– Почему ты приехал, не предупредив? – задала Рита вопрос, совершенно неуместный при данных обстоятельствах. – Что-то случилось?
Вместо ответа Игорь присел на корточки и принялся распаковывать одну из сумок, обвязанных упаковочной лентой. Азнив опрометью кинулась на кухню и через мгновение появилась с ножницами в руках.
– Ничего не случилось, – сказал Байрамов, разрезая ленту, и Рита не сразу сообразила, что он отвечает на ее вопрос. – Я вернулся раньше, потому что образовался перерыв на пару дней, и я решил провести их с тобой. Нам предложили продлить контракт на три месяца. После Осаки поедем в Токио, потом – в Йокогаму. Это значит, что мы долго не увидимся. А ты, оказывается, сюрприз мне приготовила!
В последних словах звучал сарказм, но Рита едва обратила на это внимание. Она скучала, а теперь Игорь так запросто сообщает, что его не будет еще три месяца! Значит, Новый год придется встречать с мамой у Миши и Лены?
– Так я еще и виновата? – холодно спросила Рита. – Ты приезжаешь, говоришь, что скоро снова уедешь, и тебе даже в голову не пришло со мной посоветоваться?
Краем глаза она заметила, что Рауф, взяв Азнив за руку, потянул ее на кухню, справедливо считая, что они не должны присутствовать при ссоре. Когда за молодыми людьми закрылась дверь, Рита продолжила:
– Твой брат приезжает с девушкой, и мне приходится разбираться – извините, как умеем! Он просил-умолял ничего не сообщать тебе по телефону, хотел дождаться твоего приезда. Теперь я понимаю, почему он боялся разговора с тобой, но бедным детям больше некуда идти, мы – их единственная надежда! Ты понимаешь, что Рауфа чуть не убили, а ты все думаешь о каких-то предрассудках? Почему бы просто не уладить дело, встретившись с папашей Азнив?
Игорь по-прежнему сидел на корточках, глядя на нее снизу вверх. Когда Рита закончила свою гневную тираду, на некоторое время повисла пауза. Потом он сказал:
– Возможно, не стоило менять профессию – в тебе умирает прекрасный адвокат!
Его голос был спокойным, и Рита поняла, что продолжения скандала не предвидится. Байрамов поднялся на ноги и засунул руки в карманы, задумчиво глядя на нее.
– Ты все неправильно понимаешь, – вздохнул он. – Пошли, мне надо тебе кое-что показать.
Рита покорно последовала за ним. Они могли сколько угодно ссориться, но Игорь имел над ней власть, какой не обладал ни один другой мужчина. Она уже сожалела о своих резких словах. Что плохого сделал Байрамов? Прилетел без предупреждения с сумками гостинцев, желая сделать сюрприз и поговорить о продлении успешных гастролей, а она набросилась на него, как мегера, только что сковородкой не размахивала!
Склонившись над ящиком комода в спальне, Игорь извлек оттуда фотоальбом, о существовании которого Рита не подозревала. Она держала альбомы с концертными фотографиями отца и Байрамова, а также семейные в специальном отделении шкафа в отцовском кабинете. Этого она раньше не видела. Пролистнув несколько страниц, он повернул альбом так, чтобы Рите было удобнее его рассматривать. С черно-белой фотографии улыбались два подростка. Один был черноволосым, темноглазым, с обезоруживающе открытой улыбкой. Во втором она узнала Игоря.
– Кто это? – спросила Рита, показывая пальцем на другого мальчика.
– Вартан, мой школьный друг. В то время в Баку было полно армян, и никто не придавал этому значения. Там жило много представителей других национальностей: турок, украинцев, русских, греков. С Вартаном мы дружили с детства. Жили рядом, играли в одной песочнице, ходили друг к другу в гости. Наши отцы тоже были знакомы. Никому и в голову не приходило вспоминать, что один из них мусульманин, а другой – христианин. Мой отец совершал намаз, не ел свинины и читал Коран перед тем, как идти на завод. Отец Вартана церковь не посещал, но туда ходили его жена и дочери. Это не мешало нашим семьям поддерживать дружеские отношения.
Рита сидела затаив дыхание – раньше Игорь не рассказывал ей о своем детстве на родине.
– Потом, как ты знаешь, я уехал с твоим отцом в Питер, – продолжал он. – Приезжал в Баку только на каникулы, и тогда мы встречались с Вартаном, колбасились, как все мальчишки нашего возраста. Баку – прекрасный город. Ты его не видела, но можешь мне поверить – в нем столько солнечных дней в году, сколько Питер не видел за триста лет своего существования! И люди там другие, теплее и открытее, чем здесь. Это – другой мир. Но тот мир для меня рухнул в день, когда как-то вечером отец пришел с завода раньше обычного. Я приехал на каникулы и собирался отправиться с друзьями в парк поиграть в футбол. Но отец повел себя странно. Он никогда не запрещал мне куда-то ходить, но тут буквально втащил меня в дом и запер дверь. Потом стал спрашивать у матери, все ли дети дома. Оказалось, что старшая сестра, Кюмкяб, у подруги и собиралась остаться ночевать. Отец, не говоря ни слова, выскочил на улицу. Через полчаса он привел испуганную Кюмкяб. Я ничего не понимал. Мать, по-видимому, что-то знала, так как без слов выполняла указания отца. Она заперла двери и закрыла ставни на окнах. Отец спустился в подвал и достал ружье деда. Мне казалось, я сплю и вижу кошмарный сон. На самом деле произошло следующее. Мы, дети, жили себе, ни о чем не догадываясь, но в обществе назрели проблемы между армянским и азербайджанским населением Баку. Экстремисты настраивали народ друг против друга. До настоящей резни, правда, не доходило. В тот день отец узнал, что готовится крупномасштабная акция по истреблению армян в нашем квартале. Отцу предложили принять участие, он отказался. Но отец понимал, что в опасности окажутся все, кто живет в квартале, независимо от нации и веры: лес рубят, щепки летят. Он надеялся, что стрелять не придется, но он к этому готовился. Окна были закрыты, и мы ничего не могли видеть. Зато слышали шум, крики, удары, даже несколько одиночных выстрелов. Сквозь щели в ставнях потянулся с улицы дым: что-то горело. Как оказалось, подожгли дом Вартана. Несколько часов мы просидели в комнате, прижавшись друг к другу. Кто-то отчаянно заколотил в дверь. Отец приготовился дать отпор, но это оказался Вартан: беспорядки застигли его в пути. Он перебегал из подъезда в подъезд, пытаясь добраться до дома, но, увидев пожар, бросился к нашей двери. Мы его впустили и снова стали баррикадировать дверь, но через короткое время она опять сотряслась от стука: пришли экстремистски настроенные азербайджанцы, видевшие, что Вартан завернул в наш переулок. Отцу пришлось открыть, но он стоял с ружьем на пороге и не собирался их пускать дальше коридора. Я спрятал Вартана в кладовке, где мать держала домашние заготовки. Стенка там тонкая, и мы, сидя внутри, слышали каждое слово. Отец знал некоторых из этих людей. Они либо жили по соседству, либо работали с ним на одном заводе, но сейчас их невозможно было узнать. Они походили на животных, почуявших запах крови! Они хотели осмотреть дом, но отец сказал, что пристрелит первого, кто посмеет войти. К счастью, ни у одного из визитеров не оказалось огнестрельного оружия, только палки и резиновые дубинки. Они могли взять количеством, и ситуация разрешилась бы не в нашу пользу, но выручили женщины. Заревела младшая сестра, остальные подхватили. Мужчины растерялись. Они испугались не отцовского ружья, а женской истерики, и ретировались. Мы еще сутки не выходили наружу. После пришли родители Вартана – они отсиделись в погребе. Через несколько дней мне нужно было возвращаться в Питер, а позже мама написала, что семья Вартана уехала. Насовсем. Я могу их понять – город, который они считали родным, предал их. Дом сожгли, не осталось почти никакого имущества. Кроме того, пострадала одна из сестер Вартана: девочку избили по дороге из школы.
Теперь Рита понимала, почему Игорь, который так любил Баку, старался бывать там как можно реже. Байрамов пытался сохранить воспоминания, не омраченные страшным происшествием. Оно оставило в его душе след, который вряд ли сотрется с годами.
– Мне жаль, что тебе пришлось такое пережить, – произнесла она. – Но я все равно не понимаю, почему ты настроен против Азнив, ведь твой лучший друг тоже был армянином?
– Ты и в самом деле не понимаешь, я вовсе не против девушки! Она милая и прекрасно подходит моему брату. Только, по словам Рауфа, ее отец тоже ничего не имеет против него как человека. Он ненавидит мусульман. Бесполезно что-либо доказывать, он не изменит мнения! А теперь, когда Рауф фактически похитил Азнив… Поверь, в глазах ее отца это выглядит именно так – нет шансов решить дело миром. Я не знаю, что делать, Марго, напрасно вы думали, что я приеду и решу все проблемы!
* * *Таня никогда не посещала салон в качестве клиентки. «Наведение красоты» было работой, и девушка не предполагала, что у нее появится желание самой оказаться на месте тех, кого она делала красивыми. Но все изменилось. Появился человек, который хорошо к ней отнесся. Может быть, со временем это перерастет во что-то более серьезное? Во всяком случае, Тане захотелось улучшить свой внешний вид, чтобы Макс обратил на нее внимание не просто как на существо, достойное сострадания, но и как на привлекательную женщину.
Парикмахерша оценивающим взглядом окинула клиентку, пытаясь сообразить, что бы такое сотворить с ее волосами, чтобы они не были похожи на безжизненные сосульки, свисающие с крыш в начале марта.
– Вы всегда носили длинные волосы? – задумчиво спросила парикмахерша. Сама она являлась счастливой обладательницей роскошной гривы каштановых кудрей.
– Да, – робко ответила Татьяна. – Но если вы считаете…
– Думаю, можно попробовать модельную стрижку, – перебила девушка. – Цвет поменяем!
Таня подумывала об этом, но единственный опыт с самостоятельной окраской волос закончился плачевно. Краску она купила дорогую и все сделала по инструкции, но вместо замечательного цвета под названием «бургунди» ее жидкие локоны приобрели неприятный бледно-рыжий окрас, какой встречается у дворовых собак.
– Хотите быть яркой блондинкой? – спросила парикмахерша.
– Ну, я…
Но та уже достала из шкафчика каталог и, пролистав, сунула Тане под нос нужную страницу с закрепленными на ней аккуратными локонами с названиями цветов.
– Думаю, желтизну надо исключить… Волос у вас тонкий и достаточно светлый, поэтому при легком обесцвечивании получится настоящая блондинка. Пепельный блонд, пожалуй, – пробормотала мастерица, пробуя на ощупь несколько локонов из каталога. – Да, определенно этот цвет вам пойдет. «Но вот что делать с физиономией? – мысленно добавила она. – Лицо как будто отсутствует, словно природа нанесла контуры и забыла их раскрасить!»
Закончив со стрижкой, мастер приступила к окраске, занявшей около сорока минут. Затем последовала укладка. Сбрызнув волосы Татьяны напоследок вкусно пахнущим лаком, парикмахерша развернула клиентку к зеркалу. Оттуда на Таню глядела блондинка с пышно взбитой прической, сверкающей от лака. На фоне пепельных волос совершенно терялось маленькое, невыразительное личико. Стрижка, несомненно, была произведением искусства, но ей следовало бы красоваться на ком-то другом!
– Не хотите воспользоваться услугами визажиста? – поинтересовалась парикмахерша. – У нас работает хороший специалист, к ней обращаются даже артисты.
– Спасибо, – слабо улыбнулась Таня. – Сама справлюсь.
Выложив за стрижку, окраску и укладку пять с половиной тысяч рублей, Татьяна кинулась домой. У нее оставался целый вечер на подбор макияжа. Она понимала, что может нарисовать себе любое лицо, но продержится оно всего несколько часов. Нужно сделать что-то такое, что придаст ей очарования, но не изменит внешность кардинально. Она легла спать около часа ночи, более или менее удовлетворенная результатом своих трудов.
Когда утром Таня робко, бочком, вошла в грим-уборную, Тимур радостно воскликнул:
– Боже мой, Мэрилин Монро! Молодец, девочка, – и он нежно обнял ее и похлопал ладонью по спине. Восторг парикмахера выглядел преувеличенным, но Таня была благодарна Тимуру: он оказался достаточно чутким, чтобы оценить ее многотрудные усилия. За это она и любила его. Тот факт, что Тимурчик голубой, ничего не менял – наоборот, он трепетно относился к красоте, как женщина, но мог адекватно оценить даму как мужчина.
Через некоторое время в комнату друг за другом вошли Иван Костомаров и Андрей Кожухов. Таня видела, что последний не в лучшем расположении духа. Впрочем, она привыкла к перепадам настроения Андрея и научилась не обращать на них внимания.
– Здравствуйте, мальчики! – радостно защебетал парикмахер, подскакивая к Кожухову и помогая ему устроиться в кресле. – Погодка прекрасная, прямо-таки новогодняя!
– Ничего хорошего, – буркнул Андрей. – За ночь снегу навалило столько, что Макс еле продрался через сугробы. К театру не подъехать, пришлось машину оставить на платной стоянке!
Костомаров опустился было в соседнее кресло, к Тане, но внезапно ойкнул и подскочил.
– В чем дело? – забеспокоился Тимур. Его глаза едва не вылезли из орбит, когда Иван вытащил из-за пояса джинсов пистолет и аккуратно положил его на гримерный столик. Танина реакция была примерно такой же, как у Тимура, она даже отступила назад, словно боясь, что оружие может выстрелить. Кожухов лишь приподнял бровь. Костомаров явно ожидал, что пистолет произведет эффект, и ему не понравилась реакция Андрея.
– Ничего не скажешь? – спросил он.
– Только одно: смотри не отстрели себе самое дорогое, – криво усмехнулся музыкант.
– Зачем тебе эта гадость, Ванюша?! – спросил Тимур, не сводя глаз с пистолета.
– Времена нынче опасные, – ответил Костомаров. – В моем квартале уже на двоих напали. Я возвращаюсь домой поздно, вот и попросил приятеля достать мне пушку. Она чистая и незарегистрированная!
– Ты думаешь, легко застрелить человека? – с опаской спросил Тимур. – Я бы ни за что не смог!
– Ерунда, – равнодушно сказал Кожухов. – Вот ножом, при прямом контакте с жертвой – это не каждый сумеет. Из огнестрельного оружия убить проще простого!
– Ты говоришь так, будто тебе приходилось убивать, – с издевкой заметил Костомаров. – Тоже мне, Рэмбо!
– Убери эту дрянь, – брезгливо поморщился Тимур. – Ненавижу оружие!
– Это понятно, – усмехнулся Костомаров. – Бабы боятся стволов!
Таня подумала, что Тимур обидится, но он и не подумал. Нетрадиционная ориентация парикмахера часто становилась предметом для шуток, но слова Ивана звучали просто оскорбительно. Она подумала, что, наверное, должна что-то сказать в защиту Тимура, но промолчала. Кто она, собственно, такая?
Таня принялась накладывать грим на лицо Костомарова. Она заметила, что он пристально ее рассматривает, но работу продолжала. Ей понадобился коричневый тон, но он закончился, и Таня отошла к шкафчику, в котором хранились грим-наборы. В этот момент Костомаров перегнулся через подлокотники кресла и сказал громким шепотом, обращаясь к Андрею:
– Ты погляди, что с нашей гримершей сделалось! Теперь она не серая мышь, а белая, прям Чингачгук-альбинос! – И он расхохотался. Таня, прекрасно все слышавшая, застыла у шкафчика. Андрей ничего не сказал в ответ на замечание Ивана, но и не нашел его смешным.
– А как вам происшествие с костюмом и маской? – нарочито громко спросил Тимур, стараясь сгладить впечатление, произведенное словами Костомарова. – Лена сходит с ума или в театре и впрямь орудует призрак, как думаете?
Разговор перетек в другое русло, но Таня так и стояла с грим-набором в руке, не в силах пошевелиться. Щеки ее горели. Она так старалась выглядеть привлекательной, и ненадолго ей показалось, что так оно и есть. Однако Костомаров разбил ее иллюзии! Тане хотелось верить, что после посещения салона и собственных усилий она выглядит неотразимой, но она лишь обманывала себя. Жалкие попытки сделаться привлекательной не увенчались успехом, а лишь дали повод для издевок. Она боялась посмотреть в сторону Макса. Неужели он думает, как Иван? Если бы Татьяна обернулась, преодолев свой страх, то на лице Макса не увидела бы ничего, кроме сочувствия. Он заметил, как она изменилась. Стала казаться старше и вульгарнее, но, вероятно, ей самой нравился новый образ, и никто не имел права смеяться. Макс понимал, что его вмешательство восприняли бы негативно, так как он тут «номер последний» и не имеет права голоса. Слова Костомарова, касающиеся Тани, были обращены к Андрею, а не к ней, поэтому не могли считаться оскорблением. Правда, Иван произносил их громким шепотом с расчетом, что Татьяна их услышит. Макс порадовался, что Андрей не поддержал Костомарова. Он вообще никак не отреагировал, словно Иван был назойливой мухой, а Кожухов ленился шевельнуть рукой, чтобы отогнать насекомое. Макс не знал, стоит ли подойти к Тане и утешить или лучше сделать вид, что он ничего не слышал?
Пока он размышлял над этой дилеммой, Таня, наконец, отошла от шкафа. В руках она держала грим-набор, а на ее губах играла слабая улыбка. Макс не верил своим глазам: он ожидал, что она расплачется! Но Танино лицо выглядело безмятежным. Ее самообладание вызывало уважение.
Закончив работу, девушка пулей бросилась в туалет и заперлась. Она пристально разглядывала себя в зеркале. На нее смотрело бледное светловолосое существо с густо подведенными бровями и ресницами. Яркий макияж теперь казался Тане не смелым, а вульгарным, жалкой попыткой дурнушки украсить себя. Она до отказа повернула кран и решительно принялась смывать краску с лица.
* * *Ворошило выглядел более чем недовольным, он прямо-таки распух от ярости. Мало того, что Кожухов опоздал на грим, так еще и Тамара заявила, что не придет на репетицию! У нее случился очередной «разрыв» с любовником, и она, по ее же собственным словам, находилась в глубочайшей депрессии. Костомаров прогулял два прогона, и Семен выгнал бы его к чертовой матери, если б до тридцать первого декабря не оставалось так мало времени. Да еще старшая костюмерша чудит, заявляя, что в театре орудует призрак, мечтая сорвать премьеру! Приходя на работу, она первым делом развешивает связки чеснока и какой-то жутко вонючей травы по всей костюмерной, кропит святой водой углы и только по завершении всех идиотских обрядов приступает к своим непосредственным обязанностям.