Контрабас бестолково зарыскал в воздухе, а еще через секунду неведомая сила решительно сдернула ее с него. Засвистел ветер. Замелькали окна многоэтажного дома, сиявшие раздробленным закатным солнцем. Асфальт Рублевского шоссе неумолимо надвинулся на девочку.
– А-а-а! – закричала Таня, роняя бесполезный уже смычок и закрывая лицо руками. Перед ее внутренним взором уже маячила язвительная физиономия Пипы, которая, незаметно показывая язык цвета ливерной колбасы, кладет на ее гроб две гвоздики.
Но внезапно, уже у самой земли, падение Тани замедлилось, и она, почти не испытав боли, обрушилась боком на что-то мягкое, глубоко провалившись в него. Рядом с ней, недовольно загудев струнами, упал контрабас и мелькнувшей тонкой чертой скользнул смычок. Нерешительно оглядевшись, Таня увидела, что сидит в кузове стоящего у светофора грузовика. В кузове, до краев полном черными мешками с осенней листвой, которую везут за город...
Ей повезло. Хотя можно ли было назвать это везением?
«Подстраховочное заклинание не сможет предотвратить падение, но смягчит его последствия», – вспомнила она строчку из волшебной книги.
* * *История с черной тенью, пытавшейся убить ее, надолго испортила Тане настроение. Сомнений не было – в магическом мире у нее есть враг, и враг могущественный. Сразу припомнился сон дяди Германа, похищение золотого меча и уклончивые слова академика, предупреждавшего ее об опасности. В воздухе же все произошло так стремительно, что Таня так и не сумела понять, кому принадлежал тот яростный желтый глаз. Птице? Ну да птице ли?
Летать Таня больше не отваживалась, хотя воздух и манил ее. Порой ей ужасно хотелось вновь сесть на контрабас и воскликнуть: «Торопыгус угорелус!» – но воспоминание было еще слишком свежим. Не стоит искушать судьбу второй раз. Самое большее, что Таня себе позволяла, – среди ночи взлетать над лоджией и несколько раз облетать на малой высоте дом, используя для этого самое медленное и безопасное заклинание «Пилотус камикадзис». На этом заклинании волшебный контрабас тащился еле-еле. Ни о каких фигурах высшего пилотажа вообще говорить не приходилось: струны контрабаса сразу начинали возмущенно гудеть. Таню так и подмывало ускорить его, но... она не разрешала себе. Вместо этого она раз за разом тренировала тормозящее заклинание «Чебурыхнус парашютис». Сразу после его произнесения нужно было указать смычком, куда ты хотел приземлиться. Инструмент сперва неподвижно зависал над этим местом, а затем медленно и солидно начинал опускаться, пока ноги не касались земли. Правда, существовало еще ускоренное тормозящее заклинание «Чебурыхнус парашютис форте», но оно было крайне неудобным, поскольку контрабас сразу проваливался в воздушную яму, камнем падал вниз и столь же резко замирал в нескольких сантиметрах от земли. При этом у самой Тани всякий раз возникало ощущение, что ее внутренности остались где-то в воздухе и сейчас шлепнутся прямо ей на голову.
Дурневы больше не доставляли Тане никаких неприятностей – у них и своих проблем было теперь навалом. После той истории со «Справочником Белого Мага» волосы Пипы склеились так надежно, что расчесать их не было никакой возможности. Голова словно была закована в стеклянный шлем, который, когда по нему постукивали карандашом, издавал звук «тум-тум». Делать нечего, пришлось отвезти Пипу в парикмахерскую и, несмотря на все протесты, постричь ее наголо. С обритой головой, с разноцветными прыщами разной величины, светящимися, как лампочки на новогодней елке, дочка дяди Германа выглядела так кошмарно, что Тане порой даже становилось жаль ее.
Однако значительно больше не повезло Ленке Мумриковой. Два дня она вообще не ходила в школу, а потом появилась в перчатке и не снимала ее все уроки. Из этого Таня смогла заключить, что Мумрикова так ничего и не смогла поделать с шерстью на руке.
По какой-то не совсем ясной Тане причине ни Пипа, ни Ленка не рассказали никому о загадочном справочнике. На Таню обе косились издали с ненавистью, однако подходить опасались. Ночью же Пипа прокрадывалась к лоджии и, дрожа от страха, закрывала ее на все задвижки, а около своей кровати клала молоток.
Что же касается Генки Бульонова, то он теперь только и делал, что путался у Тани под ногами. Хорошо еще, что при этом он молчал, лишь таинственно подмигивал, словно намекая на общую тайну. Причем иногда для большей таинственности подмигивал обоими глазами сразу. Но разве Тане было сейчас до Бульонова?
И вот наконец наступило утро того самого дня, когда должен был прилететь Баб-Ягун. Долгожданное утро долгожданного дня.
Тетя Нинель за завтраком была настолько не в себе, что даже не стала скармливать Тане позавчерашнюю манную кашу, от которой отказалась такса, а дала тот же самый омлет, что и Пипе. Уже в конце завтрака на кухне появился зеленовато-желтый дядя Герман, молча выпил чай и, ни на кого не глядя, ушел. Когда он выходил из кухни, Таня случайно заметила, что правый карман у него слегка оттопыривается и оттуда торчит морковная ботва, которую дядя Герман стеснительно старается закрыть ладонью.
– А что, дядя Герман сегодня не в Думе? У него же скоро выборы! – удивилась Таня.
Тетя Нинель побагровела и с яростью уставилась на нее.
– ЧТО? Что ты сказала? – прорычала она.
– Я просто спросила, почему он не работе. Но можете не отвечать, если нельзя, – смутилась Таня.
Но тетя Нинель уже, видно, сообразила, что правду все равно не скроешь. Она взяла себя в руки и даже улыбнулась робкой, извиняющейся улыбкой льва, который только что откусил голову своему дрессировщику.
– Э-э... почему же нельзя?.. Дядя Герман вчера на заседании совета... э-э... случайно поломал микрофон. Ему... э-э... дали больничный.
– Дали больничный, потому что он поломал микрофон? – удивилась Таня. Тетя Нинель явно чего-то недоговаривала.
– Ты что, русского языка не понимаешь? А ну марш делать уроки! И только попробуй сказать об этом в школе! – окончательно потеряв терпение, заорала тетя Нинель.
– О чем сказать? О больничном? Или о том, что он поломал микрофон? – не поняла Таня.
– ВО-О-ОН! – закричал а тетя Нинель.
Таня пробкой вылетела в комнату и натолкнулась там на Пипу. Та от ужаса сразу юркнула за кресло.
– Чего там с дядей Германом? Колись, а то заколдую! – строго спросила Таня и, используя Пипин испуг, прицелилась в нее пальцем. Пипа взвизгнула, не отрывая взгляда от пальца. Ее теперь можно было напугать всяким пустяком. И это при том, что Таня пока не знала ни одного заклинания, кроме тех, что были связаны с полетом.
– А-а! Не надо, я скажу... – пискнула дочка дяди Германа. – Разве ты не знаешь, что папуля во время предвыборного выступления перегрыз у микрофона шнур, а потом закусил папкой для бумаг. И все это было на глазах у сотен людей... А потом... он разбежался и перепрыгнул через старичка, которому собирался подарить почти новый свитер. И все оттого, что какой-то идиот в зале случайно достал из кармана морковку... Стрелять таких надо. И теперь мама боится, что он провалит выборы.
«Вот тебе и кролик Сюсюкалка!» – с восхищением подумала Таня.
Нет, дядя Герман определенно начинал ей нравиться. От такого дяди Германа даже улетать жалко. Теперь Тане был известен отличный способ, как подкрутить ему извилины и завоевать его расположение. Достаточно только угостить его морковкой.
Глава 7 ТИБИДОХС
Тане казалось, что Пипа в этот вечер никогда не ляжет. Она ходила по комнате и задумчиво пинала игрушки, изредка бросая недовольные взгляды на лоджию. На голове у Пипы была дурацкая розовая с цветочками шапочка из полиэтилена, которую она с известных пор носила не снимая. Когда Таня окончательно потеряла терпение и подумывала уже, не запустить ли в Пипу усыпляющим заклинанием или просто чем-нибудь тяжелым, та улеглась сама и вскоре, повернувшись к стене, засопела в обе дырочки.
На город мало-помалу наползала ночь. Погасали окна, как свечки в тире, по которым палил меткий стрелок, исчезали в подъездах поздние собачники. И вот, когда все уже затихло и город был под черным покрывалом мрака, Таня услышала снаружи какой-то шорох. Распахнув раму, она увидела, как на газоне под лоджией вдруг загорелись два красных уголька, а еще через несколько секунд сразу шесть. Угольки вспыхивали один за другим. Слышалось неясное бормотание, сопение, хрип. Что-то шуршало, что-то едва различимое быстро перемещалось по клумбе. Когда Танины глаза привыкли к темноте, она поняла, что внизу толпится множество существ самого разного размера. Некоторые были совсем маленькие, другие, крупные, достигали величины собаки. Темные пятна появлялись отовсюду, лезли из всех щелей, из всех люков. Красные злобные угольки загорались в самых непредсказуемых местах. Их перемещения были пока хаотичными, но с каждой минутой становились все более осмысленными. Они определенно подтягивались к лоджии. Вскоре уже весь газон превратился в темный копошащийся ковер.
Тане стало не по себе. Она была почти уверена, что эти неведомые существа явились сюда со вполне определенной целью, как-то связанной с ней самой. И, судя по их виду, ничего хорошего от них ждать явно не приходилось.
«Если они начнут карабкаться – я успею еще вскочить на контрабас», – успокоила она себя.
Внезапно дверь скрипнула. В комнату вошла тетя Нинель, поправила на Пипе одеяло, а затем, выглянув на лоджию, подозрительно спросила:
– Кого ты там высматриваешь?
Растерявшись, Таня что-то пробормотала. Но, видимо, тетя Нинель задала вопрос без всякого желания получить ответ. Выглядывать в окно она явно не собиралась. Вместо этого она внимательно уставилась на свитера, которые Таня успела уже надеть, готовясь к ночному перелету.
– Холодно тебе, что ли? – словно решившись на что-то, спросила она. – Ладно, давай бери одеяло и марш в гостиную!
Таню точно обухом по затылку ударило. И угораздило тетю Нинель проявлять великодушие именно теперь, когда она почти уже улетела в Тибидохс! Еще бы одну ночь на лоджии! Но тетю Нинель было не переубедить – она напирала, как бульдозер. Схватив Таню за руку, тетя Нинель отволокла ее в гостиную, где у огромного телевизора, занимавшего треть стены, стоял крошечный диванчик, под которым обычно спала такса.
– И не вздумай возвращаться на лоджию! Теперь ты будешь спать здесь до дет... Пока мы с дядей Германом не решим, что с тобой делать дальше, – поправилась тетя, вспомнив, вероятно, про детский дом для детей с уголовными наклонностями.
Тетя Нинель вышла. В двери Пипиной комнаты щелкнул ключ. Видимо, Пипа, разбуженная басом своей мамули, решила подстраховаться и теперь ни за что не откроет. Таня поняла, что ей суждено провести ночь в гостиной. Летающий контрабас и книга заклинаний остались на лоджии. Туда же вскоре прилетит и Баб-Ягун. Таня вскочила с дивана, чтобы подбежать к окну и, когда он появится, привлечь его внимание, но такса Полтора Километра глухо зарычала из-под дивана.
– Ты что там делаешь? А ну живо ложись! Учти, я сегодня всю ночь не буду спать! Буду ставить компрессы на лоб дяде Герману! У него завтра важное телеинтервью, и нужно, чтобы он выкинул из головы весь бред! – строго крикнула из-за двери тетя Нинель. Ее спальня была совсем рядом, и она могла слышать всякий шорох.
Таня села на диван. Сердце у нее колотилось. Как она сумеет встать, когда под диваном у нее чуткая такса, а за стеной злая тетка? Что может быть хуже ее теперешнего положения, когда свобода рядом, но недосягаема?
Еще дважды Таня пыталась прокрасться к окну, но всякий раз такса начинала злобно рычать и тетя Нинель строго окликала ее из-за стены. Похоже, она в самом деле не спала: время от времени слышался звук отжимаемой для компресса марли. Шуршание становилось все различимее. Теперь источник звуков был не только за окном, но и повсюду. Что-то скреблось за стеной, царапалось за шкафом. Даже трубы в ванной гудели как-то необычно, будто по ним кто-то пробирался наверх. Тане чудилось, что тысячи едва слышных голосов на разные лады повторяют одну и ту же фразу: «Дочь Гроттера! Дочь Гроттера! Смерть ей!»
Странно, что тетя Нинель со своим чутким слухом ничего не слышала.
– Что ты там возишься? А ну лежи смирно! Дядя Герман не может заснуть! – рявкнула она из-за стены. В голосе у нее было определенное злорадство. Неужели она знала? Хотя нет, она не могла знать. Таня оказалась в ловушке. Все ополчились против нее.
Неожиданно где-то за окном, со стороны лоджии, послышалось знакомое покашливание. Таня вздрогнула. Кто-то несильно, но различимо стукнул в раму. Неужели Баб-Ягун? А что, если, не найдя ее на лоджии, он решит, что Таня передумала или, напротив, уже улетела? Девочка хотела кинуться к окну, но спохватилась, что такса выдаст ее прежде, чем она вскочит, а тетя Нинель тотчас явится из соседней комнаты.
Трубы загудели и вдруг перестали. Почти сразу дверь в коридоре со стороны ванной легонько затряслась, будто кто-то толкал и царапал ее снизу. Такса зарычала. Она тоже слышала. Значит, ей не мерещится, и это все правда.
– Опять ворочаешься? Да что это такое? Дрянь неблагодарная... Тебе что, на лестничной клетке постелить? – окрысилась из спальни тетя Нинель.
Таня ощутила – еще секунда, и она зажмет уши руками и завопит: «А-а-а-а!» Нервы у нее были уже на пределе. Внезапно у нее с пальца соскользнуло что-то прохладное. Перстень! Она же все это время была в магическом кольце! Таня стала торопливо ощупывать складки одеяла, отыскивая его. Дверь мелко тряслась, кто-то за ней хрипел. Такса злобно клокотала из-под кровати. Но вот пальцы нашарили что-то... Кольцо... Таня поспешно надела его и стала припоминать усыпляющее заклинание, которое использовал Баб-Ягун. И почему она не повторила его? «Храпус? Сопелус? Трундус храпелус?Подушкис дрыхус?» Не то! Опять не то!
– Позор! Я буквально краснею! Никогда прежде мной не владела такая бестолочь! – громко сказало кольцо. – Неужели нельзя запомнить два простейших слова? «Пундус храпундус!»
– Эй! Я выхожу! Слышишь ты? Кто тебе разрешил включить телевизор! – заорала из спальни тетя Нинель. Ее каменные пятки яростно забухали по ковру, направляясь к двери.
Не задумываясь, Таня торопливо взмахнула рукой и, направив палец с кольцом в сторону, откуда приближались шаги, шепнула: «Пундус храпундус!» Зеленая искра скользнула к замочной скважине. За дверью послышался глухой звук падающего тела.
Одновременно шуршание в коридоре будто притихло. Послышался топот множества убегающих маленьких ног. «Кажется, они боятся магии. Поняли, что у меня кольцо», – подумала Таня.
Смело распахнув дверь в спальню, она увидела, что тетя Нинель, по-детски причмокивая губами, будто в поисках соски, оглушительно храпит прямо на полу, а на кровати с компрессом на лбу выводит высокие рулады дядя Герман. Громкий лай таксы уже не мог их разбудить. Поймав таксу, Таня решительно сунула совершенно обезумевшую собаку в шкаф к тете Нинель и, взяв с туалетного столика помаду, крупно написала на зеркале:
«Счастливо оставаться! Мои старые колготки и джинсы можете подарить кому угодно! Привет кролику Сюсюкалке! Р.S. Такса в шкафу».
Бросив помаду, Таня подбежала к окну и распахнула раму. Точно, в воздухе у лоджии ее кто-то ждал, но вот только Баб-Ягун ли? Исчез гипс, исчезли бинты, исчезла неуклюжая кровать. На весело фырчащем оранжевом пылесосе, сжимая в руках блестящую трубу с широкой щеткой, которая используется обычно для чистки ковров, сидел толстый мальчишка лет двенадцати, одетый в кожаный комбинезон. Его короткие светлые волосы торчали непослушным ежиком, щеки сияли румянцем, а нос самых картофельных очертаний был настолько вздернутым, что казалось, его дырочки смотрят в ту же сторону, что и глаза. Выплывшая из-за соседней крыши луна просвечивала сквозь его оттопыренные уши, рубиновые, как стеклышки в витраже.
Откуда взялся мальчишка и почему он прилетел вместо Баб-Ягуна? Или... или это он и есть? Таня вдруг сообразила, что, пока лицо было скрыто под бинтами, она не имела ни малейшего представления об истинном возрасте Баб-Ягуна. Но тогда почему Сарданапал прислал за ней мальчишку, почти ее ровесника?
Заметив Таню, мальчишка, явно рисуясь, ловко перебросил трубу из одной руки в другую и направил ее вниз. Тотчас пылесос сорвался с места так стремительно, что за ним едва можно было уследить. Мгновение – и вот он уже завис в воздухе прямо напротив окна. В ту же секунду над подоконником с пронзительным писком пролетело что-то маленькое и злобное. Мелькнуло кожистое крыло. Что-то подсказывало Тане, что это не летучая мышь. Баб-Ягун метнул вслед молнию из кольца, но существо ловко увернулось и ответило короткой струей светящейся сиреневой жидкости. Несколько капель ее попало на подоконник, и он задымился.
– Ох, мамочка моя бабуся! Я думал, они тебя уже сожрали! – с облегчением воскликнул Баб-Ягун, кивая на газон, где все еще копошились темные тени и силуэты. Теперь их было так много, что казалось, будто под лоджией громоздится огромный муравейник. Фигуры переползали, хрипели, толкались, наступали друг другу на головы. Вспыхивали красные угли зрачков.
– Кто они? – с ужасом спросила Таня.
– Да нежить, – небрежно бросил Баб-Ягун. – Кто-то наложил на люки здесь в округе заклинание привлечения. Я это сразу понял, когда увидел, сколько ее здесь пасется. И теперь нежить стекается сюда со всего города! Сейчас она просто толпится, но, когда ее станет еще больше, можно будет ожидать чего угодно... Я уже вызвал Поклеп Поклепыча с его ребятами. Скоро они тут все расчистят.
– Как расчистят?
– Да запросто. Снимут заклинания да захватят с собой Пожирало или Синего Дядю. Для поддержки. Нежить, едва видит их, сразу разбегается. Кстати, нам с тобой тоже лучше улететь. Не уверен, что ты обрадуешься, если Пожирало или Синий Дядя попадутся тебе на глаза. Я сам месяца три к ним привыкал. Да и то порой встретишь их где-нибудь, особенно ночью... Брр!