поверить не могу, что ты продолжаешь общаться с ним, словно ничего не произошло! Словно это была не его вина!
- Мне нужно было поговорить с ним, - начала я, - я должна была…
- Мы не обсуждали это, потому что тебе было плохо, но этого не должно было произойти, ты меня поняла? Если ты не в состоянии понять, что от этого парня нужно держаться подальше, я сама удержу тебя.
- Мама, - у меня в голове не укладывалось, что она поступает со мной вот так. Она дождалась момента, когда я впервые за долгое время почувствовала себя сильной – и сделала все, чтобы разрушить это!
- Мне все равно, что придется сделать для этого, - она меня не слушала. – Мне все равно, придется ли отправить тебя учиться куда-то подальше или поменять школу в городе. Мне все равно, придется ли мне ходить за тобой следом двадцать четыре часа в сутки. Ты больше не увидишь его, Галлея. Я не позволю тебе разрушать свою жизнь собственными руками.
- Да почему ты так уверена, что я собираюсь вернуться к нему? – взорвалась я, когда она замолкла на мгновение, чтобы сделать вдох. – Почему ты даже не попыталась узнать, зачем именно я ходила на улицу?!
Мама открыла и закрыла рот.
- Что?
- Почему ты никогда не можешь подождать несколько секунд, чтобы я могла рассказать тебе, как все было? Почему тебе нужно сначала сделать выводы и обвинить меня во всем? Ты никогда не даешь мне ни малейшего шанса!
- Неправда, - самодовольно ответила она.
- Правда, - кивнула я. – Ты не даешь мне и слова вставить. А потом удивляешься – почему это я ничего тебе не рассказываю и ничем с тобой не делюсь. Да я просто не могу ничего тебе доверить, потому что ты все равно все извернешь так, что даже мои собственные мысли станут твоими!
- Нет, Галлея, - медленно начала мама, пытаясь скрыть, что мои слова ранили ее. – Ты не всегда осознаешь, что стоит на кону, а я вижу это.
- Я ничему не научусь, - сказала я ей так же медленно, - пока ты мне не позволишь.
Мы стояли на кухне, я и моя мама, вглядываясь в лица друг друга и встретив, наконец, то, что встало между нами с июня. Невидимая преграда будто исчезла, и мы впервые за долгое время увидели друг друга четко и ясно. Сейчас я нуждалась в ее возвращении и в ее вере в то, что я смогу найти собственный путь.
- Хорошо, - сказала она, наконец, пробегая рукой по волосам. – Хорошо.
- Спасибо, - откликнулась я, когда она выключила свет, и мы пошли наверх вместе, ее шаги звучали точно в такт моим. Все еще только начинало строиться заново, но в этот раз мы найдем правильную дорогу и больше никогда не зайдем в тупик, больше никогда не потеряем друг друга. Есть ведь и другой способ жить, можно разговаривать и гулять вместе, а не только заключать соглашения. Всегда можно изменить что-то, даже если это было создано твоими руками.
Когда ты поднялись наверх, мама остановилась.
- Так все же, - тихо спросила она, - что ты сказала ему?
Я взглянула в окно, увидела желтый квадрат света в доме Скарлетт.
- Что он не такой, каким я его считала. Что он подвел меня, и я больше не могу его видеть. И – до свидания.
Возможно, мама очень многое хотела сказать или спросить, но она только кивнула. Мы выучим этот урок медленно, будем принимать правила на ходу, но все будет хорошо. Мы снова станем теми людьми с фото в Большом Каньоне, возможно, даже вспомним комету «Галлея».
- Для тебя так лучше, - просто сказала она, открывая дверь в свою комнату.
Никто не может запланировать момент, когда найдет или потеряет свою дорогу. Стоя на пороге комнаты, я подумала о бабушке Галлее и о том, как она прижимала меня к себе, когда мы вместе смотрели на небо. Я всегда считала, что тогда мне всё только показалось и я всё придумала, но теперь, закрыв глаза, я ясно увидела ее, пересекающую звездное небо надо мной.
Часть 3. Грейс
Глава 18
- Ох, милая, какая же ты красивая! Брайан, иди сюда с фотоаппаратом, тебе нужно ее увидеть. Встань здесь, Галлея. Нет, вот здесь, чтобы окно было рядом. Или, может…
- Мам, - я снова убирая проклятый ярлычок, впивающийся мне в спину с той самой минуты, как я влезла в этом платье, - пожалуйста, не сейчас.
- Хорошо, но нам нужно сделать фотографии, - сказала она, отодвигая горшок с цветами в сторону, - с тобой одной, а потом еще несколько, когда Ной придет.
Ной. Каждый раз, слыша это имя, я не могла поверить, что действительно, впуталась, во все это. Выпускной, чересчур пышное платье и идиотский ярлычок – это еще куда ни шло, но ко всему этому в комплекте прилагался еще и Ной Ван… Я определенно в аду.
- О господи! – воскликнула мама, глядя куда-то поверх моего плеча и поднося руку ко рту. – Ты только взгляни на себя!
В дверях стояла Скарлетт, и, кажется, она стала еще больше, чем несколько минут назад. Она была уже на девятом месяце, ее живот гордо выпирал так, что именно его вы замечали первым, стоило ей войти в комнату. Ее платье было сшито мамой Кэмерона специально для Скарлетт. Миссис Ньютон была так счастлива, что ее сын идет на выпускной с подругой, что проводила целые дни, делая выкройку и подгоняя наряд по фигуре. Это было черно-белое платье с вырезом в виде капли, в котором огромная грудь Скарлетт смотрелась просто великолепно. Юбка платья мягко ниспадала к коленям, и подруга выглядела замечательно, хоть и была громадной. На ее лице была широкая гордая улыбка – и Скарлетт становилась не просто замечательной, а идеальной.