Она не понимала, почему ненависть к отцу, которая кипела в ней долгие годы, вдруг отступила, трусливо спрятавшись. Вот сейчас нужно было высказать ему все! Объяснить, кто он есть – предатель!
– Мама тебя очень любит, – произнес волшебный голос, чуть помолчав, – и я люблю тебя, Сашенька!
Повесив трубку, девочка еще долго смотрела на телефон. Слезы капали на колени в теплых колготах – так и не переоделась после поездки в полицию. В голове все спуталось, перемешалось: если мама поехала к отцу, которого ненавидела всеми фибрами души, значит, либо Инна сошла с ума, либо сама Сашка ничего уже не понимает. И кто эта женщина там? Неужели вот на такую простецкую тетушку Стародубов променял ее мать, а заодно и ее саму?
– Ты что телефон гипнотизируешь? – бросил Игорь, выйдя из мастерской.
– Ничего! – буркнула она.
Он пожал плечами и собрался пройти мимо Сашки в кухню.
– Игорь! Я звонила в Ялту по телефону, который ты дал.
– И что?! – Он остановился как вкопанный.
– Там живет этот батюшка, – она не смогла произнести вслух слово «папа», – и мама к нему ездила. Ты был прав.
Они уставились друг на друга, пытаясь переварить информацию, а потом одновременно услышали, как хлопнула входная дверь. Игорь встрепенулся, внезапно притих и схватился руками за голову.
– Варшавский! – позвал женский голос, сопровождаемый звонким стуком каблуков. – Встречай! Я приехала!
Саша увидела в дверях гостиной роскошную блондинку – длинная шуба, замшевые сапоги на высоких каблуках, белое трикотажное платье. Через секунду она узнала ту самую «акулу» с фотографий. Игорь поднял на жену невидящие глаза.
– Здравствуй, Алла, – произнес он тихо.
– А это еще кто? – Алла застыла на пороге.
– Где Ваня? – вместо ответа спросил Игорь.
– Завтра прилетит! – лицо женщины покрылось красными пятнами. – Повторяю вопрос: кто эта девица?
– Это не девица, – спокойно сообщил он, – знакомьтесь. Александра, дочь моего друга. Алла, моя жена.
– Вот как?! – супруга смотрела презрительно. – А твой друг в курсе, где проводит время его дочурка?!
– Алла, – Игорь поморщился, – ты все неправильно понимаешь. Дело в том, что…
– Молчи! Здесь я хозяйка! – Алла задрожала от ярости. – И водить девиц в свой дом не позволю!
– Успокойся, – негромко проговорил Варшавский, – Саша просто зашла в гости. Посмотреть на картины.
– Да?!
Как фурия, женщина сбросила с плеч шубу и швырнула ее вместе с дизайнерской сумочкой на диван. Каблуки стучали, то удаляясь, то приближаясь, по всей квартире. Варшавский стоял, как школьник, с опущенной головой. Саша смотрела на него с удивлением – впервые видела, чтобы этот уверенный в себе и даже надменный мужчина вел себя таким образом.
– Что это такое?! Гад!
Алла влетела в гостиную. На вытянутых руках, брезгливо, словно какую-то мерзость, она держала одежду Саши.
– Отдайте! – девочка бросилась за своими вещами. – Это мое!
– Варшавский, – Алла, бешено сверкнув глазами, швырнула в Сашу ее одеждой, – ты, кажется, обо всем забыл!
– Прекрасно помню, – глаза Игоря потемнели, он присел на корточки рядом с плачущей Сашей и стал аккуратно складывать в стопки ее вещи, – Саша – ребенок!
– У меня есть глаза! Пусть проваливает!
– Нет.
– Ах, так?!
Алла бросилась к своей сумке и нервно дрожащими пальцами нащупала мобильный телефон. Начала искать в нем какой-то номер.
– Куда ты собралась звонить? – Игорь с ненавистью посмотрел на жену.
– Папе!
– Зачем его беспокоить?
– Затем! В его квартире посторонние! Пусть подключает службу безопасности.
– Дорогая, хватит морочить голову папе.
Игорь быстро встал с корточек. Схватил руку жены, в которой был телефон, за запястье и коротко, но сильно тряхнул: аппарат вылетел и затерялся в складках шикарного меха.
– Эта девица уйдет! – Алла смотрела на мужа со злостью, за которой, как показалось Саше, скрывалась глубоко загнанная страсть.
– Я уже сказал тебе. Нет.
– Я этого так не оставлю!
Она дернула рукой и вырвалась из захвата Игоря. Подняла телефон, схватила шубу и направилась к выходу.
– Что ты собираешься делать?
– Вызвать полицию! – бросила Алла.
– Не беспокойся, – Игорь встал, – мы сами уйдем. Дай только собраться.
– Почему «мы»? – губы Аллы капризно задрожали. – Ты останешься здесь! Завтра Ванечка прилетит!
– Я встречу сына и поговорю с ним, – отчеканил Игорь, – а с тобой нам давно пора развестись.
– Варшавский, – голос Аллы сорвался, – ты соображаешь? У тебя ничего нет. Тебе даже негде жить!
– Алла, я давно уже не мальчик.
– Ты тупица! – закричала она. – Гад! Когда был нищим, когда приехал из своего Саратова, прицепился ко мне как банный лист! А теперь продаешь свою мазню и решил…
– Ты сама меня бросила, – он перебил, – захотела свободы!
– Она мне больше не нужна, – неожиданно тихо сказала Алла.
– Поздно, – Игорь покачал головой, – прости.
– Ты подумал о Ванечке?
– Алла, ему семнадцать лет, не сходи с ума!
Женщина замолчала, в глазах ее стояли слезы, а через минуту взорвалась дикими криками:
– Вали, гад, но ты еще пожалеешь! Ублюдок! Сломал мне жизнь! Ничтожество!
Игорь, взяв Александру за руку, увел ее в мастерскую и, не обращая больше внимания на крики жены, начал упаковывать картины. Саша помогала ему. Входная дверь снова хлопнула: Алла ушла.
– И что это было? – не выдержала Сашка.
– Начало бракоразводного процесса, – спокойно ответил Игорь, – давно пора.
– А чего она от тебя уехала, если до сих пор любит?
– Со мной ей было скучно, – Игорь пожал плечами, – я все время работал. А толку от этого было ноль. Вот она и отправилась искать себе «нормального мужика». Наверное, стало стыдно перед отцом и всеми его могущественными друзьями за мужа-неудачника.
– Но потом же ты стал известным! Она не могла подождать?
– Сашка, – он посмотрел на нее с тоской в потемневших глазах, – две вещи в этом мире несовместимы: творчество и любовь.
– Почему?
– Я не знаю, – Варшавский потянулся за мотком бумажной веревки, – но если бы Алла не ушла, оставив меня в одиночестве, я бы не стал известным художником.
– Как-то все сложно, – буркнула Саша и потом веселее добавила: – Тогда поехали к нам!
– Давай, – легко согласился он, – на первое время.
Пару часов они провозились в мастерской, потом разбрелись по своим комнатам собирать вещи. Ближе к полуночи – Сашка уже валилась с ног от усталости: такой тяжелый и длинный у них получился день – решили выпить чаю перед дорогой. Но только они сели за стол, как в квартире раздался звонок. Игорь положил руку Саше на плечо, давая понять, что откроет и разберется с бывшей женой сам.
Терпения ребенка хватило всего на минуту – поставив кружку на стол, она поплелась за Игорем следом.
К ее изумлению, перед бледным Варшавским на пороге стояла не Алла, а двое полицейских. «Толстый и тонкий», мысленно окрестила их Саша.
– Вы обвиняетесь в совершении преступления по статье 134 УК РФ, – четко произнес тонкий.
– Я не понимаю…
– Растление малолетних, – быстро пояснил полицейский, – попрошу вас следовать за нами.
– Но я не могу, – голос Игоря сорвался от страха, – как я оставлю ребенка?
– Ребенку будет оказана необходимая помощь, – возразил толстый с железными нотами в голосе.
Саша почувствовала, что у нее кружится голова. Она все поняла за секунду: Игоря сейчас увезут в тюрьму, а ее, наверное, упекут в больницу или в лучшем случае отдадут бабке с дедом.
Что же наделала мама?! Как могла так надолго бросить свою дочь?!
Глава 9
Инна шла и шла, не разбирая дороги. Временами ей казалось, что она перепутала направление – в сумерках один холм был похож на другой как две капли воды, и за каким именно скрылась машина, уже невозможно было сказать. Ветер завывал все сильнее, услышать под его заунывную песню шум трассы она не могла – даже если автомобили проезжали мимо всего в нескольких сотнях метров.
То, что сделал этот человек, выбросив ее из машины в богом забытом месте, было равносильно убийству. С той только разницей, что Инне предстояла не моментальная, возможно даже неосознанная, а долгая и мучительная смерть. Она уже поняла, что бессмысленно надеяться на спасение – здесь ей не выжить. Плелась вперед, пока были силы, только ради того, чтобы не замерзнуть: то поднималась, то спускалась, взбиралась то на один холм, то на другой. Временами приходилось продираться сквозь заснеженные кусты, и тропинка становилась такой узкой, что было ясно – проехать по ней машина никак не могла. «Шестерка» уехала совершенно другой дорогой.
Когда окончательно стемнело, метель прекратилась, и в небе одна за другой зажглись холодные звезды. Инна, пройдя уже не один километр, стояла, смотрела на них, запрокинув голову, и понимала, что не сможет сделать больше ни единого шага. Но стоило прекратить движение, как ноги стали отчаянно мерзнуть. Слезы бессилия подступили к глазам.
Превозмогая усталость, она двинулась вдоль подножия холма, который встал у нее на пути – карабкаться вверх не было сил. И только когда добрела до сугроба с подветренной стороны, сообразила, что нужно сделать: опустилась на четвереньки и, как собака, вырыла в рыхлом снегу нору. Потом наломала целую гору веток с кустов, подтащила их к землянке и, забравшись внутрь, прикрыла вход.
Инна лежала в ненадежном убежище в позе зародыша и не могла поверить в то, что все происходит на самом деле: еще вчера она была частью современного мира, человеком, которого защищали стены жилища и окружали блага цивилизации, а сейчас, в одно мгновение, превратилась в беспомощное животное, лишенное крова, пищи, тепла.
Она чувствовала, что ее существо раздваивается, распадаясь на две половины. С одной стороны, Инна ощущала собственное тело: голодное, ноющее от усталости, замерзшее, а с другой – словно наблюдала за жалким созданием со стороны. И та женщина, которая смотрела, все понимала: это ничтожество, свернувшееся калачиком в снежной норе, должно умереть! Слишком много грехов лежало на его совести. Чем яснее осознавала Инна жестокий, но справедливый замысел судьбы, тем страшнее ей становилось. Побег из дома, обиды на собственного ребенка – все это было капризом взбалмошной идиотки, у которой не было ни мудрости, ни терпения! Она искала спокойствия и одиночества? Ее желание сбылось в полной мере: винить остается только себя.
Снаружи послышалось шуршание, словно кто-то пытался раздвинуть ветки. Инна вскрикнула от ужаса, звуки тут же пропали. В голове колесом закрутились обрывки безумных мыслей. Немного придя в себя, Инна вспомнила, что в Крыму, к счастью, не водится ни волков, ни медведей. Самый крупный хищник – лисица. Она перестала дрожать и, плотнее подтянув к подбородку колени, закрыла глаза.
Сквозь тяжелую дрему – в скрюченной позе очень скоро все тело затекло – Инна видела Сашеньку. Такой, какой она была четырнадцать лет назад.
У маленькой девочки, едва научившейся ходить, обнаружили воспаление легких. Уколы, лекарства – ничего не помогало, и врач каждые пять дней назначал все более сильные антибиотики. Начался страшный дисбактериоз. Сашенька слабела, дошло до того, что ее выворачивало наизнанку даже от глотка самой обычной воды. О еде не могло быть и речи. Целыми днями и ночами Инна ходила туда-сюда по больничному коридору, держа на руках ставшую легкой, как пушинка, дочку. Полуторагодовалая девочка так ослабла, что не могла даже поднять голову – все время лежала, уткнувшись щекой в мамино плечо.
Как же ругала себя Инна тогда за то, что не уберегла! С каким неистовством молила Всевышнего о спасении! Закрывала глаза и представляла себе, что ее собственные жизненные силы искрящимся, как бенгальский огонь, потоком перетекают в Сашу. Ей ничего не было нужно, даже от собственной жизни она мысленно отказалась: лишь бы дочка была жива! Пусть бог заберет ее, Инну, а Сашу оставит.
Инна вздрогнула и проснулась. По щекам текли горячие слезы. Она вытерла их ладонью в пушистой варежке и замерла, заново переживая тот ужас. А что, если сейчас пришло время расплатиться за то, что Сашеньку удалось спасти? Тогда она готова смириться и спокойно принять смерть. Но неужели Бог не умеет забывать и прощать?! Да, она совершила немало ошибок, но многие готова исправить!
Она лежала в норе, пытаясь время от времени менять позу в тесном пространстве, и думала о Саше, о Елене Андреевне, о Павле. Инна поклялась, что расскажет Сашеньке все – не станет щадить собственных чувств, – если только Господь позволит ей выжить.
Усталость от тяжелых размышлений отозвалась в голове пронзительной болью, и Инна заставила себя остановиться, не думать. Чтобы отвлечься, стала нашептывать слова, соединенные печальной мелодией. Принимала их как лекарство от невыносимых мыслей.
Наутро появилась надежда. Крымское солнце подогревало землю так страстно, что на самых вершинах холмов снег начал таять. Инна забралась вверх, отыскала новорожденный ручей – напилась и умыла лицо. Она сидела, греясь под спасительными лучами, и размышляла о том, как выбраться из снежного лабиринта. Двигаться все время нужно было вниз, к морю – это она понимала. Вот только холмы и невысокие горы путали ее, не позволяя сообразить, куда именно нужно идти. А потом Инна обнаружила в кармане «аляски» измятые и поломанные под ее собственной тяжестью плитки шоколада и подумала, что Всевышний простил ей прежние грехи и готов дать второй шанс. Неужели услышал и принял ее клятву?!
Несмотря на сильную боль в ногах, окрыленная мыслями о скором спасении, она двинулась в путь.
День клонился к закату, а Инна все шла и шла. Иногда ей казалось, что она петляет по кругу и взбирается на одни и те же холмы, пьет из тех же ручьев. Она присматривалась внимательнее и видела, что ошиблась – не было на краю вон того куста и не лежала здесь эта каменная глыба. Но дорога не приближалась.
Вторую ночь она тоже провела в снегу, и снова в темноте ее охватило отчаяние. Она бормотала себе под нос новые строки, разговаривала сама с собой, чтобы не сойти с ума от страха в снежном склепе. Голод лишил ее сил, а нечеловеческая усталость и холод не давали уснуть: стоило расслабиться во сне, как все тело начинало пронизывать ледяными иглами.
Утро не принесло спасения: Инна по-прежнему не видела вокруг ничего, кроме низкорослых деревьев, кустов – их только стало больше – и бесконечных холмов и гор. Она заметила высокую гору, с вершины которой наверняка можно было разглядеть море и понять, куда нужно идти, и решила добраться до цели. Но не хватило сил.
Инна брела, тяжело передвигая ноги и отдыхая после каждого шага. Тело сводило судорогой, в желудке от голода кололо и резало так, что она давно перестала чувствовать что-то, кроме этой невыносимой боли. Даже холод, который вернулся на землю после того, как яркое солнце скрылось, перестал донимать: он превратился в часть ее самой. Инне казалось, что она провела в снегах целую вечность, хотя только дважды на холмы опускалась ночь и дважды возвращался рассвет. Но до третьего рассвета ей было не дожить: она это уже чувствовала.
Обессилев, Инна опустилась на четвереньки на склоне горы: идти дальше не могла. Голова кружилась, звенело в ушах. Холмы и горы проносились мимо, словно ее крутили на адской карусели. Руки и ноги задрожали, не выдерживая тяжести тела, и Инна упала лицом в снег. Последней мыслью прозвучало протяжно имя дочери: «Са-а-аша-а-а…»
Маковецкая с усилием открыла глаза. Перед ней, как в тумане, плыла белая пустыня, летели мелкие дробинки льда. Она застонала от боли – лицо невыносимо жгло.
– Иннушка! – раздался рядом знакомый голос.
Она попыталась сфокусировать взгляд, но ничего не получалось – ее безудержно клонило в сон. Пришлось снова закрыть глаза.
– Иннушка, все позади! – всхлипнул Павел. – Выходим мы тебя, и не таких выхаживали! Всего-то вторая степень обморожения, даже следов не останется.
– Где я? – простонала она, не понимая, о чем говорит Павел.
– В больнице.
– Саша…
– Не беспокойся, я Сашеньке позвонил! – торопливо произнес Конунг с непривычной дрожью в голосе. – Твои родители с ней, все в порядке. Я сказал, ты отдыхаешь в Симеизе и скоро вернешься. Телефон потеряла, вот и не можешь сама звонить.
– Поговорить, – едва прошелестела она.
– Что? – Павел не понял.
Инна собрала все силы и после паузы с трудом произнесла:
– С Сашей…
– Не надо, Иннушка, – Павел чуть не плакал, – напугаешь девочку. Ты же едва хрипишь, миленькая моя! Спи! Поспишь, сил наберешься, и позвоним!
Когда Инна во второй раз открыла глаза, то уже смогла разглядеть больничные стены, унылую палату и Павла, прикорнувшего на стуле рядом с ее кроватью. Она всмотрелась в его лицо: глубокие морщины на лбу, мешки под глазами, обвисшие щеки. Наверное, в его ранней старости виновата она.
– Конунг, – тихо позвала Инна.
Он встрепенулся и тут же открыл глаза, словно и не думал спать.
– Иннушка! – обрадовался он ее ясному голосу. – Как себя чувствуешь?
– Хорошо…
– И задала ты нам работы! – он улыбнулся. – Спасибо архимандриту, помог с МЧС: вертолеты тебя полночи искали!
– Как же нашли?
– Красную куртку заметили, – Павел улыбнулся.
– Дурак любит красное, – пробормотала Инна и отвернулась.
– Не говори глупостей, Иннушка, – засуетился Павел, – ты тут при чем? Это все Надька подстроила!
– Не понимаю…