"Я думалъ, что это опять какой-нибудь счетъ, какое-нибудь несчастное дѣловое письмо — а это была она. Это было нѣсколько дней тому назадъ. Знаешь, что она хотѣла? Она пришла со ста кронами. Да, она сберегла ихъ. Конечно, это, собственно говоря, мои деньги, въ случаѣ чего можно было бы это сказать; но, несмотря на это, она могла вѣдь ихъ оставить у себя. Но она увидѣла, что мнѣ приходится туго… Послѣдніе дни она никуда не выходила; это меня удивляетъ, я этого не понимаю; но дѣвушка говоритъ, что она иногда обѣдаетъ у себя наверху. Кромѣ того, она работаетъ; она постоянно что-нибудь дѣлаетъ".
"Послушай, Андрей, меня нисколько не удивляетъ, если у васъ скоро все пойдетъ хорошо. Очень можетъ быть, что она совсѣмъ и не уѣдетъ".
Тидеманъ смѣрилъ своего друга глазами:
"Ты такъ думаешь? Развѣ не ты говорилъ какъ-то, что я не перчатка, которую по желанію можно отъ себя отбросить или снова надѣть. Видишь ли, я теперь думаю такъ, какъ ты думалъ тогда. Во всякомъ случаѣ и разговора объ этомъ быть не можетъ; но если бъ и могъ быть, то вѣдь не шутки же ради, Олэ, я такъ долго страдалъ. Я рѣшился дать ей свободу, и она взяла ее. Ахъ, да, съ ея стороны не было никакихъ возраженій, она охотно взяла ее. Когда я обѣднѣлъ и разорился, я распуталъ узелъ и сказалъ: теперь, къ сожалѣнію, я не могу тебѣ доставлять средства, какъ я бы этого хотѣлъ, Ханка, я не могу дольше брать на себя отвѣтственность удерживать тебя, ты свободна. И на это она сказала да, и ушла. Но, впрочемъ, другого и ожидать было нельзя; лучше объ этомъ не говорить. Все прошло, она такъ же мало думаетъ вернуться, какъ и я о томъ, чтобъ снова взятъ ее къ себѣ… Да, да, она не совсѣмъ избѣгаетъ меня, а это радуетъ меня; это былъ удивительный случай съ деньгами; я всегда буду благодаренъ ей за это".
Но Тидеманъ вдругъ поднялся и началъ прощаться, ему нужно въ банкъ и нужно торопиться.
Олэ продолжалъ стоять у конторки. Судьба Тидемана заставляла его задуматься. А гдѣ была Агата? Она обѣщала быть черезъ часъ дома, а теперь уже прошло два часа. Нѣтъ, конечно, не было ничего дурного въ прогулкахъ самихъ по себѣ, но — Тидеманъ былъ правъ!.. У Тидемана были свои основанія на это, онъ такъ сказалъ, но — что хотѣлъ онъ этимъ сказать?… Вдругъ у Олэ мелькнула мысль: можетъ быть Иргенсъ разбилъ его счастье? За это нельзя было ручаться. Въ городѣ не говорили объ этомъ, нѣтъ, Олэ ничего объ этомъ не слышалъ, всѣ такъ привыкли видѣть фру Ханку то съ однимъ, то съ другимъ изъ знакомыхъ, этимъ она ускользала отъ сплетенъ. Но очень можетъ быть, что это былъ Иргенсъ. Красный галстукъ? Да, не онъ ли носилъ красный галстукъ? Теперь Олэ нашелъ, что подразумѣвалъ Тидеманъ, когда онъ говорилъ съ извѣстнымъ подчеркиваніемъ объ опасныхъ поѣздкахъ на острова въ іюлѣ. И дѣйствительно, Агата потеряла всякую охоту сопровождать его въ контору, ей постоянно теперь хочется выходить, гулять въ пріятной компаніи и именно въ этой пріятной компаніи осматривать мѣстности и вещи. Нѣтъ, Боже мой, вѣдь это же не могло бытъ причиной для подозрѣній? Тидеманъ вѣдь тоже говоритъ, что Агата будетъ знать, какъ ей поступить, когда это нужно будеть. Да, относительно Агаты у него не было сомнѣній, было бы несправедливымъ набросить на нее тѣнь; но, все-таки, эти прогулки даютъ поводъ къ разговору… Развѣ она не пожалѣла, что онъ не поэтъ? "Какъ жалко, Олэ, что и ты также не поэтъ", она сказала. Но послѣ этого она такъ нѣжно и мило объяснила, что все это была шутка; нѣтъ, она была невинна, какъ дитя, но эти постоянныя прогулки съ Иргенсомъ должны быть запрещены, ради нея же самой… Только черезъ часъ пришла Агата. Ея лицо было свѣжее, и разгоряченные глаза блестѣли. Она бросилась на шею къ Олэ, она постоянно это дѣлала, когда передъ этимъ гуляла съ Иргенсомъ. Олэ снова просіялъ, у него нехватало храбрости огорчитъ ее; онъ только попроситъ ее, не хочетъ ли она для него больше оставаться дома. Онъ просто не можетъ этого переносить, когда ея такъ долго нѣтъ дома. Это сильнѣе всякихъ разсужденій, онъ ни о чемъ другомъ думать не можетъ, какъ только о ней.
Агата слушала внимательно и обѣщалась принятъ это во вниманіе. Да, да, онъ правъ.
"И если я могу еще о чемъ-то тебя попросить, то вотъ о чемъ! Не можешь ли ты менѣе часто бывать съ Иргенсомъ, ну хотъ немного. Я ничего не хочу сказать этимъ дурного, Агата; но немного меньше, чтобъ люди не говорили бы объ этомъ. Иргенсъ мой большой другъ, но… Да, да не принимай близко къ сердцу, что я тебѣ сказалъ".
Тогда она повернула къ нему свою голову, схватила его обѣими руками и приблизила къ себѣ, посмотрѣла ему въ глаза и сказала:
"Ты не вѣришь, что я тебя люблю, Олэ?"
Теперь онъ смутился, онъ черезчуръ былъ близокъ къ ней, онъ запнулся и отступилъ на шагъ:
"Любишь ли? Ха-ха, нѣтъ, Агата! Неужели ты думаешь, что я хотѣлъ упрекнутъ тебя въ этомъ. Ты не поняла, что я сказалъ, — это ради людей, ради людей! Но это было поразительно глупо; я не долженъ былъ бы упоминать объ этомъ: ты начнешь теперь думать объ этомъ, ты можетъ быть совсѣмъ не будешь теперь встрѣчаться съ Иргенсомъ. Прошу тебя, пусть все останется по старому, ты не должна порывать съ нимъ, это привлекло бы еще больше вниманія. Нѣтъ, это тонкій, недюжинный человѣкъ, и ты должна признавать его за такового. А то, что я сказалъ… я ничего не сказалъ ничего. Хорошо?"
Но у нея была потребность объясниться: она такъ же охотно пойдетъ и съ другимъ, какъ и съ Иргенсомъ, это просто такъ случилось сегодня. Она преклоняется передъ его талантомъ, этого она не скрываетъ, но вѣдь не она одна; кромѣ того, она чувствуетъ къ нему жалость, потому что онъ домогался преміи и не получилъ ея. Ей жалко было его, и больше ничего, ровно ничего…
"Довольно", крикнулъ Олэ. — Развѣ она совсѣмъ… Развѣ онъ хотѣлъ сказать что-нибудь дурное? Короче говоря, все должно остаться по старому, и они не будутъ больше объ этомъ говорить… Да, а что касается свадьбы, вѣдь нужно теперь условиться насчетъ дня; ему нужно теперь поѣхать въ Англію, а потомъ, что касается его, то онъ готовъ! И было бы самымъ лучшимъ, если она поѣдетъ домой, пока его здѣсь не будетъ, а когда все будетъ готово, онъ пріѣдеть за ней. Послѣ свадьбы они опять пріѣдутъ въ городъ. А для свадебнаго путешествія найдется можетъ бытъ время будущей весной!
Агата счастливо улыбалась и была согласна на все. Странное, неопредѣленное желаніе зародилось въ ней: лучше она останется здѣсь, пока онъ не вернется; а тогда они вмѣстѣ поѣдутъ въ Торахусъ. Она сама не знала, какъ явилась у нея эта тайная мысль, но желаніе остаться здѣсь не было настолько сильнымъ, чтобъ стоило о немъ упоминать; пустъ все будетъ по желанію Олэ; она замѣтила ему, что онъ долженъ поторопиться съ возвращеніемъ изъ Англіи; ея глаза были широко раскрыты и невинны; она положила одну руку на его плечо, а другая покоилась на конторкѣ, когда она съ нимъ говорила.
И это ей онъ хотѣлъ намекнуть! Тидеманъ былъ правъ, — она знаетъ, что ей дѣлать, когда это нужно будетъ.
IV
Прошло больше недѣли прежде, чѣмъ показался опять Иргенсъ. Замѣтилъ ли онъ какое-нибудь недовольство? Или надоѣли ему эти прогулки? Онъ пришелъ какъ-то разъ послѣ обѣда къ Олэ въ контору. Былъ ясный солнечный день, но вѣтеръ сильно дулъ, и пыль поднималась по улицамъ. Онъ очень сомнѣвался, что фрекэнъ Агата выйдетъ въ такую погоду, а потому онъ сказалъ:
"Сегодня такой сильный вѣтеръ, я хотѣлъ бы съ вами пойти на гору, на самую высокую точку, фрекэнъ Линумъ. Вы, по всей вѣроятности, никогда не видали такого зрѣлища, — пыль, какъ дымъ, поднимается надъ городомъ".
Олэ быстро подтвердилъ то же самое; это во всякомъ случаѣ очень интересно, ей бы нужно это посмотрѣть… Олэ при другихъ обстоятельствахъ сказалъ бы на это нѣтъ, вся эта пыль была нездорова и непріятна, но Иргенсу хотѣлось наверхъ, на высоту, — казалось, вѣтеръ это его сфера; иначе онъ не сталъ бы такъ говоритъ; вѣтеръ, который шумѣлъ на морѣ въ гавани, и заставлялъ биться маркизы на окнахъ! Кромѣ того, онъ хотѣлъ показать Агааѣ, что онъ съ своей стороны ничего не имѣетъ противъ этого… Хорошо. Пусть она сдѣлаетъ эту прогулку.
И Агата отправилась.
"Я цѣлую вѣчность васъ не видѣлъ", сказалъ Иргенсъ.
"Нѣтъ", возразила она, "я теперь постоянно дома и сдѣлалась очень прилежной. Очень скоро я поѣду на родину".
"Какъ?" сказалъ онъ быстро и остановился.
"Да, да… правда, что я скоро вернусь, но…"
Они продолжали итти. Иргенсъ сталъ задумчивъ.
"Знаете", сказалъ онъ, "сегодня черезчуръ вѣтрено, мы не можемъ даже слышатъ, что говоримъ другъ другу; пойдемте лучше наверхъ въ паркъ. Я знаю одно мѣсто…"
"Да, какъ хотите", сказала она.
Они нашли защищенное мѣсто, тамъ не было ни одной души.
Иргенсъ сказалъ: "Откровенно вамъ сказать, я совсѣмъ не собирался тащить васъ сегодня на горы. Я только боялся, что вы не пойдете со мной, вотъ почему я приглашалъ васъ на гору, какъ я это говорилъ тамъ внизу, въ конторѣ. Я хотѣлъ васъ видѣть".
Пауза.
"Ахъ, такъ?.. Впрочемъ я уже перестала вами удивляться", сказала она.
"Хорошо, фрекэнъ Агата; вотъ уже десять дней съ тѣхъ поръ, какъ я говорилъ съ вами послѣдній разъ. Это такъ давно".
"Но вѣдь это не моя вина… Ну да не будемъ больше объ этомъ говорить", быстро прибавила она. "Скажите мнѣ, между прочимъ, почему вы постоянно на меня нападаете, это нехорошо съ вашей стороны. Мнѣ такъ хотѣлось бы, чтобъ мы были друзьями, но…"
"Но ничѣмъ больше, нѣтъ… я понимаю;.. Этого недостаточно для того, кто страдаетъ. Нѣтъ, вы впрочемъ этого не знаете, вы никогда этого не испытали. Что-то постоянно, постоянно стремится въ тебѣ преступить запрещенное. Это стремленіе заглянуть въ лицо своей судьбѣ. И если бы я долженъ былъ отдать все за это мгновеніе, я бы отдалъ. Лучше короткій часъ провести вмѣстѣ съ вами, фрекэнъ Линумъ, чѣмъ жить еще долгіе годы безъ васъ".
"Да, да, да, Боже мой, но теперь уже поздно, вы это знаете! Къ чему же говорить объ этомъ?"
Тогда онъ сказалъ твердо и медленно:
"Нѣтъ, это не черезчуръ поздно".
Тогда она посмотрѣла на него и поднялась, онъ тоже всталъ; они пошли; каждый изъ нихъ былъ углубленъ въ свои мысли; не сознавая, что они дѣлаютъ, они ходили по парку, не обращая вниманія на людей. Они сдѣлали кругъ и опять вернулись въ свое укромное мѣсто и сѣли.
"Мы ходимъ въ кругу", сказалъ онъ, "я заключаю васъ въ кругъ".
"Послушайте", сказала она съ влажными глазами, "это послѣдній разъ, что я съ вами иду, такъ будьте же добры, да? Вѣдь я скоро уѣду". Но, какъ разъ въ ту минуту, когда онъ хотѣлъ ей отвѣтить, весь преисполненный любви, кто-то прошелъ мимо ихъ скамейки. Это была одинокая дама, у нея въ рукѣ была вѣтка, и этой вѣткой она ударяла по платью при каждомъ шагѣ, который она дѣлала. Она медленно приближалась, и была молода, Иргенсъ зналъ ее, онъ поклонился, всталъ со скамейки и низко снялъ шляпу.
Дама, покраснѣвъ, прошла мимо.
Агата спросила:
"Кто это дама?"
"Да это дочь моей хозяйки", отвѣчалъ онъ. "Вы сказали, что я долженъ бытъ добрымъ. Да, дорогая…"
Но Агата хотѣла имѣть болѣе точныя свѣдѣнія о дамѣ: значитъ, она живетъ тамъ, гдѣ и онъ, въ домѣ? Что она дѣлала? А что это за личность была его хозяйка?
Иргенсъ давалъ отвѣты. Совсѣмъ какъ ребенокъ, чье любопытство было заинтересовано какимъ-нибудь случаемъ, Агата заставляла разсказывать ей объ этихъ совершенно незнакомыхъ ей людяхъ изъ № 5 по улицѣ Транесъ. Она удивлялась тому, что дама покраснѣла, что Иргенсъ такъ изысканно вѣжливо поклонился ей. Она не знала, что Иргенсъ постоянно платилъ за свою квартиру этимъ молчаливымъ способомъ, кланяясь своимъ хозяевамъ на улицѣ.
"Она недурна, но только у нея веснушки", сказала она. "Она была даже красивой, когда покраснѣла; не правда ли?"
Иргенсъ сказалъ да; она мила, но у нея нѣтъ ни одной ямочки, — существуетъ только одна, у которой есть ямочки…
Агата быстро посмотрѣла на него; его голосъ дѣйствовалъ на нее, слова достигали цѣли, она полузакрыла глаза. Въ слѣдующую минуту она почувствовала, что склоняется къ нему и что онъ цѣлуетъ ее; никто изъ нихъ не говорилъ ни слова, вся ея тревога исчезла, она теперь была покойна въ своемъ наслажденіи.
Никто имъ не мѣшалъ; вѣтеръ глухо свистѣлъ и замиралъ надъ паркомъ. Но вотъ, наконецъ, опять прошелъ человѣкъ, Агата отшатнулась и стала смотрѣть на камешки, пока проходилъ человѣкъ; она была такъ естественна, она не обнаруживала ни малѣйшаго волненія. Она поднялась наконецъ и пошла; теперь только она начала размышлять; слезы катились изъ глазъ, и глухо, разсѣянно она бормотала:
"Нѣтъ, Боже мой, что я надѣлала!"
Иргенсъ хотѣлъ сказать, хотѣлъ говорить, смягчить ударъ; это случилось, потому что должно было случиться; онъ такъ страстно любитъ ее; она должна понять, что это вѣдь не шутка съ его стороны… И дѣйствительно, видно было, что онъ теперь не шутитъ,
Но Агата ничего не слышала, она все повторяла и повторяла слова, полныя отчаянія и инстинктивно направилась по дорогѣ внизъ, въ городъ. Казалось, она спѣшила домой.
"Дорогая Агата, послушайте меня"…
Она рѣзко перебила его:
"Молчите же, молчите!"
И онъ замолчалъ.
При выходѣ изъ парка, вѣтеръ сорвалъ съ нея шляпу, она бросилась за нею, но не могла ее поймать — она полетѣла опять въ паркъ. Наконецъ, у дерева Иргенсъ поймалъ ее.
Минутку она стояла и смотрѣла, но потомъ она тоже начала бѣжать, и когда они оба встрѣтились подъ деревомъ, ея прежнее замѣшательство почти совсѣмъ исчезло. Иргенсъ протянулъ ей шляпу, и она поблагодарила. У нея былъ сконфуженный видъ.
Потомъ они пошли дальше.
Они прошли кусочекъ дороги по усыпанной щебнемъ площадкѣ. Агата повернулась и пошла спиной къ вѣтру. Вдругъ она остановилась, она увидѣла Гольдевина, онъ шелъ вдоль парка по направленію къ Тиволи, согнувшись, какъ бы желая спрятаться. Значитъ, онъ еще не уѣхалъ домой!
И Агата съ ужасомъ подумала, что если онъ былъ въ паркѣ и видѣлъ ее? На мгновеніе въ ея мозгу мелькнула мысль; онъ, можетъ быть, шелъ изъ парка, хотѣлъ подождать, когда они скроются изъ виду, но онъ не разсчиталъ времени, вѣтеръ сорвалъ шляпу съ головы и задержалъ ихъ на нѣсколько минутъ; теперь онъ черезчуръ рано вышелъ. Какъ онъ согнулся. На открытомъ мѣстѣ, онъ нигдѣ не могъ спрятаться.
Агата позвала его, но вѣтеръ отнесъ ея крикъ въ сторону; она помахала ему рукой, но онъ сдѣлалъ видъ, что не видитъ, и не поклонился. Тогда не говоря Иргенсу ни слова, она побѣжала внизъ по холму, крѣпко держала шляпу и бѣжала. Внизу у первой улицы она догнала Гольдевина. Какъ ей пришлось бѣжать! И вѣтеръ поднималъ ей юбки до колѣнъ.
Онъ остановился и поклонился, какъ всегда съ выраженіемъ грустной радости и тронутый до глубины души. Онъ былъ одѣтъ бѣдно.
"Вы — вы не смѣете за мной шпіонить", сказала она, съ трудомъ дыша, хриплымъ голосомъ. Она стояла передъ нимъ разгоряченная, сердитая, сердитая, какъ ребенокъ, что ей пришлось такъ бѣжать, чтобъ догнать его.
Онъ открылъ ротъ, но не могъ сказать ни звука, онъ не зналъ, что ему дѣлать.
"Вы слышите?"
"Да… Вы можетъ быть были больны, вы совсѣмъ не выходили… Нѣтъ, я право не знаю, какъ…"
Его безпомощныя слова тронули ее; близкая къ тому, чтобы заплакать, глубоко тронутая, она сразу перемѣнилась:
"Милый Гольдевинъ, простите!"
Она просила у него прощенія. Онъ ничего не могъ на это отвѣтить, и онъ началъ говорить какъ будто самъ съ собою.
"Простите… Нѣтъ, не будемъ объ этомъ говоритъ… Но почему вы плачете? Если бы я вамъ не встрѣтился, то…"
"Нѣтъ это было именно хорошо", перебила она, "я хотѣла васъ встрѣтить, я всегда думаю о васъ, но никогда васъ не вижу; я очень часто скучаю по васъ".
"Не будемъ объ этомъ говоритъ, фрекэнъ Агата; вы знаете, что мы съ вами разсчитались. Я желаю вамъ всего хорошаго, всего хорошаго".
Гольдевинъ на видъ былъ опять спокоенъ; онъ даже началъ говоритъ о совершенно безразличныхъ вещахъ. Какая была ужасная буря! Богъ знаетъ, каково придется сегодня кораблямъ на морѣ…
Она слушала и отвѣчала; его спокойствіе подѣйствовало также и на нее, она тихо сказала:
"Итакъ, вы еще не уѣхали домой Гольдевинъ? Я уже больше не прошу васъ приходитъ къ намъ; это все равно ни къ чему не поведетъ. Нѣсколько дней тому назадъ Олэ и мнѣ такъ хотѣлось, чтобы вы были съ нами на одной прогулкѣ, но васъ никакъ нельзя было найти?"
"Нѣтъ, я уже съ тѣхъ поръ говорилъ съ господиномъ Генрихсеномъ и объяснилъ ему, что въ то воскресенье съ меня взяли слово быть въ одномъ маленькомъ обществѣ, на обѣдѣ… Итакъ, вы хорошо поживаете?"
"Да, благодарю васъ, и вы также?"
"Мнѣ кажется, что я такъ давно васъ не видѣлъ? Да, я думаю… я хочу сказать, послѣднее время вы не каждый день выходили".
"Нѣтъ, я теперь умница и сижу дома. Впрочемъ, я скоро ѣду домой". И опять ее охватило безпокойство: что, если этотъ человѣкъ, съ которымъ она здѣсь стояла и разговаривала, былъ въ паркѣ и все видѣлъ. Она спросила, насколько могла равнодушно. "Нѣтъ, посмотрите, какъ гнутся верхушки деревьевъ въ паркѣ. Но, несмотря на это, тамъ, наверху, совсѣмъ защищено отъ вѣтра".
"Въ паркѣ? Я не былъ тамъ… Нѣтъ, я вижу, что вашъ спутникъ ждетъ васъ, вы должны итти. Это Иргенсъ, если я не ошибаюсь?"
Слава Богу, она была спокойна, онъ не былъ въ паркѣ. Она ничего не слышала, ни на что не отвѣчала. Тутъ подошелъ Иргенсъ, ему надоѣло ждать; но объ этомъ она не безпокоилась. Она опять обратилась къ Гольдевину.
"Итакъ, вы говорили послѣ нашей прогулки съ Олэ, почему же онъ мнѣ ничего про это не сказалъ?"
"Ахъ, ну какъ онъ можетъ обо всемъ думать!
Дѣлъ у него такъ много въ головѣ, фрекэнъ Агата, такъ много дѣлъ. Дѣло вѣдь такое громадное; по крайней мѣрѣ я вынесъ такое представленіе, когда былъ въ конторѣ. Удивительно! Нѣтъ, человѣку можно простить, если онъ забываетъ такія мелочи. Мнѣ хотѣлось бы вамъ одно сказать: онъ васъ больше любитъ, чѣмъ кто-либо другой. Онъ… Да, не забывайте этого. Вотъ то, что я хотѣлъ вамъ сказать".