За короткое время, что Макс знал Андрея, ему даже удалось один раз слетать с ним в Москву. Работа над «Призраком» продолжалась с понедельника по субботу, а воскресенье считалось выходным днем, и каждый мог делать что хотел. Кожухов провел прошлое воскресенье, выступая со своей группой, после чего дал пресс-конференцию. Приземлившись в Шереметьеве в шесть утра, они отправились в гостиницу, где приняли душ и выпили кофе. После этого за ними приехала машина и отвезла на репетицию, продолжавшуюся около пяти часов. Пообедав в ресторане гостиницы, Андрей с Максом и ребятами из группы вернулись, чтобы встретиться с журналисткой телеканала «Муз-ТВ». Потом – небольшой перерыв до шести часов вечера, дальше – концерт на три часа вместо запланированных двух, потому что зрители не отпускали Кожухова со сцены.
После концерта часа полтора ушло на раздачу автографов и краткие беседы с поклонниками. Стоя рядом, Макс видел, как в карманы Андрея и его музыкантов девицы опускали бумажки с номерами телефонов и адресами. По прибытии в гостиницу Макс мечтал только об одном – вытянуться на кровати и заснуть. Когда наконец все закончилось и дверь номера Кожухова закрылась за ними, Андрей упал в кресло: наконец и у него села батарейка. Он заснул раньше, чем Макс вышел из ванной.
Максу показалось, что он только что закрыл глаза, а кто-то уже тряс его за плечо. Это был Андрей – в свежей одежде, чисто выбритый, и сна ни в одном глазу.
– Давай, малыш, нам пора в аэропорт!
Макс не уставал поражаться неиссякаемой энергии Кожухова. Музыкант мог спать четыре часа в сутки и при этом работать со всей отдачей без перерывов и выходных. Обычный распорядок дня в отсутствие концертов или записи был следующим. Вставал он в шесть утра, принимал душ, пил кофе. Во время завтрака диктовал Максу, что нужно сделать в этот день, чтобы тот потом ему напомнил. Затем они отправлялись в «Гелиос», где Кожухов проводил два-три часа, гримируясь и одеваясь для предстоящей репетиции. Репетиция продолжалась до обеда. В двух кварталах от театра находился симпатичный итальянский ресторанчик под названием «Мама Рома», именно там предпочитали обедать члены труппы. Но не Кожухов. Каждый раз они с Максом выбирали какое-нибудь укромное кафе, забивались в дальний угол и наслаждались относительным покоем. Андрея редко узнавали, потому что он неизменно носил затемненные очки и шарф, намотанный до самого носа. Делал он это потому, что не имел времени снимать грим, а с такой физиономией, какую ему делала молоденькая гримерша Татьяна, не очень-то приятно выносить людское любопытство.
После обеда они возвращались в театр и репетировали до восьми вечера. Затем Андрей разгримировывался, и по вторникам, четвергам и субботам они возвращались домой. Спустя неделю с момента знакомства Кожухов предложил Максу перебраться к нему. Бабушки поначалу возражали, но Макс убедил их, что так ему удастся урвать минут сорок сна, вместо того чтобы вскакивать с рассветом и ехать через весь город в центр, где обитал Андрей. По понедельникам, средам и пятницам после репетиции они ехали в спортивный комплекс «Ахиллес». Он закрывался в восемь, но Люба – тренер по фитнесу, она же совладелица клуба, задерживалась специально, чтобы на часок предоставить в распоряжение Андрея совершенно пустой тренажерный зал. Это не было прихотью со стороны Кожухова: невозможно тренироваться, когда на тебя глазеют полсотни посетителей клуба, поэтому он предпочитал доплачивать за так называемые «индивидуальные занятия с тренером», хотя на самом деле Андрей платил за возможность побыть в одиночестве.
Сегодня пятница, и Макс знал, что после репетиции они поедут в «Ахиллес». Пока Андрей находился на сцене, он сидел в зале. Макс наизусть знал все партии, и мужские и женские, и постоянно ловил себя на том, что мурлычет мелодии из «Призрака оперы», когда моет машину Кожухова, выполняет его поручения и даже перед сном. Но он никогда не делал этого в присутствии Андрея, не желая навлечь на свою голову его гнев.
Макс сидел в гримерке и читал журнал «XXL», пока с Андрея снимали грим. В соседнем кресле расположилась Тамара, но Макс старался не смотреть в ее сторону: она была слишком красива и чересчур иронична для его понимания. Он порой ловил на себе ее взгляды и странные улыбочки, которые не мог объяснить. Когда он попробовал заикнуться об этом Кожухову, тот пожал плечами и сказал:
– Подай на нее в суд за сексуальные домогательства, а еще лучше плюнь и забудь, она – дура.
Макс оторвался от журнала и взглянул в сторону Андрея. Тот сидел с закрытыми глазами: так Тане было удобнее работать, она не попадала случайно в глаз кончиком шпателя, которым поддевала накладки из латекса.
– У кого мобильный звонит? – спросила вдруг Тамара, крутя головой.
Макс прислушался. Звук тихий, но, несомненно, звучала мелодия песни «Не забывай», которую написал Кожухов. Макс встал, вытащил телефон из куртки Андрея, висевшей на вешалке у двери, и протянул ему.
– Ты утром убавил звук, – сказал он.
– Алло! – произнес Андрей в трубку, и выражение его лица мгновенно изменилось. Он подался вперед. Таня, не ожидая резкого движения, угодила кончиком шпателя прямо в уголок его правого глаза. – Черт! – заорал Кожухов, вскакивая. – Откуда у тебя руки растут, из задницы?! Идиотка хренова!
С этими словами он выскочил из гримерной, одной рукой держась за глаз, а другой прижимая трубку к уху. Таня задрожала, и Макс увидел, как на ее ресницах блеснули слезы.
– Чего это он? – удивился Тимур, застыв над Тамарой с феном в руках.
– Ты, детка, поосторожней, – усмехнулась Тамара, – а то выколешь глаз Андрею – и ку-ку наши контракты! А я уже присмотрела себе норковую шубку.
Макс выскочил вслед за Кожуховым. В коридоре Андрея он не увидел и отправился на поиски. Одна из дверей в конце коридора оказалась приоткрыта, и Макс услышал приглушенный голос Андрея, похожий на змеиное шипение:
– …узнал этот телефон, ублюдок? Еще раз позвонишь, напущу на тебя братков! Ты… – тут он замолчал, выслушивая того, кто был на другом конце линии. – Получишь ты свое, получишь, – снова заговорил Кожухов, но теперь в его голосе звучал уже не гнев, а презрение. – Нет, я не забываю, с кем имею дело! Не смей мне звонить на трубу, слышишь? Зажрался ты, смотри, не подавись!
Макс вжался в стену, и Андрей, покинув комнатушку, стремительно прошел мимо, не заметив его. Он кипел от злости, и Макс был заинтригован: несмотря на бурный темперамент Кожухова, раньше он не видел, чтобы тот настолько терял контроль над собой. Ну, разве что однажды, когда он выхватил камеру у папарацци в аэропорту при попытке заснять «исторический» момент похода Андрея в туалет, и разбил ее. Правда, после этого он приказал Максу:
– Узнай, сколько стоила эта фигня, и отдай засранцу деньги!
Кожухов не вернулся в гримерку. Он снимал остатки грима в коридоре у большого зеркала, где его и обнаружил Макс.
– Поехали домой! – бросил Андрей, напяливая куртку.
– Сегодня пятница, – напомнил Макс.
Кожухов на мгновение застыл.
– Ладно, – сказал он. – Давай в клуб!
Когда Макс подрулил к «Ахиллесу», из дверей вышла группа последних посетителей. Обычно они с Андреем входили через служебный вход, потому что охранник запирал парадный и оставлял ключи Любе.
– Что-то вы раньше обычного, – с улыбкой произнесла тренерша, когда они вошли в зал. – Я даже душ не успела принять!
– Ты и так красивая, – равнодушно проговорил Андрей, проходя мимо нее в раздевалку.
Во взгляде, которым Люба провожала его спину, читалось сожаление.
Любе было двадцать девять лет. Высокая, великолепно сложенная девушка с сильными руками, под гладкой кожей которых лихо перекатывались мускулы. Максу это нравилось: казалось необычным видеть привлекательную женщину с фигурой олимпийского атлета. Свои светло-русые волосы Люба собирала в «конский хвост». Макс спрашивал себя, было ли у Любы что-нибудь с Андреем, и терялся в догадках: они оба вели себя как приятели, но невозможно сказать наверняка. Что касается Макса, он ловил себя на мысли, что с удовольствием познакомился бы с Любашей поближе, если только это не повлекло бы за собой ухудшение отношений с работодателем.
Когда Макс впервые появился в клубе «Ахиллес», сопровождая Андрея, Люба посмотрела на него с интересом и спросила Кожухова, будет ли его друг тоже заниматься. Андрей пожал плечами.
– Если захочет, – сказал он. – Все равно время оплачено.
Макс с удовольствием ухватился за эту идею. Он любил физические нагрузки. Работая у Андрея и проводя много времени за баранкой, парень уже начал ощущать неприятную боль в области шеи и поясницы – сказывался недостаток двигательной активности. Когда Макс разделся, Люба осмотрела его с ног до головы.
– Каким видом спорта занимаешься? – спросила она.
– «Загружай-разгружай» называется, слыхала про такой? – усмехнулся Андрей, укладываясь под штангу.
– «Загружай-разгружай» называется, слыхала про такой? – усмехнулся Андрей, укладываясь под штангу.
– Понятно, – протянула девушка, потрогав бицепсы Макса. – Мышцы хорошо развиты, но неравномерно: грудь и руки в отличном состоянии, но животу не помешало бы побольше рельефности. Будем тренироваться серьезно?
Макс кивнул. Специально для него она разработала систему упражнений и питания, как много времени назад сделала для Андрея. Максу и в голову не приходило, что нужно как-то по-особому питаться, чтобы мышцы росли лучше и именно там, где требуется.
В эту пятницу все происходило как обычно, если не считать того, что Андрей пребывал в мрачном настроении. Макс ломал голову над тем, кто мог вывести Кожухова из себя одним телефонным звонком. Андрей оскорбил гримершу, хотя сам был виноват в том, что чуть не лишился глаза: не дернись он в кресле так неожиданно, ничего бы не произошло!
Когда тренировка закончилась, они с Андреем пошли в душ. Там Кожухов вдруг сказал:
– Слушай, завтра сунь этой белой моли денег, чтобы она не очень обижалась!
Макс не сразу сообразил, что речь о Татьяне. Он знал, что Андрей терпеть не мог орать на тех, кто не может достойно ответить. Другое дело – собачиться с равными, например, с Семеном Ворошило или Тамарой Радзинской, но только не с сопливой девчонкой, которая во всем зависит от таких, как Кожухов.
– Конечно, – ответил Макс. – Сколько?
– Сам реши, – ответил Андрей. – Сколько бы ты взял?
– Я бы не взял, я бы дал, – ответил Макс. – В зубы.
Выпалив эти слова, он прикусил язык, но Андрей неожиданно расхохотался.
– Учту на будущее, – сказал он, успокоившись. – У тебя бы получилось, но у девчонки силенок не хватит. Так что подсчитай, сколько стоит хорошая зуботычина, и выплати ей компенсацию.
Когда они выходили из клуба, Макс заметил, что настроение Андрея улучшилось. Он приписал это физической нагрузке, которая расслабляет и вызывает выброс адреналина в кровь – во всяком случае, так утверждала Люба. Она покинула здание вместе с мужчинами, но задержалась, запирая дверь и ставя клуб на сигнализацию. Машину Макс припарковал на противоположной стороне, и Кожухов направился к ней. Макс отстал. Краем глаза он заметил в конце пустынной улицы темный внедорожник с огромным «кенгурятником» на переднем бампере. Макс вспомнил, что видел передачу о том, что в странах Европы можно оборудовать подобными приспособлениями только задний бампер, чтобы защитить автомобиль от поцелуя в зад, тогда как находясь спереди, эта штука представляет собой практически орудие убийства. Макс почти нагнал Андрея, но обернулся, чтобы посмотреть, как дела у Любы. Кожухов остановился посередине дороги, чтобы прикурить. Внезапно Макс уловил какое-то движение и обернулся: внедорожник двинулся, набирая скорость. Они с Андреем стояли у него на пути. Кожухов оглянулся на звук. Макс сообразил, что водитель не собирается тормозить, но понял он это слишком поздно. Исполинская рука сграбастала его за ворот и буквально вздернула в воздух. Внедорожник пронесся мимо на всех парах, едва не царапнув Макса по подошвам ботинок. С противоположной стороны улицы раздался оглушительный визг Любы.
* * *Елена Степановна любовно разгладила руками складки на черном фраке и отступила назад, чтобы полюбоваться на свою работу. На манекене костюм смотрелся отлично, и она не сомневалась, что на Кожухова он сядет как влитой. Семен будет доволен, да и у Андрея вряд ли найдутся возражения.
Прикрыв дверь, костюмерша направилась в зал. Репетиция закончилась, но Семен что-то обсуждал с Ренатой Голдберг. Они сидели, склонившись над столом, поставленным между рядами, при свете лампы. На сцене горели свечи.
Конюховская деликатно кашлянула, но на нее не обратили внимания. Она повторила – с тем же результатом.
– Семен Сергеевич, – сказала наконец Конюховская, поняв, что ее деликатность никто не оценит, – я закончила костюм!
– А? – переспросил Ворошило, поднимая голову от стола. – Что вы сказали?
– Я сказала, что фрак готов, – немного обиженно ответила Конюховская. – Вам следует самому взглянуть.
– Да… Конечно… Мы уже заканчиваем. Окажите любезность, дорогуша, погасите эти дурацкие свечи, а то завтра вся сцена будет заляпана воском!
Как же, воском, усмехнулась Конюховская, направляясь к сцене с недовольным видом: свечи-то дешевые, парафиновые… Надо же, назвал ее дорогушей! Да Ворошило под стол пешком ходил, когда она уже обшивала мастеров сцены, а он предлагает ей погасить свечи, словно она какая-то статистка или девочка на побегушках!
Запах на сцене стоял удушливый, и Елена Степановна наморщила нос: как они могут петь в таком угаре?! Семен был готов отправиться к ней, как только она закончила со свечами. По дороге он заглянул в гримерку и перекинулся парой слов с Тимуром, работающим над одной из масок. Когда они вошли в костюмерную, Конюховская внезапно завопила дурным голосом. Ворошило шарахнулся назад, не понимая, чем вызвана столь бурная реакция. Дверь распахнулась, и в комнату влетели Галина и Раиса с ведром, разбрызгивая воду по сторонам. Через пару минут в дверях появился и Тимур.
– Что такое? – встревоженно спросила уборщица, озираясь.
– Что случилось, Лен, чего ты… – Галина осеклась, проследив за направлением указательного пальца Конюховской. На манекене был ярко-красный костюм Призрака из второго действия. Все бы ничего, но на месте головы красовалась кое-как пришпиленная маска волка с оскаленной пастью. Семен хохотнул.
– Остроумно! – заметил он. – Только где же фрак?
Не дождавшись ответа от Елены Степановны, он повернулся к Раисе и сказал:
– Можно убирать в зале, мы закончили.
– Да я уже начала, – кивнула та. – Только я же просила, чтобы свечки эти ваши гасили – вы пожар когда-нибудь устроите!
– Какие свечки? – непонимающе переспросил Семен.
– Да которые на сцене! – развела руками Раиса. – А запах от них, прости господи, как от паленой собаки!
Семен нахмурился. Он же сам видел, как Конюховская… А, ладно, все равно Раиса в зал вернется – сама затушит, если что.
* * *Яркое зимнее солнце с раннего утра освещало двор, где царили шум и веселье. Мальчишки и девчонки разных возрастов катались с кривой горки на кусках картона, с радостным визгом натыкаясь друг на друга и устраивая веселую свалку внизу. Ребята постарше возводили в середине двора снежную бабу. Им помогал пожилой мужчина благородного вида с усами и бородой – видимо, чей-то дедушка. На скамейках, расположенных по периметру детской площадки, жмурясь на солнце, сидели мамаши с колясками. Их малыши еще не могли принимать участие в шумных играх, но в такой день грех не вывести их на прогулку: скоро солнце скроется за вечными питерскими тучами, и они, возможно, не увидят его до самой весны!
Внимание мамаш привлекла шикарная ярко-розовая машина, подъехавшая к подъезду напротив.
– Не иначе, к Верке приехали, – заметила одна из женщин. Она казалась самой старшей, и язык не поворачивался назвать ее молодой мамашей – скорее она нянчила внука, мирно спящего в коляске.
– Верки дома нет, – сонно возразила ей молодая соседка. – Она в Таиланд укатила, на презентациях работать. Только знаю я эти презентации: на коленях у узкоглазых мужиков, без лифчика!
Женщины и дальше продолжили бы строить предположения, но из машины вышел отнюдь не «новый русский», а девушка в полушубке. Женщины смотрели во все глаза: они не могли не заметить дорогой прикид и красивый маникюр на длинных пальчиках, унизанных золотыми кольцами с камнями. Незнакомка постояла с минуту в нерешительности, вытащила из кармана шубы бумажку, посмотрела на нее и быстрым шагом направилась в сторону подъезда.
– Надо же, какая фифа! – пробормотала женщина с внуком. – Смотрите-ка, машинка чистенькая, как будто только что с мойки, да и мадам такая же!
– Интересно, к кому это она? – спросила мамаша, качавшая обеими руками сразу две коляски. – Может, к Варваре, – к ней иногда такие приезжают погадать на картах?
– Не похожа она на тех, кому нужны гадания, – фыркнула пожилая. – У нее и так все на мази – тачка крутая, шуба, мордашка, как у куклы, чего еще желать?
И женщины пустились в разговоры о том, чего им не хватает в этом мире. Список множился, но внезапно из подъезда вылетел объект их недавней беседы. Девица явно была чем-то расстроена. Вопреки ожиданиям любопытных зрителей, она не села в машину, а, постояв некоторое время около, направилась в их сторону. Женщины притихли. Она опустилась на скамейку рядом с пожилой женщиной и заглянула в коляску.
– Ваша дочка? – спросила она.
Пожилая вспыхнула от удовольствия: как же, она ведь бабка, но кто-то принял ее за молодую мамашу!
– Вообще-то это мальчик, – милостиво улыбнулась она. – Мой внук.
– Да что вы! – не поверила красавица. – Наверное, вы очень рано стали матерью?