Так говорила я себе, пытаясь успокоиться. Паша молчал и ничего не предпринимал. Видимо, и он боролся с собой.
Спасло положение то, что вдруг откуда-то налетела целая туча крохотных серых мотыльков. Видимо, их привлек свет. Они пытались сесть на фитильки свечей, опаляли крылышки и падали на плиты и в воду.
– Ужас! Смотри! Они горят! – закричала я и выбралась из бассейна.
Я металась между свечами, тушила их. Паша бросился мне на помощь. Когда мы закончили, то посмотрели друг на друга. Я испытывала неловкость, Паша, по всей видимости, тоже.
– Пойду спать, – хмуро сказала я.
– Хорошо, – только и ответил он.
Но когда я забралась в кровать и закрыла глаза, то впервые представляла не Ираклия, а Пашу. И странно, он совсем не был мультяшным героем, как это обычно случалось в моих мечтах с Ираклием, а самым что ни на есть живым реальным парнем. И мы целовались совсем по-настоящему.
Однако наутро я чувствовала стыд при воспоминании о прошедшем вечере. Решила, что буду вести себя с Пашей как раньше и сделаю вид, что ничего экстраординарного вчера не произошло. Я спустилась к бассейну и убрала трупики мотыльков. Днем мы отправились на пляж. Паша вел себя естественно, он снова был мне просто другом.
Глава четвертая
Через две недели я вернулась домой. Уезжала в полном унынии, даже несмотря на внушительную сумму денег, которую мне удалось сберечь за эти каникулы. Перед отъездом Федор дал мне еще и банковскую карточку, пробормотав, что это «просто так, всего лишь пять тысяч евро на счету, как подарок от дедушки любимой внучке». И я стала обладательницей целого капитала, что давало мне хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Я решила ни за что не говорить родным об этих деньгах, так как была уверена, что мать сразу их отберет под благовидным предлогом.
Прощание с Пашей и Мариной было просто душераздирающим. Я необычайно сдружилась с ними за эти две недели, мне казалось, что я знаю их всю жизнь, что они мне будто родные. И жалела, что так и не познакомилась с главой их семьи. Отец Паши все это время находился в Санкт-Петербурге. Мы обменялись с Пашей номерами телефонов, асек и адресами электронной почты. Правда, я сразу ему сказала, что звонить будет очень дорого, а компьютерными видами связи я пользоваться не люблю. Но Пашу это не смутило, и он заявил, что сам мне будет звонить, как только соскучится.
– Скоро увидимся! – уверенно произнес он, когда я уже сидела в такси. – Я ведь приеду на зимнюю сессию, а от Питера до Москвы рукой подать!
– Там видно будет, – уклончиво ответила я, хотя сердце сжималось от тоски, что я теряю такого отличного друга.
Паша вдруг резко наклонился и крепко поцеловал меня в губы. Я так растерялась от этого молчаливого признания, что не нашлась, что сказать.
– Поехали! – кинул дед водителю, и машина тронулась с места.
Я оглянулась. Паша и Марина стояли на дороге и махали мне руками. И я чуть не расплакалась. К тому же я втайне надеялась, что Паша выполнит свое обещание, сделает для меня бриг с алыми парусами и подарит перед отъездом. Но он словно забыл о своих намерениях и ни разу за последние дни не возвращался к разговору о писателе Грине.
Но уже в аэропорту я словно перешла какую-то границу, за которой осталась та безоблачная радостная жизнь с новыми друзьями. Я знала, что это был словно подарок лично мне, какой-то аванс от жизни, смысла которого я пока не поняла. Но впервые я практически избавилась от своей вечной мизантропии и стала по-доброму относиться и к себе, и к окружающим меня людям. К тому же я неуклонно следовала рекомендациям Марины, поменяла уже два размера тарелок, ела часто, голода совсем не испытывала, но похудела за эти две недели аж на шесть килограмм. Для меня это было большим достижением. Ее подарок – набор тарелок – я везла с собой. Дед прослезился в аэропорту, наговорил мне кучу комплиментов, велел беречь себя и обязательно приехать на новогодние праздники. Я пообещала, крепко его расцеловала и отправилась на регистрацию.
Перелет прошел легче, чем две недели назад. Я была полностью погружена в свои мысли, поэтому мало обращала внимания на дискомфорт. К тому же мой вес был меньше на несколько килограмм и во время набора высоты уже так не давил. Меня встречал отец на своей раздолбанной «Ауди», он выглядел хмурым, мне даже показалось, что он не очень рад меня видеть. Закинув мои вещи в багажник, он уселся за руль. Я устроилась рядом.
– Надеюсь, дед промыл тебе мозги, – заявил он и тронул машину с места. – И ты немедленно выйдешь на любую работу! А то ишь, устроила себе каникулы на роскошной вилле! Я к матери не раз за это время заглядывал, она мне фотографии показывала нового жилья отца. По Интернету высылал ей. Совсем сдурел на старости лет! Нет, чтобы близким родственникам помочь!
– Кому это? – хмуро поинтересовалась я, обиженная таким холодным приемом.
– Мне, его единственному сыну! – ответил он.
– Слушай, сам с дедом разговаривай! – отрезала я. – Я-то тут при чем? Это ваши личные дела. Кто виноват, что ты с родным отцом в таких прохладных отношениях всю жизнь!
– Ишь как заговорила! – ехидно ответил он. – Вижу, наглости понабралась от хорошей жизни! Ну ничего, дома быстро мозги на место встанут. И учти, я не собираюсь содержать великовозрастную дочь-бездельницу!
– И не надо! – нервно произнесла я. – Без тебя как-нибудь обойдусь!
– Это еще почему? – тут же сменил тон отец и глянул на меня с явным любопытством. – Дедуля тебе бабла отвалил?
– Следи за дорогой, – хмуро посоветовала я.
Мое настроение резко упало. А ведь была полна самых благих намерений. Живя на Кипре, я многое поняла. Мне хватило и двух недель, чтобы осознать, что в негативном отношении ко мне людей в основном виновата я сама, что нельзя всех ненавидеть и постоянно опасаться, что тебе причинят боль. Именно так я и вела себя в родном городке, отгородилась стеной ото всех, чуть что сразу огрызалась, грубила, посылала всех без разбора куда подальше и часто в нецензурной форме. Я даже переосмыслила мое отношение к Анечке и уже сильно жалела, что не попрощалась с ней. А ведь она одна принимала меня такой, какая я есть, по-своему любила и всегда поддерживала. А я не захотела понять ее и отрезала все контакты. Как будто она обязана всю жизнь сидеть возле меня. В чем тут предательство, если моя подруга стремится получить образование? Если она решает уехать со своей семьей и жить в родном ей городе? Все логично. А вот я вела себя во всей этой ситуации как маленькая избалованная девочка. То, что Аня не сообщила мне заранее о решении ее семьи переехать в Санкт-Петербург, сейчас не казалось таким уж чудовищным и подлым. Я вполне могла ее понять. Зная мой взрывной характер, Анечка, видимо, до последнего откладывала неприятную новость.
И вот сейчас я возвращаюсь домой, а мне реально даже не с кем будет поговорить. Аня в Санкт-Петербурге, уже ходит на учебу, к тому же думает, что я ни за что не буду с ней больше ни встречаться, ни общаться по телефону или аське. Остальные мои бывшие одноклассники разъехались кто куда. Но все равно я с ними почти не общалась. Во дворе тоже ни с кем не дружила. Остается только моя бабушка Алла. Мне захотелось, чтобы отец сразу отвез меня к ней. Странно, но по матери я даже не соскучилась. И не хотелось вновь видеть ее унылое одутловатое лицо, слушать ее нотации. Нормально она со мной никогда не разговаривала, а только все поучала. Но разве можно было брать с нее пример? Ни счастья, ни здоровья, ни успеха в карьере у нее не было. Моя мама вела жизнь обычной среднестатистической женщины нашего заштатного городка. А мне так жить не хотелось!
Когда мы вошли в квартиру, отец бросил мою сумку на пол и хмуро сказал, что ему нужно на работу и он и так полдня «угробил, чтобы встретить дочь».
– Спасибо, – бросила я.
– Обнимайтесь, – ответил он и вышел за дверь.
Мама стояла в коридоре и не сводила с меня глаз. Она в отличие от отца заметила изменения, произошедшие со мной.
– Катенька! – наконец, пришла она в себя. – Доченька! Да тебя и не узнать! Загорела, явно похудела и почти нет прыщей! Это так кипрский климат на тебя благотворно подействовал? Кожа-то почти очистилась! И как же ты хорошо выглядишь!
– Просто не ем шоколад, – ответила я и обняла ее.
Мама на миг прижала меня к себе и всхлипнула.
– Ну-ну, что ты! – мягко проговорила я и отстранилась. – Все хорошо, я вернулась! Подарки вам привезла, сейчас распакую сумку и достану.
– Да зачем же ты тратилась? – всплеснула она руками, но глянула на сумку с любопытством.
Я улыбнулась и дернула за молнию. Достала упаковку с тонким ярким сарафаном. Он был огромным, как раз на расплывшуюся фигуру матери.
– Ой! Это мне?! – восхитилась она. – Какой же он яркий! Куда ж я это надену?
– Да хоть бы и дома будешь носить. Не все же в застиранных старых халатах ходить! – ответила я и вынула из сумки коробочку с кожаным мужским кошельком. – Отцу отдашь, – хмуро проговорила я.
– Ой! Это мне?! – восхитилась она. – Какой же он яркий! Куда ж я это надену?
– Да хоть бы и дома будешь носить. Не все же в застиранных старых халатах ходить! – ответила я и вынула из сумки коробочку с кожаным мужским кошельком. – Отцу отдашь, – хмуро проговорила я.
– Сама и отдашь, – удивленно произнесла она.
– Хочу к Алле пойти, наверное, у нее и заночую. Есть что рассказать! – ответила я.
Мама слегка погрустнела. Я смотрела на ее землистое опухшее лицо, на небрежно зачесанные в тонкий хвостик волосы и вспоминала Марину. А ведь они были почти ровесницами. Что же такое с моей матерью, что она так плохо выглядит? Или правда ее образ жизни диктует такой внешний вид? Она давно махнула на себя рукой. Но разве это было правильно? В душе родилось желание поговорить с ней на эту тему, но я настолько не привыкла откровенничать с мамой, что даже не знала, как начать, что сказать, какие привести аргументы. Обычно она отмахивалась от меня, как от надоедливой мухи, и я давно уже не пыталась общаться с ней.
– Что же мы в коридоре-то застряли? – спохватилась она. – Я и обед приготовила!
– Сейчас приду на кухню! – ответила я.
Приняв душ и переодевшись в домашний халат, я с удовольствием отметила, что он на мне висит. Я глянула на себя в зеркало. Голубой ситчик смотрелся как-то уж очень уныло, да и халат был поношенным и не украшал меня. Я выглядела как тетка средних лет.
«Никогда больше не надену ничего подобного!» – решила я и скинула халат, обозревая свою начавшую стройнеть фигуру. У меня даже появилось что-то типа талии. Я втянула живот, повернулась боком. Загар мне шел, кожа выглядела гладкой. Я достала из сумки трикотажный комплект ярко-бирюзового цвета, состоящий из шортиков и футболки. Надев, снова подошла к зеркалу. Цвет гармонировал с моей загорелой кожей, серо-голубые глаза казались ярче, только волосы меня уже начинали раздражать. Черная краска смывалась, корни отросли, голова из-за этого выглядела неопрятной. Но я решила, что больше не буду окрашивать волосы в такой ненатурально-угольный цвет. Мне хотелось вернуть естественность. Оглядев себя, я подумала, что лучший выход – сделать очень короткую спортивную стрижку. А пока забрала волосы в тугой хвост.
Мама уже звала меня. Я достала третью по величине тарелку из набора, подаренного Мариной.
Когда я вошла на кухню и увидела огромные блюда с наваленными на них горами картофельного пюре и свиными отбивными с полоской сала по краю, то содрогнулась. Но раньше я обычно так и обедала. В плетеной хлебнице возвышались стопками ломти белого батона, маринованные огурцы и помидоры лежали в глубокой миске.
– Суп будешь? – спросила мама. – И куда ты так вырядилась? Какой красивый костюмчик! Там купила? Дорого, поди! Зачем за стол в нем? Халат бы надела! И что это за тарелочка?
– Я сейчас ем только из нее, – сообщила я и поставила на стол. – А костюм этот дома буду носить! Хватит с меня старых драных халатов! Себя любить нужно!
– Чего? – изумилась мама и застыла с половником в руке.
– И тебе советую выбросить все свои халаты и купить красивые домашние платья. Ведь сейчас все есть в магазинах!
– Это на мою зарплату рядового бухгалтера я себе буду накупать ненужных вещей? – возмутилась она. – И кто меня дома-то видит? А ты знаешь, здоровье у меня не ахти, так что я хочу отдыхать в свободной хлопковой одежде! И нет ничего удобнее, чем ситцевый халат! – с вызовом добавила она.
– Отец тебя видит, – хмуро заметила я. – А он, как-никак, мужчина.
– Мала ты о таких вещах рассуждать! – отрезала она и налила себе полную тарелку супа.
Я положила ложку пюре на свою тарелку, рядом устроила половинку отбивной и два ломтика соленого огурца. Затем украсила блюдо зеленью петрушки. Мама наблюдала за мной с приоткрытым ртом.
– Это ты у Федора таких манер набралась? – ехидно поинтересовалась она. – Поди, в ресторанах привыкла питаться, ишь как еду-то разложила! И что это за тарелка? Ты мне так и не объяснила!
– Мне подарили, – кратко ответила я. – А еда и правда кажется вкуснее, если блюдо красиво оформлено. К тому же я твердо намерена похудеть, поэтому, как видишь, сильно уменьшила порции. И тебе бы не мешало!
– А я что? – равнодушно ответила она и начала жадно поглощать суп. – Я правильно питаюсь: первое обязательно, для желудка надо. И второе тоже! Энергию откуда брать? А ведь я работаю, да и дом на мне. Забот невпроворот. Да тебе-то этого не понять! Живешь на всем готовом, да еще смеешь мать поучать. Смотрю, дед на тебя плохо повлиял!
И она снова принялась за суп. Я с ужасом смотрела, как пустеет большая глубокая тарелка, похожая на миску. Покончив с первым, мать приступила к отбивным и пюре. Ела она некрасиво, облизывала пальцы, которыми брала огурцы, жир стекал по ее подбородку, мне даже смотреть было неприятно. Но разве я сама еще недавно не поглощала пищу с такой же жадностью? И сейчас я видела себя будто со стороны. Зрелище было удручающим.
«Никогда больше я не буду так обжираться! – сказала я себе и отрезала кусочек отбивной. – Но мать совсем меня не слышит, да еще и обижается. Вот уж правду сказала Марина: если человек сам чего-то не понимает, то объяснять ему бесполезно!»
– И это все? – возмутилась мама, увидев, что я даже не доела половинку отбивной.
– Свинина слишком жирная, – пояснила я.
– Ложка пюре, кусочек мяса… и это весь твой обед? – продолжила она возмущаться. – Хотя зачем тебе энергия? Ты ведь не работаешь! Если бы я была такой бездельницей, то наверняка страдала бы отсутствием аппетита! Но от десерта-то ты не откажешься? Я специально к твоему приезду купила торт.
Мама открыла холодильник и с гордым видом водрузила на стол большой шоколадный торт с маслянистыми на вид кремовыми розочками.
– Я не буду, – быстро отказалась я.
– Но ведь это твой любимый тортик! Хотя бы кусочек! – уговаривала мама.
– Ты же видишь, я почти избавилась от прыщей! – раздраженно ответила я. – А ты мне шоколадный торт! Я сейчас ем только фруктовые салаты на десерт! И заправленные не сливками, а легкими натуральными йогуртами.
– Фу-ты ну-ты! – разозлилась она. – Какие манеры мы приобрели в заграницах! Я старалась для тебя, столько денег потратила! А ты от всего нос воротишь! Чего ты о себе возомнила, дочь? – с легкой угрозой добавила она.
– Спасибо за теплую встречу и обед! – торопливо проговорила я и встала.
– Ты куда? – притихла она.
– К бабушке! – кинула я и вылетела из кухни.
На душе было муторно. За две недели я отвыкла от привычного мира, в котором жила, сколько себя помню. Все мне в родном доме казалось сейчас неправильным, некрасивым. С содроганием я смотрела на не совсем чистый пол, на выцветшие портьеры, серый и вытянувшийся от старости тюль, на продавленный диван, покрытый цветастым деревенским на вид покрывалом. Посередине «залы», как любила говорить моя мать, имея в виду гостиную и по совместительству спальню родителей, находился стол. Он был моим ровесником. На нем стояла какая-то унылая фаянсовая корзина, наполненная запылившимися гипсовыми муляжами фруктов. И это отчего-то вызвало мое особое отвращение. Я увидела наш дом совсем другими глазами, будто в одночасье прозрела. И поняла, что мать махнула рукой не только на себя, но и на свой быт. Впервые я в чем-то поняла отца, который старался возвращаться с работы как можно позже. Ему явно было здесь неуютно. Возможно, он давно нашел себе другое гнездышко с какой-нибудь милой молодой и ловкой хозяйкой. Это бы меня не удивило. На ум пришел его разговор по телефону, который я случайно услышала на улице. Он тогда так смачно обсуждал новую сотрудницу в их офисе, кажется, уборщицу, и хвастался перед неведомым мне собеседником, как он развлекся с этой девушкой. Тогда меня это просто взбесило. Но вот сейчас – о, ужас! – я его даже оправдывала.
Из гостиной я перешла в свою комнату. Мне хотелось немедленно отправиться к Алле. Но я так разнервничалась, что начала искать в своем письменном столе заначку – пачку сигарет. Две недели на Кипре – и ни одной сигареты! Я твердо решила начать «новую жизнь», в которую ни табак, ни пиво не вписывались. Странно, но мне там даже и не очень хотелось курить. И вот, не успела я приехать, как уже ищу сигаретку. Я порылась в ящике, вынула начатую еще до отъезда пачку. Взяла зажигалку и вышла на балкон. Облокотившись на перила, я смотрела на знакомый двор. Здесь мало что изменилось – все тот же грибок, песочница, покосившиеся лавки, чуть левее натянутые между стволами чахлых кленов веревки, на которых болталось белье, мамочки с колясками, небольшая компания ребят, сидящая за столом и играющая в карты. Мне хотелось взвыть от этой привычной с детства картинки. Перед глазами так и стояли белоснежные ухоженные виллы, бассейны с подсветкой, изысканные клумбы, синеющее вдали море и… Паша. Я так четко увидела его черные волосы, собранные в высокий хвост, его карие смеющиеся глаза, подтянутую фигуру, что от неожиданности вздрогнула и зажмурилась. Видение пропало, я вздохнула, скомкала пачку сигарет и бросила ее с балкона.